Текст книги "Погоня за призраком"

Глава вторая. Оперативные мероприятия

1

Дмитрий Алексеевич Хохлов, он же Боцман, посмотрел на электронные часы на столе и широко зевнул. Было без двадцати пяти шесть. Еще как минимум пятнадцать минут штаны протирать. Иначе это занятие не назовешь.

Последняя неделя в их детективном агентстве была, как говорится, нулевой. В понедельник мужик пришел. Я, говорит, в командировку, на три дня, а вы за моей мымрой последите, уличить в неверности хочу. Установили они с Мухой наружное наблюдение, «наружку». Первый день вслед за «мымрой» по магазинам таскались, второй – четыре часа у салона красоты в машине ждали, а на третий она возьми да и свинти от них. Легко! И ведь как ловко под красный свет проскочила! Они за ней, а тут «мере» по правому борту вынырнул, ну и царапнули его – на пять штук баксов. Всю двухмесячную прибыль агентства пришлось козлу этому «шестисотому» отдать. Заказчику они, конечно, не сказали, что мымру упустили. За каждую минуту отчитались. По отчету выходило, что верна она своему благоверному, как монашка. Заказчик на радостях им с Мухой премию в двести баксов отвалил. Щедрый.

В среду они ценный груз сопровождали: какие-то ящики деревянные, на гробы похожие, с Павелецкой на Каширскую перевезли. Что там, в этих ящиках: трупаки или золото, им знать не полагается. Их дело – пушку наготове держать, чтобы в случае нападения грудью защитить частную собственность...

Разве о мымрах да гробах они с Мухой, корешком Олегом Мухиным мечтали, когда создавали свое агентство? Они думали, настоящие дела будут – оперативная работа, риск, рукопашный бой, стрельба, преследование, а вышел – пфук! Вчера Муха заявил, что во всем конкуренты виноваты. Мол, другие фирмы всю свою деятельность свели к рутинной работе по обеспечению безопасности богатых граждан и их собственности, поэтому к ним нормальные клиенты не обращаются. Может, он и прав. Собирались они купить «жучки» и камеры наблюдения для работы, а теперь пот, из-за новых обстоятельств, придется отложить покупку до лучших времен. Муха сегодня поехал в банк ссуду выбивать. Интересно, дадут – не дадут?

Боцман потянулся в кресле, посмотрел на часы – было уже без пяти шесть – и сунул ноги в летние туфли. В офисе, если не было клиентов, он всегда ходил и мягких тапочках – после армейских походов по горным рекам болели ноги.

Хлопнула металлическая дверь.

– Муха, ты?

Но на пороге возник огромный парень с бычьей шеей.

– Вы Хохлов? – спросил он.

– Дмитрий Алексеевич. У вас какие-то проблемы? – Боцман по-американски улыбнулся и подумал, что у этого амбала вряд ли могут быть какие-либо проблемы. – Мы готовы вам помочь. Присаживайтесь.

Но парень не сел.

– Поехали, дело есть.

– Извините, как вас зовут?

– Андрей.

– Очень приятно. Может быть, вы объясните мне, куда и зачем мы должны ехать?

– Мне сказали, вас привезти, – пожал плечами Андрей.

«Человек, выполняющий функцию собаки хозяина. Приказали привезти – привезет, приказали порвать – порвет. А раздумывать над приказами ему некогда», – подумал Боцман.

– Расскажите, что за дело. Если выбивание долгов или обеспечение охраны бандитской стрелки – не поеду.

– Не, не то! – замотал головой Андрей. – Надо, братки!

– Пока не узнаю, в чем дело, – никуда не поеду. – Последние слова Боцман выделил особо, давая понять, что это его последнее слово.

– Да я и не знаю ничего, – уклончиво отозвался Андрей. – Мне сказали – привезти, я и приехал. Да вы не волнуйтесь, здесь близко – семь минут.

Боцман понял, что вразумительного ответа от этого «быка» добиться не удастся.

– А я и не волнуюсь, – сказал Боцман с ленцой. И сдался, взглянув на обескураженного амбала. – Ладно, так и быть. Только мне напарнику позвонить надо. – Боцман набрал сотовый телефон Мухи.

