Электронная библиотека » Андрей Степанов » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Сказки не про людей"


  • Текст добавлен: 27 декабря 2017, 21:01


Автор книги: Андрей Степанов


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
* * *

Время погодя при новом императоре стали дознавать обстоятельства: не было ли умысла? Арестовали сгоряча Филюшу, но потом опомнились – с птицы-то какой спрос? Принялись тогда дознаваться, кто подучил. Все отговаривались, что и слов-то таких не знают, а Лев Александрыч всю вину валил на Лебедяева, как на мертвого. Государь Павел Петрович, он отходчивый был. Поначалу велел всех в кандалы и пешком в Сибирь, а попугая в чучелу обратить. Но после приостыл и оказал милосердие. Велено было попугайник распустить, птиц-директора прогнать взашеи, а обидное пернатое отдать назад отставному теперь обер-шталмейстеру, запереть в темном чулане и кормить там конопляным семенем, доколе своей смертью не умрет.

Филюшу вместе с клеткой отнесли в потайную кладовую в нарышкинском доме – и задули свечу.

* * *

Холодной зимой 1917 года в кладовку внесли зажженную свечу. Филюша открыл один глаз и увидел лысого дядьку в кожанке.

– Ты кто? – спросил незнакомец простонародным голосом.

Филюша открыл второй глаз, распрямился так, что хрустнули старые косточки, и ответствовал – хрипло, но гордо:

– Др-руг человечества!

Мужчина удивился:

– Ёптеть! Попугай говорящий!

От русского соленого словца Филюша нахохлился и гаркнул:

– Жар-р птица! Жар-р птица! Р-разумная!

И добавил скороговоркой – непонятное, но обидное:

– Шайзе тойфель пер-ркеле нохмаль! Шанглот намудах, говядина!

Кожаный дядька сперва раскрыл рот от изумления, а потом вдруг расплылся в беззубой улыбке. Из нетопленных глубин разоренного дворца донесся еще один голос, погуще:

– Микола, ты чего там вошкаешься? Нашел кого?

– Тут, товарищ Рыбов, попугай говорящий с синей мордой. Ругается не по-нашему, буржуйская тварь. Я, говорит, жар-птица.

В дверном проеме возник еще один лысый субъект – точно такой же, как первый, только в два раза шире и с моржовыми усами.

– В бога мать! – ахнул он. – Клетка-то – целый клад! С каменьями! И попугай как из сказки… А может, мы и правда жар-птицу накрыли, а, Кубышкин?

Первый, однако, усомнился:

– Для жар-птицы маловата будет, товарищ Рыбов.

– Может, птенец? – почесал лысину комиссар.

– Да, видно, молодой еще…

Помолчали, любуясь сверканием камней и огненных перьев.

– А что, товарищ Рыбов, – спросил младший, – правда, что от жар-птицы, от ней прикуривать можно?

– Предрассудок. Хотя давай, попробуй.

Кубышкин поставил свечу поближе к клетке, достал цигарку и ткнул ею Филюшу в хвост. Филюша сперва оторопел от такой наглости, а потом извернулся и клюнул чекиста в палец.

– А-а, гадло! – взревел тот, отдергивая руку.

– Что, не горит? – поинтересовался комиссар.

– Чего? А… Нет, не горит, товарищ Рыбов, – отвечал раненый, засовывая палец в рот. – Не волшебная птица, это точно.

– А я тебе сколько раз говорил: чудеса попы придумали, чтоб народу глаза запорошить.

– Так оно и есть, товарищ Рыбов.

– А коли не волшебная, то спрашивается: на кой хрен она нам сдалася? – поразмыслил вслух начальник.

– Вот и я так же думаю. Что с ним, разговоры разговаривать?

– Пролетариату нынче болтать некогда, тут ты прав, товарищ Кубышкин. Но пользу буржуйское имущество приносить должно, это ты тоже учти.

– Да какая с него польза? Шею ему свернуть, вот и будет польза. У, гад! Чем я теперь на курок нажимать буду?

Комиссар ничего не ответил. Он стоял глубоко задумавшись, а глядел при этом на Филюшин огненный хвост.

– На перья его пустим! – решил он наконец. – В коммуне недостача писчего матерьялу, пущай послужит трудовому народу.

