Текст книги "Остров (сборник малой прозы)"

«Бо-о-ом!»

Баира бросило в холодный пот, виски отозвались тупой болью, в голове протяжно застучало. Он повернулся лицом к склону и увидел ее – высокую фигуру в бесформенном цветастом балахоне. Стоящий на вершине человек делал неторопливые пассы руками, сжимая огромный бубен, обтянутый тугой бычьей кожей.

«Бо-о-ом!»

Шаман был в бубен, но звук был как от колокола. Баир кинулся к вершине, преодолевая расстояние огромными скачками. Внезапно земля бросилась навстречу, он с размаху врезался в нее, едва успев выставить руки; ноздри пронзил резкий можжевеловый запах. Чертыхаясь и отряхиваясь, Баир вновь оказался на ногах. Перед ним лежала площадка с несколькими большими валунами, поросшими характерным байкальским мхом темно-зеленого отлива. Шаман исчез. Баир вертел головой в поисках жуткой черной фигуры, но вокруг не было ничего, напоминающего о человеческом присутствии. Только скалы, вода и багряный закат.

Погода быстро менялась. Над Приморским хребтом клубились тучи, – ветер растаскивал их в разные стороны, рвал на куски, как жадная стая на псарне. В медных краях разрывов сквозило низкое солнце: хищные лучи помогали ветру, испещряя облака десятками отверстий, сотканных из злого сияния; тучи огрызались мрачными, накатывающими на свет росчерками. Маломорский пролив терзали конвульсии, вода то победно сверкала, то стремительно гасла, устрашенная небывалым сражением. Тучи выплевывали темные, заволакивающие противоположный берег полосы дождя, но над Ольхоном небо было чистым. Бархатная вечерняя лазурь разлилась по острову, воздух сделался мягким и податливым, напоминающим парное молоко. Над обрывистыми берегами кружились стаи ласточек, их короткие силуэты были столь стремительны, что глазу было не за что ухватиться. Ласточки сливались в неправильной формы шар – искрящееся безумие, передовой отряд легиона, выступающего из-за хребта.

Неожиданно холм пересекла разлапистая тень. Баир поднял взгляд, – метрах в трехстах над землей пикировал «кукурузник»: винт безвольно замер, нос клюет, два коротких крыла развернуты к земле под слишком острым углом. Сейчас упадет, понял Баир. Алый язык лизнул белоснежную сталь борта, кабину ярко осветило закатными лучами, но пассажиров и пилота разглядеть не удалось. Самолет снижался совершенно беззвучно, все больше кренясь на один бок. Видимо, неизвестный летчик решил садиться на воду. Перед Шаманкой «кукурузник» почти выровнялся, готовясь к экстренной посадке, но затем что-то случилось, – воздушное судно резко набрало скорость и рухнуло в штопор, прямо навстречу волнам. Баир не видел момента столкновения, – когда между кабиной и поверхностью оставалось не более пятидесяти метров, самолет скрылся за мысом. Ни звука удара, ни плеска, ни криков. Уж не привиделось ли ему?

– Какого лешего здесь происходит? – пробормотал Баир. Собственный голос показался ему глухим и сдавленным, как если бы он говорил через дверь или плотно прижатую к лицу подушку.

Шаманка сверкала. Гигантская дугообразная скала, сложенная из плит, выцветших до платины за миллионы лет под солнцем. Плиты наслаивались одна на другую, сама же скала поднималась из воды, будучи равноправной частью озера. Застывшая волна, оставленная в камне по прихоти природы – память о страшных штормах древнего мира. На вершине Шаманки, на самом остром и крутом конце передней, уходящей в воду каменной дуги что-то чернело. Что-то маленькое, покачивающее перед собой странный круглый предмет. Баир сощурил глаза. Внутри все похолодело. Это был он.

«Бо-о-ом!»

Солнце погасло. По озеру пробежала короткая судорога холодного ветра. Баир видел, как шаман крутится и извивается на одной ноге, чудесным образом балансируя у самого края пропасти. За его спиной лежал Байкал – равнодушный и голодный зверь вечности. Из-за горизонта, со стороны большой воды, наползала мутная туманная хмарь.

«Бо-о-ом!!»

