Текст книги "Монгольское нашествие на Русь и Европу"

Сплошные допущения:

– возможно, Чингисхан выделил Кулкану 5000 юрт;

– возможно, вследствие демографического роста, численность монгольской армии увеличилась до 135 тысяч;

– возможно, потери монголов в войнах компенсировались приростом населения.

Также вызывает удивление малая численность монгольских союзников, которую автор обосновывает так: «…если бы в монгольской армии немонголов было бы две трети, то монголам не удалось бы избежать восстаний в армии. […] Если бы в монгольской армии был хотя бы один тумен, преимущественно состоящий из немонголов (например, кипчаков или канглы), то должны были возникнуть восстания, так как кипчаки не были покорены до конца и имели еще надежду отстоять независимость…»[161]

Думаю, что в этом вопросе он ошибается, поскольку «…национальное самосознание у кочевников Азии, как правило, было на очень низком уровне. Человек, как правило, прежде всего был подданным кого-то, а уж потом представителем какого-то народа. Была некая средняя масса кочевников, которым не была интересна своя национальная принадлежность, зато важно было быть в подчинении у сильного и удачного сюзерена. В таких условиях думается, что среднестатистическому кочевнику-союзнику в монгольской армии не было никакого мотива поднять восстание против монголов: с одной стороны, под сильным крылом монголов они удачно воюют, грабят и утоляют свои потребности, а с другой – восстание имело мало шансов на успех, учитывая неоднородность и интриги среди кочевников и их малочисленность. В таких условиях – зачем восставать?»[162]

Пятый метод. Вначале авторы, основываясь на сведениях из «Сокровенного сказания» и данных Рашид ад-Дина, приходят к выводу: «…монгольская армия к 1235 г. насчитывала 135 тысяч воинов»[163].

Далее:

«Исходя из […] приоритетов завоевательной политики монголов в 1230-х гг., можно попытаться определить тот количественный диапазон, в котором находилась численность войска хана Батыя. Если на главном, дальневосточном, театре военных действий (Китай, Корея, Тибет и резервы в Центральной Монголии) находилось 50—60 тысяч монгольских воинов, а на среднеазиатском – 20—30 тысяч, то армия Батыя могла насчитывать порядка 35—45 тысяч собственно монгольских воинов. Вероятно, следует ориентироваться на нижний предел этой цифры, так как у нас нет оснований для предположения о полной мобилизации всех мужских ресурсов Монголии»[164].

После этого авторы пытаются определить численность монгольских союзников:

«Численность армии завоевателей не ограничивалась, конечно, названными цифрами. Во время походов монголы постоянно включали в свое войско отряды из покоренных ими ранее народов, создавая из них целые корпуса под началом монгольских командиров. Удельный вес собственно монгольских отрядов в этой разноплеменной орде определить довольно трудно, так как источники дают различные, отличающиеся друг от друга указания на этот счет.

[…] к вопросу о пополнении войска хана Батыя за счет покоренных народов следует подходить с большой осторожностью. В источниках нет упоминаний о том, что в походах 1236—1242 гг. принимали участие вспомогательные контингенты из Северного Китая или Средней Азии. К тому же их, в отличие от самих монголов-кочевников, в тогдашних условиях было практически невозможно перебросить за тысячи километров в Восточную Европу. Представляется, что армия Батыя могла пополняться в основном за счет местного населения в Восточной Европе и в улусе Джучи – наследственном владении хана Батыя. При этом следует учитывать то обстоятельство, что к началу похода в 1236 г. народы Восточной Европы, населявшие пространство от реки Яик (Урал) до границ русских земель, – половцы, аланы, булгары, мордва и другие – еще не были покорены монголами. […] В этих условиях представляется маловероятным, чтобы монголам удалось мобилизовать в свою армию значительное число представителей только что покоренных народов Восточной Европы. Что же касается Южной Сибири и территории современного Казахстана, входивших в состав улуса хана Батыя к началу похода, то сведения об этом регионе и населявших его народах чрезвычайно скудны. […] население этого региона не было многочисленным, к тому же перечисленные племена в недавнем прошлом подверглись жестокому разгрому со стороны монголов и вряд ли могли выставить значительное количество воинов. […]

