Текст книги "Бог непокорных"

– Ах ты моя ведьмочка… – Тарок ласково провел ладонью по голове дочери. – Чернокнижница ты моя ненаглядная… Ну что мне с тобой делать?..

– Ничего не делать. Я останусь здесь и буду тебе помогать.

Барон вздохнул и подумал, что высылать ребенка за пределы замка при приближении завоевателей может быть, еще более глупо, чем оставлять девушку в крепости, которая будет сдана врагу без боя: здесь, по крайней мере, Дейри будет у него на виду, а за пределами замка – в неизвестности. Здесь, в замке, они будут иметь дело с руководящим составом вражеской армии, представители которого, возможно, поведут себя в согласии с рыцарским достоинством; в то время как те, кто покинут замок, в случае обнаружения будут принуждены иметь дело с простой солдатней… Так было всегда: если Дейри принимала какое-либо решение, Тароку легче было придумать доводы для обоснования правоты принятого дочерью решения, чем настаивать на своем.

Глядя на дочь или касаясь ее, Тарок всегда испытывал сокрушительный прилив теплоты и нежности; его сердце таяло, как кусочек масла на солнцепеке. Он часто смущался собственных чувств – подчас они были настолько сильны, что казались ему самому чем-то, выходящим за границы приличия.

Тарок вздохнул и сказал:

– Ну хоть не выходи никуда, пока они тут будут. Надеюсь, северяне у нас надолго не задержатся.

– Хорошо, папочка! – Дейри мило улыбнулась, точно зная, что это обещание она выполнять не станет.

– И не шали.

– Не буду.

Еще раз вздохнув, Тарок вышел из комнаты. Ему нужно было разослать сообщения соседям и придумать, куда спрятать молодых женщин, а также запасы зерна и еды, оружия и лошадей – он точно знал, что завоеватели позарятся на все это.

После ухода отца Дейри прибралась в комнате (она терпеть не могла, когда другие люди трогали ее вещи, поэтому слугам в ее комнаты вход был строго-настрого запрещен), наскоро запихав, по обыкновению, весь обнаруженный мусор под кровать и произвела смотр магических ресурсов.

В правом углу комнаты, за коричневой занавеской, росшитой золотыми нитями, на специальных подставках, напоминающих подставки для оружия, покоились три метлы. Метлы были сделаны на заказ, волоски тщательно подобраны и идеально пригнаны друг к другу, черенки изукрашены рунами и витиеватыми заклинаниями на Искаженном Наречье. Все три метлы были выполненны в разных стилях, их цвет и форма различались: одна попроще и ощутимо потрепана – это была первая метла Дейри, другая посветлее и третья, самая зловещая и большая, потемнее. Дейри прикоснулась пальцами к метлам – по очереди, словно гладила своих цепных псов. Потом она взяла тряпку и тщательно протерла черенки от пыли.

Справа от стойки с метлами находилась ниша, в глубине которой была низенькая дверь; Дейри открыла дверь своим ключом и вошла в небольшое помещение, служившее ей заклинательной комнатой. Полки справа и слева забиты различными ингридиентами и предметами для чародейства; книги, некоторые из которых были запрещены даже в Ильсильваре (не говоря уже о прочих странах); узор на полу с засохшими пятнами крови – каждое новолуние Дейри приносила тут в жертву силам тьмы черных куриц, черных кроликов и два раза – щенят, которым не повезло уродиться черными. Дейри не слишком любила прибираться, но пускать в эту комнату служанку значило разрушать всю атмосферу таинственности и зловещести, которую она тут так долго создавала, и пришлось баронессе принести ведро с водой и собственными руками оттирать с пола кровь, а заодно и остатки ритуального узора. Когда она мыла пол, плетеная корзина в углу комнаты несколько раз шевельнулась, затем оттуда донеслись невнятные звуки. Отложив тряпку, Дейри подняла плетеную крышку и поморщилась от запаха мертвой плоти. В корзине находилась голова Ника Далкуна, разбойника, год назад схваченного бароном эс-Шейн на своих землях. Тогда Дейри уговорила отца отдать приговоренного к смерти ей и долго отпиливала ему голову, вся перемазалась в крови, устала, но выполнила то, что хотела. Убийство человека принесло ей странное ощущение: как будто бы она переступила через некую невидимую грань и очутилась в мире, в котором никогда не бывала прежде. Все осталось таким же, как раньше, но стало чуточку другим… Ее эти перемены не пугали, более того – преимущественно ради этого ощущения все и затевалось, ритуальные процедуры с телом убитого были вторичны. Котя подсказал ей, как можно поступить с головой: она вырезала мертвецу глаза и воткнула иголку в язык; рот мертвого Ника она смазала пеплом от свитка со сгоревшим заклятьем. Было еще несколько процедур, в конце которых голова задергалась и стала произносить звуки; но, похоже, в чем-то Дейри ошиблась, потому что ничего осмысленного мертвый Ник ей так и не сообщил. Вместо ответа он бессвязно мычал и таращился на нее пустыми глазницами. Дейри наложила на голову бальзамирующее заклятье, но оно подействовало не до конца: мягкие ткани головы продолжали разлагаться, но медленнее. Котя хихикал и говорил, что от головы воняет дерьмом, которое при жизни заменяло разбойнику мозг.