Уже не колокол и не бубен, – сама земля гудела под ногами, исторгая протяжные стоны. Барабаны, думал Баир, барабаны в глубине. Он бежал не оглядываясь, охваченный ужасом. Инстинктивным ужасом первобытного человека, прикладывающего ладонь к дрожащим сводам пещеры. Человека, в чьих зрачках мерцают отсветы надвигающегося пожара. Человека, побежденного мощью изначальной стихии.

Баир несся по пустым улицам Хужира. Кто-то зажег фонари, в некоторых окнах горели теплые домашние огни. Но где люди, где же люди?! Все труднее становилось дышать, это было уже не дыхание и не воздух, которым дышат, а быстрое и беспорядочное хватание выгоревшей пустоты. Бежать и предупредить друзей в лагере, бежать и спастись! Нужно торопиться, иначе не успеть, – до затмения оставалось меньше часа. А неведомый глашатай все трубил свое: «Бо-о-ом… бо-о-ом… бо-о-ом!!!»

– 5 -

Максим летел.

В какой-то миг он представил, что можно взмахнуть руками, и тело станет невесомым, как у чайки. Парить над водой, лесом, человеческим жильем, чураться дыма костра и громко вопить в закатной пене на радость китайским фотографам. Жизнь чайки быстротечна, но легка, так почему бы не стать чайкой?

Босые ноги с разгону ввинтились в песок, тело по инерции швырнуло вниз – оно было куда массивней, чем у чайки, и сила тяготения напоминала об этом со всей неизбежностью. Кувырок, еще кувырок, перед глазами мелькнули темные огни, рыхлый склон, корни кустарников. Движение замедлилось, стало отрывистым, – Максим продолжал скакать вниз, широко выбрасывая ступни.

– Мальчики, как же я буду по вам скучать! – звонкий голосок Таи терялся в макушках сосен, растущих в верхней части склона. Ребята остались у костра, они зассали купаться после заката. Старичье, никакой тяги к авантюрам. Ну как можно включать девку, когда на носу полное лунное затмение, да еще и первое в этом веке?! Преступное небрежение!

Из всей большой компании на ночные купи-купи решились только Максим и Роман – два смуглых силуэта, почти слившихся с рыжим песком и темным ободом Сарайской бухты. Роман достиг пляжа первым, его спину и руки покрывали неровные пятна сырого песка. Максим с разгону налетел на друга, гася скорость. Короткие смешки, невнятный мат, стремительные объятья. Максим ловко скинул с голого торса небольшой рюкзак, расстегнул молнию на боковом кармане и достал стальной портсигар с гравировкой волчьей головы на крышке.

– Сперва накуримся, – предложил он.

– Да без букв, – кивнул Роман.

Максим поднес спичку к внушительному косяку плотной набивки. Знакомо потянуло сладко-горьким.

– Хорошие бошечки.

– Главное, – глаза Романа весело блеснули в темноте, – докурить до нижней шишки.

– И перестать обсираться, – подхватил Максим, глубоко затягиваясь.

На пляже было комфортно; песок еще не остыл, от него поднималось легкое тепло – дух долгого летнего дня. Многокилометровая коса уходила на юго-запад, к Хужиру, по всей ее длине мигали огни костров, издалека доносились радостные крики, – где-то завывала попса, кто-то бил по струнам гитары. Хужирские холмы мягко колебались в белом свечении, сотовые вышки напоминали мачты большого корабля. Хужир был Ковчегом, оплотом цивилизации в суровом пространстве первозданной природы. Островом внутри острова.

Хрустальная дорожка, рассекающая Малое море на две неравные части, подернулась ржавчиной и померкла. Максим посмотрел на небо: еще минуту назад луна торжествовала над бухтой, радуя глаз идеальными формами, теперь же на нее неуклонно наползало нечто. Темный круг застывшей крови не гасил свет – он его менял. Кратеры и пятна лежали на поверхности, их очертания были отчетливы, все детали на своих местах. Луна казалась прежней, но ее словно погрузили в проявочный раствор или бокал красного вина – она опускалась на дно небесного колодца.

– Началось, – крикнул Роман, освобождаясь от остатков одежды, – погнали!

– Плывем до буя, двести метров, как договаривались!

