Текст книги "Бог непокорных"

– Скучаете, баронесса? – Промурлыкал Кабур Китэ. Наглый взгляд и кончик языка, скользнувший по краешку губ…

– Мы бы вас могли развеселить. – Улыбнулся, демонстрируя выбитый в драке зуб, Гален Хоки.

Малькран молчал, плотоядно разглядывая девушку. Он не понимал приказа, отданного Зингаром – а затем подтвержденного Фалдориком – не трогать женщин в замке эс-Шейн и не насиловать никого в деревушках. А как же маленькие радости военного похода? К счастью, Гален, с которым он успел сдружиться за время путешествия, позвал его подкараулить распущенную дочурку местного барону у ее покоев – в то время как самому Галену эту мысль подбросил Кабур, сидевший за столом во время позднего обеда и видевший, как повела себя баронесса. В рассказе он, впрочем, слегка все преувеличил, изобразил ее недовольство ответом кардинала в самых ярких тонах; и высказал ряд непристойных предположений так, как будто бы был совершенно уверен в их подлинности. Гален немедленно загорелся идеей дать «этой девке» то, чего она хочет; Кабур позволил себя уломать и присоединился к затее, но все время ожидания мучался вопросом – правильно ли он расценил произошедшее за столом? Действительно ли эта юная благородная девушка была разочарована тем, что с ней не станут обходиться, как с последней шлюхой? Он обрисовал Галену полную распутницу, но сам скорее поставил бы на то, что она боялась северян и пыталась за наглостью и пренебрежением скрыть страх; Кабур полагал, что она позволила себе провокацию лишь для того, чтобы уверить саму себя в безопасности и безнаказанности. Если это так – баронесса теперь оробеет и покажет страх, который она пыталась скрыть от самой себя; они посмеются над ней и уйдут. Если же она и в самом деле скучает тут без мужского внимания – то оно, безусловно, будет ей оказано.

Дейри поднесла левую руку к лицу и медленно лизнула кончик указательного пальца, ее вид при этом был настолько порочен и одновременно невинен, что Кабуру захотелось содрать с нее платье прямо здесь, в коридоре и жестоко отодрать, прижав спиной к стене. Они переглянулись с Галеном и приблизились к баронессе еще на шаг. Малькран зашел сзади и, нагловато щерясь, погладил Дейрины ягодицы.

– Я очень скучаю… – С томным придыханием и хрипотцой произнесла девушка. – Очень-очень скучаю по таким… сильным, уверенным, красивым рыцарям, как вы…

Гален расплылся в ухмылке. Женщины иногда говорили ему, что он вонят от того, что редко моется, но эта блудливая шлюха – не из таких: она не станет унижать мужчину, от которого пахнет так, как должно пахнуть: сместью своего и конского пота, горьковатым запахом дурман-травы изо рта, кисловатым запашком из области паха… Он протянул руку, но коснулся Дейри лишь вскользь: она отступила к двери в свои покои, поигрывая глазками и покачивая плечиками – слегка переигрывая, что было простительно, ибо практическим опытом соблазнения она, все-таки, не обладала.

Троица потянулась за ней. Дейри проскользнула в комнату и, сбросив теплые башмачки, легла на кровать. Она развела ноги и задрала юбку выше бедер.

– Не нужно глупых прелюдий… – Продолжая изображать неземную страсть, произнесла она. – Я вся горю! Берите же меня поскорее!

Кабур замер, чувствуя, что происходит что-то странное. Малькран также насторожился. И лишь Гален по-прежнему ощущал себя в своей тарелке. Все шло именно так, как ему всегда и мечталось.

– Горячая штучка, да?.. – Подмигнул Кабуру и приблизился к кровати, расстегивая штаны. К ремню потянулся и Малькран.

– Ой, минуточку!.. – Встрепенулась Дейри. Она поднялась на локте и бегло оглядела комнату.

– Котяяя!.. – Позвала она в тот момент, когда рука Галена ползла по ее голени к коленке и далее к бедрам.

Под кроватью послышалось шебуршание. Кисть Галена замерла на середине бедра.

– Чево?.. – Недовольный и сонный Котя, отряхиваясь от пыли, выглянул наружу. Гален отшатнулся от кровати.