Дейри закрыла корзину и критически оглядела свои «церемониальные покои» размером десять на десять футов. Пока пол высыхал, она решила написать письмо Керстену эс-Финлу, сыну барона Зайрена, владевшего землями неподалеку от эс-Шейнов – таким же скромным кусочком земли с несколькими деревушками, полями, куском леса и небольшим замком в центре всей этой роскоши. Когда-то с Керстеном они дружили и даже несколько раз танцевали на балу; одно время Дейри планировала лишишься девственности с этим юношей в какой-нибудь романтической обстановке: например, в новолуние, на залитом кровью алтаре, в круге из черных свеч… увы, Керстен не оценил ее затей, нажаловался отцу и отношения между баронствами охладели. Но все же вторжение захватчиков – общая угроза, и Дейри решила, что стоит на время забыть об их местных и, в общем-то, маловажных, дрязгах. Она взяла чистый лист, обмакнула кисть в чернильницу и написала:

«Керстену эс-Финлу, сыну Зайрена эс-Финла, барона Йонвельского

Дорогой Керстен! Поскольку у вас нет Шепчущих камней (как часто ваша принципиальность идет вам во вред, ты не находишь?), хочу сообщить, что не далее как сегодня через туннель Ареншо прошли северяне – те самые, что разрушили Браш – и карлы не сумели остановить их. Поскольку их слишком много, отец не видит смысла вступать с ними в сражение; наверное, также стоит поступить и вам… хотя если вы героически погибнете, то наверняка попадете на небо, что, возможно, кажется тебе лично более привлекательным. В любом случае, у вас есть время принять решение.

В отличии от кое-кого, я умею ставить общие интересы выше личных обид.

Дейри эс-Шейн, дочь Тарока эс-Шейна, барона Ранкедского.»

Закончив писать, она спустилась вниз, во двор замка и добралась до голубятни. Пожевывая дурман-траву, на лестнице сидел старый птичник Этхоль.

– Мне нужен черный голубь, – величественно сообщила ему баронесса.

Не вставая, Этхоль искоса посмотрел на благородную девицу. Он видел четыре поколения эс-Шейнов на своем веку и был уже слишком стар, чтобы скакать по щелчку какой-то девчонки, которая еще совсем недавно писалась в пеленки и носилась по двору вместе с детьми слуг и стражников, распугивая куриц и поросят.

– Где я возьму черного? – Этхоль пожал плечами. – Ты их уже всех позабирала. Бери белого.

В Речном Королевстве его бы высекли плетьми, а то и повесили бы за столь непочтительное обращение к благородной даме, но здесь, в далеком баронстве на северо-западе Ильсильвара, его слова прозвучали естественно и даже обыденно.

