Текст книги "Будни революции. 1917 год"

28.03

В этот день – 15 марта 1917 года по старому стилю – военный министр Временного правительства Александр Гучков добился от Совета рабочих и солдатских депутатов согласия пойти на компромисс в ключевом вопросе об армии. Речь шла о Приказе № 1 Совета, который вносил в вооруженные силы в буквальном смысле революционные изменения. Во-первых, согласно приказу в каждом полку избирался комитет из нижних чинов и унтер-офицеров, который обеспечивал контроль за использованием всех видов оружия – броневиков, пушек, пулеметов, не говоря уже о винтовках в руках каждого солдата. То есть применение оружия должно было быть санкционировано комитетом. Кроме того, командование, офицеры должны были согласовывать с комитетами планы и сроки проведения боевых операций. Добавим к этому отмену смертной казни за дезертирство. Надо ли говорить, что в боевых условиях, на фронте такая демократия означала просто коллапс армии как таковой. Словно в подтверждение этого один из пунктов Приказа № 1 Совета солдатских депутатов гласил об отмене всех внешних знаков различия. И в довесок ко всему офицер отныне обязан был обращаться к солдату на «вы», а старорежимные личные титулы «ваше благородие», «ваше высокоблагородие», напротив, запрещались. Все возникающие на этом месте «недоразумения и споры между офицерами и солдатами разбираются на заседаниях ротных комитетов». Ну, в общем, было чем заниматься военным людям кроме и помимо прямых своих обязанностей.

С первых дней своего назначения на должность военного министра Александр Гучков добивался отмены такого, мягко говоря, необычайного приказа. И вот, наконец, Петроградский совет солдатских депутатов согласился, чтобы действие Приказа № 1 не применялось в войсках на фронте. К тому моменту начальник Главного штаба генерал Алексеев уже бомбардировал столицу паническими телеграммами о том, что «недисциплинированность делает страшные успехи на фронте». Так что достигнутый под напором Гучкова компромисс в тот момент воспринимался как очевидное достижение новой власти, то есть Временного правительства. Любопытно при этом, в каких тонах описывала происходившее газета «Известия», печатный орган оппонентов этой власти: «На совещании с военным министром возбужден вопрос о необходимости установления тесного единства распоряжений военных властей на фронте и в центре управления ведомством. Вопрос этот, упорно игнорировавшийся старой царской властью по соображениям, ничего общего не имевшим со службою, также получит осуществление». Сказано очень обтекаемо и даже витиевато. Впрочем, словно в качестве реванша появилось новое требование: «На совещании группа молодых его участников возбудила вопрос о необходимости немедленного омоложения командного состава армии». Вот эта «военная хитрость» – по существу, кадровая революция среди высшего офицерства – вскоре приведет к очередному кризису в армии, к отставке большого числа опытных, боевых, заслуженных генералов только лишь по причине их немолодого возраста.

29.03

В этот день – 16 марта 1917 года по старому стилю – исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов опубликовал отчет своих представителей об условиях содержания семьи Романовых в Царском Селе. «Контрольную проверку» осуществляли некто Масоловский из Союза офицеров-республиканцев – было и такое, возникшее в одночасье сообщество, по совместительству комиссар Петросовета, и подпоручик Тарас Родионов с небольшой военной командой.

Газета «Известия» не без иронии сообщала, что придворная прислуга, повара, лакеи также находятся на положении арестованных, продолжая при этом исполнять и свои прежние обязанности. Кроме того, «При бывшем императоре находятся его бывшие адъютанты, генералы, полковники Бенкендорф, Долгорукий, Нарышкин и Мордвинов. К их услугам также имеются лакеи разных рангов, скороходы и арапы, словом, этот уголок дворца сохранил полностью свою дореволюционную физиономию». Пафос сообщения очевиден: бывшему царю оказываются вполне настоящие царские почести! И это непорядок, несмотря на то, что бывший монарх «по словам комиссара Масловского, имеет усталый вид, хотя и пытается бодриться, лицо опухшее, взгляд тяжелый, исподлобья, видимо, он стеснен своим новым положением». Что ж, тут спора нет. Николай II содержался во дворце изолированно, не имел возможности непосредственно общаться с детьми и супругой. Вся его свобода ограничивалась анфиладой комнат в левом крыле Александровского дворца.