Максим скинул трусы и бросился в воду вслед за другом. Его обдало свежестью, плыть было легко, с каждым гребком тело расставалось со свойственными береговой жизни печалями и тревогами. Человек, вернувшись в мировой океан, становился тем, кем был рожден – рыбой с блестящей чешуей, что рассекает волны, наслаждаясь беспредельностью движения. Возможно, на него так действовала трава, но холода и усталости Максим не чувствовал. Напротив, его подхватила и понесла эйфорическая волна, он мог плыть и плыть, пока руки не ухватятся за край вселенной. Вдох-выдох, выдох-вдох, ладони умываются лунными брызгами, затылок-киль бороздит поверхность, – за ним пенится и пузырится темная магма. Сознание обнулилось, но принимать в себя новое не спешило, ему было хорошо и так.

А вот и буй: пузатый шар лениво покачивался в тени Сарайского мыса. До берега прилично, но зачем возвращаться, ведь они только начали! Голова Романа маячила в метре левее, друг отдыхал, ухватившись за трос, связывающий буй с донным грузом.

– Думаю, пора назад, – проговорил он глухо, – фигня какая-то творится.

– Ты о чем? – не понял Максим, которого все еще не отпускало ощущение детского счастья.

– А ты не видишь? – Роман вытянул руку, указывая в сторону Хужира. – Свет погас.

– Да и по хер, – Максим выпустил в воздух тонкую стройку воды изо рта, – может, авария какая, связи вон с обеда нет.

– Может, – согласился Роман, – но лучше нам в лагерь, ребята волнуются.

– Ты почем знаешь?

– Я видел, что кто-то из наших махал с обрыва минуту назад. По-моему, это Баир, он вернулся.

– Быть не может, он давно в городе должен откисать.

– В том-то и дело, что должен, – в голосе Романа мелькнуло что-то неуловимое, – говорю, поплыли назад.

– Ладно, давай, – разочарованно протянул Максим. – Ты первый, я еще с минуту отдохну здесь.

– Жду тебя на берегу.

Раздался плеск. Роман греб к берегу, мощно работая руками, его мускулистая спина отражала тусклый свет проржавевшей луны. Максим огляделся: Хужир пропал, – там, где еще недавно разливалось белое сияние, теперь зияла червоточина абсолютного ничто. В какой-то момент показалось, что со стороны деревни доносится неясный монотонный звук, похожий на барабанный бой. Потом все стихло. Одна за другой гасли звезды, хотя до утра было далеко. Как и до берега, – эта мысль отозвалась в голове Максима внезапным страхом. Назад! От недавней легкости не осталось и следа, он неуклюже загребал воду, барахтался, практически не двигаясь с места, точно ребенок, едва-едва научившийся плавать.

– Рома, ты где?! – его хриплый крик тут же оборвался, будто ударившись о невидимую стену.

Далеко впереди виднелись песчаная коса и крутой склон с лесистым плато на вершине, – там стоял их лагерь. Максим видел, как несколько фигурок быстро перемещаются по обрывистой кромке в неверных отсветах костра; слышал всхлипы, короткие возгласы, грязную матерную какофонию, – на берегу явно творилось что-то неладное. Он с силой налег на воду, перебирая руками так быстро, как только мог. Внизу, на ведущем к Хужиру протяженном пляже, пропадали огни и костры. Сарайская бухта погружалась в вязкую полутьму, над которой царила бледная, с алой поволокой луна.

Липкий ужас забирался под кожу, пожирал силы, тянул на дно. Максиму рисовалась картина столь же страшная, сколь и чудесная: его нагое, незащищенное ничем тело глупо пласталось на тонком слое прогретой воды, а всего в каких-то полутора метрах под ним начинался ледяной мир, темное и враждебное царство, где всегда одна температура, один закон, один завет. Где жизнь шутка, а смерть – мерило всех вещей. Триллионы кубометров однородной материи, готовой поглотить целые планеты. Он плыл по поверхности черной дыры – бьющаяся песчинка на потеху истинным хозяевам этого места.

– Рома!!!

Из-за мыса показались хвостатые змеи тумана. Они ползли с севера, подгоняемые дыханием большого Байкала. Не быстро и не медленно, без спешки, туман неуклонно поглощал воду и берег, свет и тепло. Первым сдался мыс, – густые клубы беззвучно сомкнулись над острыми скалами и двинулись дальше, к лагерю. В последний раз мигнул жаркий костер, в последний раз мечущиеся тени людей отразились на лесном своде. Затем все исчезло, впиталось в белесую вату.

