Текст книги "Пора меж волка и собаки"

Часть вторая
Кромешники

Воспитай волю – это броня, сохраняющая разум.

Абай

Глава 1
Девы-лебеди

Всегда надейся на то, что следовало бы вспоминать, и вечно вспоминай то, на что следует надеяться.

Кьеркегор.

У Лебяжьего пруда, меж рек Москвы-Смородины и Сивки-Бурки странная женская обитель, носящая имя благоверного митрополита Алексия, воспитателя и наставника Дмитрия Донского, жила своей размеренной жизнью. Смиренные сестры обихаживали ее, и она становилась краше и краше. Рядом на Боровицком холме поднимались новые стены из невиданного ранее камня. Огнем опаленного и в огне закаленного, оттого наверно и ставшего огненно-красного цвета. Из такого же камня на Торгу вознесся в высь Храм невиданной красоты об девяти куполах. В центре, выше всех на Москве, в серое небо вознес главу Собор Покрова Богородицы, украшенный маленьким, женским каким-то, шеломом воина, на длинной лебяжьей шее. Вокруг же него, по старому канону, по осмерику, встали восемь других соборов. Четыре чуть пониже, а четыре совсем низких в таких же воинских шеломах. Всего украшений по Храму было – белым узором, как крыло лебединое по стенам махнуло, каменный узор камня белого. На двенадцать лучей разбежалось по кругу открытое гульбище. Все это кружево зависло над крутым спуском к реке, как бы пытаясь оторваться от земли этой грешной и взлететь к облакам. Великие Мастера вознесли сей Храм.

Зодчие.

После них и пошло тот огненный камень для дела строительного применять. Вот и росли теперь из него на холме, что над Лебяжьим прудом, поднимались башни да стены, сменяя старые деревянные. Уже погнал государь с холма этого князей и бояр, оставив только братские обители, но остались за башнями имена их старых владельцев. Как был раньше на дворе у князя или боярина главная башня сторожевая, донжон как стали ее звать с легкой руки рыцарей, так и теперь на этом месте вставала на замену ей новая, каменная, кремлевская, как бы принимая главенство над местом из рук князей. Зубами зацепились за дворы свои, прикипели к Кремлю Старицкие и Милославские. И погнать нельзя все ж родня. Однако новый государев двор рос. Царский двор, такого на памяти людской и не знал никто, встал как на острове. Как отвел Алоиз Фрязин старую Неглинку с середины холма в два русла новых, так стал холм велик. Река же разбежалась на два рукава: одним по саду меж Боровицким холмом и Ваганьковским вниз к Лебяжьему пруду, а через него в Москву-реку. Вторым – по Торгу новым прямым вырытым рвом, отделяя лавки и лабазы от царева места, в болота, что в Москворечье расстилались. На острове же начали двор царский обустраивать по канонам Храма Соломонова – Храма Солнечного, великому Богу посвященного. Но о том мало кто ведал, и мало кто понимал. Пока же вставали красные башни. Низкие, приземистые. По углам круглые, а меж ними все по канону, все как в святом граде Иерусалиме. Споро все ставили мастера, потому как хватко и проворно было из нового камня ладить, в руку удобного и к подгонке ладного.

Рядом с Алексеевским монастырем через речку Сивку-Бурку, что резала Чертолье пополам, выросли стены Воздвиженского монастыря. Раскинулись вольготно, широко от Лебяжьего пруда до Ваганьковского холма, взбегая на его крутые склоны, как бы отвоевывая новый остров себе. А место действительно оправдывало свое название. Окруженное со всех сторон водой и лесами оно напоминало остров среди зеленого моря дубрав и темных сосновых боров, как впрочем, и все обители Дома Богородицы, каждая на своем острове. В Воздвиженском обосновались воинские братья, суровые и молчаливые. Вроде как и не мытари, и не псари царевы, даже не стрельцы или орденцы. Странные какие-то братья, братья молчальники. Такие же странные, как и сестры в Алексеевском монастыре. Старые сестры смиренницы вернулись обратно на Остожье, во вновь отстроенную Зачатьевскую обитель, обосновались там тихо. Тихо так срубили из дубовых бревен две церкви Зачатья и Рождества Пресвятой Богородицы, зажили своим общежитием за невысоким деревянным тыном. В старой же обители остались только сестры нового прихода, те, что носили платок по самые глаза и на смиренниц похожи были мало.