Общая численность армии завоевателей. Таким образом, можно предположить, что в монгольском походе на Русь принимали участие воины из многих покоренных монголами народов Центральной Азии, Сибири и Восточной Европы. В то же время вопрос о численности этих вспомогательных контингентов и их удельном весе в монгольской армии остается открытым. Следует, вероятно остановиться на осторожной оценке численности войска хана Батыя: 30—35 тысяч монгольских воинов и не поддающихся точному определению количества воинов из покоренных народов – от 30—35 тысяч (вряд ли их было меньше числа собственно монгольских всадников) до 60—70 тысяч. Таким образом, суммарную численность монгольского войска можно оценить в диапозоне от 60 до 100 тысяч воинов»[165].

С моей точки зрения, разброс цифр слишком велик.

Автор шестого метода подсчитывает, сколько коней и воинов могло быть в монгольской армии, исходя из скорости ее передвижения по территории Руси:

«Каждый монгольский воин имел не менее 2 коней; источники говорят о 3—4 конях на каждого воина. В государстве Цзинь, многие черты которого были скопированы Чингисханом, воину полагалось 2 коня, сотнику – 5, тысячнику – 6. 140-тысячная орда имела бы не менее 300 тыс. коней.

В русской армии в начале ХХ в. суточная дача лошади состояла из 4 кг овса, 4 кг сена и 1,6 кг соломы. Поскольку монгольские кони не ели овса (у кочевников его просто не было), следует считать по так называемому травяному довольствию – 15 фунтов (6 кг) сена в день на лошадь, или 1800 т сена для всей монгольской армии. Если принять по 2 головы скота на крестьянский двор, то это годовой запас 611 дворов, или почти 200 деревень! А если учесть, что в январе, когда монголы двигались по Владимирской Руси, половина фуражного запаса уже была съедена собственным скотом, принять во внимание партизанскую войну (отражением ее являются легенды о Евпатии Коловрате и Меркурии Смоленском) и монгольские грабежи, портившие большую часть фуража, то не будет преувеличением считать однодневный фуражный район орды в 1500 дворов.

По данным археологов, в XIII в. 1 двор обрабатывал 8 га земли в год, то есть 1500 дворов – 120 кв. км пашни; обрабатываемая земля не могла составлять более 10 % всей поверхности, следовательно, монгольская орда должна была каждый день продвигаться на 40 км, высылая на 15 км в обе стороны от маршрута отряды фуражиров. Но скорость движения орды по русским землям известна – еще М.И. Иванин исчислил ее в 15 км в сутки. Таким образом, цифра Каргалова – 140-тысячная орда с 300 тыс. лошадей – нереальна. Нетрудно подсчитать, что со скоростью 15 км в сутки по Руси могло двигаться войско, имевшее около 110 тысяч коней.

Войско Батыя (по нашим подсчетам, 55—65 тыс. человек) имело по меньшей мере 110 тыс. коней»[166].

Определенная логика в рассуждениях автора присутствует, однако смущает то, что скорость движения орды взята из книги М.И. Иванина, изданной более 130 лет назад. Вот, например, более свежая информация по этому поводу: «… в ходе китайской кампании 1216—17 гг. среднесуточный переход монгольской армии составлял всего 20 км»[167]. Теперь, заменив в вычислениях автора 15 км на 20 км, получим более 140 тыс. лошадей и, соответственно, более 70 тыс. всадников.

Что касается партизанской войны, то «…смерд, крестьянин или землепашец, даже перед угрозой набега не торопится все уничтожить: все, что может, он возьмет с собой, а что не может портиться, то зачем, может, кочевники возьмут, да не все? Может, разграбят, а не пожгут? А то, может, и совсем мимо пройдут, а ты сам взял да все уже и спалил, особенно зимой, вот и живи себе теперь в чистом поле. А ведь все нажито непосильным трудом, собрано, выращено»[168].