– На проводе, – раздался в трубке голос Олега. Фоном голосу служила музыка в «кислотном» стиле.

– Ну как, удалось?

– Почти. На следующей неделе получим на хлеб с маслом.

– А ты где?

– В «Трех обезьянах».

– Слушай, тут дело есть, – Боцман посмотрел на Андрея, который терпеливо ждал у порога. – Заехал ко мне мужчина, говорит, приглашает на встречу, а куда, зачем – не говорит.

– Пошли ты его куда подальше. Лучше заваливай ко мне. Здесь клево. Напитки хорошие.

– Не могу, Олег, не тот клиент.

– Дернул тебя черт сидеть в офисе до шести, давно бы уже свалил! Ладно, скоро буду. – В трубке раздались короткие гудки.

По разработанной ими самими инструкции Боцман не мог ехать на встречу один. Детективное агентство есть детективное агентство – надо быть начеку. Мало ли. Могут подставить или в грязное дело втянуть. Всякие случаи бывают.

– Нужно моего напарника дождаться. Минут через двадцать будет.

Андрей взглянул на часы и покачал головой:

– Намылят мне шею. Ладно, скажу – искал. «Твою шею трудно намылить», – подумал Боцман.

– Может, вы все-таки присядете. Чай, кофе? «Потанцуем», – добавил он про себя.

– Кофейку, – Андрей опустился в кресло, и оно жалобно заскрипело под его большим телом.

«Надо секретаршу завести. Пускай на телефонные звонки отвечает и с амбалами разговаривает, – думал Боцман, насыпая кофе в чашки. – Смотри, какой настырный!»

Боцман подал Андрею кофе и вернулся за свой стол. Делал вид, что рассматривает настольный календарь, сам поглядывал на амбала и злился, что вместо законного отдыха предстоит какая-то загадочная встреча.

Через двенадцать минут в офисе появился Муха. Он был слегка под хмельком.

2

На девятиэтажном здании недалеко от Профсоюзной не было никаких вывесок. Но, судя по автоматам на плечах у охранников при входе, здешняя фирма отнюдь не школьными тетрадями торговала. Втроем они поднялись на лифте на седьмой этаж. Здесь в холле Андрей сдал Муху с Боцманом длинноногой секретарше, которая, очаровательно улыбаясь, повела их по широкому, устланному ковролином коридору, в конце которого они поднялись по мраморной лестнице еще на один этаж и оказались в зимнем саду. Умиротворяюще журчал небольшой фонтанчик, подсвеченный разноцветными огнями, в клетках мелодично щебетали канарейки, глянцевые листья пальм блестели в мягком свете, который проникал в сад через стеклянную крышу. Секретарша провела их в укромный уголок, где стояли кожаные кресла, рядом – журнальный столик с бутылкой французского коньяка, рюмками, чашками и прочими атрибутами деловых переговоров.

– Располагайтесь, угощайтесь, Николай Викентьевич сейчас подойдет, – сказала секретарша и, еще раз улыбнувшись на прощание, удалилась.

– Вот, нам такую же надо, – сказал Боцман, глядя ей вслед.

– Такая знаешь сколько стоит? – возразил Муха. Он потянулся к бутылке коньяку. – Ну что, попробуем, пока хозяина нету?

Боцман пожал плечами, и Муха, восприняв это как знак одобрения, разлил коньяк по рюмкам.

– Ну что, за успех нашего безнадежного предприятия?

Коньяк оказался хорошим, и поскольку хозяина все не было, собрались повторить – на этот раз за детективный бизнес, процветание которого зависело, по словам Мухи, от «внешних факторов», но тут за их спинами раздался приятный мужской голос:

– Здравствуйте, здравствуйте. Именно такими я вас себе и представлял. Вы – Дмитрий, вы – Олег. А я – Николай Викентьевич. – Невысокий мужчина лет сорока пяти, не подав руки, сел в свободное кресло. На нем был добротный костюм, который, впрочем, сидел мешком, ботинки – в пыли, волосы с проседью торчали в разные стороны. В общем, во всем его облике чувствовалась какая-то неряшливость.

«Без стиля мужик, – подумал Муха. – И видок у него... печальный, будто лимону съел».