Итак, говоря современным языком, повестка дня революционных СМИ в тот момент сводилась к тому, чтобы усилить в обществе чувство неудовлетворенности результатами переворота. Однако же многое тут было вызвано отнюдь не чувствами, а вполне практичными материальными интересами. В тот же день в газете «Русское слово» появилась небольшая заметка: «В ближайшее время предполагается ликвидировать деятельность верховного управления санитарной и эвакуационной части, во главе которого стоял принц Ольденбургский». Вроде бы на первый взгляд вполне обоснованная отставка очередного царского вельможи? Нет. Принц Ольденбургский с 3 сентября 1914 года руководил специальной, не имевшей прецедента в истории и отсутствующей в других странах санитарно-эвакуационной службой. Ему была вверена вся полнота власти на фронте и в тылу по части организации и снабжения лечебных учреждений. В эту систему были включены и неправительственные частные организации, включая Красный Крест, сеть госпиталей, медсанбатов, систему санитарно-эвакуационных поездов. Резиденция самого принца в эти три года войны располагалась в одном из таких мобильных госпиталей, который курсировал между фронтом и тылом. Исследованию преимуществ и эффективности такой системы построения тыловой санитарно-медицинской службы в России теперь посвящены десятки научных работ, а в марте 17-го года это ведомство во главе с принцем, генералом свиты воспринималось как недопустимое в условиях революции сохранение монархических устоев. Ведь финансировалось оно на средства царской семьи, министерства двора. Спустя неделю генерал Ольденбургский будет уволен Временным правительством со службы, а само ведомство санитарной и эвакуационной частей расформировано.

31.03

В этот день – 18 марта 1917 года по старому стилю – генерал Лукомский, командующий 12-й армией, выступая на совещании в Ставке Главного командования, заявил: «Выборы делегатов в комитет 12-й армии показали, что вся армия неуклонно революционизируется и, главное в том, что делегатам строго наказали стоять на “платформе” (как они говорят), на платформе тех, кто стоит за мир во что бы то ни стало». Да, не только в 12-й армии было неспокойно, но и на всем обширном русско-германском и русско-австрийском фронте во всех частях. Узнавшие или прослышавшие о Приказе № 1, которым отменялась смертная казнь за дезертирство, нижние чины не желали подчиняться офицерам. Три года войны, перспективы окончания которой оставались туманными, привели к усталости и разочарованию. Революционная смена власти, крушение монархии в солдатской массе воспринималось как событие, за которым последует заключение мира с противником. Был, оказывается, и еще один аргумент, забытый теперь, но очевидный для современников: «Война велась на чужих для русского крестьянина, одетого в серую шинель, территориях. Простым русским мужиком она не воспринималась как отечественная, хотя именно так ее именовали во всех официальных речах и документах. Солдаты желали немедленного мира и земли».

Но как достичь этого, в принципе, общего желания? Просто перестать воевать? Вот как коротко охарактеризовал ситуацию полковник Александр Верховский, летом 17-го он станет военным министром Временного правительства, а в те дни, в конце марта, наоборот, уезжает из Петрограда, «не чувствуя возможности что-либо делать для поддержания военной дисциплины в столице». Это решение Верховский, конечно же, принимал не на свой страх и риск, что было бы только подтверждением распада и развала. Полковник получил новое назначение. В Крым, в Севастополь, где должна была формироваться Черноморская дивизия. Командующим Черноморским флотом был тогда адмирал Колчак. Принято считать, что Колчак был чуть ли не единственным из числа высших офицеров, которые не поддержали идею отречения Николая II от престола. Вот как описывает личность Колчака и сложившуюся в Крыму ситуацию Александр Верховский: «Колчак еще со времени японской войны был в постоянном столкновении с царским правительством и, наоборот, в тесном общении с представителями буржуазии в Государственной думе, приход к власти Гучкова и князя Львова давал ему надежду, что новое правительство будет лучше руководить войной, чем царь. Поэтому Колчак мог показать свое сочувствие перевороту и найти искренние нотки, тем самым завоевав сердца своих подчиненных. Но мысль о том, что народ может принять какое-либо участие в строительстве государства, была ему глубоко враждебна». Критика из уст Верховского станет более понятной, если учесть, что писал он свои воспоминания, уже будучи комбригом Красной армии, перейдя на сторону советской власти. Однако наблюдения за событиями весны 17-го года у Верховского максимально объективны. И главная мысль в них – революция воспринята народом как отмена каких-либо обязательств, как снятие с себя ответственности за происходящее. В первую очередь, это выражалось в вопиющем падении дисциплины. «Когда я вышел в первый день пребывания в Севастополе из дома, – пишет Верховский, – увидел, что новая жизнь уже везде наложила свой отпечаток. Роты в Черноморской дивизии стали отказываться выходить на занятия. Появились случаи отказа выхода в караул. Солдаты и матросы перестали отдавать честь. Пришедшие ко мне офицеры были в тревоге. Обстановка накалена. Солдаты взволнованы, боялись провокаций со стороны офицерства. “Куда-то господа нас еще потянут?” – спрашивали они. Надо было что-то делать, чтобы рассеять эти настроения».