– Точно! – согласился Кубышкин. – Будет знать, как клюв распускать. А с клеткой-то чего? Клетка-то важная. Ишь, как блестит…

– Клетку вместе с гадом реквизируем. Пиши протокол, я тебе диктовать буду.

– Так у меня ж палец… И грамоте я не очень, товарищ Рыбов. Уж лучше вы сами…

– Ну, ладно!

* * *
«Председателю ВЧК тов. Дзержинскому.

Сего 8 декабря я, уполномоченный Рыбов Н. Г., производя остаточную реквизицию в особняке бывших Нарышкиных, открыл особую в стене кладовую, где обнаружена мною спрятанная буржуазией клетка золотая с выгибонами одна, а в ней драгоценных камней на глаз штук восемьдесят, посередине которых сидела ненормальная птица с синей мордой и красным хвостом, по виду попугай или вроде птенца жар-птицы. На вопрос кто таков отвечал, что друг человечества, а потом еще по матери нас послал не по-русски. Явный враг, кидался на тов. Кубышкина при исполнении, но может, правда, чудо какое, вы, тов. Дзержинский, его допросите, вам оно виднее, а ежели не чудо, думаю надо его на перья пустить…»

Товарищ Дзержинский оторвал усталые глаза от протокола и посмотрел на сидящую перед ним на палисандровой жердочке арестованную жар-птицу.

– Ну, и кто же вы на самом деле, друг человечества? – спросил он саркастически.

Филюша выпятил кавалергардскую грудь и, подняв крыло, с большим чувством осенил себя крестным знамением. А потом отвечал голосом звонким и раскатистым:

– Аз есмь небесного града горожанин, а ты бич божий и адова кобылка!

Тусклый взгляд председателя ВЧК оживился зеленым огоньком.

– Так-с. Знакомые песенки. Значит, прав Гаврила Рыбов: враг вы явный и чувств своих не скрываете. А кто ж вас так хорошо говорить научил?

– Славься сим Екатерина!

– Это какая же Екатерина? Фамилия, адрес.

– Великая, пся крев дупа!

От польских слов товарищ Дзержинский приоткрыл было рот, но усилием железной воли тут же и защелкнул. Подумав немного, выложил на стол револьвер. Спросил тихо:

– Стало быть, вы птица бессмертная?

– Все мы смертны, – ответил Филюша серьезно, не отводя взгляда.

– Но все-таки – волшебная или нет? Жар у вас из хвоста пышет? Признавайтесь. Вы должны разоружиться перед победившим пролетариатом.

Филюша посмотрел на оружие, почесался и ответил:

– Пышет. Держи перо. Р-разоружаюсь!

Всесильный чекист взял в левую руку револьвер, а правой приоткрыл дверцу и осторожно, чтобы не обжечься, полез внутрь клетки. Филюша повернулся к дрожащей руке огненным хвостом. Задержал дыхание, прощаясь мысленно с матушкой.

И нагадил полную жменю.

С выражением гадливости на тонком лице товарищ Дзержинский захлопнул клетку, вытер руку о френч и поднял оружие. Филюша выпрямился, как оловянный солдатик, и бесстрашно посмотрел в глаза своей смерти.

Смотрели друг на друга, не моргая. Потом у железного председателя вдруг дернулась бородка, задрожали бескровные ноздри, и он отступил на шаг назад. Отбросил револьвер, прошелся несколько раз по кабинету, как по камере, поворачиваясь у самой стены, а потом решительно шагнул к клетке. Выволок Филюшу наружу, одним махом выдернул из хвоста перо, макнул в чернила и застрочил поверх рыбовского протокола:

«Повесить рядом со мной до особого распоряжения.

Дзержинский»

* * *

Повесили Филюшу в плетеной клетке на окне в последнем этаже дома на Гороховой. Посмотришь налево – виден тифозный закат над Невой, посмотришь направо – виден багровый дворец, где провел он счастливую юность. Утром и вечером давали подмокшего хлеба, а на ночь закрывали пыльным шлемом, чтоб не орал. Орать же было от чего: сны старому попугаю снились тяжелые.