Кроме того, при дисциплине, царившей в армии Бату, и речи не могло идти о «грабежах, портивших большую часть фуража», и, следовательно, однодневный фуражный район орды составлял не 1500 дворов, а значительно меньше.

Седьмой метод.

«Русь времен Батыева нашествия – страна аграрная. И не просто аграрная, а кормящаяся за счет трехпольного земледелия с обработкой земли сохой и навозным удобрением.

Это значит, что на каждый крестьянский двор, чтоб семья с голоду не умерла, приходилась минимум одна лошадь и две головы крупного рогатого скота. Минимум! По-хорошему – больше. В какой-то мере для молока и мяса, но в первую очередь – для пахоты и навоза.

И это значит, что на каждую голову скота на зиму заготавливались корма – в течение всего лета и большей частью на заливных лугах, урожайность которых на порядки выше, чем урожайность лесной зоны.

Это значит, что к октябрю в деревеньке на тридцать дворов сена, соломы, овса и прочего корма, заготовленного на зиму для коров, лошадей, свиней и прочей твари по мелочи, было столько, что хватило бы на суточный прокорм 20 тысяч монгольских лошадей (запас на более чем 100 голов скота в расчете на более 200 дней стойлового периода).

Это – ровно один тумен (с учетом заводных и обозных лошадей).

[…] Иными словами – на прокорм одного тумена нужна была одна русская деревня из тридцати дворов в день.

Судя по археологическим раскопкам – это как раз самый типичный русский населенный пункт того периода. Хотя немало было и сел побольше.

Поход длился порядка 150 дней. Чтобы прокормиться в этом походе, 12 туменам требовалось разорить не более 2 тысяч деревень с населением 100—150 человек в каждой. Иначе говоря – оставить 200—300 тысяч человек без сена, без зерна и без мяса.

Были такие ресурсы на Руси XIII века?

А как же! По минимальной оценке численность населения Руси в то время – около 5 миллионов человек. По максимальной – более 10. Абсолютное большинство – крестьяне»[169].

Два замечания:

– во-первых, вызывает сомнение утверждение о том, что «деревня из тридцати дворов» – «самый типичный русский населенный пункт того времени»;

– во-вторых, говоря о численности населения, автор имеет в виду население всей Руси, забывая о том, что монголы в 1237—1238 гг. осуществили нашествие только на Северо-Восточную Русь.

Восьмой метод.

«Численность населения тогдашней Руси предполагается 10—12 млн – в основном сельского. Численность единичного сельского двора – 3—6 чел. Допустим, что существовали деревни (а они в среднем 1—3 двора) с единственной на всех лошадью. Итого – не менее 500 тыс. только сельских коней. А табуны княжеские, боярские, купеческие, дружинные и проч., которые и были символом благосостояния? Тогда количество лошадей на Руси – не менее 1 млн голов. Соответственно количество располагаемого “лошадиного” фуража. А еще можно изымать на фураж и зерно, запасенное для питания людей. Приравняем 10 людей к одной лошади – по количеству съедаемого за зиму зерна. Еще 1 млн “человеко-лошадей” можно прокормить за зиму. Итого – 2 млн условных лошадок. А ведь была и другая живность. А ведь кое-что монголы запасли и сами (не зря ведь они простояли лето на уже подчиненной Волге).

Отбиралось же все – подчистую. Именно поэтому последствия нашествия были столь гибельными. Полностью вычищенные запасы привели к гладомору. И разделение на отряды (3 или 4 в начале и т.н. “облава” в конце) – тоже от необходимости вычищать эти запасы. Естественно: по одной дороге гуськом, как Наполеон – такую орду не прокормишь.

Длительность нашествия – как раз и есть зимние месяцы. То есть вся Русь могла прокормить не менее 2,5 млн коней, тогда численность войска (3 лошади на человека) может быть и 800 тыс. Но не вся Русь была вычищена за ту зиму, а только треть – вот они и получаются 280 тыс. человек»[170].

Автор пишет о том, что численность населения Руси составляла 10—12 млн чел., однако это всего лишь одно из предположений, есть историки, которые считают, что эта цифра не превышала 6 млн чел. (см. Приложение № 1).