Апрель

В Петроград возвращаются лидеры запрещенных революционных партий – Ленин, Плеханов.

Ленин обращается к соратникам с «Апрельскими тезисами». Курс на продолжение революции, превращение империалистической войны в гражданскую с установлением диктатуры пролетариата. Курс на мирный захват власти. «Вся власть Советам». Первые обвинения в адрес Ленина и его соратников в шпионаже в пользу Германии. Союзники по Антанте зондируют готовность Временного правительства продолжать войну до победного конца.

Кинематограф откликается на бурные события. Премьера фильма «Великие дни революции в Москве». Новая власть приходит в сферу культуры. Комиссары Временного правительства назначаются руководителями театров.

Нота министра иностранных дел Милюкова с заверениями союзников о готовности России воевать до победного конца приводит к первым отставкам в кабинете министров Временного правительства. Вооруженные столкновения в Петрограде между сторонниками правительства и теми, кого Плеханов, целиком и полностью приветствовавший Февральскую революцию, определил как «черносотенцев, которые, наслушавшись речей Ленина, стали анархистами».

04.04

В ночь на 22 марта по старому стилю Ленин, накануне прибывший в Петроград из-за границы, впервые огласил тезисы доклада «О задачах пролетариата в данной революции». Собрание происходило в особняке Матильды Кшесинской на Кронверкском проспекте. Кшесинская была одной из самых одиозных фигур свергнутого режима. Ее особняк был захвачен еще в первые дни Февральской революции. К моменту приезда Ленина здание было самовольно занято солдатами мастерских запасного автобронедивизиона, распропагандированного большевиками. По договоренности с солдатами в особняке разместились Петроградский комитет РСДРП(б), а вскоре и ЦК партии, экспедиция газет «Правда» и «Солдатская правда». Ленин в первые дни своего пребывания в столице несколько раз выступал перед толпой с балкона этого особняка.

Напомним суть «Апрельских тезисов» – абсолютный отказ от революционного оборончества; закончить войну путем свержения капитализма и перейти к революции социалистической; власть должна перейти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. Никакой поддержки Временному правительству, требования передачи всей собственности Советам рабочих депутатов. Конфискация всех помещичьих земель и – внимание – национализация земли, принадлежащей крестьянам, то есть перевод собственности на нее в категорию государственной. Слияние всех банков в один общенациональный, подконтрольный Советам. И наконец, контроль над общественным производством и распределением продуктов. Собственно, все то, что станет лозунгами, а потом и реалиями Октябрьской революции. Но в тот момент даже самые близкие соратники Ильича восприняли такую радикальную программу скорее с удивлением, чем с восторгом. Поддержки Ленин не нашел. В следующие несколько дней он неоднократно выступал со своими «Апрельскими тезисами» – то есть повторял их, агитировал сподвижников. Однако на заседании бюро ЦК тезисы, что называется, «не прошли», против них выступили Зиновьев, Каменев и Шляпников, заявив, что страна не созрела еще для социалистической революции. Петроградский комитет большевиков также не поддержал вождя – двое «за», тринадцать «против». Ленин вынужден был признать, что его доклад вызвал разногласия в среде самих большевиков и в редакции газеты «Правда».

Чтобы переломить ситуацию, Ленину понадобится мобилизовать всю свою энергию, дар убеждения и уверенность в своей правоте. Спустя три недели большевистский актив все же проникнется радикальными идеями своего вождя, и партийные организации постепенно начнут принимать резолюции в поддержку «Апрельских тезисов».

