Текст книги "Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела"

Внутренние ворота Малой крепости, Терезин

На черно-белом киноэкране довольные курортной жизнью в чудесной стране Гитлера евреи возделывают сады и поливают огороды, отдыхают в кафе, читают книги, оживленно болтают. Даже играют в футбол, этот фрагмент поразил меня сильнее всего. И спортсмены, и зрители, и все остальные не выглядят изголодавшимися или затравленными, они выглядят вполне нормальными людьми, находящимися под защитой фюрера. Вот в город прибывает транспорт с новоселами из Дании, их встречает приветственной речью глава совета старейшин гетто Пауль Эппштейн (позже отправлен в концлагерь, как и его предшественник, как и тот, кто сменил его на высоком посту в самоуправлении). Вот выступает трогательный детский хор, вот свингует джазовый ансамбль, вот хохочут молодые подружки, и вот их чернобровые широкоплечие кавалеры… Работу над фильмом завершили к апрелю 1945-го, как раз к новому визиту представителей Красного Креста, но в прокат лента выйти не успела, ее показали только на трех-четырех закрытых просмотрах для руководства СС и сочувствовавших рейху иностранцев. А Курту Геррону не удалось увидеть даже черновую версию своей работы, потому что его убили в Аушвице.

В качестве мощного финала в фильм вошла сценка из музыкального спектакля «Брундибар» в исполнении юных обитателей гетто. Это самое известное произведение пражского композитора Ганса Красы, получасовая детская опера. Brundibár – так на чешском разговорном называют шмелей. Сюжет, как и полагается сказкам, трогателен: маленькие Анинка и Пепичек выходят петь на рынок, чтобы собрать деньги на молоко для заболевшей матушки, но брату с сестренкой мешает злобный шарманщик Брундибар. В сказке все заканчивается хорошо, а в жизни нет: Ганса Красу, еврея на 25 процентов (одна его бабка была еврейкой), отправили в газовую камеру. Вместе с либреттистом Адольфом Гоффмайстером Краса сочинил «Брундибар» незадолго до начала Второй мировой войны, но премьера оперы состоялась только в 1942 году в уже оккупированной Праге, в еврейском приюте. Гоффмайстеру удалось вовремя эмигрировать во Францию, а композитор и почти вся детская труппа в конце концов очутились в гетто, где Краса по памяти сумел восстановить партитуру и приспособить ее под имевшиеся в Терезиенштадте музыкальные инструменты. Там «Брундибар» выдержал больше полусотни представлений. Опера из двух малюсеньких отделений стала документальным свидетельством Холокоста, в этом качестве ее исполняют и в Чехии, и в Израиле, и в Германии, и в России, и везде, и на всех языках.

Вот уже три четверти века, как Терезин превратился в обычный маленький чешский город, Большую крепость покинули всяческие армии. Если не знать подробностей местной истории, ничего и не заподозришь о трагедиях былого. Наверное, умеют не вспоминать о том ужасном, что когда-то здесь случилось, нынешние жители Терезина: у них полно забот, они крепко спят по ночам, растят детей и внуков, их не беспокоят тени прошлого. Изменился и сам город. Общежитие солдат и офицеров СС на бывшей Лангштрассе (теперь улица поэта Карела Гинека Махи) переустроено в Parkhotel. В тенистом сквере за прежней казармой Kavalir, спиной выходящей к Огрже, потихоньку осыпается букет каменной сирени в руках советского воина-освободителя. Главная площадь Терезина носит имя Чехословацкой армии. В бывшей Инженерной казарме, напротив собора Воскресения Христова, разместился Дом социальной помощи, куда помещают граждан с психическими нарушениями, а также тех, кто на склоне лет оказался в сложной жизненной ситуации. В середине дня в расписании у постояльцев дома свободное время, они гуляют по залитой солнцем площади, допекая прохожих разговорами на своем непонятном языке.

Принципиальный вопрос для любого народа, оказавшегося под иностранной оккупацией, – допустимость сотрудничества с захватчиками. На этот вопрос и быть не может универсального правильного ответа, он решался по-разному в зависимости от исторических обстоятельств, иначе вообще не возникали бы великие империи, ведь они сформировались в результате территориальных экспансий. Как и почти у всех соседствующих друг с другом народов, отношения чехов и немцев складывались неровно и непросто. Скажу так: исторически чехи часто сотрудничали с немцами и иногда по мере сил им противостояли.

