Текст книги "ЭХОЛЕТИЕ"
Автор книги: Андрей Сеченых
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Алекс, подожди, – Поль всё еще находился в задумчивости. Если бы ему кто раньше сказал, что такие люди существуют, он рассмеялся бы ему в лицо, но сейчас ему было не до смеха. – Знаешь, я уже по счету третье поколение, кто занимается поисками деда. До этого были мама и бабушка, но всё безрезультатно. Как думаешь, есть шанс его найти?
– «Ищите да обрящете», – Лёшка уже нетерпеливо посматривал в сторону выхода.
– Извини, не понял, – Поль наморщил лоб, – что это значит?
– В смысле, кто ищет, тот всегда найдет. Есть такое выражение. Ладно, старик, удачи, побегу, а то меня Белка уже потеряла.
Поль интуитивно понимал, если Лёшка сейчас уйдет, то многие непонятные вопросы так и останутся загадкой.
– Алекс, секунду, может, ты сможешь объяснить, что хотел перед смертью сказать мой дед? – он достал из портмоне огрызок бумажки и протянул её Самойлову. Лёшка взял её в руку, повертел с одной стороны на другую, прочитал текст, нахмурился, снова повертел, с явным интересом посмотрел на Поля и хотел что-то сказать ему, но в буфет ввалилась толпа страждущих студентов. Шум стоял невероятный. Лёшка непроизвольно поморщился, отдал записку Полю и кивнул ему в сторону выхода.
В менее шумном коридоре Лёшка огляделся по сторонам и спросил:
– Ты уже общался с Нелюбиным?
– Нет, только с Алёной, – ответил Поль, – Мы чай пили, смотрели фотографии. Она показала мне своего деда. Он тоже чекистом был, они там вместе с сослуживцами как раз в тридцать седьмом году сфотографировались. Представляешь, Алёнка даже фамилии знает.
– Она их называла?
Поль перечислил, кого помнил, а в конце добавил:
– Если надо, я могу еще раз у нее спросить, тем более мы договорились снова встретиться.
– Ясно, тогда поехали ко мне домой, спокойно все обсудим, есть идеи, – Лёшка говорил это немного задумчиво, как будто самому себе, – с Белкой только неудобно вышло, подумает чёрт знает что.
– Так без проблем, – оживился Поль, – ты мне только покажи ее, а я завтра сам ей скажу. что мы вечером были у тебя дома.
Всю дорогу в автобусе они промолчали, каждый из них думал о своем. Молча дошли до серой пятиэтажки и поднялись на третий этаж. Лёшка включил свет, и Поль оказался в довольно аскетической обстановке. Скромная двушка, слева гостиная с чешским сервантом, письменным столом и книжными шкафами в две стены, справа спальня с допотопным диваном и ковром на стене. Единственное, что выбивалось из скромной серости, – навороченный стерео проигрыватель и не менее продвинутая акустическая система, да еще длинная полка с недешевыми виниловыми пластинками в ярких разноцветных конвертах.
– Проходи, у меня есть как раз два пива, – Лёшка скинул с себя пальто, нырнул в холодильник «ЗИЛ», достал из него «Жигулевское» и разлил в стаканы. На кухне они сели за стол, отпили по глотку, Лёшка достал ручку, тетрадь и начал что-то чертить в ней.
– Почему пиво не пьешь? – он краем глаза наблюдал за Полем.
– Спасибо, я вообще-то редко пью… – замялся Дюваль, – но вот это, конечно, пить совсем невозможно, извини.
Лёшка хмыкнул, зачерпнул чайной ложкой немного соли и высыпал ее в стакан Полю. Химическая реакция не заставила себя долго ждать. Пиво заискрилось, забурлило, и пена шапкой поднялась над стаканом.
– Попробуй теперь. Если не вкуснее, то веселее.
Поль сделал еще глоток и одобрительно покачал головой:
– Ну да, получше стало.
– Еще бы, урожай семьдесят восьмого года, с правого берега Дона, – лицо Лёшки было абсолютно непроницаемо.
– Серьезно? – Поль недоверчиво переводил взгляд с пива на Самойлова.