– Могущественные силы, постижению которых посвящена моя жизнь, желают черных голубей и оскорбятся, если я предложу им белых… – Гордо сообщила Дейри, но тут же сбилась на менее пафосный тон. – Что, совсем черных нет? Ну давай тогда хотя бы серого…

Кряхтя, Этхоль поднялся, зашел в голубятню и вскоре вернулся, неся серого голубка, которого и вручил госпоже. Пока Дейри несла птицу в свою комнату, та пару раз едва не вырвалась, и уже в комнате Дейри замерла, сообразив, что не может отпустить голубя для того, чтобы подготовить письмо к отправке – сделай она это, ловить его потом придется по всему помещению. И посадить птичку некуда. Ну разве что в корзину к мертвой голове. Дейри сделала шаг в сторону церемониальных покоев, но затем подумала, что птице близость шевелящейся и издающей звуки мертвой головы может нанести тяжелую душевную травму, и остановилась.

– Куда мне его посадить, чтобы не улетел, пока привязываю письмо? – Обратилась она к Коте.

– Смотри!.. – Котя запрыгнул на стол и взмахнул лапками. – Делай такое заклятье.

Дейри ощутила, как меняется ее восприятие, как ее Тэннак, откликаясь на воздействие демоненка, становится чувствительнее к тонкому миру. Убедившись, что она хорошо видит то, что он хотел показать, Котя начал творить простое заклятье, проговаривая его ключевые элементы вслух на одном из демонических диалектов. Дейри почувствовала, как будто ее внимание и волю что-то захватывает… впрочем, Котя тут же развеял чары, не доведя их до конца.

Дейри заглянула в глаза голубю и, прежде чем применить магию, зловещим тоном изрекла:

– Я порабощу тебя, жалкое создание!

Голубь посмотрел на нее недоуменно. Однако, уже через несколько секунд его застывший взгляд вовсе перестал выражать что-либо, а трепыхания прекратились. Дейри аккуратно опустила птицу на стол, положила письмо в легкий пергаментный футлярчик, и привязала футлярчик к лапке голубя. Теперь нужно было дать понять птице, куда лететь. Это заклятье она знала наизусть.

Дейри пролила из графина немного воды на стол и, погрузив в воду кончик указательного пальца, кое-как нарисовала влажный кривой узор вокруг голубя. Наклонившись, она зашептала заговор, вызывая в своем воображении путь, который предстояло проделать птице, и образ адресата. Важнее мысленных картинок было ощущение направления и Слепок Керстена, но и об этом она не забыла. Выполнив все необходимое, она открыла ставник, взяла голубя, и, вытянув вперед руки, напутствовала его:

– Лети и возвращайся с ответом!

Теперь оставалось только ждать. Немного постояв у окна, Дейри вернулась к чтению «Совиной тени». Продираясь через хитросплетения Искаженного Наречья и сквозь запутанные рассуждения Геберта Ханлоя, написанные хотя и обычным языком, но изобилующие весьма сложными понятиями и философскими терминами, Дейри изредка обращалась к Коте за комментариями. Котя, счастливый от того, что на него обращают внимание, с удовольствием разъяснял хозяйке трудные места – преимущественно с помощью пантомимы, но иногда приводил различные сравнения, пословицы и поговорки – как правило, не к месту. В тех случаях, когда Дейри понимала, что он несет откровенную чушь, она обижалась и грозила, что больше никогда не обратится к демоненку за советом – но уже через минуту задавала очередной вопрос. Так прошло два или три часа. Уже наступали сумерки, когда послышалось хлопанье крыльев. Голубь влетел в окно, сделал круг по комнате и сел на одеяло. У Коти загорелись глаза, он припал на четыре лапы, забил хвостом из стороны в сторону и сжался, готовясь к прыжку. Дейри поспешно схватила голубя и вытащила из футляра письмо. Котя шумно приземлился на то место, где только что находилась птица – но Дейри проигнорировала его шалости. Она жадно читала письмо. А письмо, меж тем, было следующего содержания:

«Дейри эс-Шейн, дочери Тарока эс-Шейна, барона Ранкедского

Госпожа Дейри! (если только уместно называть вас «госпожой», ибо Вы есть особа вздорная и развращенная, и от того не заслуживаете вежливого обращения) Сообщаю Вам, что Ваше послание мною получено и прочтено, хоть Вы и поклялись более не слать мне писем после того, как я твердо сказал Вам, что между нами все кончено, раз и навсегда. Однако Ваши старания совратить меня с того узкого пути, коим я следую, используя для этой низменной цели любой, даже самый малейший повод (я более чем уверен, что вторжение северян – вовсе не настоящая причина Вашего письма) совершенно бесплодны. Неужели Вы полагаете, что нам, благородным эс-Финлам, неизвестно, что происходит в землях по соседству? Для того, чтобы быть в курсе событий, нам нисколько не требуется помощь богопротивных карлов, живущих в темноте подземелий и ненавидящих свет. Птицы, которых брат рассылает У нас достаточно иных способов узнавать то, что нас интересует, и пусть для Вас останется тайной, каковы эти способы, ибо, как говорят – «женщине, ведьме и еретику не рассказывай лишнего» – а Вы сразу и то, и другое, и третье. Не желаю Вам ничего (кроме, пожалуй, лишь вразумления и скорейшего обращения к Свету, если только это еще возможно) и за сим прощаюсь с Вами, лелея надежду, что более Вы не станите докучать мне.

Керстен эс-Финл, сын Зайрена эс-Финла, барона Йонвельского.»

Возмущенно шипя, Дейри вскочила с кровати и бросилась к письменному столу. Эмоции переполняли ее. Она, помятуя о старой дружбе, сделала шаг ему навстречу, а он! а он!..

Ее ответное послание было совсем коротким и содержало лишь одно-единственное слово – написанное, впрочем, столь крупными буками, что занимало весь лист:

«ДУРАК!!!»

Глава 8

Керстен эс-Финл, семнадцатилетний сын барона Зайрена Йовельского, скомкал письмо и выкинул его в окно.

– Прочь, глупая птица! – Он раздраженно вытолкнул голубя наружу. На носу великие события, а тут эта ведьма со своими глупостями!

Керстен расправил плечи и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Ничего, он справится. Он пройдет все испытания, посланные свыше – и тем самым заслужит милость Владык Света.

Хотя в иных странах Ильсильвар почитался центром ереси и свободомыслия, он вовсе не был страной, обитатели которой, как один, придерживались лекханитской ереси. Настоящих лекханитов было весьма немного, это было лишь одно из множества мистических и философских учений, которые переполняли Ильсильвар – особенно в его густонаселенных центральных регионах. Имелось множество школ, большинство из которых придерживались нейтральных взглядов (хотя у каждой школы были свои особенности), но также в Ильсильваре допускалось присутствие и даже проповедь сторонников как светлых, так и темных учений (при условии, что последние не станут практиковать наиболее вызывающие аспекты своей мистики – вроде человеческих жертвоприношений). Свобода приемлит даже тех, кто выступает против свободы и порицает ее – им предоставляют право говорить наравне с остальными. Неизбежное следствие свободы – веротерпимость: в обществе, где каждый имеет право проповедовать свои идеи, поневоле приходится защищать свои убеждения словами, а не оружием, ибо со всем миром воевать невозможно. Ильсильварские философы, мистики и богословы могли отчаянно ругаться друг с другом, но костров, на которых одна сторона сжигала бы адептов другой, в этой стране не видели уже много веков. Доходило до того, что даже в одной семье могли уживаться представители самых разных убеждений и школ. Керстен, воспитанный на рыцарских романах и вызубривший увесистое «Правило праведников» едва ли не наизусть, грезил о пути воина света; его старший брат, Алидер, увлекался стихиальной магией и почитал лунных богов; его другой старший брат, Дженон, давным-давно ушел в монахи, став членом боевого братства Обители Тысячи Кулаков; его сестра Хейла, мало интересовавшаяся метафизикой, вышла замуж за лекханита; его мать, Тейра эс-Ганнет, придерживалась учения Лейрин Дангилской, призывавшее женщин к освобождению от мужской тирании, саботажу домашних обязанностей и постельным утехам лишь тогда, когда их пожелает сама женщина; отец Керстена, барон Зайрен, не верил ни во что и интересовался лишь тем, что приносило практический результат. С женой Зайрен не делил ложе вот уже много лет, а для постели держал при себе молодую любовницу – любовница же увлекалась чтением мистических книг Рауфа Клейнока, верила в эволюцию человечества, происходящую строго по плану Высших Сил и регулярно общалась во снах со своим духовным наставником.