Вторая мировая война до предела обострила старые проблемы и добавила к ним новые. Нацистские лидеры рассматривали возникновение протектората как «обновление тысячелетнего союза Богемии и Моравии с германской империей», как «устранение препятствия в виде государства, которое представляло собой очаг беспорядка, поскольку Чешско-Словацкая республика родилась из предательства, высокомерия и слепой ненависти». Гитлеровская оккупация, может, и не поставила чешскую нацию под угрозу немедленного исчезновения, но Германия фактически ликвидировала чешскую государственность, с чем большинство граждан страны не готово было смириться. Поэтому они, резонно предположить, желали Гитлеру военного и политического поражения. Другое дело, что силы на противостояние с врагом нашлись далеко не у всех: в Лондоне действовало чехословацкое правительство в изгнании, чехословацкие подразделения (а потом и соединения) воевали в составе британской и советской армий, но в самой Чехии широкого партизанского движения до последних месяцев войны не возникало. Разнородные подпольные ячейки (и коммунистического толка, опекаемые Москвой, и некоммунистические, подпитываемые из Лондона) то соединялись в скоординированную сеть, то распадались; гестапо за шесть лет оккупации безжалостно разрывало ее не раз.

Главной иконой чехословацкого Сопротивления на протяжении почти полувека оставался пражский журналист, театральный и литературный критик, а также самодеятельный актер Юлиус Фучик. Он был убежденным коммунистом – несколько странноватым, по мнению многих знавших его людей, в силу склонности беспричинно переодеваться и носить парики и накладные усы, а также энтузиастом (по-видимому, искренним) сталинских методов соцстроительства. Написанный в 1932 году сборник очерков о поездке по СССР Фучик назвал «В стране, где наше завтра является уже вчерашним днем». В Советском Союзе в это время как следствие политики коллективизации и раскулачивания крестьянства царил голод.

После начала Второй мировой войны Фучик и его партия верно следовали линии Коминтерна. Когда сталинский Советский Союз перестал занимать по отношению к гитлеровской Германии позицию благожелательного нейтралитета, Фучик присоединился к активной подпольной борьбе, привнеся в нее свойственную ему театральность. Раз за разом играя с немецко-фашистскими захватчиками в кошки-мышки, еще не достигший 40-летия Фучик маскировался под престарелого, седого, хромого и усатого профессора Горака. Позже это породило в ЧССР массу народных анекдотов, вроде тех, что у нас рассказывали про «конспиратора Ильича». Фучик руководил подпольными партийными изданиями, писал теоретические статьи и воззвания, а затем был схвачен гестапо и брошен в пражскую тюрьму Панкрац. Там весной 1943 года (как утверждают, по совету и под присмотром патриотически настроенных конвоиров) Фучик сочинил прославившее его публицистическое произведение «Репортаж с петлей на шее». Чилийский поэт-коммунист Пабло Неруда назвал эту книгу памятником в честь жизни, созданным на пороге смерти. 167 исписанных мелким почерком листиков папиросной бумаги, составивших романтические очерки Фучика, в конце концов оказались в руках его жены Аугусты, а самого автора торопливых пламенных заметок нацисты повесили осенью 1943 года в берлинской тюрьме Плётцензее.

Мученическая смерть и твердая репутация друга СССР сделали фигуру Фучика парадной легендой, своего рода «искупительной жертвой» в социалистической Чехословакии (как, впрочем, и в других странах народной демократии, и в самом Советском Союзе). Он был, помимо прочего, симпатичным, жизнелюбивым парнем, интеллектуалом из рабочей семьи, при этом племянником известного военного композитора, тоже Юлиуса Фучика, автора популярного во всем мире марша «Выход гладиаторов». Литературоведы обнаружили в главной книге Фучика, умевшего легко обращаться с пером, толику самолюбования и даже мессианские мотивы, но мертвым героям пиар простителен. Таким коммунистом приятно было гордиться. «Репортаж с петлей на шее» переиздали тысячу и один раз, сто и один раз поставили в театрах, пару раз экранизировали. В советском телефильме «Дорогой бессмертия» (1957) Фучика сыграл Иннокентий Смоктуновский.