– Конечно, серьезно, – Лешка выдержал паузу, потом улыбнулся, – Поль, у нас всего два сорта пива: в бутылках и разливное. А разливное делится еще на два: с пеной и без неё. Ладно, давай к делу, рассказывай всё, что известно про деда.
Поль снова полез в портмоне и достал из него тот же клочок бумаги, фотографию, справку о реабилитации, передал всё Лёшке и по-военному доложил:
– Бартенев Владимир Андреевич, седьмого года рождения, работал зав. кафедрой в лисецком университете, весной тридцать седьмого арестовали и обвинили в терроризме, в октябре расстреляли, его друг помог маме с бабушкой бежать из России, вот и всё.
– Что слышно о друге, он жив?
– Мама говорила: он за границу не выезжал, остался в стране, а их переправлял другой человек. Друг проживал с ними в одном дворе и звали его Михаил, если я не ошибаюсь, фамилия Шестаков. Бабушка рассказывала, что он был не простой, из криминального мира, у него даже кличка была – «Моряк».
– Адрес, по которому они проживали до отъезда, знаешь?
– Мама приблизительно называла это место, думаю, найти смогу. Где-то на Плехановской дом с аркой и напротив него другой дом тоже с аркой. Там внутри был двор со сросшимися деревьями.
– У тебя какие версии по поводу Сороки?
– Мы с мамой думаем, что это кто-то из политических или из криминальных людей, но среди уголовников такого не было, а политических мы вообще не знали. Тебе объяснить, что такое «шлюмка»?
– Не надо, когда-то изучал арго. Ладно, подобьём бабки, – пока Поль рассказывал, Лёшка внимательно просмотрел нехитрые документы. – Что мы с тобой имеем: фотографию, справку и малявку…
– Извини, что?
– Не извиняйся, записку, – Лёшка наморщил лоб и повернул к Полю тетрадь с нарисованными кружочками и квадратиками, – давай по порядку. Итак, Бартенев, – он ткнул ручкой в большой круг по центру, – умный, образованный человек должен передать информацию своей жене, – ручка, как указка, ткнулась во второй кружок, поменьше. – Что с ним произойдет, он не знает, поэтому должен оставить подсказку в лице определенного человека, которого можно впоследствии расспросить. Твои варианты с уголовниками и политическими, – он показал на два квадратика между кругами и тут же зачеркнул их, – мягко говоря, смешны. В те годы легко гибли и те и другие. С таким же успехом можно было выбросить записку в окно, но Бартенев был умнее, чем ты думаешь. Он нашел правильное решение и подсказал вам его. – Лёшка ткнул в третий, последний квадрат на схеме.
– Какое?!
– Ты мне сам его назвал, – Лёшка загадочно улыбнулся.
– Алекс, я ничего не понимаю, не тяни.
– Вспомни, я спросил тебя в университете про ваш разговор с Алёнкой по поводу фотографии и про фамилии сотрудников, и что ты мне ответил? Повтори, только слово в слово.
Поль наморщил лоб и не спеша стал перечислять:
– Так… она называла Якимов или Якименко, по-моему. Он шеф в управлении был, потом Зимин, он его замом был, потом её дед Нелюбин, потом отец и сын Сорокины, потом…
– Стоп, – Лёшка поднял ладонь.
– Погоди, там еще фамилии были.
– Больше уже не надо, давай с этими разберемся. Вспомни, как она упомянула Сорокиных, это важно. Как точно фраза прозвучала? В каком падеже фамилия была произнесена?
Поль был явно озадачен:
– Погоди, она сказала: «А это отец и сын Сорокины, целая династия. Отец, Иван Сорока, начальник следствия был»… Вот как-то так она сказала, а что? – Поль увидел напрягшийся взгляд Алекса и замер, – Ой, Сорока… – Поль совсем растерялся, – ты думаешь, он?.. да?..
Лёшка закурил сигарету и задумчиво выпустил струйку дыма в потолок:
– Думаю, и да и нет. Если отец – начальник следствия, то маловероятно, что они с Бартеневым были знакомы. Значит, мы исключаем, что Бартенев указал именно на него. А вот его сын – это реальная зацепка. Он запросто мог учиться в университете, где возможно они пересекались с Бартеневым. В конце концов, Бартенев мог преподавать у него. О судьбе деда мог передать только тот, кто гарантированно будет в безопасности. Я еще сразу подумал, что искать надо среди чекистов. Может, и жив сейчас твой Сорока. Если тогда ему было двадцать-двадцать пять, то сейчас около семидесяти. Не совсем старый человек, наверняка при памяти ещё, это надо выяснить.