Николай Викентьевич явно был чем-то расстроен.

– Вы пейте, пейте, не стесняйтесь, – разрешил он и, вздохнув, достал из кармана сигареты. – Я намеренно не стал сообщать охраннику, зачем вы мне понадобились. Это личное дело, и я не хотел бы, чтобы о нем судачили мои сотрудники, – Николай Викентьевич сделал паузу, прикуривая сигарету. – У меня пропала дочь.

– Где? – поинтересовался Муха.

– Побережье Краснодарского края.

– Когда?

– Два дня назад.

– Два дня – это не срок. Может, влюбилась, забыла все на свете.

– Нет-нет, здесь другие обстоятельства. Когда она не прилетела в Москву, я стал ее искать, выяснилось, что в семь пятьдесят она вылетела на вертолете в Адлер. В сорока километрах от аэропорта вертолет был сбит.

Муха невольно присвистнул:

– Что, вот так запросто в Краснодарском крае сбивают вертолеты?

– Не знаю, запросто или нет, но люди говорят, что вертолет развалился на куски после попадания в него кумулятивной гранаты, выпущенной из РПГ. Среди обломков был найден обгоревший труп вертолетчика и кое-что из вещей моей... дочери, но самой Ирины не обнаружили...

– То есть вертолетчик сгорел, а вещи нет? – уточнил Боцман.

– Да, кое-что осталось. – Николай Викентьевич кивнул на бутылку коньяку. – Да вы не стесняйтесь, пейте.

– Если я вас правильно понимаю, вы не верите, что она погибла, и хотите, чтобы мы попытались ее найти, – сказал Боцман.

– Правильно понимаете. Только не попытались бы, а нашли.

– М-да, задачка, – покачал головой Муха. – И сколько же мы получим в случае удачного исхода дела?

– Двести тысяч.

Муха с Боцманом переглянулись.

– Вы имеете в виду купюры с портретами американских президентов? – уточнил Муха.

– Именно. С физиономией Франклина. Без налогов, без отчислений в пенсионный фонд. Налом.

– Скорей всего, мы будем работать впятером.

– Уже торгуетесь? Хорошо, двести пятьдесят. Аванс пятьдесят тысяч сразу плюс бесплатный перелет до Адлера. Но у меня одно условие: с вами пойдут мои люди.

– Как контроль? – спросил Боцман.

– Как страховка. Мои люди достаточно хорошо подготовлены.

– Это, конечно, лишнее, но, как говорится, хозяин – барин. Ну а что в случае неудачи? – спросил Боцман.

– В случае неудачи, то есть если вы Ирину не находите, я плачу вам сто тысяч. Но все же я надеюсь на удачный исход дела. Естественно, прежде чем послать за вами, я навел кое-какие справки. Вы, пожалуй, единственное агентство, имеющее большой опыт работы в горах... Найдите мне ее, ребята...

– Не знаю даже, что и сказать. – Муха пожал плечами. – Пока слишком все туманно, неопределенно. Вы представляете, сколько квадратных километров мы должны прочесать?

– Представляю, – кивнул Николай Викентьевич. – У вас будет вертолет, необходимые технические средства, люди. Хоть сто человек. Все, что вы захотите.

– Вертолет, это чтоб и нас сбили? – усмехнулся Муха.

– Много народу – тоже плохо, – заметил Боцман. – Если мы возьмемся – нам прежде всего нужна карта, чтобы представить район поиска, фотографии вашей дочери и подробнейший рассказ о ней.

– Да-да, конечно. – И Николай Викентьевич, как фокусник, извлек из внутреннего кармана своего мешковатого пиджака сложенную вчетверо карту и фотографии девушки.

– Симпатичная, – сказал Боцман, разглядывая фотографии. – У вас она одна?

– Еще двое сыновей, – вздохнул Николай Викентьевич.

– Ну что ж, давайте посмотрим театр военных действий, – сказал Муха, разворачивая карту. Карта была подробнейшая, сделанная со спутника, были даже видны отдельно стоящие деревья.

– Вот здесь, – ткнул пальцем в небольшое озеро Николай Викентьевич, – здесь лежали обломки вертолета.