Итак, получается, что общая численность монгольской армии составляла, по разным методам подсчета, от 55 до 280 тыс. человек. Предлагаю читателю самому выбрать из этих цифр ту, которая ему понравится. Я же решил пойти самым простым путем и, отбросив самую большую и самую маленькую, вычислил среднюю, и у меня получилось ок. 110 тыс. человек.

Однако, часть монгольской армии, не менее двух туменов, составляла южный корпус прикрытия и в нашествии на Северо-Восточную Русь участия не принимала. Таким образом, общая численность армии вторжения составляла ок. 90 тыс. человек.

Глава 5
Военное дело на Руси в XIII в.

Процесс политического, экономического и военного дробления европейских стран в раннем Средневековье на Руси был усилен существовавшем порядком наследования. По нему власть передавалась не сыну, а младшему брату, после смерти которого – старшему племяннику, то есть сыну старшего из братьев в предыдущем поколении. В результате к 1230-м годам территория Руси разделилась на 13 земель-княжеств. В большинстве из них правили представители четырех великих домов, выделившихся из рода Рюриковичей:

– в Чернигове правили Ольговичи, потомки Олега Святославича (1055—1115);

– в Смоленске, Полоцке и Пскове – Ростиславичи, потомки Ростислава Мстиславича (1110—1167);

– во Владимире Волынском и Турово-Пинской земле – Изяславичи, потомки Изяслава Мстиславича (1091—1154);

– в Суздале – Юрьевичи, потомки Юрия Владимировича (1091—1157);

– в Рязани и Муроме правили князья – вассалы Юрьевичей.

Борьба шла за вакантные столы в Галиче, Киеве, Новгороде и Переяславле-Южном.

Процесс дробления Руси сопровождался децентрализацией вооруженных сил и уменьшением их численности. При этом на смену единой обороне страны пришла оборона каждого княжества в отдельности, причем задача отпора внешнему врагу не была главной – важнее стала защита от соседних княжеств.

ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ

До конца Х в. основной ударной силой русского войска была пехота, малочисленная кавалерия состояла из союзников-кочевников.

Со второй половины Х в. давление соседей-кочевников и оформление феодальной организации общества приводят к постепенному выдвижению кавалерии на первый план, и теперь уже пехота начинает играть вспомогательную роль.

В конце XI – начале XII в. кавалерия стала основной и главной ударной силой княжеских дружин. Даже городские ополчения стали конными, они набирались из профессиональных воинов и находились на содержании города.

К концу XII в. практически исчезло народное ополчение, а кавалерия стала делиться на два вида: тяжеловооруженная (копейщики) и легковооруженная (лучники).

Вооруженные силы земель-княжеств слагались из нескольких составляющих.

Первая и основная – княжеская дружина, то есть профессиональные воины, состоящие на службе у князя. Дружина состояла из двух частей – «боевой» и «кошевой».

Боевая часть дружины делилась в свою очередь на две части – «старейшую» или «лучшую», состоявшую из тяжеловооруженных всадников – опытных воинов-ветеранов, и «молодшую» – легковооруженных всадников, набранных из только что обученной молодежи, часто сыновей старших дружинников.

«Кошевая» часть – обозная, обеспечивала провиантом, фуражом и снаряжением боевую часть. Она состояла в основном из бывших дружинников, в силу возраста или по ранению не участвовавших в боях.

Дружина была организована по десятичной системе, то есть воины объединялись в десятки, десятки – в сотни, сотни – в тысячи. Соответственно, их возглавляли десятские, сотские и тысяцкие.

Количество воинов в княжеской дружине зависело в основном от места расположения и экономической мощи княжества. Южные княжества, находившиеся на границе со степью, имели наиболее сильные дружины. На севере Руси кавалерии уделяли меньше внимания. Природные условия заставляли развивать здесь пехоту и флот.

Вторая составляющая – дружины бояр-вотчинников (аналог европейских вассалов). Этих дружинников вооружали и снабжали сами бояре.