Однако особенность момента заключалась в том, что по замыслу Владимира Ильича захват власти большевиками в тот момент мог и должен был быть осуществлен мирным путем, поскольку Временное правительство было еще совсем беспомощным.

Но дееспособность новых органов власти начала восстанавливаться. Спустя месяц комиссариат милиции Петроградского района и столичная прокуратура начнут дознание по факту разграбления имущества Кшесинской и возбудят дело о выселении большевистских организаций из особняка. Будет также подан иск на имя Ульянова Владимира Ильича, но его оставят без рассмотрения по факту «непроживания этого гражданина в особняке Кшесинской». В итоге – в мае 1917 года Центральный и Петроградский комитеты РСДРП официально заявят, что покидают захваченные ими помещения особняка Матильды Кшесинской.

05.04

В этот день – 23 марта 1917 года по старому стилю – в Петрограде состоялись похороны жертв Февральской революции. «По самому умеренному расчету, – писал в тот день в своем дневнике французский посол Морис Палеолог, – число манифестантов превышало девятьсот тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге к Марсову полю не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своем формировании, в пути, при остановках и даже в своих песнях – идеальный порядок. Повсюду звучала только одна песня – рабочая “Марсельеза”. Но больше всего меня поразило то, чего недоставало церемонии – присутствия духовенства. Ни одного священника, ни одной иконы, ни одной молитвы, ни одного креста – только одна “Марсельеза”». Февральская революция была отнюдь не бескровной. Только в тот день было произведено 210 захоронений. Специальная комиссия собирала тела по всем больницам Петрограда. Но современники отмечали другое: «Еще вчера религия управляла всей публичной и частной жизнью, врывалась в нее своими великолепными церемониями, своим обаятельным влиянием, с полным господством над воображением, умами и сердцами людей, и какой контраст сегодня. Все совершается в отсутствие церкви. Поистине в калейдоскопе идей русский человек всегда ищет крайнее, абсолютное». Однако во всем царят порядок и организованность. Кто из политических сил мог приписать на свой счет такое достижение? Керенский? Он накануне лично проинспектировал Александровский дворец, проверил, как содержится под охраной царская семья. Долго беседовал с бывшим императором, причем в самом любезном тоне. Несколько раз спохватывался, ловя себя на том, что называет Романова – государем. Привычка-с. Николай потом запишет в дневнике: «Зачем-то приезжал Керенский, был многословен, почему-то постоянно пытался пожать мне руку…» А заканчивает Николай так: «Разбирался в своих вещах и книгах, начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию». Но в том-то и дело, что в тот момент Временное правительство уже считало опасным для своей репутации отправлять царскую семью из России. Это было бы проявлением слабости, а вот арест, стража, контроль, постоянные апелляции к общественности мнились проявлением силы и дееспособности Временного правительства. Прежде всего, новая власть заигрывала перед массами. Потому что на самом деле все было далеко не спокойно. Совсем рядом, в Кронштадте, а это не только крепость и порт, но и город с населением в 55 тысяч человек, царила анархия. Войска местного гарнизона не признавали ни Временное правительство, ни Совет рабочих и солдатских депутатов. Половина офицеров уже уничтожена возмущенными матросами, около двухсот человек остаются в положении заложников. Их показательно заставляют выполнять, по мысли матросов, унизительные работы, как то: подметание улиц или разгрузка угля в порту. В соседнем со столицей Шлиссельбурге власть в руках самопровозглашенной повстанческой Коммуны. Коммуна эта первым делом вступает в переговоры с союзом немецких военнопленных, один из лагерей которых находится в городе. Неспокойно было и в Гельсингфорсе (Хельсинки). Во всем чувствует неопределенность – куда качнется маятник? То, что качнется, – не обсуждается. Вопрос в том, вправо или влево.

06.04

В этот день – 24 марта 1917 года по старому стилю – в Первую мировую войну на стороне Антанты, то есть Англии, Франции и России, вступили Соединенные Штаты Америки, до этого сохранявшие благожелательный нейтралитет по отношению к странам, воевавшим против Германии, Австро-Венгрии и Османской империи.