В этом кругу Керстен иногда ощущал себя последним защитником веры, одиноким паладином, соблюдающим чистоту веры среди еретиков и отступников. Если бы кто-нибудь сказал ему, что его стремление к свету – не более, чем бунт юнца, восстающего против привычной реальности не в силу осознанности совершаемого выбора, а в силу наивности и пылкости, присущей юнцам – Керстен бы, конечно, не поверил. Ему казалось, что он нашел истину во мгле обыденности, смысл жизни, открытый путь в мир горний. Гешское священство (с представителями которого он не сталкивался в жизни ни разу) казалось ему воплощением святости – ведь так его рисовали прекрасные и мудрые книги, а они не могли врать; а сам Геш – таинственным и чистым государством, являющим собой что-то среднее между раем на земле и аванпостом сил света, выдвинутым вглубь вражеской территории.

Вторжение северян будоражило ум. О жестокости пиратов он был наслышан и не ждал ничего от их прибытия ничего хорошего, а вот Изгнанные Ордена представляли собой загадку. Как и большинство ильсильварцев, он полагал, что оберегающие страну бессмертные вмешаются и легко разгромят Ордена также, как сделали это во время предыдущего вторжения – но когда это произойдет? И как поведут себя Ордена до этого часа? Будущее внушало тревогу. Керстен нисколько не симпатизировал захватчикам, но силам, которые, предположительно, должны были защитить ильсильварцев, доверял еще меньше. Невозможность выбрать одну из сторон в конфлике, которую затем можно было бы целиком идеализировать, смущала его чистую душу. Конечно, он оставался на стороне своей семьи, но только в силу кровного родства, в духовном же плане он не видел в этой войне тех, кто мог бы хоть в какой-то мере стать воплощением его идеалов.

Раздался стук в дверь, и следом – голос Ульфа, одного из старших слуг:

– Ваша милость…

– Войди.

Скрипнула дверь. Ульф остановился на пороге.

– Прибыли барон Цальван Албесский и Мейкар, сын барона Деральшанского. Ваш отец желает, чтобы вы спустились вниз и участвовали в совете.

– Сейчас буду.

Наклонив голову – со стороны слуги это должно было означать поклон, но по виду больше смахивало на кивок – Ульф ушел, а Керстен наскоро оглядел себя. Достаточно ли презентабельно он выглядит? Керстен поменял мягкие домашние башмаки на короткие сапоги с отворотами, пригладил светлые волосы костяным гребешком, нацепил плащ и спустился в общую залу.

Гости и сопровождающие их рыцари, а также отец, брат, и два баннерета барона Зайрена уже были здесь. От барона Тарока прибыл баннерет Лиен Халвой, он приехал в замок еще два часа назад. Керстен знал, что послания были разосланы и другим соседям, но их приезда не ждали – только гонцов или птиц.

Когда Керстен вошел, его мать Тейра с недовольным видом выходила из залы: Керстен предположил, что отец не допустил ее к участию в серьезном разговоре, и был недалек от истины. Приветствовав гостей, молодой рыцарь занял место рядом с братом. На столе стояли холодные закуски, но не хозяева, ни гости к ним даже не притронулись.

Обсуждали текущую ситуацию. Мейкар ратовал за то, чтобы оказать захватчикам вооруженное сопротивление, седоусый Лиен возражал, указывая на несопоставимость сил.

– С нами будет граф Вайдена, – настаивал Мейкар. – И все бароны Текиона.

– «Все»? Откуда они возьмутся? Прилетят по воздуху? Пираты не позволят текионским отрядам объединиться. Они займут эту область прежде, чем сюда успеет подойти хоть сколько-нибудь значимая подмога.