– Алекс, ты гений, – у Поля опасно выкатились глаза. – Алекс, ты на самом деле гений. Ну какой же я болван! Разгадка написана большими буквами, а я прочитать ее не в состоянии.
– Я же говорил – колбасы больше ешь…
– Алекс, говори, что хочешь, имеешь право. Всё стерплю, – радости Поля не было границ, – так, что мы теперь делаем?
Лёшка с улыбкой посмотрел на товарища:
– Мы?
– А что, ты мне не поможешь, неужели тебе не интересно? – расстроился Поль.
– Ну да, ты мне еще расскажи про эскадрилью «Нормандия– Неман». Помогу, чем смогу, без вопросов. Условие одно. Действуем согласованно. Знаешь, не хотелось бы с органами столкнуться. Дело вроде простое, но интуиция мне подсказывает обратное.
– Алекс, не волнуйся, органы я возьму на себя. Мне они ничего не сделают, я же иностранец. Я пойду к Нелюбину и попрошу найти мне адрес Сороки, а мы с тобой прокатимся к нему в гости, о'кей?
– Нет, совсем не о'кей, Поль. Ты когда с Алёнкой встречался?
– Около недели назад, а к чему вопрос?
– Вот это меня и беспокоит, что около недели назад, – Лёшка щательно затушил сигарету. – Понимаешь, приезжает в гости настоящий француз с маленькой вроде бы просьбой. Алёнка в тот же вечер отца попросила о помощи. Любому отцу приятно быть значимым для ребенка, поэтому он по идее должен был к следующему вечеру дать вразумительный ответ. Через год его старания могут уже не понадобиться. Алёнке так же приятно мгновенно помочь своему французскому другу, но этого не происходит, почему?
– Может, отец занят. В командировку, например, уехал.
– Нет, не может. Если бы его не было или была бы какая-то срочность на службе, то тебя Алёнка сразу предупредила бы. У меня только одно соображение. Нелюбин просьбу принял, сразу дочери не отказал, но по каким-то причинам с ответом не спешит. Может, проверяет тебя, может, деда твоего, не знаю, но что-то тут не так. Единственное, в чем я уверен, это только в том, что нам самим надо организовать вашу встречу. Будь на ней крайне внимателен. Его задача – понять, что ты за птица и с какой целью копаешься в давно забытых делах, твоя главная задача – узнать, жив ли Сорока и где он живет. Если адреса не даст, узнай, где обычно живут отставные чекисты, может, специальный дом для них в городе построен, может, в дачном поселке где проживают. До встречи с ним попробуй еще раз с Алёнкой поговорить. Она может запросто что-нибудь подсказать. Будь проще, одним словом. Потом мы с тобой поищем дом твоих стариков, если он остался цел. Может быть, соседи уцелели, а это был прекрасный источник информации во все времена.
– Алекс, как думаешь, найдем, где дед похоронен? – голос Поля захрипел от волнения.
– Скажу честно, раньше никогда поиском не занимался, но надежда есть, потому что есть логика. Про кремацию в нашем городе я ничего не слышал, значит, расстреливали. Расстреливать не могли, где попало, и в столицу их точно для этого не возили. Значит, есть где– то определенное место. Если есть место, то его всегда можно найти – в этом и заключается моя логика.
– Ты даже представить себе не можешь, как моя мама обрадуется. – Поль всплеснул руками, – я завтра же ей напишу, как все здорово складывается, как мы с тобой Сороку нашли.
– Поль, не сходи с ума. Еще ничего не сложилось, и Сороку мы пока не нашли, да и писать вообще про это не стоит. Сначала найдем, потом напишешь. Кстати, перед тем как уйти, расскажи мне в мельчайших подробностях всё, что Катрин сообщила тебе про Бартенева.