– А напомни то заклинание. – Попросила Дейри.

– Какое еще «то заклинание»?

– То заклинание… Ты что, не понимаешь? – Она выразительно стрельнула глазами на трех напряженных мужчин. Кабур положил ладонь на рукоять меча, Малькран коснулся метательного топорика, а Гален поспешно затянул ремень на штанах.

– Не понимаю. – Котя пожал плечами. – Чтобы у них стояк был железный на час?

– Нет!.. – От возмущения Дейри села на кровати. – Ну то заклинание…

– О боги тьмы! – Взмолился Котя, закатив глаза. – За что мне все это?!. Неужели моя вина перед вами настолько велика?!. Почему я должен выполнять прихоти глупой девчонки, которая сама не понимает, чего хочет?!.

– Я знаю, чего хочу!!! – Крикнула Дейри, с обидой и злостью метнув в демоненка подушку. Котя, слишком увлекшись своими страданиями, пропустил удар, и был сшиблен с ног. Подушка накрыла его целиком.

– И я не глупая!!! – Продолжала орать Дейри. Наставив на подушку указательный палец, вокруг которого закрутился темный дымок, она потребовала:

– Заклинание для вытягивания кое-чего… из кое-кого… во время… этого самого!

С легким шелестом меч Кабура наполовину выдвинулся из ножен.

– Ах, это заклинание… – Страдальчески вздохнул Котя, высовывая голову из-под подушки. – Так бы сразу и сказала.

Он заговорил на Искаженном Наречье, проговаривая такты заклятья так, как они могли быть записаны в какой-нибудь книге. Заклятье было недлинным. Дейри внимательно слушала, стараясь ничего не упускать: было бы неловко просить Котю повторить все еще раз во время «этого самого» – особенно с учетом того, что он наверняка стал бы выпендриваться, опять делая вид, будто не понимает о чем идет речь. Когда Котя закончил, Дейри кивнула и снисходительным тоном произнесла:

– Все, пока можешь быть свободен.

Волоча за собой подушку, Котя уныло побрел обратно под кровать. Дейри вновь откинулась на ложе и, сколь могла мило, улыбнулась трем северянам.

– Где же вы, мои львы?.. Берите меня скорее!..

Она постаралась придать своему голосу оттенок горячей страсти, но северяне не оценили ее усилий.

– Демон! – Жестко проговорил Кабур, выставляя клинок в сторону Коти. В ответ Котя показал ему язык.

– Так она ведьма что ли?.. – Вгляд Галена метался от лиц сотоварищей до кровати с баронессой и обратно.

– Идите ко мне! – Настаивала Дейри. – Ну что же вы встали?..

– Да пошла ты к черту!.. – Кабур отступил к двери. Ждавший реакции спутников Гален, поняв, что решено отступать, метнулся к выходу еще быстрее. Мелькран взвесил метательный топор в руке, помедлил… один бросок – и голова ведьмы расколется надвое… но что-то подсказывало ему, что этот бросок может обернуться для них большими неприятностями, и он убрал топор и вышел из комнаты последним.

Дейри несколько секунд смотрела на дверь. Может, они еще вернутся? Котя положил подушку на пол у кровати и сел на нее сверху.

Когда стало ясно, что не вернутся, она вытянула ноги и уставилась в потолок.

– Вот так всегда… – Расстроенно проговорила она. – Никто меня не хочет…

– Никто нас не любит. – Сделав жалостливую мордочку, поддакнул Котя.

– Никому мы не нужны…

– Бедные мы несчастныееее… – Заревел демоненок.

Дейри повернулась на бок и некоторое время с неопределенным выражением наблюдала, как Котя умывается слезами, жалуясь – от лица их обоих – на жестокую судьбу. Вскоре ей надоело слушать нытье, и она замахала на него рукой:

– Все-все… успокойся. У друг друга есть мы – а это уже неплохо!

– Оу… – Котя вмиг прекратил плакать и принял игриво-кокетливый вид. – Это предложение? Могу лишить тебя девственности, если хорошенько попросишь.

– Да у тебя и лишать-то нечем, – Дейри скептически оглядела бесполую черную фигурку.