Очнувшись посреди ночи от кошмаров, он сразу попадал в кромешную тьму, окруженную целым морем звуков. Дребезжали телефоны, матерились матросы, гудел во дворе мотор, глуша выстрелы. А из соседней комнаты неслись чьи-то нутряные вопли и чеканные вопросы председателя:

– Я тебе дам «штук восемьдесят»! Кто рубины в клетке ковырял? Говори!

Филюша закрывал голову крыльями, но это не помогало. Впервые за двести лет ему совсем не хотелось жить.

Читал про себя вирши:

 
Живи и жить давай др-ругим,
Но только не на счет др-ругого…
 

Но от стихов делалось еще хуже.

Только под самое утро все стихало. Арестованных убирали вниз, в тюрьму, комиссары были еще на обысках, а прочие сотрудники падали с глухим стуком на пол и засыпали часа на два. Замолкали телефоны и захлебывался, наконец, проклятый мотор.

В один из таких звенящих тишиной предутренних часов с Филюшиной клетки вдруг сдернули шлем. Попугай вздрогнул и развернулся на жердочке. Прямо перед ним белело в неверном заоконном свете и без того бледное лицо председателя. Странно, но Филюше показалось, что бич божий улыбается.

– Хотел посмотреть, не приснились ли вы мне, – сказал чекист как бы про себя. – Хотя какой тут сон, когда я теперь все расстрельные указы только вашим пером и подписываю…

Он замолчал, и опять нахлынула тишина – мертвая, звенящая, зловещая. Филюша молчал и готовился к самому худшему. Но страшный человек вдруг спросил совсем неожиданное:

– Скажите, а вы сколько отсидели?

– Сто двадцать один год, – твердо ответил Филюша, глядя прямо в глаза упырю.

И вдруг он заметил, что в этих пустых глазах затеплился огонек. Только не зеленый, как на допросе, а скорее аметистовый, как когда-то у матушки.

– В одиночке?

– В одиночке.

Дзержинский потер бледный лоб и вдруг заговорил глухо и быстро:

– А я всего одиннадцать лет. Из них в одиночке два. В Варшаве, в цитадели. Там из окна почти ничего не было видно, только неба немножко. Я от этого неба чуть опять в бога не уверовал…

– А я и без неба увер-ровал, – твердо сказал Филюша.

Председатель помолчал, а потом продолжил отрывисто:

– Каждый день товарищей на казнь уводили… А теперь я сам приговоры подписываю… Красным пером… А как же иначе? Иначе нельзя. Гидра-то наглеет с каждым днем. Кто защитит счастье будущей России? Кто?

Филюша ничего не ответил.

Тишина вернулась.

– А тебя как зовут? – вдруг совсем просто спросил Дзержинский.

– Фелицитат.

– Фелицитат. Счастливый… Я тоже счастливый. Феликс.

Он криво улыбнулся, а потом вдруг потянулся к клетке.

* * *

В этот утренний час редкие прохожие, обходившие стороной страшное здание бывшего градоначальства, стали жертвами массовой галлюцинации. Они видели, как на последнем этаже со стуком распахнулось окно, и в небо взмыла радужная жар-птица. Крутясь, как огненный шар, она неслась навстречу зимнему солнцу и орала истошным голосом:

– Либер-рте!

Внутренний мир

Мишелю Серру, с сочувствием


Микроб Гриша заболел Весь день у него ломило жгутики, и нуклеотид колотился как бешеный.

Всю свою небольшую жизнь – три дня – Гриша прожил на яблоке, большом зеленом яблоке сорта антоновка. Это немытое яблоко лежало в стеклянной вазе на столе уже пять дней, и за это время на нем собралась большая и дружная компания. Микроскопические растения, животные, грибы, водоросли, бактерии – все жили мирно и весело, никто никого не ел, на всех хватало зеленого яблока. Даже тупые вирусы и злые паразиты, иногда попадавшиеся среди обычных микробов, держались скромно и не нарушали идиллию. Гриша выделялся среди своих родных и друзей пытливым умом и приветливым нравом. Встречая нового микроба, он обязательно спрашивал, как его зовут, какого он штамма и давно ли поселился на Зеленой планете (так микробы называли свое яблоко). У него было много друзей. Они вместе совершали восхождения на вершину яблока, где находились Большой Кратер и Кривое Дерево, купались там в капле воды, называвшейся Озером, и играли в игру «Нас не догонят», очень популярную среди российских микробов.