– Хорошо, договорились, Алекс, – за пять минут Поль изложил всё, что знал, включая про то, как шутливо называл ее в детстве отец, и про зайца по имени Пират. Потом посмотрел на часы. – Упс, времени-то уже сколько! Я побегу, спасибо тебе за всё. – Он встал из-за стола и пошел в коридор надевать дубленку.
Лёшка не стал возражать. Он видел, как у товарища горели глаза, и понимал, что тому надо побыть одному, чтобы переварить информацию, свалившуюся буквально на голову. На прощанье Поль с чувством пожал руку Самойлова:
– Еще раз большое спасибо.
– Завтра увидимся, – ответил Алекс и закрыл за товарищем дверь.
Май 1937, г. Лисецк
Неожиданно за дверью послышались быстрые шаги и голоса, один из которых принадлежал конвойному: «…говорю тебе: там допрос, не положено…». Дверь приоткрылась, и в щель просунулась рыжая вихрастая голова помощника начфина, молодого парня двадцати лет, по совместительству сына начальника следственного отдела Ивана Сороки, которого звали соответственно Василием Сорокой. Паренек был не по годам шустр. Успевал одновременно и учиться и не опаздывать на службу, а по вечерам даже весело размахивать метлой, получая взамен нехитрый приработок.
– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – и, не дожидаясь ответа, тело втиснулось вслед за головой.
– Сорока, ну тебе же ясно было сказано, что у меня допрос. Зачем ломиться в закрытые двери?
– Товарищ младший лейтенант, завтра у нас проверка по финчасти, – затараторил паренек. – А начфин нашел ведомость, где вы за премию не расписались. Подпишите, пожалуйста, сегодня, а то завтра ему самому допрос будет.
– Ладно, давай, не тяни.
Сорока с ведомостью направился к столу и, проходя мимо арестованного, посмотрел на него и радостно воскликнул:
– Ой, Владимир Андреич, здрасьте! А вы тут зачем?
– Так-так, Сорока, вы откуда знаете арестованного Бартенева? – следователь нахмурился.
Паренек стушевался и замялся:
– Так он же у нас там… ну, в университете… политэкономику… ну, лекции читал…
– Арестованный Бартенев, а вам знаком гражданин Сорока?
– Первый раз вижу, – ответил Владимир, – их сотни, а я один. – А когда следователь наклонился, чтобы поставить подпись напротив своей фамилии, незаметно подмигнул пареньку. Тот еле качнул головой в ответ. Расписавшись, следователь отдал ведомость Сороке и тихо, сквозь зубы выдавил:
– Никогда не входи во время допросов. Это может стоить кому-то карьеры, а кому-то свободы.
– Да, я все понял, – ответил парень и добавил на выходе, ни к кому не обращаясь конкретно, – спасибо…
Глядя вслед своему бывшему студенту со смешной фамилией Сорока, Бартенев на секунду задумался, и у него перед глазами пролетели события последних нескольких дней.
…Аресты в университете начались в конце этой недели. Бартенев не чувствовал за собой конкретной вины, но знал, что находиться на свободе ему осталось недолго. Знал, потому что был философом, а кому как не им знать, что именно происходит с государством и что может произойти в результате этих изменений с любым индивидуумом общества. Страшно было за жену и дочь. Надо было что-то решать, но решать по-умному.
В субботу вечером он забежал в соседний подъезд своего дома, где жил его старый знакомый Михаил Шестаков, с которым они вместе росли, учились в университете, но потом Мишка пошёл по кривой дорожке, которая увела его со второго курса и по настоящее время. Бартенев знал, что Мишка отсидел за кражи двенадцать лет и что был когда-то безнадежно влюблен в Лизу. Может быть, даже и понесло его по наклонной из-за её отказа быть вместе с ним, кто знает. Бартенев с Шестаковым редко пересекались, но даже в те случайные встречи отводили глаза, не замечая друг друга.