– Много обломков? – уточнил Боцман.

– Точно не знаю. Люди, которые проводили экспертизу, уточнят.

– Значит, нам надо с ними обязательно встретиться.

– Ради бога. Что вам рассказать про дочь?.. – Николай Викентьевич вздохнул, собираясь с мыслями. – Ей сейчас двадцать два, в университет поступила в неполные шестнадцать, в прошлом году закончила. Последние два года работала у меня. Неплохой математик.

– А вы, простите, чем занимаетесь, если не секрет? – поинтересовался Муха.

– Какой же это секрет? – пожал плечами Николай Викентьевич. – Высокие технологии. Чипы, сложная электроника.

– Ракетная?

– Да нет, что вы – бытовая. Умные машины, которые нам помогают в повседневной жизни. Ничего особенного.

– То есть вы не связываете исчезновение дочери с вашей профессиональной деятельностью? – спросил Боцман.

– Честно сказать, не знаю.

– Давай версии после, – сказал Боцману Муха и снова обратился к Николаю Викентьевичу: – Нам хотелось бы услышать от вас предысторию.

– Предысторию чего?

– Ваших отношений. Какая она, я имею в виду не внешне, а...

– Она?.. – Николай Викентьевич почесал переносицу желтым от табака пальцем. – Она моя внебрачная дочь. Двадцать три года назад мне часто приходилось ездить в командировки на Урал. Есть в Свердловской области городишко – Первоуральск, там хромпиковый завод. Наш НИИ часто посылал туда специалистов. Во время одной из поездок я познакомился с замечательной женщиной. Ну и... Когда Ирина родилась, стал помогать. Часто ездил туда. В Первоуральске был мой второй дом. НИИ развалился, мы с друзьями занялись бизнесом, который быстро пошел в гору... Шесть лет назад она приехала поступать в университет, я ей помог. Снял квартиру, теперь вот... – голос Николая Викентьевича предательски дрогнул, и он замолчал.

– Вы извините, конечно, за чудовищное предположение, но вдруг ваши эксперты просто не смогли найти ее труп среди обломков? – тихо спросил Муха.

– Не знаю. Я уже теперь ничего не знаю. – Николай Викентьевич горестно вздохнул.

– А в этой конторе вы кто, директор?

– Да. Генеральный.

– Хорошо, мы согласны. На подготовку нам нужен день. Послезавтра мы готовы вылететь.

– Завтра, вечером, – мягко сказал Николай Викентьевич.

– Завтра не успеть... – сказал Боцман, по поймав взгляд директора, сдался. – Ладно, понимаем, завтра. В таком случае мы должны будем провести инструктаж с вашими людьми. Завтра утром.

Николай Викентьевич полез во внутренний карман пиджака и вытащил две визитки.

– В девять утра вас устроит?

– Вполне.

– За вами заедут. В случае возникновения вопросов звоните прямо мне, не стесняйтесь. – Он протянул Мухе и Боцману но визитке.

– Мы и не стесняемся.

– Тогда всего доброго. – Николай Викентьевич поднялся, но Муха с Боцманом не шелохнулись. – Ах да! Ну надо же, забыл! Это все из-за несчастья. – Он полез по карманам и вытащил из них пять пачек в банковской упаковке. – Это ваш аванс. Здесь ровно пятьдесят.

– Ну вот, теперь действительно всего доброго, – сказал Муха, складывая деньги в свой дипломат.

Выйдя на улицу, Муха с Боцманом, не сговариваясь, рассмеялись. Еще час назад жизнь казалась им отвратительнейшей штукой, а теперь... Теперь они почти богачи: и на камеры слежения, и на «жучки» хватит, да еще и на халву останется.

– Не похож он на «нового русского», – задумчиво произнес Боцман. – Скорее, рассеянный профессор.

– Это стереотипы. Не все «новые русские» носят золотые цепи и держат пальцы «веером», – возразил Муха. – Нетипичный представитель.

– Нетипичный так нетипичный. Пускай будет так, – согласился Боцман.