Три лебединых шеи монастырских куполов Алексеевской обители перекликались с горделивым шеломом Покрова на Рву на такой же лебединой шее. И далеким, как бы таявшим в тумане, лебяжьим шатром Собора Вознесения на крутом берегу над Ногайской поймой в Коломенском, что рядом с теремным дворцом государя. Зеленые их шатры со звездами по травянистому полю вызывали у всех давние воспоминания о Матери Лесов, давно забытой Богине Артемиде. Говорили что за невысоким забором у сестер в дубраве или в роще березовой, что раскинулась над прудом, до сих пор горит знич на Ромове ей посвященной. Правда, того не видел никто, а язык, как известно без костей.

В летний день, когда зажигались костры в честь Купалы, до сих пор чтимого Бога урожая и земных плодов, затворялись двери обителей Алексеевской и Зачатьевской. Игуменья их черная говорила, что от грехов земных от обряда старого. Однако ходил слух, что как раз этот обряд и справляли за глухо запертыми воротами монастырей. В Зачатьевском в честь зачатья святого всех плодов и самого человека, что плодом земным является, а в Алексеевском в честь таких старых Богов, что и не помнит никто уже из живущих на земле. Но опять того не видел никто, а язык, он ведь как помело, всяк мусор метет.

Молва же была права. Под двумя зелеными шатрами с коронным опояском двойным, под такой же зеленой колоколенкой собирались на Купалу сестры обители на Лебяжьем острове. Только мало они были похожи на смиренных сестер, что взгляд от земли не отрывают и рта не раскроют, как не проси.

На Купалу вкруг знича в роще березовой, на полянке у теремка резного матери игуменьи, собирались Девы-Лебеди в белых своих хитонах, как в былинные времена в Храмах Артемиды заступницы Матери всех Богов. Танцевали они танец плывущего лебедя, закрутившись в хоровод – круг солнечный. Девы-воины, амазонки, в бою и на защите храмов своих известные как вравронии. Тогда они в медвежьих шкурах, поверх броней накинутых, вставали с мечом в руке плечо к плечу с берсерками, и не известно было кто из них в бою страшнее. После боя известные как валькирии или гурии, Жрицы Забвения, дающие воину право забыть и кровь, и стоны раненых, мольбы о пощаде и хрипы предсмертные. Воину дающие – сами не забывающие. Приходили к ним на праздник великие герои прошлых лет, те, кто обрел бессмертие за дела свои. Былинный вождь Купавон с перьями их на шеломе и Лоэнгрин, всегда имевший в свите своей дев-воинов. Многие приходили, кто помнил их отвагу в битве и ласки на пиру победном. Звали их Лебедиными Девами и считали дочерями Богов морских. В Купальскую ночь надевали они венки из цветов полевых и трав и вспоминали ту, которой служат столько лет.

В этот раз Малка не звала никого. В этот раз жрицы Артемиды должны были не только хороводы водить и венки по реке пускать. Надо было решить вопрос о больном, о доме новом. Не с руки было ведуньям и весталкам в большом посаде оставаться. Хоть и ясна расхожая байка, мол, дай Бог тому, кто в этом дому. И Москва-град, вроде бы, как и Дом Богородицы, а они все сестры и слуги ее. Только вот не тому Богу стала вся толпа и чернь молиться, а уж на Торгу и в Китай-городе и подавно. Не было теперь в этом дому места Девам-Лебедям.

Она вышла к капищу в одеянии Великой Жрицы. В белом хитоне, в золотой диадеме, где как зеленая звезда горел великолепный изумруд, кажется, извергая из себя лучи сочного цвета молодой травы. Под огненно-рыжими волосами, цвета очистительного пламени, заплетенными замысловатым плетением в длинную почти до пят косу, проглядывался ордынский символ – золотой полумесяц. Белоснежный хитон не спадал свободно, как у Жриц Забвения, а был перетянут по осиной талии зеленым змеиным ремешком, показывая, что обладательница его дева-воин. На пальце голубым цветом далекого южного моря отсвечивало колечко самой Артемиды, подаренное Малке в незапамятные времена еще в Храме в Эфесе, давно сожженном озверевшей толпой или, как говорят ноне, сумасшедшим по имени Герострат.

– Царевна-Лебедь, – прошелестело среди жриц.

Они видели свою наставницу в разных видах: суровой матерью настоятельницей, смешливой боярыней, неустрашимой воительницей, лесной волховиней, берегиней Русской земли…, но Царевной-Лебедью впервые. Хотя многие слышали, что Малка любимая жрица Артемиды. Кто-то знал, что была она близка и к старым Богам: Макоши – Богине Судьбы, Святобору – Богу лесов, даже к самому Богу солнца Яриле. Говорили, что сама она стала одной из Ариний – Богинь мщения. Много о чем говорят в народе. Но вот, что бы Царевна-Лебедь, Царь-Девица, Великая Жрица, Совершенная среди Посвященных, об этом не знал из жриц никто!