Шестаков, среднего роста, крепкого телосложения с черными глазами – буравчиками и массивным подбородком, его ровесник, выглядевший лет на десять старше, открыл дверь и неприятно осклабился:
– Наше вам с кисточкой, засиратель мозгов. Чё приканал? Я по субботам не подаю… эй, ботан, ну ты куда попёр? – Шестаков незлобно прошипел вслед Бартеневу, бесцеремонно проследовавшему через узенький коридор на кухню, тоже совершенно крохотных размеров. Маленькая металлическая раковина вжалась в угол и упиралась в старый буфет. Под окном проходила труба с небольшим чугунным радиатором, чуть выше ее на подоконнике стоял патефон с широким раструбом. К левому углу кухни был приставлен маленький стол со штопанной клеенкой на нем и двумя разнокалиберными стульями, стоявшими рядом. На столе стояла черная сковородка с двумя кусками пожаренной рыбы, початая бутылка водки и гранёный стакан. Над столом висела фотография отца «Моряка».
– У нас аресты. Около десяти человек с разных кафедр и еще из ректората, – Бартенев остановился на кухне и старался оставаться спокойным.
– Да мне по хрену, или ты что, у меня под шконкой решил заховаться? – Шестаков насмешливо глянул на тонконогого и тупоголового представителя интеллигенции. – То есть, тебе ласты завтра сплетут, а ты предлагаешь мне компанию тебе составить? На хрен приперся, еще раз спрашиваю.
– Я из-за Лизы с Катенькой.
Внутри у Шестакова что-то щелкнуло, причем так резко, что он опустился на табурет и долго пытался раскурить папироску. Блатная музыка выключилась.
– Излагай. – Мишка наконец закурил папиросу и, склонив коротко стриженую, наполовину седую голову, приготовился слушать.
– У нас начались аресты…
– Стоп… ясно… а ты здесь причем? они твои друганы? – на лице Михаила не дрогнул ни один мускул. Черные глаза смотрели легко и просто. Бартенев знал эту черту старого знакомца – чем опаснее, тем спокойнее. Это ему передалось от героического отца, служившего матросом на флоте и смело воевавшего и погибшего еще в японскую… – Что надо сделать?
– Мы там все знакомые. Что сделать? – переспросил Бартенев. – За этим я и пришел. У меня же Лиза с Катенькой. Арестуют меня – они пропадут. Спрятать их нужно… – Бартенев старался говорить кратко, но ёмко. – Их надо бы куда-нибудь отправить на время. У Лизы где-то тётка на Украине, но она с ней не переписывалась уже лет десять. Пропала, может быть, умерла. Я слышал про тебя, Моряк. Знаю, кто ты теперь, знаю, что можешь помочь, и знаю, что ты в этом вопросе вне подозрений. Шестаков – последний в этой жизни человек, к которому я приду. Тебе их переправить за границу сложностей не доставит, так?
Михаил курил и молча слушал. Он прекрасно знал и понимал своего университетского приятеля. Зла на него он не держал, Лиза сделала выбор сама. Здесь всё по-честному. Он просто не понимал, за что именно красивые бабы выбирают никчемных мужиков. Но даже сейчас, спустя десять лет, для Лизаветы – всё, что угодно. Интересно – с кордоном он тоже в курсе или ткнул пальцем в небо?
– Допустим, что дальше?
– Михаил, не говори со мной сквозь зубы. Нам просто нужна твоя помощь. Если ты уголовник – дай знать, и я уйду, а если еще человек, то помоги хотя бы моим. Для себя ничего не прошу, приму всё как есть.
Сказать, что Шестаков был удивлен, – ничего не сказать. Ботан не просил, а наоборот, уверенно предлагал, будто это ему, Моряку, необходимо, причем до зарезу.
– Не надо лишних слов там, где ты ноль. В зоне больше нормальных людей, чем здесь на воле. И знаешь, почему? Там терять уже нечего, поэтому люди честны, а здесь на свободе воняет страхом от каждого, потому как каждому всегда есть, что терять. Вот и от тебя смердит. – Моряк яростно почесал шрам над левой бровью. – Для тупого философа перефразирую его идею. Если я советский человек, то ты можешь отвалить, а если я уголовник, то помогу, с такой трактовкой согласен?
Бартенев впервые за вечер улыбнулся и произнёс:
– Нет, Миша, ты не прав. Проблема милосердия не зависит ни от профессии, ни от образа жизни, ни от социального статуса. Это зависит от человечности конкретного индивидуума. Миша, я к тебе пришел как к человеку, и я тебя прошу, помоги.