Максим плыл в неостановимо сжимающемся кольце тумана. Он перестал бороться, руки спокойно совершали круговые движения, удерживая тело на поверхности. Не уйти, понял он. Перед ним был разомкнутый мир, что-то исходное, являющееся причиной конца и начала. Борьба не имела смысла, ведь пришли не за ним. Пришли за всеми. Он был зрителем в чужом театре, случайным гостем у пикника на обочине. Но гость – тоже своего рода роль, и ее предстояло сыграть до конца.

Луна забыла цвет: не белая и не алая, не злая и не добрая. Она еще какое-то время висела над головой, обозначая место, где когда-то было небо. Но вот не стало и ее. Максим выполз на холодный прибрежный песок, развернулся лицом к озеру и сел, обхватив колени сцепленными в замок руками. Тело бил озноб, а в голове стало удивительно ясно и чисто, как после большой стирки. Кольцо тумана продолжало сжиматься, – всего и видно, что несколько метров постепенно уходящего в глубину пологого дна. Ни ветра, ни волн, только легкая, почти неосязаемая рябь и тихий шелест. Максим смотрел на симметричные бороздки песка, образованные слабым ночным приливом. Все тише и тише была вода, все плотнее туман. Страх ушел, для него было слишком поздно. Бывают такие моменты – в начале или в конце, – когда человек, словно грезя наяву, достигает того, над чем мудрецы веками бьются без всякой надежды на успех.

– В этом ли воля Твоя? – громко спросил Максим.

Тишина и туман окутывали его. Слова теряли очертания, распадаясь на отдельные звуки. Максим прислушался: молчал, не то встречая, не то провожая его, Байкал. Молчал Байкал. Почему молчишь Ты? И разве молчишь Ты?

– 3 -

Пир красок.

Тая старалась быть хорошей девочкой, ведь все хорошие девочки попадают в Рай. Она смотрела, как солнце опускается за Приморский хребет, и на ее глазах невольно выступали слезы. Хотя почему невольно? Плакать, наблюдая чудо мира, не стыдно, даже напротив! Струны души тихо колебались, волосы гладил теплый западный ветерок, ресницы распахнулись широко-широко, желая объять все и всех. Тая даже не моргала, боясь упустить хоть мгновение этой невероятной, неизъяснимой жизни. На том берегу Малого моря бушевала стихия, тучи быстро скользили над горными вершинами, солнце то исчезало, то появлялось вновь, даря острову последнее тепло. Подарком было не только солнце, но и люди кругом, и стволы деревьев, и перекаты волн, и росчерки птиц на небе, – все говорило о мудром свидетеле, доброй силе проносящегося сквозь пальцы времени.

«Это финиш, ребята, я рыдаю!», – воскликнула Тая. «Просто охрененно», – согласилась Соня. «Где мой пивас?», – раздельно произнес Роман. «Супер!», – почесал бороду Богдан. «Зашибись», – не стал спорить Максим. «Жаль, Баир, Семен и Борис не видят», – покачал головой Игорь. «Давайте танцевать!» – закричала Лиза. «Molto bene», – подытожил Бернардо.

Вся компашка расположилась у большого костра, схороненного от ветра за пологим склоном дюны. Берег в этом месте резко поднимался метров на сорок, образуя крутой, вспаханный сотнями босых ног песчаный склон. Наверху: – лесистое плато и скалистый мыс, затворяющий длинную Сарайскую бухту с севера. Стоянка была отборной, из тех, что хороши в любую погоду. Палатки стояли кучно, не нарушая, однако, личного пространства каждого отдельного мини-лагеря. С высокого обрыва открывался роскошный вид: километры усеянного людьми пляжа, тонущий в вечернем пурпуре Хужир, острый нос Шаманки, узкий край Малого моря. Золотистое сияние разлилось в воздухе. Все, как на ладони, и каждый говорит о своем.

– Блин, связи до сих пор нет. – Соня грустно провела пальцем по экрану айфона. – Ни в Инсту зайти, ни таргет настроить.