– Хвостом! – Котя напыжился и напряг хвост, от чего тот резко выпрямился, увеличился в размере в полтора раза и мелко завибрировал, сделавшись похожим на толстый стальной прут.

– Ладно, – согласилась Дейри. – Но сначала ты меня научишь заклинанию вытягивания Тэннака из демонов во время соития.

Котя насупленно посмотрел на нее.

– Я что, совсем дурак?

Он встал на голову и начал крутиться на месте. Дейри легла на спину и вздохнула. Противоречивые желания томили ее. Она не понимала этих желаний… вернее, так: она их вполне осознавала своей темной, иррациональной частью души, но не смогла бы описать словами, даже если бы захотела. В этих желания сливались воедино стремление поглощать и быть поглощенной, стремление испытывать боль и доставлять боль, стремление отдавать и стремление брать. Сладкое и горькое, приятное и пугающее, становились одним целым, передавая друг другу свои свойства. Значительная часть этих ощущений поднималась от низа живота. Дейри вновь вздохнула, прикрыла глаза и сосредоточилась своих ощущениях. Она знала, что если начнет ласкать себя, то сможет быстро расслабиться, но собственную чувственность можно было использовать и по-другому. Можно было переживать желание, не подавляя его и не удовлетворяя его – просто переживать, осознавать его, чувствовать, прослеживать его от начала и до самых корней, принимать желание как свою часть и полноценно чувствовать эту часть себя. И тогда, если в ходе подобной настройки удавалось увидеть это желание и себя в этом желании – то желание менялось. Мутный, отягощающий разум чувственный поток становился чистой энергией, которую можно было направить в глубины своей безграничной души, связанной со всей Сальбравой, спрятать в тайных запасниках или использовать для какого-нибудь чародейства.

Котя устроился на подушке, которую он почти доволок до кровати, и четверть часа молчал, наблюдая, как меняются течения в Шэ и Тэннаке девушки. Из его огромных глаз в эти минуты пропала всякая дурашливость, они исполнились тайны, темной мистики и волшебства звездной чарующей ночи. Дейри повторяла упражнение раз за разом, и он молчал, но когда увидел, что токи Тэннака и Шэ затихают и она просто лежит на кровати, ни о чем не думая, то сказал:

– Эти твои ухажеры ябедничать пошли.

– Какие еще ухажеры?.. – Не поняла Дейри.

– Ну, эти трое, у которых все упало, когда ты про заклинания спрашивать начала.

– Ах, эти… и кому они жалуются? Папе?

– Своему главному, – Котя пожевал губами. – Он скоро сюда придет.

– Его еще тут не хватало… Он мне не понравился. Сухарь. И старый слишком.

– Я его тоже не одобряю, – согласился Котя. – Противный тип. Знаешь что?.. Пойду-ка я отсюда…

– Эй! – Дейри подскочила. – Ты куда?!

– Куда-нибудь. – Котя в два прыжка оказался у подоконника, забрался на него и, подпрыгнув, повис на щеколде. С первого раза ему, однако, окно открыть не удалось, и он шлепнулся обратно на подоконник. – Вдруг он меня заколдует?

– Ой, и правда ведь… – Дейри подскочила к окну, подняла щеколду и едва сдержала створки – холодный ветер толкнул их и бросил ей в лицо снопья снега. Котя тенью вытек наружу; Дейри еще несколько секунд пыталась разглядеть сквозь ветер и снег, куда он направляется, но так и не поняла этого. Котя будто растворился в воздухе. Тогда она закрыла ставни, вернула щеколду на место и задышала на озябшие пальцы.

Спустя несколько минут в дверь настойчиво постучали.