– В чём конкретно нужна помощь? Ты пока всё про этику и эстетику, а про дело я так ничего и не услышал. – Михаил затушил гильзу папиросы в чугунной пепельнице в форме медведя с серпом и молотом в центре и тут же прикурил новую, – да и где мой навар?
Бартенев кивнул головой в знак понимания и сказал:
– Начну с конца. У меня зарплата триста сорок рублей. Накопил всего около трёх тысяч. Возьми сколько считаешь необходимо. План простой: Лиза и Катя должны где-то переждать около месяца, и в случае моего ареста их надо отправить за границу. Если меня не арестуют, то они вернутся обратно.
– Не пойму одного, тебя точно арестуют, не питай иллюзий. Почему ты не можешь уехать вместе с ними?
– Есть надежда, что всё обойдётся, – Бартенев пальцами прикоснулся к вискам. – Я обязан рискнуть.
Шестаков невесело вздохнул и, повернувшись к приятелю, постучал указательным пальцем по своей голове:
– Нет никакой надежды. Ты, наверное, умный, не мне судить, но ты убогий. Что Лиза говорит?
– Лиза ничего не говорит. Она молчит. Молчит и плачет. А я не знаю, как её приободрить, что ей сказать, чтобы она стала сильной, чтобы была уверенной.
– Ты сам должен быть сильным. Бабы как никто видят нашу слабость, поэтому слова бессмысленны, если сам не уверен.
Владимир вспыхнул и поднялся с табурета:
– Про ваших баб я не знаю, а моя Лиза… она любит меня, вот в этом я уверен.
– Фитилёк прикрути и зад прижми. Не хотел обидеть. Я хотел сказать, что жены всё чувствуют сердцем. Их не обмануть. Она согласна?
– Да, но при одном условии. Она должна знать, как меня найти.
– Не понимаю, как найти того, кого арестуют, закроют, хрен знает где, или израсходуют и закопают под навозной кучей? – Шестаков иронично приподнял правую бровь.
– Я всё продумал. Если меня арестуют, то я буду находиться в Лисецке, в тюрьме НКВД. Политических и уголовных там держат отдельно. Уверен, что у тебя есть люди, которые могут со мной связаться. Я в свою очередь постараюсь определиться с человеком, кто может проследить мою дальнейшую судьбу, а ты сможешь передать эту информацию Лизе. Она без этого никуда не поедет, это её условие. Я ясно изложил? – Бартенев выложил всё это на одном вдохе и теперь смотрел внимательно в глаза бывшего сокурсника.
– Стратег, – улыбнулся Моряк, – может, ко мне пойдешь? Хрустов больше будет. Не будь идиотом – завтра подломим банк, если поймают, то дадут четвертак. А за попытку косо посмотреть на усатого дадут вышак, усекаешь? Стоп, не гоношись, пошутил я, – он предупредительно поднял ладонь в сторону Бартенева.
– Миша, пойми, – Владимир провел рукой по шевелюре, – я жил, как считаю, правильно. И никогда не придерживался радикальных взглядов, у меня же семья. Просто надеюсь на справедливость. Вот моя теория. А смерть меня не страшит, все там будем. Скажи, ты поможешь?
– Не возьму я в толк. Зачем огород городить? Черкани ей любое имя и точка.
Бартенев отрицательно покачал головой:
– Это исключено. Я никогда не обманывал свою жену. Я ее люблю. Не хочу, чтобы она меня вспоминала, как лгуна.
Шестаков чиркнул спичкой и посмотрел сквозь пламя на Бартенева немного по-иному, что ли. Много кого повидал он в своей жизни, но такой решимости и бесстрашия не у каждого встретишь. Все за свой зад прочно держатся. А этот фраер ничего не боится, для него главное, чтобы семья выжила. Он проглотил давно забытый комок, подступивший к горлу, кашлянул в кулак и сказал:
– Сделаем по-твоему. Хрусты не нужны. Есть кореш под Питером, он поможет. Я малявку черкну, он встретит, примет и через месяц они порвут нитку по Ладоге к финикам. Дорога протоптана. Лица слепит бесплатно, он должен. Действовать надо резко, завтра утром я твоих к своей тётке под Лисецк отвезу, а оттуда на вокзал. Так, теперь здесь в Лисецке… Есть у меня угловой, чалится как раз на Володарского. Вспорол медведя на механическом заводе, а там вместо шайбочек секретные документы. Коня гоняем без проблем. Он через баландера маякнет. Твоя тема – паси продол и объяви себя. Черканешь слово. А потом я Лизавете твою маляву скину. Усёк?