Третья составляющая – городские полки, собиравшиеся по решению городского собрания (веча) на определенный срок и составлявшие пешую часть войска. Оружие они получали из городских арсеналов. Крупные города в случае необходимости могли вооружить несколько тысяч горожан.

Четвертая составляющая – наемники, в основном из числа союзных кочевников (печенегов, половцев, торков и др.) – были конными лучниками. Число их обычно не превышало нескольких сотен.

Самым мелким подразделением было «копье», состоящее из командира и нескольких бойцов (средняя численность «копья» составляла 15—20 воинов). Несколько «копий» объединялись в «стяг», находившийся под командованием кого-либо из военачальников, который имел собственное знамя. «Стяг» мог выполнять самостоятельные задачи или входить в состав более крупного подразделения – полка. Число «стягов» в полку и «копий» в «стяге» было непостоянным.

В дальних походах князья не использовали городское ополчение, а обходились личными дружинами и наемниками.

Для ведения крупномасштабных боевых действий объединялись вооруженные силы нескольких княжеств. Во время таких совместных походов отсутствовало единство организации и вооружения, не было единого командования. Все вопросы стратегии и тактики решались на совете князей. Принятые решения не были обязательными для всех, часто князья действовали по своему усмотрению. Такое положение подрывало дисциплину и пагубно влияло на боеспособность.

ЧИСЛЕННОСТЬ РУССКИХ ДРУЖИННИКОВ

«Южные княжества имели большой состав конных дружинников, но, вероятно, только самые богатые из них – Киевское и Галицко-Волынское – могли позволить себе содержать до 1000 воинов каждое. Численность дружин остальных князей вряд ли превышала 6—7 сотен. В прочих княжествах количество профессиональных всадников было и того меньше – от 4 до 5 сотен. Разумеется, это лишь предположительные исчисления, основанные на косвенных данных из русских летописей и западноевропейских хроник, в это число не входят наемники, “вольные люди”, а только дружинники, находившиеся на постоянной службе у князей и бояр»[171].

СТРАТЕГИЯ

«Поставленные цели стремились достичь главным образом разгромом противника в полевом сражении. При этом […] широко использовали внезапность нападений за счет совершения форсированных передвижений, в том числе и ночью»[172].

«Нередко передвижение войск осуществлялось по рекам в судах-насадах или комбинированным способом, когда конница шла берегом.

[…] Зимой боевые действия не только не прекращались, а, скорее, активизировались. В этот период была возможность привлекать к ним большие людские ресурсы.

[…] Оборонительная стратегия осуществлялась с опорой на крепости.[…]

В междоусобных войнах противник “затворялся” в городе лишь по причине своей слабости. Укрывшись за стенами укрепления, князья выторговывали почетный мир, выжидали время, надеясь на перемену обстоятельств. При равных возможностях маневрирование вне стен всегда было предпочтительнее, чем сидение в осаде, поскольку создавало большую угрозу противнику и уменьшало вероятность собственного поражения.

В полевой войне, в зависимости от ее целей или соотношения сил, характера местности и иных обстоятельств, один из противников нередко предпочитал уклониться от решительного столкновения, “стать за твердь”, “засечься”, то есть занять недоступную или укрепленную позицию, чтобы изменить ситуацию в свою пользу, выждать более благоприятный момент для нападения или начать переговоры.

[…] В целом для русской стратегии данного периода характерна оборонительная направленность, стремление защитить свои рубежи, но оборона эта носила активный характер. Бить врага предпочитали на его территории»[173].

ТАКТИКА

Традиционное построение полков на Руси в этот период было трехчастным: большой полк в центре первой линии и полки правой и левой руки – во второй. Каждый из этих элементов боевого порядка обычно состоял из однородной боевой единицы – полка какого-либо князя или ополчения города.

Самым распространенным боевым построением тяжеловооруженных конных дружинников являлся сомкнутый строй глубиной в несколько шеренг. Легковооруженные дружинники и наемная конница для охвата противника с флангов применяли атакующие построения, т.н. «лаву» или «полумесяц».

Сражение начиналось сближением сторон и перестрелкой конных лучников, затем следовал фронтальный таранный удар конных копейщиков.