Глава 9

Керстен эс-Финл прибыл в Дераншаль поздним вечером. Мейкар пожал ему руку и коротко обнял, барон Рейер – невысокий, сухой, молчаливый старик – жестом руки пригласил к столу. Клиг, второй сын барона, бывший всего лишь на пару лет старше Керстена, также присутствовал здесь. Горячая мясная похлебка после пятичасовой скачки под снегом и пронизывающим ветром показалась молодому эс-Финлу показалась необычайно аппетитной. Он быстро сьел свою порцию и попросил добавки. Жар от большого камина разогревал извне, в то время как горячая еда согревала внутри. Керстен расслабился и ощутил сладкую леность во всем теле. Не хотелось ни двигаться, ни делать что-либо. Сыновья и рыцари Рейера обсуждали дороги в лесу, размеры отряда, возможные цели атаки и пути отхода; барон молчал – большую часть времени он казался отрешенным, и лишь по внимательному и цепкому взгляду, который он иногда кидал на кого-либо из говоривших, становилось ясно, что он следит за происходящим. Один раз он так посмотрел на Керстена – долго, пристально, не отводя глаз, словно хотел запомнить каждую черточку на лице молодого рыцаря. Керстен сделалось неуютно – откуда-то появилось ощущение, что барон видит не только его лицо, но столь же ясно читает скрытые чувства и мысли. Что он мог увидеть в нем? Скрытые сомнения? Страх перед отцом, который будет взбешен, узнав, что Керстен поступил по собственной воле и вряд ли удовлетворится короткой запиской, оставленной юношей перед уходом? Опасения опозориться перед другими, более опытными рыцарями, проявив слабость или совершив какую-нибудь глупость?.. Керстен постарался выдержать взгляд Рейера и, когда тот наконец потерял к нему интерес, мысленно вздохнул с облегчением. О Дераншальском бароне ходили разные слухи: он заботился о своих людях, а вот к разбойникам, если таковых ему удавалось изловить, проявлял беспощадную жестокость: с некоторых заживо сдирали кожу, других четвертовали, выхаживали, не давая умереть от потери крови, а затем вывозили из замка и оставляли на перекрестке дорог.

В эту ночь Керстен спал менее четырех часов: вместе с Мейкаром, Клигом и еще двумя рыцарями он покинул Дераншаль задолго до наступления утра. Их целью была разведка: хотели взглянуть на захватчиков собственными глазами, оценить возможность нанести неожиданный удар и немедленно скрыться. Холодный ветер морозил лицо и заставлял слезиться глаза; лошади фыркали, выбрасывая облачка пара, и трясли гривами, сбрасывая налипшие на них хлопья снега. Они обогнули Йонвель по восточному краю и двинулись в сторону Ранкедского баронства. С энтикейцами они едва не столкнулись у рощи Шевис, служившей границей между двумя баронствами – это была сотня командора Сайвора Хоки, отправленная Зингаром на север с тем, чтобы занять Йонвель, а затем Дераншаль. Мейкар заметил разъезд и немедленно увел отряд в лес: поначалу молодые рыцари полагали, что это могут быть люди отца Керстена, с которыми они также не имели желания встречаться – но доспехи и одежда проехавших мимо всадников явно не принадлежали уроженцам этих мест. Немногим позже показались основные силы: восемнадцать рыцарей Свинцовой Горы, тридцать семь министериалов, двадцать восемь оруженосцев и около двадцати слуг – последних сосчитать было сложно, поскольку если рыцари, министериалы и оруженосцы передвигались преимущественно верхом (лишь иногда некоторые из них, желая размять ноги, шли рядом с повозками), то слуги – кроме возниц – предпочитали укрываться от холода и снега в повозках. Десять крытых повозок, четыре телеги и сорок запасных лошадей. Текионцы наблюдали за процессией из глубины леса, отведя собственных лошадей еще дальше для того, чтобы враги не смогли услышать случайного ржания.

– У них наверняка есть патруль в аръергарде. Подождем, пока пройдут основные силы, и атакуем патруль? – Предложил Клиг.

Мейкар отрицательно покачал головой.

– Можем не успеть убить их быстро. А шум услышат.

– Что ты предлагаешь?

– Они идут к Йонвелю и остановятся там на какое-то время, но будут разведывать местность. Надеюсь, Зайден успел вывести солдат, как собирался, иначе его люди могут оказаться в пиратских патрулях… – Мейкар с сомнением взглянул на Керстена, следя за его реакцией и оценивая, как тот воспримет это известие. Молодой эс-Финл сжал челюсти: мысль о том, что, возможно, придется скрестить клинки с кем-нибудь из тех, с кем раньше он мог сидеть за одним столом, нисколько его не прельщала. Оставалось только надеяться, что этого не случится – первая группа всадников покинула Йонвель еще до его отъезда, вторую отец собирался отправить в Тонсу тем же вечером.