Непосредственным поводом к объявлению войны стала телеграмма министра иностранных дел Германии Артура Циммермана, в которой был изложен план вовлечения Мексики в мировую войну на стороне Берлина. В телеграмме, адресованной германскому послу в Мехико, говорилось о подготовке тотальной подводной войны против стран Антанты. Мексике в случае победы были обещаны территории Техаса, Аризоны и Нью-Мексико. Телеграмма эта была перехвачена британской разведкой, расшифрована и передана американским властям. Любопытно, что все это произошло еще в январе 17-го года. 1 марта этот документ был опубликован в американской печати. После чего «изоляционисты» – сторонники невмешательства США в процессы, происходившие на других континентах планеты, сами оказались в изоляции. Усилились позиции сторонников вступления Америки в войну. Их решительность подкрепляли вопиющие факты. Германские подлодки в феврале и марте потопили несколько американских кораблей. В результате в этот день конгресс США после бурного обсуждения официально принял решение об объявлении войны Германской империи.

Эта новость была с воодушевлением встречена в Лондоне и Париже, поскольку формат участия Штатов в войне изначально предполагал не только и не столько войну на море или на периферии, в колониях, а прямое участие крупных воинских контингентов армии США на фронте в Европе. Первые американские подразделения прибудут во Францию уже в июне 1917 года, однако непосредственное участие в боях американские дивизии примут только в октябре того же года.

В России известие о появлении нового союзника, разумеется, восприняли положительно. Но без особого энтузиазма. Понятно было, что помощь США Временному правительству будет заключаться в более масштабных поставках вооружения, техники и материальных ресурсов, в отношении которых еще предстоит договариваться о формах и сроках оплаты, получения кредитов.

Русских политиков, генералитет больше волновало состояние русской армии, боеспособность которой после возникновения Советов рабочих и солдатских депутатов, появления Приказа № 1, отменявшего ответственность за дезертирство, стала крайне невысокой. Некоторые исследователи считают, что уровень разложения дисциплины в русской армии уже в начале апреля достиг критической точки. Ни о каких наступательных операциях речи быть не могло. Более того, даже действовать в обороне некоторые части уже не могли, бросая оружие при виде наступающего противника.

Показательно в этом отношении свидетельство стороннего наблюдателя. Морис Палеолог в этот день сделал такую запись в своем дневнике: «В то время как войска на фронте с каждым днем все больше разлагаются под влиянием социалистической пропаганды, маленькая армия, которая сражается на Закавказском фронте под командованием генерала Баратова, мужественно продолжает свое трудное дело».

Речь шла о малоизвестной, а теперь и незаслуженно забытой наступательной операции 1-го Кавказского кавалерийского корпуса. Передовые части этого корпуса, заняв Керманшах, проникли в Месопотамию и соединились с британскими войсками на северо-восточных окраинах Багдада.