Юлиусу Фучику воздвигали памятники, его именем назвали площади, пароходы, пионерские отряды, чехословацкий знак отличия и горную вершину в Киргизии. День его казни, 8 октября, объявили Международным днем солидарности журналистов. В Москве, между прочим, посольства Чехии и Словакии до сих пор находятся на улице Юлиуса Фучика, а вот из пражской топографии его имя уже изъято. В 1990-е годы, когда открылся доступ к разным прежде секретным архивам, творческое и идеологическое наследие журналиста-коммуниста переосмыслили. Утверждали, что в тюрьме гестапо Фучик выдал своих товарищей, что никакой книги он в заключении не написал, по крайней мере не написал полностью, говорили даже, что ее эффектный финал «Люди, я любил вас. Будьте бдительны!» является фальсификацией. Собрали комиссию историков, криминалисты Министерства внутренних дел подвергли рукопись на листах папиросной бумаги скрупулезному анализу, но нет, почерк был подлинным, а автор оказался пусть и не без недостатков, но мужественным человеком, погибшим за идею, которую он отстаивал до конца жизни. Можно, наверное, сказать – фанатик, но и Иисус Христос тоже принял на кресте смерть за свою веру.

Понятно, что массовая народная любовь к Фучику на его родине не вернулась, слишком много бездушного пропагандистского пафоса вобрало в себя это имя за четыре десятилетия власти компартии. Он, писатель и борец, в общем, неизвестен молодому поколению, но, с другой стороны, пусть и сталинского розлива, фучиковский патриотизм ни у кого из тех, кто о нем помнит, не вызывает вопросов. Памятники Фучику в Чехии убрали с площадей и поставили в закутки: в Праге, скажем, на Ольшанское кладбище, поближе к могилам красноармейцев, а в городе Хеб на задний дворик францисканского монастыря, рядом с товарищем Лениным в кепке.

Пример Фучика, как мне кажется, для чехов мог бы быть важен тем, что он человек активного действия. Такой же, как, например, молодой лидер некоммунистического (так называемого гражданского) Сопротивления Владимир Крайина, отважный радист-подпольщик, два последних военных года проведший в Малой крепости Терезиенштадта. В 1948 году Крайина, не смирившийся с установлением в Чехословакии «народной власти» под советским контролем, эмигрировал; считают, что как раз его популярность заставила коммунистических идеологов всемерно раздувать культ Фучика.

Большинство чехов старались потихоньку переждать военную беду и напасти оккупации. Местные коллаборационисты исходили из иллюзии, смысл которой сводится к тому, что в чешско-немецком политическом союзе они будут пусть слабым, но партнером, чтобы, уступив в непринципиальных вопросах, сохранить «то чешское, что можно сохранить». Президент протектората Эмиль Гаха задачу вынужденного сотрудничества с нацистами формулировал так: оказавшись в составе «великого германского государства <…> спасти нацию, уберечь чешский дух и чешский язык». Без значительных издержек сделать это чешскому политическому классу не удавалось, да по-другому и быть не могло, ведь непринципиальные уступки имеют свойство оказываться принципиальными.

Отношение немцев к местному населению было четко определенным: чехи в понимании нацистов являлись людьми второго сорта, но лояльным идеям рейха гражданам обещали спокойствие и повышение зарплаты; преследованиям и наказаниям подвергались разного рода бунтовщики и смутьяны, евреи, «агенты мирового капитала», коммунисты, цыгане, гомосексуалы. «Оккупация представляла собой пробный камень национальной этики, – заметил в работе “Под защитой рейха” Томаш Пасак (он, известный в Чехословакии историк, написал эту книгу в конце 1960-х, а опубликовали ее через три десятилетия). – Оккупация дала множество примеров стойкости, самопожертвования и отваги, как, впрочем, и примеров малодушия, взаимного недоверия, слабоволия, трусости, желания любой ценой уцелеть, да и примеров предательства, доносительства и намеренного сотрудничества с врагом». Пасак известен еще и тем, что десятки коммунистических лет хранил в домашнем хозяйстве урну с прахом Алоиса Элиаша, благодаря чему останки премьер-министра протектората Богемии и Моравии, когда пришло время, смогли захоронить с почестями.