Бартенев наморщил лоб и честно признался:
– Концепция ясна, детали не очень.
– Недоросль ты, Володя. Многие языки выучил, а главный не освоил, – усмехнулся Моряк, – повторю еще раз. Деньги твои мне не нужны, передай лучше жене. Я их посажу на «Стрелу» до Москвы, он ежедневно ходит. Потом они доедут до Питера, так надежнее будет. Мой питерский друган переведёт их через финскую границу. Паспорта он твоим оформит. Если тебя арестуют, жди весточки из чёрной хаты, через баландёра. Он тебя не знает, поэтому придумай сам как сделать так, чтобы он просёк, что ты – Бартенев. Продол – это коридор. Напишешь ему только фамилию и ничего больше. Я получу и отправлю Лизавете. Так понятнее будет? И запомни, не тяни, месяц за всё про всё. Задержатся твои на день – и кирдык, могут навсегда остаться.
Бартенев в задумчивости встал из-за кухонного стола:
– Хорошо. Я буду ждать связного, или как там его, баландера, между второй и третьей неделей после моего ареста. А вообще спасибо, может быть, именно благодаря тебе Лиза с Катюшкой выживут. Спасибо еще раз, Миша, – Владимир протянул руку.
– Не теряй напрасно время. Вали домой и готовь жену в отъезд. Углы их соберешь, ну, чемоданы, – поморщился Шестаков, – и сегодня мне занесешь. А завтра они утром в половине восьмого пускай спокойно выходят из дома и дальше через арку а Плехановскую. По ней все время прямо и никуда не сворачивают, я догоню их примерно минут через двадцать. Если просекут, что мы вместе или что это их чемоданы, можем спалиться. Да погоди, самое главное, – он залез в книжный шкаф, выбрал какую-то книгу, известную очевидно ему одному, вытащил оттуда фотку и черкнул на ней сзади пару слов. – Там адрес и погоняло. Пусть Лиза найдет человека, мы с ним на фотке вместе, и передаст ему свою проблему на словах. Всё, давай дергай, – Михаил пожал руку и закрыл за ним дверь.
Бартенев в подъезде посмотрел на обратную сторону фотографии. Там действительно был указан питерский адрес и два слова «Курган, реши».
Дома его ждал ужин и жена с гладко причесанными каштановыми волосами и в стареньком, но хорошо подогнанном под фигуру шелковом платье. Она так и не смогла привыкнуть к новой «прозодежде», одежде для производства, которая появилась, когда с высоких трибун объявили о том, что мода развращает умы молодежи. Они с Бартеневым часто говорили об этом, но Лиза решительно настояла на том, что лучше она будет донашивать платья ее матери. Во всех остальных вопросах Елизавета признавала первенство за мужем и ни в чем ему не перечила. У нее были удивительно бездонные темные глаза, и Владимир, когда впервые взглянул в них, будучи еще подростком, так и продолжал смотреть все последующие годы. Помимо всего прочего, Лиза обладала потрясающим вкусом и смогла за несколько лет украсить всякими мелочами их маленькую квартирку так, что гости с удовольствием засиживались в ней до поздней ночи. Однако Бартенев понимал, что главный уют и комфорт в их квартире – это его жена. Катюшка, тем временем, бегала по комнатам в предчувствии скорого отъезда. Лиза налила суп в глубокую тарелку, положила на скатерть столовые приборы и кивнула мужу:
– Володя, ты ешь, а я пока Катеньку уложу. Зайка, поцелуй папу и пойдем, – обратилась она к дочери.
Маленькая юла остановила свое вращение и оказалась шестилетней девочкой в синей юбочке и красной вязаной кофточке. Синие глазища горели огнем и спать совершенно не отелось ни ей, ни белому плюшевому зайцу, которого она держала в руке. Тем не менее, не дожидаясь повторной просьбы мамы, Катя подошла к отцу и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. Бартенев нежно обнял дочь и чуть дольше, чем обычно, прижал ее к груди.