– Да. Он увел из замка почти всех.

– Очень хорошо, – кивнул Мейкар. – Значит, в разъездах будет только ублюдочное зверье с островов… Тогда и начнем их выслеживать. Знаешь тут где-нибудь поблизости место, где можно укрыться? Заброшенный хутор? Старую башню?.. Пещеру наконец…?

– Охотничий домик подойдет? – Подумав, ответил Керстен. – Он в самой чаще, в трех лигах к северу отсюда.

– Вполне. Показывай, где он. Потом вернемся в Дераншаль, возьмем десяток наших и начнем охоту.

* * *

Граф Ансед не внял голосу разума и не согласился на почетную сдачу – и поэтому ворота Вайдена сотням Ойлена Покфо и Чейда Элфарида открывали Крылатые Тени под командованием Алина Алкупа. В замке еще шел бой, когда первые отряды энтикейцев заняли двор и барбакан, но к тому моменту, когда Зингар, Ойлен и Чейд в сопровождении двух десятков рыцарей Горы вошли в донжон – все уже было кончено: солдаты Анседа были либо перебиты, либо обезоружены и пленены; граф, его старший сын и дочь – умервщлены; жена, младшая дочь и сын, а также брат Анседа Товас – взяты в плен. Алин доложил кардиналу о выполнении миссии; несколько Теней были ранены, но никто не убит. Зингар выразил благодарность командору Теней и поинтересовался, как именно был осуществлен захват замка.

– Под покровом темноты поднялись на стены, – ответил Филин. – Вырезали стражу, взяли башни и ворота. В замке так и не проснулись. Заблокировали казарму, забросили кошки в окна донжона. Всех, кто чего-то стоил в области магии – убили сразу; оставили только младшего, Найвера, как вы просили, и его дядю. Ни тот ни другой не являются магами. Младшая дочь Анседа обладает сильным Даром, но ей всего девять лет. Прикончить ее?

– Пока не надо, – отрицательно покачал головой Зингар. – Какие еще новости?

– Донесения от разведчиков: перемещения множества вооруженных отрядов. Бароны уводят своих солдат на запад. Мы выловили нескольких и узнали пункт сбора: Тонсу.

Ойлен и Чейд заговорили разом, ругая лицемерных землевладельцев, которые открывали перед ними ворота своих крепостей, клялись в верности Энкледу или по крайней мере в нейтралитете – и в то же время стягивали силы Текиона в кулак, готовясь нанести удар.

– Может быть, это не так уж и плохо, – задумчиво проговорил Зингар. – Раздавим их одним махом.

– Прикажите выдвигаться к Тонсу? – Спросил Чейд.

– Позже. – Кардинал вновь посмотрел на Алина. – Помните, я просил вас отправить нескольких разведчиков к Далгору?

– Конечно. Они сейчас там.

– Каковы последние донесения?

– Эс-Лифеоны укрепились, ждут Гейса, Фелроба и Ченара, – Алин назвал имена трех командоров, ранее отправленных Зингаром во владения рода эс-Йен. – На земле эс-Йенов, в Катехарии, война – они оказали ожесточенное сопротивление вашим рыцарям.

Зингар нахмурился.

– Я отправил двух лучших чародеев. Стены не должны были стать для них преградой.

– Ченар тяжело ранен, а Фелроб не поспевает везде. Впрочем, насколько можно судить, ваши командоры справляются с той задачей, что вы им поставили. Хотя и не так быстро, как вы рассчитывали.

Зингар задумчиво кивнул и спросил:

– А что на севере? Колфьер и Фадун?

– Секира и Улыбка устроили в Фадуне резню. Лягушонок и Полбороды осадили Колфьер и грабят его окресности.

– А что Тейф?

– Пока никаких известий. – Покачал головой Алин.