– Дорогие сестры мои, – как легким ветерком дунуло по рядам, – Все вы здесь мои сестры. Многих из вас я знаю давным-давно, еще с тех стародавних дней, когда Храмы наши гордо возносили свои белоснежные стены к синему небу. Они теперь такие же Посвященные, как и я. Других я помню, с тех времен, когда служили мы службу в высоких Соборах со стреловидными башнями, названными по воинам нашим, готскими. Многим тогда открылось Просветление, и не боялись они идти на костры очистительные, на которые посылала их озверевшая толпа. Они здесь, имя им – Просветленные. Есть среди нас, и только что Пробудившиеся, те, кто выбрал своей долей службу Артемиде в это время не легкое. Сегодня я собрала вас всех.

– Зачем Сиятельная? – не выдержал, сорвался, звонкий девичий голос.

– Много будешь знать – скоро состаришься! – улыбнулась Малка, развеяв своей шуткой, особо уместной среди Бессмертных, общее напряжение, – Я все скажу. А сначала я расскажу вам былину или сказ. Слушайте.

Она начала нараспев, и будто зазвучала музыка, будто заиграли на скрипках спрятавшиеся в густой траве сверчки, и запела Эолова арфа. Небесный аромат принес мягкий вечерний ветерок. Вспыхнул сам по себе костер в середине полянки. А из сумрака берез вышли, и сели на травке послушать сказительницу дама в зеленом наряде, воин в красном плаще и девица с прялкой в руке. Но никто не обратил на них внимания, потому как все слушали старинную былину, что начала рассказывать Царевна-Лебедь.

– В давние, давние времена, когда уже и не помнит никто. Тогда, когда по земле еще ходили Боги и у всякого капища и Храма можно было открыть Врата и зайти в Навь или Правь. Вот в те времена текла по земле Живая вода. По земле текла вода Живая, а в горах неприступных, где жила Марана, и дети ее била ключом вода Мертвая. В те годы дивные и сады на земле были дивные. Звали их садами Райскими и росли в них молодильные яблони с молодильными яблоками. Журчали в тех садах ручьи с Живой водой и жили там ведуны, да ведуньи. Называли их еще древоведами, потому как знание свое брали они от Древа Жизни. Ясновидцы – так себя называли те, кто жил в этих садах, потому как видели все ясно и ясно излагали. Любомудры называли их в других краях, потому как мудрость их была люба всем, кто мудростью этой жил. Так ли говорю? – она замолчала.

– Так! – ответила дубрава шелестом листьев.

– Те ведуны и ведуньи не знали ни болезней, ни смерти, ни страха, ни ненависти. Потому называли страну свою Страной вечной юности, Счастливым Островом, Полями Блаженных. Когда же уставали они от жизни, то просто засыпали, и называлось это Успением, а места их отдыха усыпальницами.

– Не с того ль Успение Богородицы? – не сдержался тот же звонкий голос. На него шикнули.

– Пусть спросит, торопыга, – улыбнулась Малка, – С того. И она оттуда. С тех Елисейских полей с того острова Аваллон. У них у всех жизнь была подобна детству, а Успенье возвращало их в прекрасный Сад Ирий, что цвел вечно в Нави. Токмо по их желанию они вновь появлялись в земном Раю, воплощаясь в Яви. В древних сказах не ведали они ни Ада, ни адских мук, – она задумалась, потом тряхнула головой, отгоняя мысли, как назойливых мух, – Ныне жрецы…или как их там? Все сказы древнее изгадили. Живые Сады поместили в края неведомые. Людей заставили поверить в смерть вечную. Потому нам здесь места нет! Как нет места Живой воде и яблокам молодильным. Зато аду место есть! В полмира! Во множество кругов! Знал бы Мастер Данте, что он им в руки дал, сам бы перо свое сломал! По всей Ойкумене рубят рощи священные – Божелесья. Нам ли с вами сестры не знать, как в тех лесах любая птаха, любой зверь с нами говорил! Так ли я говорю? – она прислушалась.

– Так! Так! Так, – застрекотала сорока, – Так! – ухнул филин.