Задача дружинников – прорвать построение противника и рассеять его. Обычно исход рукопашной схватки решал первый натиск, в результате одна из противоборствующих сторон отступала. В случае неудачи дружинники отходили и должны были, собравшись под знаменами, восстановить строй и возобновить бой. Сражение представляло собой просто множество схваток между отдельными бойцами и небольшими отрядами.

Маневр на поле боя был не правилом, а исключением – импровизацией, в том случае, если часть боевого порядка противника отступала, открывая соседа для удара во фланг.

Военачальники, сражавшиеся в первых рядах, почти сразу утрачивали возможность влиять на ход боя.

«Большие трудности вызывала организация эффективного управления войсками в бою. Планируемый тактический рисунок битвы заранее доводился князьям, боярам и их воеводам. В целом о нем знала и “старшая” дружина. Сигнал о том, что основная армия вступила в бой, передавался трубами и барабанами. Возможно, что с помощью этих инструментов передавались и другие сигналы, но вряд ли такими простыми средствами можно было передать достаточно сложный приказ.

[…] важную роль играли боевые знамена – стяги. Значение стяга в древнерусских ратях было огромно. Перед началом сражения вокруг стяга в боевом порядке строилось войско. Когда битва распадалась на ряд отдельных рукопашных схваток, стяг служил для воинов ориентиром, местом сбора. Если враг “досекошася до стяга и стяг подсекоша”, это означало поражение, и за этим почти неизбежно следовало бегство войска»[174].

В ситуации, когда только виднеющееся в гуще боя знамя показывало бойцам, что их командир продолжает сражаться, оно становилось главным элементом управления и ориентирования. (Бой создавал трудности для звукового оповещения, так как уши большинства дружинников были закрыты бармицей и отдельные звуки – топот копыт, лязг железа, треск сталкивающихся щитов и ломающихся копий, крики людей и ржание лошадей – сливались в общий гул.) Именно за знаменем шли вперед или отступали конные полки.

Тяжелая кавалерия начинала движение в сторону противника шагом, подняв копья. Перед непосредственным контактом (с расстояния ок. 50 м) дружинники опускали копья, пришпоривали коней, и те переходили в галоп. В бою дружинник старался копьем, зажатым под мышкой, с разгона поразить голову или верхнюю часть корпуса противника, быстро извлечь копье из тела поверженного врага и продолжить бой. Удар копьем получил повсеместное распространение, так как по сравнению с клинковым оружием копье существенно (в 1,5—2 раза) расширяло радиус поражения противника. Это было важно для всадника, который был ограничен в маневре пространством седла. Оружие ближнего боя использовали тогда, когда копье было сломано или потеряно.

ВООРУЖЕНИЕ

Наступательное вооружение русских тяжеловооруженных дружинников состояло из кавалерийской пики с узким граненым наконечником и меча т.н. романского типа или сабли. Кроме меча/сабли применяли боевой топор/секиру, или клевец – тяжелый молоток с узким клювообразным клинком на обухе, или чекан – топор (молоток) с длинным граненым острым выступом на обухе, и/или булаву – металлическое шипастое многогранное навершие на рукояти.

Легковооруженные дружинники были вооружены луком со стрелами, дротиками, саблями и/или боевыми топорами. Наемники кроме этого применяли копье и аркан.

Средства защиты тяжеловооруженных дружинников представляли собой комбинацию щита, шлема и кольчуги.

Щит деревянный: треугольный или каплевидный, с обеих сторон обтянутый кожей или тканью.

Шлем сфероконической или куполообразной формы увенчивался шариком или стержнем. Для прикрытия лица шлем снабжали или наносником, или полумаской, закрывавшей верхнюю половину лица и нос, или личиной, повторяющей черты человеческого лица и фиксировавшейся посредством петли или крепившейся к шлему неподвижно. Шею защищали прикрепленной к шлему кольчужной бармицей.