У основанного на страхе и порабощении чешско-германского союза нацистского образца, конечно, не просматривалось никакой исторической перспективы. В гротескной, даже в беспощадно язвительной по отношению к собственному народу манере об этом написал Богумил Грабал. Главный герой его романа «Я обслуживал английского короля», верткий официант Ян Дитие, «незаконнорожденный, бедный и маленького роста», хладнокровно очаровывает судетскую немку Лизу, крепконогую учительницу физкультуры Элизабет Папанек. Чтобы создать семью с женщиной арийской крови, жениху приходится пройти унизительную процедуру – доктора проверяют на качество его сперму: «Врач говорил, что если какой-то засранный чех хочет жениться на немке, так, по крайней мере, его семенная жидкость должна быть в два раза более ценной». Этот освященный свастикой брак принес ужасный плод. На свет появился умственно отсталый мальчик, со значением нареченный мамой Зигфридом, с непропорционально развитой правой рукой; малыш только и был занят тем, что с диким грохотом бесцельно загонял в половицы длиннющие гвозди, «всегда по прямой и под прямым углом». По-иному, полагает автор, и случиться не могло, поскольку иному в таком чешско-немецком браке родиться не суждено.

Самой громкой боевой операцией чехословацкого Сопротивления стало покушение на исполняющего обязанности имперского протектора Богемии и Моравии. Рейнхарда Гейдриха, доживи он до конца войны, стопроцентно повесили бы по приговору Нюрнбергского трибунала. Он был отъявленным нацистом, по словам фюрера, «человеком с железным сердцем», потому к своим 38 годам сумел подняться до третьего по важности поста в гитлеровской иерархии. Собственно, именно Гейдрих, жестокий палач, придумал Терезиенштадт и все остальные еврейские гетто в Европе. Обергруппенфюрера СС тяжело ранили утром 28 мая 1942 года в пражском пригороде Либень (он следовал на службу в открытой машине) два бойца чехословацкой армии, чех Ян Кубиш и словак Йозеф Габчик, парашютисты из подготовленной в Великобритании диверсионной группы «Антропоид». Автомат в решающий момент заклинило, но граната сработала.

Вечером накануне покушения Рейнхард Гейдрих участвовал в открытии в Праге фестиваля классической музыки, в программе которого прозвучал фортепианный концерт до минор авторства Бруно Гейдриха – его, стало быть, отца. Традиционным, как планировали его организаторы, фестиваль не стал, поскольку остался без своего покровителя: через неделю после уличного нападения Гейдрих-младший скончался в пражской больнице. В подготовке операции «Антропоид» так или иначе принимали участие несколько десятков, а то и сотен борцов – подпольные ячейки Сопротивления и полдюжины диверсионных групп, заброшенных на чешскую территорию. Гестапо и подразделения СС немедленно провели по всему протекторату жестокие карательные акции. Подпольная сеть была раскрыта, ее активисты арестованы и казнены. Вследствие предательства одного из участников заговора немцам удалось установить местонахождение Кубиша, Габчика и группы их товарищей: рассчитывая переждать беду, семеро парашютистов укрылись в кафедральном соборе Святых Кирилла и Мефодия Чешской православной церкви. 18 июня в результате многочасового штурма все они погибли: шестеро, чтобы не попасть в плен, покончили с собой, один скончался от ран.

Укрывшие диверсантов члены соборного клира, староста и два священника, были расстреляны. Вместе с ними казнили епископа Чешской православной церкви Горазда Пражского (в миру Матей Павлик). Епископ, не имевший отношения к покушению на главного нациста, взял на себя ответственность за действия священников и заявил, что готов разделить судьбу братьев по вере. Немцы запретили Чешскую православную церковь, конфисковали ее имущество, закрыли храмы, репрессировали духовенство. На стене собора Святых Кирилла и Мефодия до сих пор сохранены следы от нацистских пуль, в крипте размещен Музей памяти героев Сопротивления. Епископа Горазда канонизировали. Рядом с храмом, на той же стороне Рессловой улицы, в корчме U Parašutistů разливают пиво Gambrinus.

Показательным злодеянием нацистов стала расправа над жителями деревни Лидице, поданная местному населению и всему миру как «операция возмездия» за убийство Гейдриха. Высокопоставленный нацист еще не испустил дух, когда гестапо получило сведения о том, что к пражскому покушению якобы могли быть причастны два диверсанта, родственники которых, семьи Гораковых и Стршибрных, жили в этом небольшом шахтерском поселке неподалеку от Кладно. Версия о диверсантах не подтвердилась, но руководитель поисков виноватых Карл Герман Франк (немец родом из Карловых Вар и эсэсовский генерал, в 1946 году повешен в Праге в присутствии 5 тысяч зрителей) выдвинул идею все равно сровнять эту деревню с землей. На похоронах Гейдриха в Берлине он получил согласие фюрера и 10 июня прибыл на место казни.