– Теперь не слышат люди живой природы и голоса ее. Теперь люди слышат голос Бога единого, в уста лживых его проповедников вложенный. Раньше жили те, кто ведал, теперь, кто проповедует, то есть весть не несет и будущее не знает, а только предсказывает. Раньше Веды все знали, теперь – проповеди. Да не о том я. Вот в тех проповедях, новыми вестниками новой веры несется в мир весть, что один раз живет человек, здесь в Яви, а там, в Нави, будут ему только муки вечные. Из земной жизни, полной горя, уйдет бессмертная человеческая душа навсегда в вечную тьму. Нет в их вере места нам Жрицам Забвения и успокоителям души людской. Нет места утешениям нашим. Валькириям и гуриям места нет. Потому как нет блаженного успения для тех, кто веру чтит. Леса наши заповедные обозвали чащобами и буреломами. Там, где встречали мы Ярило, и тем от болезней и хвори избавлялись, от сумрака Марининого излечивались, там засеки и завалы понаставили. Духов лесов сделали злыми лешими да козлоногими сатирами. Богинь леса – кикиморами, да похотливыми развратницами. Даже самого Святобора окрестили скотским богом. Так ли я говорю? – голос ее крепчал.

– Так! – громыхнул Святобор.

– Пожаром занялись Храмы Богини Лесов, узорочья на стенах, записали ликами святых новых. Кострами полыхнуло по сестрам нашим. По знахаркам, ворожейкам и травницам. Загасили священные костры в рощах. Порубили весталок и ведуний, а на месте священных костров вздули костры, на которые возвели ведьм и ведьмаков, приписав им силы черные, так и не поняв, что нет в мире злого и доброго. Что и черное и белое, то две стороны мира одного. Так ли я говорю? – она склонила голову, прислушалась.

– Так, – дунул прохладный ветерок, и засветилось голубым светом колечко Артемиды.

– И еще я напомню вам пророчество, сделанное в незапамятные годы. В нем говорится, что всею жизнью на земле, всем миром подлунным правит Дерево Жизни или Дерево Мира. К этому Дереву с драгоценным запахом не позволено прикасаться никому, кто имеет темные мысли. От плода его дается жизнь избранным. Когда тьма покроет землю, Дерево то будет пересажено на Север в святое место, в вечные снега, что белизною своею не дадут тьме спрятаться ни в щелочке, ни в закуточке. И тем самым охранят то Дерево от темноты Мараниной. Для чего растет то Дерево Мира, пронизывая все миры? Высоко в Небе Мира на вершине Дерева восседает мудрый орел, это священный орел, венчающий Мироздание. Это птица Богов, поэтов-Боянов и магов. Это птица Империи и возрождения, как огненный орел Феникс. Она символ Прави, символ, смотрящий на две стороны, видящий мир черным и белым одновременно, поэтому и знающий какой он на самом деле, поэтому имеющий право Правь править. Здесь нет ни жизни, ни смерти. Это мир Богов. У самых корней Дерева лежит Нижний Мир – Навь. Мир, где живут русалки-навки и домовые-навны. Мир, в котором живут герои и валькирии. Мир охраняемый волкодлаками. В этом мире обвивает корни дерева Мировой Змей, его еще называют Дракон и Змей Горыныч. Он символ мудрости и символ силы. Три головы его видят не только черное и белое, как видит Орел, смотрящий не солнце не мигая, потому как он его брат. Третья голова Змея видит душу того, на кого она смотрит. Лежит тот Змей вкруг Дерева Жизни, кусая свой хвост и нет ему ни конца, ни края, ибо он сама вечность, – она замолчала, и ее молчание прервал вопрос.

– А Явь? Как же Явь? Мы все живем в ней!

– Погоди торопыга, я не закончила про Нижний Мир, – она прикрыла глаза и продолжила сказ, – Здесь у корней Дерева Мира бьет священный источник Ард. Здесь центр Мира. Потому еще называют тот источник, источником Мимира. У этого источника Богиня судьбы Макошь прядет нити людей, богов и всего живого. Здесь чертоги ее помощниц норн и ее сестер Ариний – Богинь мщения. В этом мире смерть сильнее жизни. И жители этого мира называются нежить. А теперь о Яви. Это мир людей. Мир, как ты правильно сказала, в котором живем мы. Это ствол Дерева Мира, по которому мечутся маленькие белки – берегини, перенося спряденные нити судьбы от прялки Макоши к чертогам Богов, и стараясь защитить их от превратностей бытия. Это вы! Благодаря вам в этом мире жизнь сильнее смерти. Все три мира Дерева Жизни составляют три круга бытия. Составляют тот трилистник дороги, которым мы все шли до сих пор. На этом мой сказ окончен, – она замолчала. Только тихий шелест листьев и журчание ручейка, бегущего из-под камня на полянке в Лебяжий пруд, нарушало тяжелую гнетущую тишину. Даже звонкого голоска не стало слышно.