3. ПАСТУХОВ

Давно я уже не видел своих парней. Все-таки мирная жизнь определенно расслабляет – последнее дело, которое принесло нам столько хлопот и неприятностей, надолго отбило у всех нас охоту искать приключений на свою задницу. Ребята, конечно, позванивали мне, я им. Обменивались новостями. Я приглашал их в гости, но они не ехали, ссылаясь на занятость. Док пропадал в своей больнице, Артист снова вернулся в театр, а у Мухи с Боцманом было с некоторых пор свое детективное агентство, которое, кроме неприятностей, никаких дивидендов им не приносило. Они-то, лопухи, думали: стоит дать рекламу в нескольких столичных газетах, как тут же словно из рога изобилия посыплются предложения, крупные заказы, приносящие многотысячные прибыли. Нет-нет, Муха с Боцманом не были наивными лохами, не знающими жизни, – как раз жизненного опыта у них было через край, просто они не просекли ситуацию на рынке. Весь бизнес уже поделили без них. Кто-то ушел под «крышу» к ментам и фээсбэшникам, кто-то к бандитам, а кто-то нанял себе людей из бывших президентских охранников, которые палят на звук с точностью чемпионов Европы и мира по стендовой стрельбе. Муха же с Боцманом вообразили себя Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном. «Овсянка, сэр!» А того не взяли в расчет, что, если у человека неприятности, он прежде всего обратится к милиции или к бандитам или в крайнем случае поведет расследование сам. У Боцмана с Мухой есть связи на Петровке, есть даже выход на экспертов, которые (естественно, за хорошие деньги) проведут любую экспертизу, но слишком уж не доверяют наши граждане частному сыску. Нет у нас в стране такой традиции. Частный сыск – это у них там, на Западе, а у нас – менты с дубинками и автоматами или бандиты с тем же арсеналом...

Я вздохнул, вспомнив случай, который произошел пять дней назад недалеко от моего дома в Затопине. Случай из ряда вон выходящий, клинический, ужасный... Он заставил меня задуматься о безопасности моих родных и близких и держать заряженное ружье не в кладовке в железном ящике, а под кроватью. Четырнадцать лет назад, когда я, будучи сопливым подростком, играл в «Зарницу» в военно-спортивных лагерях, в Затопине произошло жестокое и бессмысленное убийство, которое повергло в шок всю деревню.

В те горбачевские времена, как известно, царил сухой закон, магазины со спиртными брались с боем, который часто кончался увечьями, а то и смертью страждущих мужиков; самогон варили все, кому не лень, не только в деревнях, но и в квартирах многоэтажек. Люди, которые отродясь спиртного в рот не брали, запасались водкой, потому что в те времена она была самой «твердой» из всех валют. В общем, смутное было время...

Через два дома от нас жила некая тетя Люба, которая гнала самогон круглосуточно, причем самогон этот был настолько хорош, что за ним приезжали со всех окрестных деревень и даже из района. В избе у нее было что-то вроде ликероводочного завода: стандартные пол-литровые бутылки, пробки с «винтом», конвейер... Участковый ее не трогал, потому что сам гужевался в ее «погребах». Любина прибавка была больше самого жалованья милиционера.

В общем, тетя Люба процветала. Ее старший сын Володька по выходным рассекал по деревне на новеньких «Жигулях» – он учился в сельхозакадемии и снимал квартиру в Москве, вернее, мать ему ее снимала. Младший, Максим, учился тогда классе в пятом, был отличником, учителя даже ставили его в пример другим ученикам. Самогоноварение матери не мешало ребенку как следует учиться. Надо отдать должное тете Любе, она все делала для детей, как говорится, для них жила. Каждый зарабатывает деньги, чем может...