– Ну что ж, хорошо… – Зингар замолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. Затем он произнес:

– Я отправлюсь к Далгору вместе с сотней Чейда. Алин, вы с нами. Ойлен Покфо, вы остаетесь в Вайдене. Сотня Хадеса отправлена в Йонвель и Дераншаль – пусть там и остаются. Сотня Риума – в резерве, пусть и далее размещается в Ранкеде, как и сейчас. Фалдорик пойдет в Тейф, пусть его головорезы берут Колфьер и подтягиваются туда же. После того, как разберемся с Далгором, я вернусь с Чейдом и с кем-нибудь из той троицы… Да, так и сделаем: один останется в Катехарии, второй в Далгоре – я позже решу, кого взять, а кого оставить. И далее посмотрим, как будет развиваться ситуация. Если все будет благополучно, и Фалдорик сумеет взять или хотя бы надежно блокировать Тейф – вы, Ойлен, выводите войска из Вайдена и движитесь к Тонсу, а ваше место здесь занимает Риум. Мы соединяемся с вами и громим Тонсу. В случае, если у Фалдорика возникают трудности – вы отправляетесь к нему на подмогу и забираете часть людей Хадеса. Надеюсь, все понятно? Есть вопросы?

– Есть, – сказал Трясогузка. – Как быть с пленными?

– Сейчас решим.

Зингар занял кабинет графа и приказал доставить для беседы сначала двадцатилетнего Найвера, а затем – его дядю, Товаса. Беседа с последним продлилась в два раза дольше, чем с первым; по ее окончании Зингар распорядился убить Найвера и его мать.

– Брат Анседа согласился принять нашу сторону, – объяснил он свое решение Ойлену. – С условием, что мы избавим его от тех, у кого формально больше прав на наследство, чем у него.

– А что с младшей дочкой?

– На ваше усмотрение. Прав у Кинли меньше, чем у дяди, поэтому прямой угрозы для Товаса она не несет. Однако, если с Товасом и его сыном что-нибудь случится, наследницей рода станет она. Понимаете? Если наш новый граф будет плохо себя вести – убейте его и объявите Кинли графиней. Но это – вариант на самый крайний случай. Если Товас, напротив, проявит себя с хорошей стороны – можете убить ее.

Трясогузка наклонил голову, боясь, что глаза выдадут чувства, которые бушевали в нем.

– Слушаюсь, сир.

* * *

Зингар Барвет, Алкуп и Чейд отбыли на юг, а Ойлен Покфо остался управлять замком Вайден. Товас оказался покладист и сговорчив – он, похоже, хорошо понимал, насколько неустойчивым является его положение. Часть вассалов Анседа присягнула его брату, другие воспротивились – заперлись в своих замках или ушли к Тонсу. Ойлену нужно было решать множество мелких организационных проблем, но это была рутина, с которой он успешно справлялся. Но кроме рутины было кое-что другое, что занимало его мысли.

У него были желания, в которых прежде он боялся признаться даже самому себе – но этот поход многое изменил. Вскоре после взятия Браша ему приснился тяжелый мучительный сон – утром он ощутил надломленность и опустошенность, которые, впрочем, вскоре сменились иными чувствами. Из его души как будто что-то изъяли и эта пустота, как гноем, стала заполняться злобой. Позже он понял, что перемены были как-то связаны Барветом – его подчиненность кардиналу стала обоснована не только субординацией, но и чем-то еще, у них появилась какая-то необычная форма душевной близости, и Барвет в этой связке занимал безусловно доминирующее положение. Ойлен подозревал, что подобную связь Барвет установил и с другими – хотя и не мог сказать точно, все ли командоры связаны с ним также, как он сам. Но дело было не только в Барвете. Кардинал стал лишь частью объединяющей их силы, важным ее узлом, но никак не источником; Ойлен не сразу понял, что происходит, некоторые вещи он стал осознавать лишь в самые последние дни. Его душа менялась, и он не знал, как относиться к этим изменениям. Барвет что-то сделал с ним, но он даже не мог сформулировать толком, что именно. Иногда ему казалось, что он заразился какой-то болезнью; иногда – что лишился части души; а иногда – что в нем поселился червь, который проник во все его жилы, во все чувства и мысли, и уже не Ойлен думает многие из этих мыслей, а червь. Почему-то он не испытывал страха, как будто бы способность бояться из него полностью изъяли; куда больше его беспокоило непонимание того, что происходит. Чем была эта тьма и в какой мере сам Зингар понимал ее суть?.. Но, чем бы она не была, она помогала Ойлену лучше понять себя – этого нельзя было отрицать. Он был не рад этому пониманию и, может быть даже, предпочел бы и дальше оставаться в невежестве – но выбора ему не дали. Шаткость морали, чести, норм одобряемого обществом поведения вырисовывалась перед ним с каждым днем все отчетливее: это были призраки, которые имели видимость существования лишь до тех пор, пока в них верили, но стоило этой вере пропасть – как они бесследно растворялись во тьме. Его немыслимые, противозаконные, чудовищные мечты, давно задавленные аскезой, восставали из небытия и возвращались к нему – исполненные силой, требовательные и манящие. С каждым днем он видел все меньше причин сдерживаться и не позволять себе того, что часть его души хотела всегда. Другая часть души кричала от боли от этих мыслей и желаний, от ужаса перед тем, кем он стал – и продолжал становиться. Что-то нашептывало ему, что боль прекратится, когда он обретет целостность – и если целостность благородного рыцаря-чародея, познавшего пути природных стихий, сделалась недоступной, то следовало обрести иную целостность, найдя ее во тьме.