– Спокойной ночи, пап, ты сегодня опять как ёжик? – девочка потерла щеку и улыбнулась.
– Спокойной ночи, Каша, иди спать, – Бартенев старался в ее сторону не смотреть.
Лиза вышла из спальни минут через двадцать.
– Как поговорили? – взгляд ее был очень спокоен, только подрагивающие руки выдавали скрытую тревогу. – Почему ничего не поел?
Бартенев изложил весь разговор с Шестаковым и положил черно-белую фотку с двумя молодыми парнями, сидящими в обнимку в ресторане:
– А это убери сразу в сумочку, Лиза, и поторопись с чемоданами – не дай Бог, кто увидит меня ночью с ними…
– Володя, ты окончательно всё решил? Может, всё обойдется и никуда не надо бежать? Может, это напрасные страхи? Ты же ничего не совершил, значит, отпустят, если вообще будут допрашивать. – Она не плакала и не тянулась к мужу с заломленными в мольбе руками. Она просто сидела за столом и спокойно говорила с ним.
– Лиза, я твердо решил одно, мне пора становиться главой семьи, – он улыбнулся так открыто и беззаботно, что жена тоже вынуждена была улыбнуться, – я в ответе за вас с дочкой. Что касается плана действий, то это всего лишь подстраховка. Если в течение месяца никто не придёт, вы с Катюшкой вернетесь. К тому же месяц на свежем воздухе под Ленинградом ей не повредит. Если возникнут проблемы, я выкручусь, но поверь, милая, мне вдвойне это будет легче сделать, зная, что вы в безопасности. Мною они не смогут манипулировать в этом случае. Думаю, риски здесь минимальны. Вряд ли кто может заявить на меня, поэтому и не уезжаю вместе с вами. Связь со мной будет через Шестакова, только ни в коем случае не пиши ему сама, упаси тебя Бог, он сам тебе напишет. Лиза грустно посмотрела на Бартенева, но возражать не посмела:
– Приказывайте, муж, я вся во внимании, – хотела пошутить, а вышло совсем не смешно. Глаза сами собой наполнились слезами.
– Лиза, перестань, всё будет хорошо, я обещаю. Сейчас просто собери чемоданы и иди ложись, немного поспи. Завтра для тебя и Кати день будет непростой.
Они старались говорить, не глядя в глаза друг другу, не подходили близко, чтобы случайно не коснуться руками, иначе весь этот придуманный безразличный мир мог развалиться в любую минуту от одного единственного прикосновения, и весь план рухнул бы. Владимир не имел на это права. Лиза не имела права на то, чтобы ослабить мужа.
Через полтора часа Владимир перенес три чемодана в квартиру Шестакова. А утром всё прошло по расписанию Михаила. Ровно в половине восьмого две родные фигурки пересекли двор и, пройдя мимо двух причудливо сросшихся тополей, вышли на улицу. Спустя пятнадцать минут Бартенев увидел Шестакова с незнакомой, приличного вида женщиной, которая помогала нести ему самый маленький чемодан из трех. А еще спустя пятнадцать минут в дверь Владимира громко и требовательно постучали. Он перекрестился и пошёл открывать…
…– Итак, по поводу вашей семьи, где она? Бартенев, я у вас спрашиваю? – следователь оторвал глаза от папки и раздраженно посмотрел на Владимира Андреевича.
– Простите, задумался на секунду, – Бартенев выдержал взгляд, – мои уехали к Лизиной тетке на Украину.
– Когда именно, с какой целью, точный адрес?
– Адреса не знаю, я там никогда не был, но Лиза обещала сразу же написать, как доберутся до места. Это деревенька в ста верстах от Киева. Уехали вчера еще. А цели точной не было, тетка прислала письмо, в котором пригласила Лизу погостить у нее месяц с внучкой, вот они и уехали.
– Это мы выясним, а в котором часу вы поехали их провожать?
– Я не говорил, что поехал их провожать. Я дома остался.
– Владимир Андреевич, зачем эта откровенная ложь? Вы, заботливый отец семейства, не помогли жене даже с чемоданом? – следователь бросил ироничный взгляд в сторону арестованного.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