– Завязывай-ка с этим. – От наигранной строгости в голосе Максима хотелось улыбаться. – Ты чо, работать сюда приехала?

– Давайте играть на гитаре! – всплеснула руками Тая.

– А давайте нет, – нахмурилась Соня. – Лучше поговорим.

– Да о чем вы опять базарить собрались, – буркнул Игорь с нарочитым раздражением. – Надо за дровами идти, скоро стемнеет.

– Лично я буду пить пиво, – отрезал Роман. – Кстати, где оно?

– Вот это я поддерживаю! – Максим откупорил бутылку, поддев пробку зажигалкой, – раздался легкий хлопок. – Пиво – жидкий хлеб.

– Или жидкий стул, – гоготнул Богдан.

– Опять он свой пильзнер глычит, – скривился Игорь, – это моча хуже любого лагера.

– А я все думаю про девочку, – призналась Лиза, – ту, которую молнией убило.

– Ее, кажись, Алисой звали, – кивнула Соня.

– Красивое имя. – Тая положила голову на бутон раскрытых ладоней. – И жалко ее так.

– За дровами-то пойдем, нет? – крякнул Игорь. – Мне опять в одну каску отдуваться?

– Обед сегодня готовил, кстати, я, – вставил Богдан. – И помогала мне только Лиза.

– На то и жена, – пожал плечами Игорь, – а палатки кто ставил, а тент кто натягивал?

– Пильзнер – лучший в мире пивас, – твердо сказал Максим.

– Я предпочитаю пивчагу из балоняк! – поправил панамку Роман. – Но пильзнер тоже норм.

– Bella more, – затянулся «Беломором» Бернардо.

Закат догорал. Силуэты людей причудливо двигались на фоне остывающего неба. Все предметы, да и сами люди, теряли наполнение, сохраняя лишь форму. Детали одежды, выражения лиц, трехмерный объем – пропали, уступая плоскому античному искусству росписи ваз, где есть только два цвета: темный и светлый. Светел вечерний купол – остывающая бронза в расплавленной чаще; ее украшают узкие и воинственные копья деревьев, овальные и квадратные пятна палаток, юркие и неуловимые призраки живых существ. Ольхонский театр теней.

– Вот представь, заходишь ты в воду, купаешься, плещешься, а потом – бац! – и нет тебя.

– Все там будем…

– Тент он ставил! И криво, между прочим, каждый раз, как дождь идет, нужно веревки перетягивать. На Алтае у тебя лучше получалось.

– Просто тогда я пьяный был.

– Херня и пильзнер ваш, и лагер, про баллоны я ваще молчу – то лекарство, а не пиво. Мощная тема – это стаут, но в Сибири с ним проблема – Гиннес вечно бодяжат, да и стоит он…

– Тебя Соня попросила палатку поставить, так ты ее в ямину, в самую лужу влепил! Геолог, мля.

– Случай, судьба, никто не застрахован. Я тут недавно читала про предопределение у Леонарда какого-то там Смита или Брауна, – так вот, он пишет, что если суждено погибнуть, то ничто тебя не спасет. Не от молнии, так машина собьет, не машина, так на ровном месте шею сломаешь.

– «And who by fire, who by water, who in the sunshine, who in the night time…»

– Давайте споем!

– Или взять нефильтрованные сорта, здесь тема не пальцем деланная. По нашему дебильному законодательству пиво – это только хмель, солод и вода, а если там, допустим, кориандр, как в Хугардене, или цитрусы, как во французском Бланше, то это уже «пивной напиток». Звучит, как ссань последняя, а ведь это лучший пивас на рынке.

– То для девочек. Предопределение – сахарозаменитель старого доброго религиозного чувства.

– За это надо выпить!

– Не, ну ладно палатка, но второй котелок ты почему не взял, тебя же просили?!

– Брось, ребя, какой Бланш, там четыре оборота всего – ни в голове, ни в жопе. С темным пивом аналогично. Я считаю, нужно пить, чтоб убрало.

– В итоге все сводится к простому вопросу: «Веришь ты в Бога или нет?»

– Я верю, что каждый должен собирать снарягу, будто едет на автономке. Я мамка что ли за вами котелки таскать?!

– Получается, лучший пивас – «Охота Крепкое», реале?