И вот, наступил день, когда он не выдержал. Он привел восьмилетнего сына одной из служанок в свои аппартаменты и запер их изнутри; привязал мальчика к кровати и разрезал на нем одежду. Ойлен гладил его хрупкое юное тело, целовал соски и крошечный пенис и чувствовал, как дикое желание буквально разрывает его на части. Мальчик был таким испуганным, таким хрупким, чистым и невинным, таким беззащитным – что не было во всем мире большего удовольствия, чем растоптать его невинность, осквернить его чистоту, сломать его незрелую, еще не начавшуюся толком жизнь. Член Ойлена стоял колом, но войти в зад мальчика он долго не мог – слишком тот был узок. Тогда Ойлен вытащил нож и воткнул его туда, куда не мог проникнуть член. Мальчик истошно закричал – Ойлен не обратил на его вопли внимания также, как прежде не обращал внимания на слезы и мольбы. Ойлен покачал нож в ране, вытащил его и вновь попытался войти – на этот раз у него получилось. Крови было много, она была повсюду – на простынях, на полу, на члене и бедрах… Кровь и запах дерьма. Ойлен насиловал мальчика всю ночь, не заметив даже, в каком именно часу тот перестал кричать, а в каком – совершенно уже затих и перестал дышать. Он ясно осознал, что он мертв лишь под утро, когда тело совсем остыло. Ойлен стал втыкать в тело мальчика нож, но реакции не было, и кровь из ран почти не текла. Тогда командор Горы сел в кресло и стал разбираться с бумагами. Нужно было определить, надолго ли хватит припасов и посмотреть, сколько теплого белья имеется на складах Вайдена. В конце концов, зима уже началась и для того, чтобы пережить ее, необходимо все тщательно спланировать и распределить. Служанка, которая каждое утро приходила для того, чтобы прибраться в спальне, при виде трупа ребенка на кровати истошно закричала и выбежала вон. Позже пришли рыцари, они задавали несущественные вопросы и почему-то настаивали, чтобы Ойлен оделся и смыл с себя кровь. Кто-то убрал труп и поменял простыни, одного из оруженосцев приставили чистить пол. Ойлен старался не обращать внимания на эту суету. Сколько у них лошадей? Сколько теплых плащей и сапог? Достаточно ли заготовлено дров? Вот о чем следовало думать.