Однажды, вернувшись из школы домой, Максим обнаружил мать лежащей в подвале в луже крови. Она уже была мертва – кто-то ударил ее по затылку топором. Максим, недолго думая, схватился за ружье и побежал разыскивать преступника. К счастью для убийцы, милиционеры нашли его раньше, чем двенадцатилетний пацан. Убийцей оказался тракторист из соседней Константиновки. Повод для убийства выявился, конечно, ничтожный. У нас так часто бывает... С утра тракторист взял у тети Любы бутылочку, «принял на грудь», а поскольку показалось мало, к обеду взял еще... Медики говорят, что литр алкоголя – доза смертельная. Но только не для тракториста. Ему и литра показалось мало. Денег, конечно, больше не было, и он отправился к женщине просить водки в долг. А у тети Любы принцип: в долг никому не давать. Ну и правильно, стоит только один раз пойти на поводу у пьющих мужиков, и все – повадятся пить «на халяву», погубят бизнес! В общем, отказалась она давать трактористу водку, и тогда он, вспылив, схватился за топор... Убил тетю Любу, набрал водки столько, сколько смог унести, и побежал пить, пить, пить... Пил, конечно, не один, в компании. Никто из собутыльников даже не поинтересовался, откуда у него такое количество спиртного. Им лишь бы лилась...

На суде, после того как трактористу зачитали приговор – двенадцать лет, – Максим поклялся при всех, что, когда тот выйдет с зоны, он его «замочит». Такой вот отличник...

Парень выучился, закончил школу, затем Плехановку, устроился в одну фирму с приличным заработком. В общем, все у него, как говорится, «было путем». Не женился только, говорил – рано... И вообще ни с какими девушками не сходился. Поговаривать стали злые языки, будто нетрадиционной ориентации паренек. Это я только сейчас понял, почему он девушек избегал...

А тот тракторист отсидел положенное от звонка до звонка и вернулся в Константиновку. И обнаружил, что за ото время жена от него ушла, дети выросли и разъехались кто куда, в общем, остался он на старости лет бобылем. Впрочем, ненадолго. Скоро познакомился он с одной затопинской вдовой, стал к ней захаживать, а скоро и вовсе жить переехал. Вел себя тихо, пил мало, рассказывал мужикам, что на зоне все здоровье потерял, поэтому теперь ему не до питья. По той же причине не работал – сидел на шее у вдовы, которая его кормила, одевала, обувала...

Пять дней назад он возвращался из Выселок с полным бидоном молока – корову вдова не держала, больно много хлопот, молоко и сливки брали у двоюродной тетки задарма, – в каких-нибудь тридцати метрах от нашей околицы его окликнул Максим. В руках у него был охотничий карабин. Тракторист сразу все понял и побежал, но разве от пули-дуры убежишь? Максим выстрелил в него восемь раз, а потом бросил оружие в траву и пошел сдаваться участковому...

Все произошло обыденно и просто, безо всяких эффектных сцен, какими пестрят наши кинобоевики. Окликнул, выстрелил, сдался. Выполнил, стало быть, свое обещание. Все эти годы он носил в себе клятву кровной мести, она сидела в нем глубоко в подсознании, не позволяя самому привязываться к людям и привязывать их к себе. Произнеся в суде эти страшные слова в двенадцать лет, он обрек себя на одиночество. Тогда в одно мгновение рухнуло все: карьера, будущая жизнь... В суде конечно же вспомнят сказанное им. А значит, убийство тракториста будут квалифицировать как преднамеренное. Это очень большой срок...

После этого дурацкого случая я окончательно поверил, что, куда бы я ни поехал, где бы ни жил, всегда окажусь на «линии огня». Судьба, выходит, такая, идет за мной по пятам, «как сумасшедший с бритвою в руке».

Настоящий воин всегда воюет, даже когда спит или ест. Вот и преследует меня «война», не давая покоя... Пять дней назад я словно опять оказался в горах Чечни, где, убив человека, ты мгновенно приобретаешь кучу врагов – каждый мужчина из рода будет лелеять мечту перерезать тебе горло и успокоится только тогда, когда исполнит задуманное... Слава богу, что дочка моя Настена в тот день сидела дома – горло у нее что-то приболело...

Я провел инструктаж со своими женщинами, как себя вести в том случае, если начнется стрельба, но, кажется, они отнеслись к моим словам несколько легкомысленно. Во всяком случае, прошло несколько дней, и все забылось. Молоко и кровь тракториста впитались в землю, гильзы собрали оперативники, пустой бидон забрала безутешная вдова. Может, так оно и должно быть по законам природы: «тварь» погибла, кончилось отпущенное ей время, а жизнь потекла дальше, как песок в часах. Мы – песчинки, и только Господь знает, когда выйдет наш срок.