– Я слишком гордый для Бога, как поет Вася Вэ: «Я не люблю гор за то, что они выше меня!»

– Но это не отменяет того нюанса, что нам, блин, все еще нужны дрова.

– Ребята, может, покурим? Грустно мне с вами.

– Прекрасно, но в дешманское пиво всегда добавляют спирт, а это не есть гуд. Пиво должно бродить.

– Гордыня – синоним узколобости. Всегда есть что-то выше нас.

– Например, портеры. Вот это реальная маза, настоящее крепкое пиво, от шести до восьми оборотов, и никакого левого этанола!

– Today is a crazy day. I need to drink it.

– Я согласен сходить, но рубить будете вы, пацантре.

– Ребята, ну хватит уже про смерть!

– Amen!

Пламя рисовало узоры на почерневших боках камней, разложенных вокруг костровища. В кольце света все виделось каким-то родным, обжитым. Тая потягивалась, как кошечка, подставляя ладошки приятному дыханию полыхающих веток. Мертвые деревья отдавали плоть, превращаясь в тепло и жизнь. Они становились пеплом, но в его горячих складках можно было запечь пищу. Все зависело от всего, ничего лишнего.

– И все же, – строго проговорила Лиза, – когда собирается гроза, лучше выйти на берег. Целее будешь.

– Вы слышали? – поднял палец Богдан. – Где-то в колокол бьют, не?

– Я ни хрена не слышу, – отмахнулся Максим. – Щас уже затмение начнется, так что я погнал. Рома, ты как?

– Мальчики, вы серьезно что ли?! – взвизгнула Тая. – Вода же холодная!

– Не ссы, басота. – Роман поднялся на ноги. – Макс, ты взял чо-нибудь?

– А то ж, – парень ухмыльнулся. – Мы бросаем затмению вызов!

– Ладно, девочки, бывайте.

– Удачи, мужики! – язвительно хохотнул Игорь.

Роман и Максим разбежались и дружно сиганули с обрыва.

– И-и-ха-аа!!! – донеслось снизу.

– Мальчики, как же я буду по вам скучать!

Какое-то время Тая смотрела как парни, окруженные облаком из песка и веселых матюгов, катятся под склон. Затем девушка вздохнула и вернулась к костру. Разговор утих сам собой. Трещали дрова, редкие искры взмывали к лесной опушке, над которой поднялась полная – много больше обычного – луна.

– Идем затмение смотреть? – спросила Лиза.

– Отличная идея, дорогая, – одобрила Соня. – Ща, тока кофту надену.

– Мы с вами! – обрадовалась Тая. – Богдан, Игорь, берите шапки!

Но шапки не понадобились. Неожиданно дальний край поляны осветился, тени кустарников бросились врассыпную, пропуская черный джип, прущий на всех оборотах. Рычащая машина затормозила прямо у костра, едва не посшибав кухонную утварь. Из-за водительского кресла, не глуша двигатель, выскочил Баир – взъерошенная фигура с дикими и огромными, точно блюдца, зрачками.

– Валим отсюда! – заорал он хрипло. – Собирайтесь, быром!

– Охренеть, – поднял бровь Игорь, – ты откуда такой взялся?

– Я думал, ты в городе уже, – добавил Богдан.

– Собирайтесь, говорю я вам, времени нет! – Баир будто не слышал друзей, он носился по поляне, бездумно хватая и тут же бросая разные вещи.

– Баир! – закричала Тая. – Что ты такое говоришь, прекрати немедленно!

– Куда ты валить-то собрался, дорогой? – поинтересовалась Соня. – Ночь на дворе.

– Куда? – Баир замер, тупо уставившись в лицо подруги. – Не знаю… подальше от воды! В Хужире, там…

– Что не так с водой? – перебил Игорь.

– What's happening? – поинтересовался Бернардо. – What he says?

– Так! – Баир суетно огляделся; выражение его глаз стало чуть более осмысленным. – А где Рома и Макс?

– Они пошли купаться под затмение.

– Мля! – Баир бросился к обрыву, размахивая руками. – Па-ца-ны!!! Воз-вра-щай-тесь!!!

– Да они уже уплыли, наверное, – заметил Богдан.

– Слушайте, а ведь правда что-то происходит, – в голосе Игоря звякнул металл. – Смотрите.