* * *

Хадес занял Йонвель, после чего двинулся на север. Барон Рейер, скрипя зубами, открыл перед ним ворота Дераншаля. Хадеса увиденное не впечатлило: две деревянные башни, четыре невысокие стены и длинный П-образный дом между ними – вот и весь «замок». Однако, на текущий момент это была самая крайняя северо-западная точка на контролируемой ими территории Текиона, наиболее близкая к Тейфу и Колфьеру, и потому имевшая важное стратегическое значение. Если союзники Ордена, морские разбойники, успешно возьмут Колфьер, и двинутся дале на юго-запад, то Дераншаль станет местом объединения сил, которые затем выступят против хорошо укрепленного и сильного Тейфа. С другой же стороны, если со стороны Тейфа последует превентивный удар, то именно Дераншаль станет первым замком на пути графа Кладгера. Оставив в Дераншале тридцать человек, основная задача которых состояла в разведке и сборе информации, Хадес вернулся в Йонвель. Барон Зайрен принял его любезно, почти дружелюбно; старый эс-Кван же, напротив, едва сдерживал злобу – но у командора крепло чувство, что он намучается еще с обоими, при том неизвестно, с кем больше. Зайрен себе на уме – расчетливый и прагматичный, он мог стать наиболее неприятным врагом, и поэтому стоило держать его поближе. Рейер, напротив, мог выкинуть что-нибудь совершенно неразумное, например попытаться вырезать оставленный в его замке гарнизон. Он и его ближние, несомненно, будут умервщлены если барон осмелится предпринять нечто подобное – но Хадес раздражала мысль о том, что сама попытка может стоить ему нескольких людей. Проще было бы перебить всех этих ненадежных барончиков и поставить повсюду своих рыцарей – но, решив таким образом одну проблему, Ордена создали бы себе другую, имевшую бы неприятные последствия в стратегическом плане: узнав о резне, подчинившиеся Ордену бароны могут с перепугу устроить мятеж, а еще не подчинившиеся – перестанут открывать перед Орденом ворота, и взятие каждого населенного пункта, имеющего хоть какое-то подобие укреплений, будет сопровождаться отчаянным сопротивлением. Поэтому Хадес не тронул ни Зайрена, ни Рейера, но лишь постарался устроить все так, чтобы каждый их шаг был у него на виду. Пусть только дадут ему повод – и он без колебаний вырвет лишние звенья из позвонков обоих.[2]2
  Речь идет о «разъятой цепи» – казни, распространенной на Сальгердских островах, в ходе которой из спины жертвы вырывали один или два позвонка, после чего оставляли умирать от потери крови. В некоторых случаях рану закрывали, продлевая таким образом агонию. Особенно тонкой пыткой считалось вернуть человека с изъятыми позвонками его семье: если жертва выживала, то всю оставшуюся жизнь проводила без движения, в параличе, наблюдая, как жизнь проходит мимо. Для семьи такой человек становился становился нахлебником, что, в тяжелый условиях севера, было постыдной и горькой участью.


[Закрыть]

Хадес не имел ни фамилии, ни второго имени – белоглазый и беловолосый уроженец Сальгердских островов, он мог бы получить имя только на корабле, если бы оказался принят в дружину одного из тех ярлов, что каждую весну плыли на юг – чтобы пограбить или поторговать на Гоураше, Эн-Тике, на Вайшерских островах, или даже на материке, в Ильсильваре. Второе имя новичку подбирала команда: любая особенность новичка, любой поступок, любая случившаяся с ним ситуация могла послужить основой для прозвища, которое сохранялось с пиратом всю жизнь: это прозвище было более важным и значимым, чем имя, полученное при рождении. Закреплял за новичком прозвище сам ярл, и хотя это не сопровождалось ни пышными церемониями, ни торжественными речами, для нового члена команды значимость данного события была ничуть не ниже, чем посвящение в рыцари где-нибудь на юге. Именование значило, что новичок принят и стал одним из своих, что с этого момента он мужчина, а не юнец… Хадес второго имени так и не получил. Дом ярла Квинура Собачьей Головы, в котором рос Хадес (он был сыном одного из людей ярла, а может быть и самого Квинура – точно этого не знал никто, даже его мать) был разграблен другим ярлом, в следствии конфликта, о котором Хадес не имел ни малейшего понятия. Как водится, мужчин перебили, имущество расхитили, а наиболее красивых женщин и детей забрали, чтобы продать в рабство. Первым хозяином Хадеса – тогда ему не исполнилось еще и восьми лет – стал торговец с Вайшерских островов, вторым – владелец склада в Терано, а третьим – рыцарь Свинцовой Горы Джайрен Келфарид, которому владелец склада проиграл мальчишку в кости. При Джайрене Хадес сначала был слугой, затем оруженосцем; колдовской Дар, пусть и не выдающийся, в сочетании с природной ловкостью и талантом к холодному оружию, помогли ему получить рыцарское звание; спустя еще двадцать лет он стал командором. Легкий и быстрый, он казался более подходящим Лилии или Крылатым Теням, чем к своему собственному Ордену.