Убийство тракториста произвело на меня такое впечатление, что я несколько дней просидел дома, никуда не выходил. Заглядывали мои мужики-плотники, спрашивали, что делать, я говорил: «Делайте, что хотите, приду в себя – скажу». Не знаю, что они там делали без меня, ведь водку я их пить отучил, а куда же русскому мужику без «беленькой»?

«Кома» же случилась со мной потому, – это сейчас мне очень легко было представить, что я вдруг оказался на месте тех людей, которые живут себе мирно, никого не трогают, и вдруг бах-тарарах – у них под окнами начинается стрельба, летают пули, гибнут люди, течет кровь... Если вспомнить, сколько раз мне самому приходилось воевать в городах и селах, где жили люди, такие же, как мои Настена и Ольга, как мои соседи...

После тою как меня уволили из армии, иногда в моей в олове частенько мелькали пацифистские мысли. Но я отбрасывал их прочь, стоило только появиться людям из «конторы», из УПСМ, Управления по планированию стратегических мероприятий, и сообщить мне: псе, пора воевать за... Ну что ж, Воином родился, Воином и умрешь. Нас немного, мы каста, совсем как самураи в какой-нибудь там Японии. Разве что харакири не делаем, предпочитая смерть бесчестию, а так типичные самоубийцы.

Кстати, «контора» в лице полковника Голубкова меня в последнее время не беспокоила, видимо, крупных дел, достойных моей команды, в УПСМ не было, а «но мелочи» нас давно беспокоить отучились...

Многое передумав за тс пять дней, едва придя в себя, я отправился в церковь, к отцу Андрею. Человек я не ахти какой набожный, воспитание в стенах казармы десантного училища навсегда наложило на меня свой неизгладимый отпечаток, и в Бога я поверил только после Чечни, но с отцом Андреем мы как-то незаметно подружились.

Он своими разговорами пытался наставить меня на путь истинный, а мне было приятно пообщаться с умным человеком, который никогда не держал в руках оружия.

Психология человека, которому пришлось стрелять по живым людям, отличается от психологии человека «мирного». Недаром говорят о пост-военном синдроме: «афганском», «чеченском», «тьмутараканском» – неважно каком, главное, что речь идет о людях, возвращающихся оттуда, где стреляют и убивают... Когда приходишь после войны домой, тебе кажется несправедливым, что пока ты там «страдал за Отечество» с оружием в руках, здесь люди жили в свое удовольствие, веселились, любили, пили, прожигали жизнь. Им наплевать на тебя, на твое взвинченное, а то и истерическое состояние. Как говорится, «сытый голодного не разумеет». И тогда ты вдруг ни с того ни сего начинаешь испытывать ненависть к этим ни в чем не повинным людям и готов дать кому-нибудь по морде «за просто так», за косой взгляд, за легкую усмешку. Со мной случилось такое однажды – до сих пор стыдно...

С Ольгой мы были знакомы недавно, и однажды вечером возвращались из театра на автобусе, когда рядом подсел пьяный мужик. Он стал скабрезно шутить и не угомонился даже тогда, когда я сделал ему замечание. И тут на меня словно затмение нашло, я схватил его за волосы и пригнул к поручню сиденья. Пьяница беспомощно захрипел, размахивая руками и пытаясь до меня дотянуться. Достаточно было одного удара ребром ладони, чтобы он больше не возникал. И тут я поймал на себе испуганный взгляд Ольги, и рука сама собой разжалась. Автобус как раз притормозил на остановке. Мужик сорвался с места и, плюнув в меня напоследок, выскочил из автобуса. Мне осталось только утереться.

– Извини, он меня достал, – стал я оправдываться перед будущей женой. Но она меня не смогла понять. Она увидела вдруг во мне зверя, того самого зверя, который прячется в каждом из нас, до поры до времени не выходя из своей «норы».

– Зачем же так жестоко, бесчеловечно?