Он махнул рукой в сторону Сарайского залива, – на месте Хужира зиял черный провал.

– Сначала связь, теперь свет… – пробормотала Соня. – Может, Баир и прав, – нездоровая канитель.

– Валим! – быстро закивал Баир. – Валим! Валим!

– Мальчики, мне страшно! – всхлипнула Тая.

– Ладно, – Игорь упер руки в бедра. – Надо дождаться парней, тем более на одной машине мы все равно не уедем.

– Думаешь, Семен и Боря скоро вернутся?

– Хз, – Игорь нахмурился, – я бы на них не рассчитывал. Они поздно уехали – дай Бог, к полуночи выгребут, а то и вовсе на Хобое заночуют.

– Тем более они под кислотой, – напомнил Богдан.

– Ежики-морожики… – Соня начала пугливо озираться, – давайте тогда вещи паковать.

– Сука, сука, сука… – твердил себе под нос Баир. Он опустился на корточки, спрятав голову между коленей.

Стало темнее. Тусклая, проржавевшая до основания луна уже не давала света. Сарайская бухта погружалась в окончательную первозданную ночь. Огни, костры, все пропадало. По поляне скользнул сырой порыв, пахнущий открытым, ничем не огороженным водным пространством. Над островом поднималась сумрачная мгла.

– Inception, – тихо сказал Бернардо.

– Или конец, – отозвалась Соня.

Тая зажмурилась и закрыла лицо ладонями. Хотелось плакать, но слез не было. Она ничего не видела, стоя, как вкопанная, у все еще жаркого костра. Она не видела, как из-за ближайшей лиственницы выполз длинный лоскут тумана. Не видела, как мигнуло и погасло пламя, словно его и не было. Не видела, как белесый язык подкрался и начал оплетать ее ноги. Тая не видела, не думала, даже не дышала. Но чувствовала: мудрый свидетель пришел, и недоброй была его сила.

– 1 -

Беспокойство.

Именно это чувство первым посетило Баира, когда он открыл глаза в пропахшей перегаром палатке. Над ним вяло колыхался давно не стиранный внутренний полог – тут и там черные отметины от раздавленных комаров. Спертый воздух разъедал глаза, в горле стоял отвратительный кислотный ком. Последний день на Ольхоне, подумал Баир, никакой романтики.

Кряхтя и посапывая, он вывалился из палатки. Повсюду виднелись следы ночного побоища: пустые бутылки, остатки дров, щедро приправленные пеплом и песком арбузные дольки. У потухшего костра, в обнимку с потрепанной, клееной ни раз и ни два гитарой мирно посапывал Роман. На его оплывшем лице застыло безмятежное выражение – ну чисто младенец, запеленутый мамой и отправленный спать в родную люльку. И это было недалеко от правды, за той поправкой, что пеленал Рому отборный медицинский спирт.

– В коммуне все спокойно, – пробормотал Баир.

По жизни он придерживался твердых, даже авторитарных понятий. Он знал, что людьми можно управлять только сильной рукой, ставя их частные интересы на службу общим целям. Нельзя пройти сложным горным маршрутом, не имея лидера в группе. Невозможно сохранять контроль, когда каждый дует в свою дуду. Сам он лидером не был, уступая эту непростую роль Семену, которого уважал и побаивался еще со школы. Семен уверенно шагал вперед, убежденный, что его решения верны и правильны – они подлежали обжалованию, но все равно были верны. Баира подкупала такая цельность характера.

Все было просто, пока он не попал сюда. Ольхон быстро изменил его представления о реальности. Жизнь на острове имела свое измерение. Здесь каждый был тем, кем хотел. Здесь не имелось графиков и распорядков дня, зато было чувство единения и сопричастности. Лагерь существовал по принципу полезного и, что особенно важно, добровольного применения индивидуальных талантов. Кто-то любил готовить и готовил. Кто-то ходил за водой и разводил костер. Кто-то ставил палатки и ездил в Хужир за провиантом. Без обязаловки, только и единственно по велению сердца. Община вместо казармы, – на Ольхоне Баир уверовал в коммунизм.

– Скоро уезжаешь, да? – Рядом с палаткой возник Максим, лыбящийся ровным рядом белоснежных зубов. – Пыхнем напоследок?