– Можно вывести войска. Выбрать местом соединения другое место. Например, замок графа.

– Вайден я бы сразу исключил, – подал голос отец Керстена. – Очевидно же, что первым делом пираты ударят по нему и даже если не сумеют захватить сразу – возьмут в осаду. Вайден не сможет стать местом объединения наших сил. Вопрос в том лишь – жертвовать ли нам собой, выгадывая для Вайдена несколько лишних дней, или же вывести войска и позволить энтикейцам вывесить свои знамена на наших башнях. Разумеется, я за второй вариант.

– Для чего выводить войска? – Осторожно спросил Цальван – пухловатый барон был не слишком умен. – Вряд ли они оставят у нас большие гарнизоны. Когда северян разобьют – а рано или поздно это случится – достаточно будет перебить оставленные гарнизоны собственными силами, чтобы вернуть себе свои земли и замки.

– Если не вывести солдат, энтикейцы заберут их себе, – ответил Зайрен. – Заставят сражаться против наших соседей и королевской армии, когда она сюда, наконец, прибудет. Если прибудет.

– А если нет? – Спросил Алидер.

– Если нет, они пойдут на юг, к Дангилате, и встретят ее там. Какая разница, где будут умирать наши люди? Важно, что они будут умирать, сражаясь не на той стороне. Если, конечно, не вывести их.

– Значит, нужно определить место сбора. – Сказал Мейкар. – Я бы, все же, отправил их в Вайден.

– Для чего? Лишние рты графу Анседу сейчас совсем не нужны…

– А лишние мечи?

– Сотня лишних мечей в его замке ничего не изменит. – Возразил Лиен. – Карлы сообщили нам о магии, которой владеют Ордена – подземный народ не нашел, что ей противопоставить. Собственно, если бы не колдовство, мы бы сейчас не обсуждали, что лучше – сдаться или погибнуть: Ареншо стал бы непреодолимым препрятствием для пиратов. Им пришлось бы потерять две или три недели на то, чтобы обойти ущелье с севера или юга, а если бы повалил снег – могли бы застрять до весны. Но их чары сильны, и потому нет никакой уверенности в том, что граф Ансед сумеет что-либо им противостоять. Боюсь, Вайден может пасть, и быстро.

– Я такого же мнения, – кивнул отец Керстена. – Собираться в Вайдене нет смысла; кроме того, мы можем просто не успеть – если северяне поторопятся, то перехватят нас еще по дороге. Стоит выбрать другое место и отправить письма остальным с призывом идти туда же.

– Тогда либо Тейф, либо Далгор. – Пожал плечами сын Деральшанского барона.

– Далгор слишком выдвинут к юго-востоку, они могут отправить к нему еще один крупный отряд, если уже не отправили. – Возразил Алидер. – Я посылал птиц на юг: кажется, пока там все спокойно, но кое-что меня насторожило. Птицы не увидели побоищ и пожаров, однако из разговоров людей уловили нечто тревожное. Либо к Далгору идут энтикейцы и слухи об их приближении бегут впереди них, либо Далгор уже взят без боя.

Цальван охнул. Мейкар оскалился и отрицательно покачал головой.

– Не стоит выдавать свои страхи за истину. Далгор не мог пасть так быстро, и уж тем более без боя. Подобные разговоры ни к чему хорошему не приведут.

Недовольно скривившись, молодой чародей пожал плечами. Он действительно не знал наверняка. Интуиция подсказывала ему, что дела на юге идут не самым лучшим образом, но менее всего он хотел разводить панику или преувеличивать успехи противника.

– Алидер прав. – Барон Зайрен поддержал сына. – Далгор исключаем.

– Остается Тейф. – Подал реплику Лиен.

– Или Тонсу. – Сказал Зайрен.

– Тонсу? – Мейкар недоуменно посмотрел на хозяина замка. – Он слишком далеко на западе.

– И хорошо. Значит, его не сумеют перекрыть прежде, чем к нему подойдут все, кто готов оказать сопротивление.

– И с Лавгура будет удобно туда подойти, – кивнул Лиен.