Но еще ближе, чем с микробами, Гриша сошелся с червяком Пал Иванычем, который жил внутри яблока. Пал Иваныч был единственный червяк на всей планете, уже немолодой и одинокий. У него было все, что нужно в старости – большой дом и вдоволь пищи, но он скучал, и потому был не прочь поболтать, хотя бы и с микробами. Гриша часто подолгу сиживал на краю дырки, ведущей во владения Пал Иваныча, и слушал рассказы старого червяка о его яркой жизни.

День, когда Гриша заболел, был ясный, солнечные лучи весело резвились в стеклянной вазе, и все Гришины друзья-микробы отправились купаться на Озеро. Гриша пошел было вместе с ними, но по дороге вдруг почувствовал, что дальше идти не может. Не желая волновать товарищей, он потихоньку отполз в сторону и присел отдохнуть неподалеку от пещеры Пал Иваныча.

День был так хорош, что Пал Иваныч тоже вылез до половины из своей норы и с усмешкой наблюдал за играми юных микробов.

– Ну шо, Гриня, чего нос повесил?

Пал Иваныч был родом из Ростовской области, откуда, собственно, и привезли зеленое яблоко, и букву Г он произносил по-южному, почти как Х.

– Заболел я, дядя Паша, – ответил микроб упавшим голосом.

– А шо такое?

– Общий упадок сил. Вялость, апатия, жгутики подгибаются. Наверно, заразился чем-то…

– Да чем тебе заразиться, ты же сам зараза?

– Я не зараза, дядя Паша. Я микроб чистый, почти стерильный, принадлежу к условно-патогенной флоре.

Гриша был потомственный петербуржец. Его предки были случайно выведены в Петербургском Институте Гриппа, и потому выражался он очень культурно, иногда даже по-научному. Он вовсе не считал себя одноклеточным.

– Ишь ты, к флоре. Козявка пузатая. И шо это за флора такая условная?

– Это значит, что пока я один – я не вредный. А вот если меня обидеть, то я начну лавинообразно делиться, и тогда держись все живое!

– Вона как. Хорошо вам, микробам – сами собой делитесь. И баба вам не нужна…

И Пал Иваныч вздохнул.

– Заболел, говоришь? Ну ничего, Григорий, ты не журись, сегодня нас всех вылечат.

– Как вылечат?

– Большой день сегодня, Гришенька. Сегодня нас есть будут.

– Как есть?

– Да так, есть. Яблоко вон уже пятый день в блюде лежит. Какая ж хозяйка такое потерпит? Да будь я тут не один – от яблока бы одно название осталось. Сегодня и съедят. Но ты не боись. Вам, микробам, в организме еще лучше, самый ништяк. Все болезни как рукой снимет. Организм – он специально для вас выдуман, чтоб вы его принимали заместо лекарства.

– А вы? А как же вы-то, дядя Паша? Вам разве можно туда?

– Да можно, можно… Только не люблю я в организме жить. Я червяк вольный! Но ты за меня не переживай, мне не впервой. Я там долго не задержусь. Мне главное – через зубы пройти. А потом я ход знаю.

– Да какой же там ход?

– Э, брат, все тебе скажи. Есть там одна заветная дверка. Оно, конечно, к ней еще пробиться надо, но ради свободы чего не сделаешь.

– А почему вы сейчас не сбежите, пока яблоко еще не съели?

– А чего мне бежать? Не надо мне бежать. Побегал я за свою жизнь, брат Гриня, и понял одну штуку: от судьбы не уйдешь. А жизнь – она такая. Ежели бояться не будешь, то повиляет-повиляет и сама на волю выведет. Раньше или позднее. Да и потом, понимаешь, скучно же в яблоке всю дорогу сидеть, на всем готовеньком. Зачахнешь тут, захвораешь…

– Это точно. Жизнь скучна, когда боренья нет… А вы, значит, уже были в организме?

– Да считай раз пять.

– И как там? Не страшно?

– Ну, мое дело насекомое, всякое случиться может. А тебе-то чего бояться? Ты микроб, тебя на зуб не возьмешь. Зубная паста там, конечно, случается анти… антибакти… ну, в общем, против вашего брата. Но это редко. А боле ничего.

– Есть еще фагоциты.

– А это кто?