– Не, считай, уже уехал. – Индивидуальным талантом Макса был ганджубас, но упарываться перед возвращением в город не входило в планы Баира. – Парни еще здесь?

– Ага, машину греют.

– Не поздновато?

– У Бори спроси, это он Сему намотал.

Семен стоял посреди лагеря, вертя в руках малюсенькую светло-розовую бумажку.

– И что, на язык класть? – спросил он.

– Типа того, – кивнул Борис, – и медленно рассасывай, пока не растворится.

– Епа-попа, – присвистнул Баир, – так вы чо, под «люськой» ехать собрались?

– Более того, – осклабился Борис, – мы еще и затмение там планируем встретить.

– Красавчики! – ударил в ладоши Максим.

– Совсем с ума сбрендили, – покачал головой Баир. – Возвращаться с Хобоя посреди ночи, да еще и под кислотой…

– Один раз живем, – философски заметил Семен, – новый опыт. Только Тае не говорите, что мы кислые уехали, она расстроится.

– А Соня с Лизой взбесятся, что вы их с собой не взяли, – прыснул Максим.

Семен хищно усмехнулся и похлопал Баира по плечу:

– Ты в город уже?

– Устал я на ваши обожратые рожи смотреть, – кивнул Баир, – хотя будь моя воля…

– Так оставайся! – Максим обнял друга. – Полное лунное затмение – нас приглашают!

– Вы справитесь. – Баир натянуто улыбнулся, одолеваемый похмельем. – Берегите девочек, и не давайте Роме дрыхнуть у костра, чай не Таиланд.

– Ладно, проваливай, ниггер. – Борис кинул за плечи походный рюкзак. – Мы тоже на низком старте.

– Ходу! – припечатал Семен.

– Машинда!

Перед тем, как уехать, Баир спустился к обрыву, чтобы еще раз взглянуть на Байкал. Солнце стояло в зените; над аквамариновым простором Малого моря сквозил горняк: массы раскаленного воздуха набирались сил на плато за Приморским хребтом, а затем, столкнувшись с морозным дыханием озера, скатывались вниз, развивая при этом чудовищную скорость. Ночи здесь были тихие, а дни редко обходились без разбойничьего шквала, – горняк, на правах аборигена, не спрашивал разрешения – он просто дул. Редкий лес Сарайской бухты протяжно шумел, ветки лиственниц колыхались, отбрасывая разлапистые тени на желтый песок пляжа. Припекало, но этого почти не чувствовалось из-за ветра, приятно холодящего кожу. Загар ложился густо и ровно; волосы на руках давно потеряли пигмент, – то были уже не волосы, но выгоревшая пшеница в жарком поле. Хорошо на Ольхоне, живи да живи, хоть до самой осени, пока не выпадет снег и не возьмут свое угрюмые октябрьские шторма. Мечты… Баир вздохнул и повернулся к озеру спиной.

Путь до островной столицы занимал не более двадцати минут: перелесок, пара барханов и несколько километров по пыльной центральной трассе – привычный маршрут. Баир крутил баранку; по радио передавали сводку погоды:

«В Прибайкалье ясно, преимущественно без осадков. В южных и западных районах возможны грозы. Атмосферное давление в пределах нормы, 757–759 миллиметров ртутного столба. Температура воздуха +18…+23 по Цельсию. Ветер слабый, 4–6 метров в секунду, с порывами до 15 метров. Относительная влажность воздуха – 47–72%.

Гидрометцентр Бурятии сообщает, что в Северобайкальском районе наблюдается необычное явление – дневной туман. По данным спутникового наблюдения, сплошной фронт уже накрыл большую часть побережья в северной части Байкала. Ожидается, что при текущей силе ветра туман достигнет центральной акватории озера к сегодняшнему вечеру.

Оперативный штаб МЧС по Сибирскому федеральному округу призывает жителей, а также гостей туристических районов Прибайкалья и Бурятии соблюдать бдительность в условиях плохой видимости и сложной геомагнитной обстановки. Медики рекомендуют не подвергать организм излишним стрессам, и напоминают, что на Землю обрушилась мощная магнитная буря, вызванная вспышками на Солнце. В отдельных районах могут возникнуть перебои в работе цифровых и радиопередающих устройств.