– Лавгур? – Криво усмехнулся Цальван. – Я бы не рассчитывал на этих горожан.

– «Эти горожане» содержат неплохую армию.

– Но захотят ли они отправить ее сюда?

– Если не дураки, то да. – Проговорил барон Зайрен. – Стоит Орденам и пиратам без труда зайнять Текион, как Лавгур тут же станет следующей целью.

Собравшиеся еще около часа обсуждали детали, но окончательное решение уже было принято. В какой-то момент Керстен набрался решимости и сказал:

– А почему мы говорим только об отступлении? Почему бы не объединиться и не ударить по захватчикам прямо сейчас? Да, нас меньше, но именно поэтому они не ждут удара. Неожиданное нападение может нанести им серьезный урон…

– Не заставляй меня жалеть, что я позвал тебя на это собрание, – оборвал младшего сына Йовельский барон. – Твое дело – молчать и слушать. Здравую стратегию ты предложить пока не способен.

Керстен покраснел и стиснул зубы; присутствующие сделали вид, что не заметили ни его выступления, ни отповеди барона, и лишь Мейкар бросил быстрый взгляд на отца и сына, взвешивая то, чему только что стал свидетелем. Позже, когда все детали были обговорены и гости собирались в обратный путь, Мейкар, улучив момент, шепнул Керстену «нужно поговорить». Керстен удивленно ответил:

– Можно вон там, – кивком головы показав на один из коридоров, примыкавших к общей зале.

Коридор ветвился, они завернули в ближайший закуток и остановились.

– Я тоже считаю, что незачем бегать, – вполголоса произнес Мейкар. – Старики слишком осторожничают. Сбор – это хорошо, но так славы не наживешь. Надо пощипать пиратов, устроить им тут сладкую жизнь. Мы знаем эти места, они – нет. Несколько коротких успешных атак – и они тут застрянут надолго. Выгадаем Вайдену время и дадим возможность всем спокойно собраться в Тонсу или еще где-нибудь. Что скажешь? Ты со мной?..

– Не знаю… – Керстен растерялся. – Что скажет отец?

– Ничего не скажет, если ему не говорить. – Мейкар внимательно посмотрел на юношу. – А если скажешь – запретит. Ты в его глазах еще мальчишка, не способный ни на что серьезное. А я вижу молодого рыцаря. Но, может быть, я ошибаюсь? Решай сам, кто ты – мальчик или рыцарь.

– Я с вами, сир Мейкар.

– Хорошо. Тогда собирайте вещи, сир Керстен.

– Что, прямо сейчас?!

– Нет, конечно. После того, как мы уедем. Ночью или утром, но не позже завтрашнего дня. Я жду вас в отцовском замке.

– Я буду там, обещаю.

Мейкар кивнул, сжал на прощанье плечо Керстена и быстрым шагом двинулся к выходу во двор, откуда доносились голоса рыцарей и конюхов, ржание лошадей и лязг поднимаемой решетки на воротах.

* * *

Двадцать первого ноября рыцари Свинцовой Горы и пираты Фалдорика Косы заняли замок барона эс-Шейн. Поскольку повалил снег, смешанный с дождем, и дороги превратились в грязное холодное месиво, дальнейшее продвижение к Вайдену Зингар решил отложить. Людям и лошадям надо было дать отдохнуть, кроме того, он лелеял надежду взять Вайден без боя. На первое предложение о сдаче граф Ансед ответил решительным отказом, но будет ли он по-прежнему столь же решителен, когда поймет, что ему грозит? Кардинал Горы не сомневался в том, что они смогут без труда захватить любой замок на севере, оставалось только донести эту мысль до вздорного графа. Он написал второе письмо, более жесткое и попросил столь гостеприимно принявшего их барона Тарока также попытаться убедить графа проявить благоразумие.

Барона эта просьба смутила.