Для защиты тела дружинники использовали кольчугу, имевшую вид рубахи с длинным подолом до колен и рукавами до локтя, ворот с разрезом, подол с продольными разрезами спереди и сзади. Ноги защищали кольчужными чулками. Кольчуга надевалась поверх стеганой куртки, которая служила в качестве прокладки между кольчугой и одеждой и смягчала удары. Поверх кольчуги надевали матерчатую безрукавную накидку, аналогичную европейской котте. Кольчугу укрепляли дополнительными элементами защиты – железными наручами и наколенниками.

Кроме кольчуги, дружинники иногда использовали пластинчатые доспехи ламеллярного типа или чешуйчатые (пластинчато-нашивные), имевшие вид кирасы, состоявшей из нагрудника и наспинника, соединявшихся с боков пряжками или завязками и снабженных плечевыми лямками. Также к кирасе часто добавляли наплечники двух видов: прямоугольные плоские в виде лопастей с горизонтальным расположением рядов пластин или прямоугольные изогнутые с вертикальным расположением рядов пластин.

Отборные тяжеловооруженные дружинники часто надевали доспехи поверх кольчуг, а для защиты коней использовали матерчатые стеганые попоны.

Легковооруженные дружинники и наемники из защитного вооружения применяли щит, шлем открытого типа, тело защищали кольчугой или мягким доспехом из простеганной ткани.

РУССКИЕ КРЕПОСТИ

В XIII в. на Руси укрепления имели города и пограничные крепости. Практически все они были деревянно-земляного типа (каменные стены были только в Изборске, Ладоге, Пскове и Владимире).

Стены всех укреплений возводились на валах. В крупных городах валы имели основу – деревянные срубы, забитые землей. Высота валов в небольших городах не превышала 4, а в крупных достигала 10 м.

Вершина вала имела характер узкой горизонтальной площадки, на которой ставили бревенчатые стены, состоящие из отдельных плотно приставленных друг к другу срубов (высотой 3—5 м) с короткими поперечными перерубками.

Крупные города иногда защищали с помощью «тарасов» – стен из бревенчатых срубов, забутованных землей и битым камнем.

Поверх стены сооружали галерею, проходящую с внутренней стороны стены и прикрытую снаружи бревенчатым бруствером («заборолами») с бойницами. Сверху стены покрывали двускатной крышей, опиравшейся на заборолы с внешней стороны и на столбы – с внутренней. Заборолы делали с нависающим за внешнюю плоскость стены выступом (обломом) с бойницами для поражения противника, подошедшего вплотную к стене и попавшего в «мертвую зону».

Кроме обязательной надвратной башни, с напольной стороны в крупных городах изредка сооружали еще одну или две. Башни (высотой 10—15 м) строили прямоугольной или многоугольной формы и имели от 2 до 6 этажей-ярусов. Сверху башни снабжали обломом и покрывали кровлей.

Город окружали рвом глубиной 2,5—4 м, шириной до 15 м. Если позволяли условия, то ров заполняли водой. Перед воротами через ров перекидывали узкий опирающийся на столбы деревянный мост.

В центре города возводили цитадель (детинец, или кремль).

Сторожевые пограничные крепости имели небольшие размеры и гарнизоны (численностью около сотни воинов). Валы этих укреплений были чисто земляные, стены – простой столбовой конструкции, основу их составляли врытые столбы, в пазах которых укреплялись горизонтальные бревна, башен не было.

Укрепления русских городов того времени были в основном предназначены для противодействия соседям во время феодальных войн, которые обычно велись небольшими княжескими дружинами. Главной задачей всех укреплений была необходимость выдержать первый натиск врага.

Столетиями (с Х по XIII в.) основным способом взятия русских городов было внезапное нападение, причем главным в нем было захватить ворота. В княжеских дружинах обычно не было осадных орудий, поэтому если внезапное нападение не удавалось и в городе имелись достаточные запасы воды и продовольствия, то длительная осада оказывалась безрезультатной. В связи с этим длительные осады были сравнительно редки, а случаи штурмов – единичны.

Таким образом, к монгольскому нашествию русские не обладали систематическими навыками по применению элементов инженерного осадного искусства и техникой защиты от них, а городские укрепления были приспособлены к осаде, носившей пассивный характер.