Подразделения немецкой полиции дотла сожгли в Лидице все – школу, церковь, жилые дома, хозяйственные постройки; чешская жандармерия также участвовала в злодеянии, выполняла вспомогательные поручения. Всех мужчин, которых смогли обнаружить, 172 человека, расстреляли у амбара на подворье Гораковых. Всех женщин, 195 человек, отправили в концлагерь Равенсбрюк, 53 из них не дожили до конца войны. 81 ребенка удушили в мобильной газовой камере (в последние годы появились сомнения в точности данной информации, некоторые исследователи считают, что следы этих детей теряются в концлагере Лодзи, кто-то мог и выжить). 17 малышей распределили в немецкие приюты, где они получали «правильное арийское» воспитание. Гораковых и Стршибрных несколько дней допрашивали, а потом тоже расстреляли, на полигоне под Прагой, вместе с шахтерами из Лидице, которые 9 июня ушли на работу в ночную смену и в облаву не попали.

Всего жертвами «операции возмездия» стали 340 человек. Развалины лидицких домов взорвали, деревенское кладбище разорили, мертвых вырыли, фруктовые деревья вырубили (случайно уцелела только одна молоденькая груша, она, уже старое мощное дерево, плодоносит до сих пор), даже пруд, на котором местные мальчишки зимой играли в хоккей, спустили. Общину Лидице стерли с географических карт и вычеркнули из справочников. От деревни в прямом смысле слова ничего не осталось, кроме пепелищ у дороги на Прагу в пойме мелкого и быстрого лидицкого ручья, русло которого, впрочем, тоже перенаправили.

Но осталась память. Ради этой памяти живший в американской эмиграции чешский композитор Богуслав Мартину сочинил 8-минутную оркестровую композицию «Памятник Лидице», в трех частях, адажио, анданте и снова адажио, с цитатой из церковного гимна «Хорал святого Вацлава». Вот ради этой памяти после войны, когда истекло чешское время темноты, у пепелища Лидице построили новый поселок на 150 добротных домов. Косое поле засеяли зеленой травой, с холма у мемориала жертвам трагедии снова открывается мирная панорама. Благодаря международной заботе рядом с памятниками погибшим взрослым и детям разбили разноцветный розовый сад с кустами десятков сортов, повсюду вокруг высадили новые, сильные деревья – грушевые, яблоневые, абрикосовые.

Как считают военные историки, операция «Антропоид» убедительно продемонстрировала эффективность действий той фракции чехословацкого Сопротивления, политическое руководство которой осуществляло из лондонского изгнания правительство Эдварда Бенеша[13]13
  Эдвард Бенеш, президент Чехословакии в изгнании и руководитель зарубежного Сопротивления в годы Второй мировой войны, считал, что в послевоенной Европе его страна может сыграть роль «политического моста» между СССР и западными демократиями. Постепенно в первые послевоенные годы Бенеш был оттеснен от власти коммунистами. Весной 1948 года отказался подписать разработанную компартией конституцию страны и ушел в отставку, формально по состоянию здоровья.


[Закрыть]. Жертвами карательных операций нацистов стали летом 1942-го в общем счете почти полторы тысячи чехов, в их числе никак не причастные к покушению на Гейдриха люди, те самые лояльные оккупационным властям граждане протектората Богемии и Моравии. Жестокость нацистов вызвала возмущение в мире; вскоре Великобритания и Франция денонсировали Мюнхенское соглашение, положившее в 1938 году начало расчленению Чехословакии. Получается, это дипломатическое решение фактически оплачено кровью жителей Лидице. Оправданной ли была столь высокая цена за убийство одного, пусть и важного врага, генерала рейха, на место которого тут же назначили другого, не менее жестокого?

Самому старшему из расстрелянных у амбара Гораковых лидицких мужчин было 84 года. А младший из убитых в тот день, паренек по имени Йозеф Гроник, был ровесником еврейского мальчика Зденека Вейнбергера, того самого, что сочинял в гетто Терезиенштадта печальные стихи об уничтоженных людях.