– Я плохой дипломат, – Тарок почесал затылок. – Не знаю, что и сказать ему…

– Напишите правду. При сдаче Анседу ничего не грозит. С ним обойдут столь же вежливо, как и с вами: никто не станет чинить насилия над женщинами, и сажать в яму мужчин. Его имущество, по большей части, также будет сохранено. Но все это – лишь при условии полной и безоговорочной сдачи…

– Написать правду? – Барон с сомнением покачал головой. – За день ваши люди сьели столько, сколько нам хватило бы на месяц. Да еще забили на мясо трех коров и бог весь сколько поросят. Если так пойдет дальше, зиму мы не переживем – околеем от голода.

– В ближайшее время мы поставим гарнизоны в замках Албес, Деральшан и Йовель, и продолжим движение к Вайдену, как только непогода прекратится. – Сухо сказал Зингар. – Мы заберем половину ваших солдат, так что едоков у вас в замке поубавится.

– Я протестую! Я не дам вам своих людей!

– Скажите спасибо, что я не заставляю вас самолично вести их в бой. – Отрезал кардинал. – С того момента, как вы открыли нам ворота, ваши земли, имущество, люди – все это собственность Энкледа Первого, короля Эн-Тике и Южных Земель. Мы забираем не все и оставляем вам более чем достаточно для того, чтобы жить здесь дальше. Но ваш король – Энклед, а не Теланар, не забывайте об этом.

– Мы так не договаривались, – буркнул Тарок.

– А на что вы рассчитывали?

– Когда речь шла о сдаче, вы говорили, что вам нужны припасы и кров. Я присягнул Энкледу, кормлю вас и предоставил вам кров – но теперь вы требуете больше!

– Ваш сеньор, – Зингар чуть улыбнулся. – Ведет тяжелую войну. И вы, как верный вассал, обязаны помочь ему людьми. Вы ведь верный вассал, не так ли?

Тарок втянул воздух в легкие и отвернулся. Они оба знали, что барон, присягнув Энкледу, столь же легко откажется от клятвы и переметнется на сторону своего прежнего господина – как только изменится ситуация. Зингар хотел повязать Тарок кровью, хотел чтобы он не только словом, но и делом послужил завоевателям. Оба понимали это, и столь же ясно было, кто сейчас диктует условия и на чьей стороне сила.

– Я напишу правду в послании Анседу, – проговорил барон, и голос прозвучал хмуро.

– Конечно. Сир Райвин Мкеон поможет вам его составить.

Один из адъютантов Зингара немедленно поднялся, коротко поклонился кардиналу и жестом предложил барону подняться в башню, дабы составить послание без помех. Тарок нехотя поднялся – его злило, что эти северяне ведут себя в его замке так, словно находятся у себя дома, а его ставят в положение гостя.

Как только Райвин и барон покинули общую залу, Дейри, до сих пор молча сидевшая над тарелкой с олениной и бобами, деловито осведомилась у кардинала:

– Меня будут насиловать?

Некоторые из рыцарей засмеялись, другие замолчали и с усмешками стали ждать продолжения; баннерет Тарока, Найген Виклорид, смертельно побледнел и с ужасом посмотрел на девушку. Зингар несколько секунд, сжав челюсти, разглядывал ее. Он не терпел подначек и ребячества.

– Нет. – Процедил он и отвернулся.

В ответ Дейри поджала губы и, пренебрежительно хмыкнув, вновь сосредоточилась на тарелке с бобами. Послышались сальные шуточки – впрочем, быстро утихнувшие, стоило Зингару повернуть голову и холодно оглядеть офицеров. Продолжал смеяться только Нилс Толстопят, один из ярлов Фалдорика – но и он вскоре переключил свое внимание на что-то другое. Бледность сошла с лица Найгена Виклорида – остаток ужина он просидел красный, как рак. Он не знал, как доложить барону об этом проишествии и в результате решил не говорить ничего.

История, между тем, имела продолжение – тем же вечером, а вернее, уже ночью, когда Дейри поднималась в свою башенку, к ней приблизились Кабур Китэ, Гален Хоки и Малькран Мерзляк. Первый был рыцарем Свинцовой Горы, второй – министериалом, который уже более десяти лет не мог получить рыцарства из-за раззвязного поведения, а третий – пиратом, заработавшим прозвище за склонность к простудам и желание при всякой возможности одеваться потеплее.