10.04

В этот день – 28 марта 1917 года по старому стилю – в Пскове был убит начальник гарнизона полковник Самсонов. Это была характерная, ставшая уже привычной в те дни деталь, достойная разве что краткого упоминания в газетной хронике. Что, кстати, и имело место. Однако подробности этого дела спустя десятилетия описал в своих мемуарах очевидец событий, генерал Михаил Бонч-Бруевич. В марте 17-го он был начальником штаба Северо-Западного фронта, который размещался в Пскове, там же находилась и ставка Главнокомандующего: «Шел 12-й час ночи, когда я срочно был вызван к главкому. Сел в штабной автомобиль. Было морозно, пустынно. Когда открытая машина поравнялась с “распределительным пунктом” (места регистрации возвращающихся и едущих на фронт солдат), послышался громкий окрик “Стой”. Человек пять солдат, за ними двое штатских. “А ну, живо вылезай”. Солдатские штыки уперлись мне прямо в шинель. Не задумываясь, я раздраженно отстранил руками штыки. Назвал себя и свою должность. Солдаты переключились на шофера, стали отнимать у него висевший на поясном ремне кинжал. Я, – продолжает Бонч-Бруевич, – демонстративно вышел и пошел пешком. И тут один из штатских обратился ко мне на ломаном русском: “Я вас буду просить садиться в машина, герр генерал, вы есть позваны к генерал Рузский… И это не есть можно ходить пешком”. Этот человек, вероятно из немецких или австрийских военнопленных, с трудом подбирал русские слова, но главное, что он командовал русскими солдатами, даже прикрикнул на них, чтобы они отстали от заупрямившегося по моему примеру шофера». Итак, что происходит? Падение дисциплины, появление солдатских комитетов в воинских частях, Приказ № 1, отменявший смертную казнь за дезертирство, – об этих обстоятельствах, разлагавших русскую армию после свержения монархии, хорошо известно. Но чтобы солдаты в своем самоуправстве принимали руководство со стороны вчерашних врагов? Кстати, в Пскове действительно располагался один из пересыльных лагерей военнопленных. Это, согласитесь, показатель глубины развала. Неудивительно, что Бонч-Бруевич согласился продолжить свой путь, но предусмотрительно попросил иностранца в штатском сопровождать его. По прибытии в штаб генерал узнал, что ночной вызов к начальству был связан с неожиданной расправой солдат над полковником Самсоновым, начальником того самого «распределительного пункта». Самсонов выполнял также функции начальника Псковского гарнизона. Продолжим цитату из воспоминаний Бонч-Бруевича: «Возможно, полковника убили те самые солдаты и неизвестные в штатском, которые остановили меня на шоссе. Кто были эти люди, так и осталось невыясненным. О причинах убийства можно было только гадать». Впрочем, одну догадку генерал озвучил: «Полковник Самсонов вел себя с поступавшими на пункт фронтовыми солдатами так, как привыкли держаться окопавшиеся в тылу офицеры, деспотично, изводя мелкими и зряшными придирками». Что ж, в дни революции этого, может, и было вполне достаточно. Но скорее всего, генерал просто о многом умолчал, рассказывая эту историю. Тут надо иметь в виду такое обстоятельство. Бонч-Бруевич станет первым генералом русской армии, который перешел на сторону большевиков в октябре 17-го года. Благо его брат, Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, был видным революционером, соратником и помощником самого Ленина. Михаилу Дмитриевичу удалось уцелеть в годы репрессий, его арестовывали всего один раз в 1931-м и вскоре отпустили. И свои воспоминания под характерным названием «Вся власть Советам» он писал уже в 40-е – начале 50-х годов, когда о многом, тем более обо всем, говорить не приходилось. Так что упоминание о военнопленных в штатском вдвойне интересно.

11.04

В этот день – 29 марта 1917 года по старому стилю – газета «Русское слово» поместила очень любопытные сообщения из Крыма: «Гостиницы Симферополя переполнены едущими на крымские курорты. Вследствие недостатка автомобилей ждут отправки в Ялту целую неделю. Цены на автомобили бешено вздулись. Четырехместный [номер] стоит 350 рублей, отдельные места – по 100 рублей. Многие, махнув рукой, сворачивают по железной дороге в Евпаторию». Действительно, очень неожиданно сегодня узнавать, что бархатный (а именно весенний курортный сезон в Крыму называли тогда бархатным, поскольку было еще достаточно прохладно для летних платьев, и дамы ходили в замшевых и бархатных), что революционный бархатный сезон имел место в Крыму. Большой наплыв отдыхающих. Соответствующая светская хроника, правда с трагическим привкусом. То же «Русское слово» в другой корреспонденции писало: «Днем в центре Симферополя на глазах прохожих разыгралась тяжелая драма. Прапорщик Зиздо открыл стрельбу из револьвера в усаживающуюся в экипаж парочку – слушательницу московских курсов госпожу Николаеву и военного чиновника Беляева. Первым же выстрелом в висок Николаева была убита наповал. Беляев тяжело ранен шестью пулями. Сам Зиздо последним выстрелом смертельно ранил себя в голову. Из найденных в ридикюле Николаевой писем выясняется, что драма произошла на романтической подкладке». Итак, стрельба, но отнюдь не революционная, а на бытовой любовной почве. Даже напрашивается циничный парадокс – революция революцией, а жизнь с ее романтическими страстями продолжается.