– Но это не вся Правда! – разорвал тишину ласковый и спокойный голос и рядом с Малкой встала женщина в зеленом наряде. Жрицы склонились в поклоне. Они узнали свою Богиню, – Это не вся Правда! Садитесь, мой рассказ будет долог.

Жрицы расселись в тесный кружок вокруг серого валуна, на который, заранее постелив медвежью шкуру, сели Артемида и Малка. На опушке поудобнее расположились Макошь и Святобор, который даже прилег, упрев голову на руку. Со стороны казалось, что слетела на землю стая белокрылых лебедей и устроилась на ночлег, на берегу озерка у чистого звонкого ручейка, текущего по зеленой полянке, посреди белоствольной березовой рощи.

– Когда-то Вашей Великой Жрице, которую вы зовете Сиятельная или Лучезарная, моей любимой ученице и сестре, Совершенные открыли секрет и подарили прощальный букет, – она с любовью посмотрела на Малку, – Секрет тот состоял в том, что в букете были цветы лилии и цветы клевера. Лилия – это ваш знак, знак трилистника дороги. Недаром на ваших плащах и на ваших щитах красуются лилии. Недаром носы стругов и драккаров украшали наравне с вашими головами на лебединых шеях и цветки лилии. Но рядом с ней в букете был пятилистник клевера. Цветка нового времени. Я расскажу вам о нем. Я дам вам новое Посвящение. Слушайте! – на землю спустилась ночная мгла, окутывая своей темнотой город, расположившийся на семи холмах, семи островах, на берегу серой реки.

На небе появился серебряный серп луны, как будто серебряная ордынская лодья вышла посмотреть, спят ли ее дети под этим чистым звездным небом, и в удивлении застыла, увидев на полянке вокруг священного огня дев-лебедей, слушавших ее земное воплощение. А звезды тоже сгрудились в кучку и придвинулись ближе, что бы услышать новый сказ, да так и застыли в небе распластавшимся лебедем, парящим в черном небе.

– Только Посвященным ведомо, что кроме трех дорог на распутье, есть еще две. Пять башен охраняющих мир: Башня Льда, Башня Воздуха, Башня Огня, Башня Воды и Престол Земли. Пять сторон света, где пятая Центр. И пять Святынь, которых мы чтили, и будем чтить. Слушайте сестры! Первая святыня – Священный камень. Согласно преданиям, это камень, выпавший из короны Несущего Свет. Это Алатырь-камень. Это камень алхимиков и магов, чародейский, философский камень. Это камень, на котором стоит Вера. Это место где будет расти Дерево Мира. Вторая святыня – это Копье. Это святыня Орды, воинов раздвинувших пределы Земли Обетованной, Обитаемой. Это право отвоевать себе место в сонме героев, место в Вальхалле. Третья Святыня – Меч. Меч – это Дух.

Золотая надпись на его ножнах из змеиной кожи гласит: «Кто поднимет меня, да будет всех отважнее, если хочет носить меня по праву. Ибо тот, у кого на поясе предначертано мне висеть, не узнает позора поражения». Стихия его Огонь. Не потому ли вы, да и все мы несли Веру из Мира Нави в Мир Яви – Огнем и Мечом. На этом закончился известный вам трилистник, три круга Дерева Мира. Правь – для Богов, Явь – для людей и Навь – для героев и нежити, – сестры слушали, затаив дыхание, только трещал хворост в пламени костра, – Четвертая святыня – Магический котел, часто называемая Чаша Грааля. Та Чаша, которую хранят орденские братья. Чаша с остатками Живой воды, которая в силах возродить Волшебный Остров Яблок. Пятая же Святыня – это святыня Престола, Центра. Имя ей Род. Пусть сущность пятой святыни останется сокрытой, что бы секреты этого таинства не стали бы известны никому, кроме Совершенных, выбранных из вас! – Артемида помолчала и добавила, – Пять святынь, пять лепестков клевера, пять дорог, которыми вам идти дальше. Новых две: дорога Веры и дорога Правды. Последнее, что я хочу вам сказать дорогие мои сестры, а то в ваших глазах стал тухнуть огонек надежды и страсти. Четыре времени есть в году. Четыре Богини сидят вкруг годового стола и берегут, каждая свое время. Зима – время льда и белого снега, время успения. Весна – время пробуждения и зеленой травы, время зачатья. Лето – время сбора плодов и желтых тучных полей, время рождения. Осень – время подведения итогов и красных огненных листьев, время увядания. Но есть и пятое время. Особое время, время Перехода оно открыто только ищущим. В нем вам жить! До свидания сестры! – она встала с серого валуна и пропала, – Помните я с вами! – донеслось ниоткуда.