– Убийцы микробов. Звери настоящие.

– Ну, авось не встретишь. А попадешь в организм – считай, что квартиру в новом доме получил, да не квартиру, а целый дворец. Выбирай любое помещение для жительства. Хочешь – в печенках поселяйся, хочешь – в почке, а хочешь свободы…

* * *

Он не договорил. Зеленая планета вдруг раскололась почти пополам. Гриша успел увидеть, как разверзлась, втягивая в себя пол-яблока и его самого, багровая бездна. Огромные белые клинки начали со страшным лязгом крушить яблочную мякоть на мелкие части. Гибкая поверхность, широкая, как спина кита, поднялась откуда-то снизу и стала давить из яблока сок. Сок смешивался с тягучей и сладкой жижей и заливал все вокруг.

Гриша уцепился дрожащими жгутиками за выступ в потолке и с ужасом смотрел, как его планета медленно превращается в белую текучую массу. Вдруг что-то дрогнуло внутри организма, и часть размельченной массы двинулась вглубь. Потом масса остановилась, и клинки продолжили свою жуткую работу.

Ему казалось, что все уже кончено, что он умер, и страшный мир только снится ему. Он зажмурился, съежился, и в этот момент вдруг услышал совсем рядом родной голос:

– Григорий, ты жив?

– Жив, жив, Пал Иваныч! Я здесь!

– Ну, слава богу! Ты за меня держись. Главную погибель проскочили. Сейчас опять ворота откроют, потечем вниз.

– Погодите, дядя Паша. Отдышаться мне надо.

Гриша чувствовал такую слабость, что еле держался за Пал Иваныча.

– Ну шо с тобой делать? Ну давай хоть поглубже за бугор спрячемся.

Они забрались поглубже и притаились.

Внизу был вход в красивую полукруглую пещеру. Мощные розовые арки уходили вниз, в темноту. Перед воротами, как назвал вход в пещеру Пал Иваныч, теснились, словно льдины на реке, недожеванные куски яблока.

– Красиво, да?

– Красиво, Пал Иваныч. Только плохо мне. И страшно.

– А ты не боись и дыши глубже. Сейчас твой упадок проходить начнет.

И действительно, с каждым мгновением Гришина слабость куда-то исчезала. Казалось, сам воздух внутри организма был целебен для здоровья микроба. Очень скоро он почувствовал, что почти готов к походу.

– Ну шо, Гришенька, остаешься в организме? – спросил Пал Иваныч. – Вишь, тут тебе самая атмосфера.

– Нет, дядя Паша, – твердо ответил микроб. – Я с вами пойду. Хочу на волю, к новому яблоку.

Пал Иваныч поглядел на него, и в его взгляде Гриша почувствовал уважение.

– Ну, раз так, то двинулись – вперед и ниже. Но смотри, потом не ныть. Путь нам предстоит нелегкий.

– Я выдержу, Пал Иваныч!

* * *

Медленно и осторожно они начали спускаться в пещеру. Теперь, когда последние куски яблока провалились вниз, ворота оказались полуоткрыты, и в них медленно втекала сладкая влага. Друзья погрузились в нее и поплыли.

– А что там, наверху? – спросил Гриша, глядя на медленно проплывающую над ним арку.

– Твердое небо. А за ним носоглотка.

– А еще выше что?

– Там, Гриня, дорога к храму. Мозги там. Но мы с тобой к храму не пойдем. Нам свобода нужна, а не храм. И потому путь наш в другое место лежит. Так что давай шевели отростками, а то скоро нижнюю дверь закроют.

И тут перед ними открылся огромный зал. Где-то впереди смутно белели куски яблока. Белые пятна теснились у небольшого проема и быстро, одно за другим, исчезали в темноте. Завидев цель, Пал Иваныч сразу прибавил ходу. Гриша устремился следом, но слабость все еще давала себя знать, и он все время отставал. Они не успели совсем чуть-чуть. Последний кусок яблока протиснулся внутрь, и дверь захлопнулась прямо у них перед носом.

В ту же секунду в полу распахнулась дыра, и туда со зловещим свистом стал уходить воздух. Пал Иваныч вжался в стену возле двери, а Гриша забился в пространство между стеной и червяком и всеми жгутиками вцепился ему в хвост.