Как ей было объяснить, что иногда человек невменяем и не может понять ничего, Кроме физического насилия? Вот когда он чувствует, что противник сильнее его и может убить, – вот тогда у него срабатывают животный инстинкт самосохранения и он начинает вести себя адекватно. Наверное, тогда я действительно показался ей очень жестоким... Многое потом было на моем веку. И самому жизнью рисковать приходилось, и врагов убивать, но почему-то этот случай засел в моем подсознании навсегда и нет-нет всплывал в памяти...

Вот теперь вы, наверно, не удивитесь тому, что я иногда заходил в Спас-Заулок в гости к нашему священнику отцу Андрею...

– Давненько, давненько не захаживал, сын мой, – улыбнулся приветливо отец Андрей в этот раз.

– Дела, знаете, – соврал я. – Некогда. Мне показалось, что он заметил мое вранье.

– Дикий случай. Абсолютно, – отец Андрей словно прочитал мысли, которые тревожили меня все эти дни. – В моей голове не укладывается. Я ведь этого Максимку вот таким знал, – отец Андрей опустил руку, показывая рост пятилетнего ребенка. – И ведь какой славный был мальчишка. Наглядеться на него не могли. Грех, страшный грех, я уже молился за его несчастную душу, которой теперь не будет нигде успокоения...

– Он отомстил за мать, – не согласился я. – Как сказал, так и сделал.

– Не за мать он отомстил, а себя погубил, – возразил отец Андрей. – Будет теперь и до смерти, и после смерти страдать. Обрек себя на муки вечные.

– Да, это преступление, ничего тут не попишешь, но преступление во имя высшей справедливости. Церковь ведь не осуждает воинов, которые, сражаясь за веру и Отечество, убивают других людей. А разве это не такой же грех?

– Здесь другое, – покачал головой отец Андрей. – Ведь Максим в деянии своем не руководствовался ни патриотическими чувствами, ни верой. Злоба, чувство мести – вот что двигало его рукой, когда он направил оружие против убийцы матери. Ведь тот уже отбыл наказание за содеянное. Встал на путь исправления, обрел семейное счастье. Максим второй раз бедную женщину овдовил. Храни ее Господь!

– Из ваших слов, отец Андрей, следует, что надо вторую щеку подставлять даже подонку, который убил твоих родных, а теперь угрожает смертью тебе самому? Может, вообще не стоит защищать свою жизнь от воров, убийц и насильников? Пусть творят все, что им нравится?

– Перевернул ты все с ног на голову, Сергей Сергеевич, – усмехнулся священник. – Защищать живот до последнего вздоха Господь велел, но не первым, аки зверь рыкающий, нападать, сея смерть и ужас, а защищаться от врага. А Максимка-то как поступил? Некому было его на путь истинный наставить, один вырос, как в поле былиночка. Вот потому и пошел по пути зла...

Своей последней фразой священник как бы исчерпал наш спор. Да, может быть, он и прав. Пятьдесят процентов детей, которые растут без родителей, совершают преступления и попадают потом в лагеря и колонии. Встают на путь зла, как выражается отец Андрей, потому что никому не нужны. Пятьдесят процентов, каждый второй.

Иногда я задумываюсь над вопросом: а не идем ли мы, я и мои парни, по пути зла? Ведь кто знает, что у наших заказчиков на уме – добро или зло? Государство, оно, в отличие от человека, не имеет совести, и в своих действиях руководствуется какими-то глобальными принципами, заставляя десятки тысяч своих граждан поступать именно так, как ему нужно... За что, спрашивается, погибли мои друзья Каскадер и Трубач? Чем больше времени проходит с тех пор, как их нет, тем больше я убеждаюсь в том, что их жертва была напрасной.

– Отец Андрей, пожалуйста, помолитесь за упокой душ моих ребят Тимофея Варпаховского и Николая Усова, что лежат тут, на нашем кладбище...

– Рабой Нижних Николая и Тимофея? Обязательно помину в вечерней молитве. Царствие им небесное. – Он широко перекрестился.

Я раскланялся с отцом Андреем и, тоже перекрестившись, вышел из церкви. Зашел на погост, несколько минут посидел на скамейке у могил ребят. Старался не тревожить себя воспоминаниями. Земля впитывает в себя молоко и кровь, а жизнь продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока живет на земле хоть один человек. Все-таки этот мир для них, для людей, а не для убийц...