Впрочем, писали в тот день и о событиях, имевших как раз сугубо политическую подоплеку: «В Конотопе арестовано четверо рабочих железнодорожных мастерских, оказавшихся провокаторами. Они служили в местном жандармском управлении и получали 30 рублей ежемесячно. Они, так же как и арестованный в Киеве провокатор Ермаков, игравший видную роль среди большевиков, выдали полиции многих рабочих». Некоторые публикации представляли собой просто списки тайных агентов, обнаруженные в секретных архивах полиции: «Симбирск. При разборке бумаг охранки выяснено – Матвей Мордов, бывший учитель, канцелярист губернского правления. Кличка “Смоленский”, получал 40 рублей в месяц, “освещал” деятельность социал-демократической партии в городе. Новочеркасск. Тайным агентом работали следующие – студент донского политехникума Письменный, на службе с 1910 года. Кличка “Киевлянин”. Получал 50 рублей. “Освещал” студенческую и общественную жизнь». Мы упомянули только двух фигурантов, а речь в публикациях шла о десятках разоблаченных агентов.

Еще одной актуальной темой была тогда позиция церкви по отношению к революционным событиям: «Кишиневский архиепископ Анастасий вызвал священников, подозреваемых в активном противодействии новому строю, и убеждал их повлиять на паству – относиться к событиям сдержанно и спокойно, а в случае надобности выходить к прихожанам с крестом с целью отрезвления толпы. Священники дали торжественное обещание произносить соответствующие проповеди, а начальнику городской милиции (в скобках заметим, именно народной милиции – полицию Временное правительство ликвидировало. – А. С.] поручено арестовывать духовных лиц, замеченных в противореволюционной агитации, и заключать их в тюрьму».

12.04

В этот день – 30 марта 1917 года по старому стилю – главной новостью в России было возвращение из эмиграции Георгия Валентиновича Плеханова. Газета «Русское слово» интригующе пафосно писала: «Накануне в 12-м часу ночи из-за границы через Финляндию прибыл в Петроград вождь российской социал-демократической партии Плеханов, не видавший родной земли 40 лет». Уточним – 37 лет. Лидер народнической партии «Черный передел», один из первых русских марксистов, Плеханов покинул страну еще в 1880 году, еще при Александре II. Уезжал, когда ему было 24, вернулся в 61. Вся его сознательная политическая жизнь прошла в Швейцарии, и неудивительно было бы, если в России о нем забыли. Отнюдь. Продолжим цитату: «Для встречи маститого писателя и деятеля на Финляндский вокзал собралась огромная масса публики, представители от воинских частей, от заводов, делегации от правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов. Платформа, к которой должен был прибыть поезд, была переполнена народом. Рабочие и милиция Выборгского района с винтовками выстроились по обеим сторонам прохода, охраняя порядок. Колонны военных выстроились для прохождения строем. Каждая депутация была со своими красными знаменами, развевались лозунги “Да здравствует земля и воля”, “Да здравствует демократическая республика”, “В борьбе обретешь ты право свое”, “Пролетарии всех стран, соединяйтесь”. Впереди под большим плакатом “Единство” стояла группа соратников Плеханова по работе в газете, выходящей в Петрограде под этим названием. Два оркестра военной музыки беспрерывно играли “Марсельезу”». Поразительно. У человека с советским опытом и представлениями о революции при ответе на вопрос, кто мог вызвать такой ажиотаж, заслужить такую встречу, есть только один ответ. Ленин, кто же еще! Нет, оказывается, Плеханов. Владимира Ильича встретят гораздо скромнее, вернее, как положено по установленной Временным правительством процедуре для жертв политических преследований царизма, которые в те дни в большом количестве возвращались в столицу из ссылки или эмиграции.

Плеханов действительно был крупнейшим авторитетом социал-демократического движения. Старался объединить все партии и фракции. Отсюда и название его группы – «Единство». С началом Первой мировой войны последовательно призывал к борьбе против германского империализма, был оборонцем. И это было принципиальное его отличие от большевиков, которые были тогда, по собственным словам Ленина, «пораженцами». Никакой поддержки царскому, а теперь и Временному правительству! Никакой войны до победного конца! Штык в землю. Мира, хлеба. Как осуществить – непонятно. Чистейшей воды популизм. Кстати, Плеханов первым делом это и заявил, назвав «Апрельские тезисы» Ильича бредом: «Захват власти одним классом или – еще того хуже – одной партией может иметь печальные последствия. Русская история еще не смолола той муки, из которой со временем будет испечен пшеничный пирог социализма». Не без красивости, но мысль ясная – рано, несвоевременно.