Ветер становился все сильнее, это был уже настоящий ураган – и вдруг все разом стихло, так же внезапно, как началось. Наступило небольшое затишье, а затем воздушный поток поменял направление. Теперь он рвался наружу и уходил в верхние ворота. Потом все повторилось. Ветер дул попеременно в разные стороны, то достигая ураганной силы, то затихая, а Гриша ежился от холода, дрожал от страха и жался к своему другу. Старый червяк сохранял полное спокойствие и только ворчал:

– Обожрался, скотина, теперь отдышаться не может. Даже яблоко кусить лень. А мы тут жди на ветру. Ну, ничего, Гриня, ты терпи, делать нечего. Такой в этом месте закон природы: кто не успел – сиди в глотке, пока новая порция яблока не приедет. Вот тогда он живо двери откроет.

– Дядя Паша, а что там будет, за дверью?

– Тоннель. Как только пролезем туда, ветер сразу и кончится. Ты не вешай нос.

– Да нет у меня никакого носа, – сказал Гриша, приободрившись. – А что за тоннель-то? Длинный?

– Это смотря с чем сравнивать, – важно ответил Пал Иваныч. – Вот ежели, скажем, со слоном, то тьфу, плевое дело.

– Так вы и в слоне были? – изумился микроб. – Расскажите, дядя Паша! Пожалуйста!

– Да шо тебе рассказать?

– Ну, какая у него анатомия, у слона?

– Какая-какая… Слоновья. От самого хобота и до воли кишка идет. Кило́метров десять. Ползешь, ползешь, пока не проклянешь все на свете. Хоть жить там оставайся. Многие и оставались, пути не выдерживали…

– А как же вы туда попали?

– Да по глупости, молодой тогда был. В Ростове дело было, в зоопарке. Я тогда в груше решил поселиться. Польстился, понимаешь, на грушу. Сладкая, сочная, восемь пятьдесят кило на старые деньги. Кто ж знал, что такую грушу слону скормят? С тех пор – ни-ни, яблокам не изменяю.

Гриша был так поражен рассказом, что забыл об опасности и вылез Пал Иванычу на спину. Он хотел спросить, что было дальше, на воле, но тут ветер снова стал дуть внутрь организма, и его чуть не унесло в пропасть. Гриша распластался на спине червяка и замер.

– Ты чего, Григорий, ума лишился? – говорил Пал Иваныч, придерживая его хвостом. – Вот ухнешь в поддувало – и все, поминай как звали микроба. Ты чего?

Ветер затих. Гриша юркнул в щель между стеной и червяком, встряхнулся и сказал с достоинством:

– А это вовсе не поддувало. Это называется трахея.

– И откуда ты только слова такие знаешь? – удивился Пал Иваныч.

– Ну… Я ведь только так, теоретически, – сразу смутился Гриша. – Дядя Паша, а вас туда не затянет, в эту… в трахею?

– Случалось и такое, – спокойно ответил червяк. – Но ты за меня не переживай. Меня оттудова сразу назад выкашляет. А вот ты, если что, там до конца жизни останешься, понял?

Грише стало стыдно, что он похвастался своим культурным багажом. Он уже понимал, что без опыта Пал Иваныча его знаниям грош цена.

Снова наступила пауза, а потом ветер задул с удвоенной силой, и все вокруг быстро заполнилось едким удушливым дымом. Пал Иваныч закашлялся.

– Закурил, гад, – сказал он, с трудом переводя дух. – И табак какой едреный! Организм-то наш, видать, самец.

Гриша никогда не курил и, как всякий микроб, не любил запах табака. Он снова почувствовал слабость, но решил не подавать вида. Ему хотелось расспросить подробнее, почему организм самец, но тут, наконец, сверху хлынул мощный яблочный поток. Проклятое трахейное поддувало, словно испугавшись, мигом захлопнулось, а дверь распахнулась перед ними настежь.

– Вперед! – закричал Пал Иваныч. – Шустрей давай! За хвост держись!

Яблочная масса с дикой скоростью неслась в тоннель. Гриша мертвой хваткой вцепился в хвост, Пал Иваныч сделал мощный рывок, ввинтился на ходу в последний кусок яблока, и они влетели внутрь. Позади хлопнула тяжелая дверь.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации