Текст книги "Возвращение домой. Когда рождается вера"

Сила общины

Разобщенные люди мало на что способны. Напротив, люди сплоченные, организованные могут если и не горы свернуть, то сделать очень много. В истории всегда хватало людей, стремящихся «организовывать» народные массы в корыстных целях. Одна из церковных задач – ради Христа, а не ради корысти и даже не ради одного только выживания, – организовывать живые приходы, объединенные молитвой, общим делом и руководством приходского духовенства.

Можно начать с простых вещей. Священник перед службой, сразу после часов обращается к прихожанам: «Братья и сестры, в ближайшие дни будет рожать наша прихожанка N. Прошу вас сегодня на службе помолиться об успешном исходе ее первых родов». Дело не хитрое, но великое. Мы настолько погрязли в эгоизме, что даже на «общее дело» – литургию – приходим только с личными просьбами и желаниями. Подобные же просьбы священника о молитве рождают любовь и сопереживание. Жизнь в свою очередь не даст заскучать, подбрасывая новые поводы для молитвенного участия в чужой судьбе: муж ушел, дети заболели, работу нужно искать. Совместная молитва людей часто, если не всегда, будет рождать ответы в виде чуда: дети выздоровеют, муж образумится, работа найдется. Люди почувствуют, что молитва влияет на мир. Это не пустой обряд, но рычаг, о котором мечтал Архимед. Как говорил Паскаль, Бог, Который есть Первопричина бытия, через молитву дает и нам побыть причиной.

Начинать нужно именно с молитвы. И когда она, хоть и с трудом, но потечет, тогда возникнут новые неотложные задачи. Например, вопросы денежные. Сфера вращения денежных знаков – это сфера проверки человека «на вшивость». Тот, кто не знает «таблицы деления», не умеет отдавать, попросту говоря, – не может быть христианином в принципе. Это – паразит, равно далекий от всякой морали, в том числе христианской. Дух эпохи заключен, как джинн в кувшине, в категориях жадности и материальной корысти. Поскольку Церковь состоит не только из спасенных, но и из спасающихся, то есть тех, в ком грех не умер, но действует, – все это касается Церкви напрямую. Жадность и зацикленность на материальном внутри Церкви есть Иудин грех. Это даже и не Церковь уже, но темный двойник Ее, и об этом стоит говорить отдельно и обстоятельно. Не сейчас.

Тот, кто не знает «таблицы деления», не умеет отдавать, попросту говоря, – не может быть христианином в принципе.

Мы все бедны поодиночке. Вместе мы если и не богаты, то уж точно не бедны. Любой приход при мудром руководстве пастыря, обладающего авторитетом в глазах паствы, может решать множество житейских вопросов. В складчину можно не только ремонтировать и строить, но и помогать друг другу. Лекарства, квартплата, текущий ремонт, одежда, еда – все это может время от времени приобретаться для нуждающихся силами общины. Никто пусть не считает себя по бедности неспособным на милостыню. Таковой обречен быть нищим до последнего вздоха. Евангельская вдовица с ее двумя лептами – живой упрек всем, кто не хочет думать о чужих нуждах.

Иоанн Златоуст в одном из Слов советовал в воскресный день каждому христианину откладывать некую сумму денег, пусть даже самую маленькую, для помощи тем, кому хуже, чем тебе. Эти деньги надо считать святыми, и брать из них для себя должно быть категорически запрещено. При таком обычае самый бедный человек раз в месяц будет способен на реальную милостыню. И давать он ее будет тому, о ком знает, что там нужда реальна. В случае же общественных нужд не нужно будет отрывать что-либо от семьи. Деньги уже будут собраны. Все это очевидно до банальности, но в силу незадействованности звучит как неизреченные глаголы, слышанные Павлом на третьем небе (см.: 2 Кор 12:4).

Никто пусть не считает себя по бедности неспособным на милостыню. Таковой обречен быть нищим до последнего вздоха. Евангельская вдовица с ее двумя лептами – живой упрек всем, кто не хочет думать о чужих нуждах.

Молитва и пришедшие вслед за ней взаимная любовь и сглаживание имущественного неравенства, врачевание житейских ран христианским милосердием – вот что от нас ожидается. Причем эпоха накладывает на жизнь свою особенную печать. Мы привыкли к тому, что раньше кто-то один (прп. Антоний Великий, прп. Серафим Саровский, прп. Сергий Радонежский) достигал реальной святости и к нему стягивались ученики. Люди тянулись к святым словно к солнышку – погреться. Возникали обители, возле которых с радостью селились мирские люди. Святость одной души грела тысячи душ, устраивала быт, давала смысл бытию. Нынче многое изменилось.

Если все мы будем ждать или искать реальную, чудотворную святость, чтобы возле ее ног найти покой и смысл жизни, то мы рискуем умереть в состоянии беспокойства и бессмыслицы. Жизнь нашей эпохи придется строить не вокруг столпов святости, а вокруг живых приходов, где центром является Евхаристия и царят взаимопомощь и братские отношения, возникшие на фундаменте общей веры и молитвы.

От священника ожидается святость. Она желательна. Но начинать надо сегодня, а значит, не со святости, которой нет, а с искренности без ханжества и с энергичности без дерзости. Будут шишки и ссадины, будут падения и восстания, но «бой идет не ради славы – ради жизни на Земле». Христианство православное призвано явить миру свой лик – евхаристичный, деятельный и милосердный одновременно. И пусть никто не отлынивает, поскольку каждому приходу есть что вложить в общую копилку.

Вера и жизнь

Наша практическая деятельность должна быть связана с верой нерушимо и органично. Ничто в Церкви не может быть столь умно отвлеченным, чтобы никак не соприкасаться с действительностью. Напротив, всякий догмат должен быть проведен в жизнь и в практику, а всякое отступление от правомыслия и правоверия неизбежно приведет к временному торжеству искривленных форм бытия.

К примеру, митрополит Каллист (Уэр) говорит, что наша социальная доктрина – это догмат о Святой Троице. Смело звучит, не правда ли? Но как практически связывается высокое созерцание трех Лиц в одном Существе с текучей жизнью человеческого общества?

А вот как.

Троица неслиянна. Каждая Божественная Личность не растворяется в другой, не теряет Себя, и именно отсюда рождается уважение к личности человека. Как внутри Троицы, так и в мире людей личность не функциональна, а самоценна.

С другой стороны, Троица нераздельна. Отец не мыслится без Сына и Духа. Дух не мыслится без Сына и Отца. Отобразите это единство на мир людей, и вы получите противоядие против всех видов замкнутости и индивидуализма. Здесь обоснование соборности.

Таким образом, исповедуемый нами догмат Святой Троицы требует от христиан практического уважения к личности, с одной стороны, и стремления к соборности как к свободному союзу на основе взаимной любви – с другой.

Ни коллективизм, перетекающий в стадность, ни эгоизм и полная обособленность не имеют корней в Троице. В обществе людей, просвещенных Богопознанием, не должно находиться места для коллективизма и эгоизма – эти явления должны вытесняться формами жизни, родившимися от истинного правила веры.

Это, конечно, тема серьезного исследования, требующая многих страниц печатного текста. В данном случае слова владыки Каллиста – лишь иллюстрация основной идеи: вера влияет на все, и все хорошее из веры выводится. На традиционный вопрос «Что делать?» ответ нужно искать в глубинах церковного опыта.

Ни коллективизм, перетекающий в стадность, ни эгоизм и полная обособленность не имеют корней в Троице.

Один такой ответ у меня есть. Самому мне нешуточно сдается, что этот ответ, как пластырь, приложим ко всякой ране. Но прежде чем произнести его, хочется мне (не без вредности, каюсь) поднять на кончик пера ту часть читательской аудитории, которая взыскует от пастырей прямых команд и характеризуется повторением одного и того же вопроса: делать-то что?

Я и вы наверняка слышите часто подобные речи: «Автор хорошо сказал. Согласен. Но делать что?» Или: «Полностью разделяю вашу точку зрения. Что дальше делать?»

Этот вопрос «Что делать?» задается так часто и с такой раздраженной угрюмостью, что так и видишь порою перед собой образ сурового соотечественника с лопатой в руках, который хочет спросить: «Что делать?» – но сжатые губы с усилием произносят: «Где копать?»

Действительно, что же делать, когда «распалась связь времен», когда испорчена экология, когда гаишники требуют взяток, а демография на спаде, и элита оторвана от народа, да плюс наркотики и исламский фундаментализм, и в самолетах летать страшно…

На все вопросы у меня есть один ответ, прямо вытекающий из существа веры. Правда, касается он только православных христиан, но это уже немало.

Мой ответ звучит просто: надо служить Божественную литургию.

Гражданин с лопатой, думаю, обиделся. Он, быть может, хотел вскрывать заговоры и вешать предателей. На худой конец – землянки рыть, выкидывать паспорта или совершать подобие Исхода. Но я повторю во второй раз, а надо будет, снова повторю свой ответ на все или почти все вопросы: надо служить Божественную литургию.

Литургия – это всякий раз повторяющееся чудо превращения умственной веры в жизненную силу. Это слияние многих ручейков в одну реку. Согласитесь, каждый из нас в отдельности вряд ли представляет собой хранителя веры и подвижника. Но собранные вместе вокруг таинства Тела и Крови, мы из бессильных поодиночке превращаемся в силу и единство и уже способны на многое.

Апостол Павел, произнося слова: «Когда вы собираетесь в церковь…» (1 Кор. 11:18), имеет в виду не «когда вы приходите в храм», а «когда вы, прежде разрозненные, в одном духе и в одной вере составляете из себя одно тело». И еще обратите внимание, что одним и тем же словом названа и Церковь, и Причастие: и то и другое – Тело Христово.

Поэтому и нет у живых членов Тела Христова иных путей поиска ответов, как только через Тело Христово и Кровь Его – то есть через литургию.

Там, внутри литургии (сколь бы странным это ни показалось тем христианам, которые мыслят Евхаристию не как сердце Церкви, а как одно из таинств), действительно находятся многие ответы. Заранее эти ответы не произнесешь. Это не «Апрельские тезисы» и не аналитическая записка экспертного совета. Суть этих ответов в том, что они лично дарятся, даются тому, кто потрудился поставить литургию во главу своей христианской жизни. Такому человеку Бог шепнет на ухо и положит на сердце выход, решение, подсказку, чего бы она ни касалась: детей, работы, выбора жизненного пути, переезда на новое место…

Каждый из нас в отдельности вряд ли представляет собой хранителя веры и подвижника. Но собранные вместе вокруг таинства Тела и Крови, мы из бессильных поодиночке превращаемся в силу и единство и уже способны на многое.

От нас, священников, требуется, чтобы мы вначале научили людей неопустительно посещать литургию, затем – понять ее ход, последовательность и внутренний строй. Далее путь лежит к тому, чтобы литургию полюбить и почувствовать ее силу. Далее священнику можно будет уже несколько отдохнуть, потому что наученная молиться паства, не представляющая жизни без Евхаристии, многое начнет делать сама, причем правильно и без лишней указки. Возможно, эта паства и самого священника благодарно понесет на своих плечах до самых райских врат. Но…

Пока все это будет, надо самому любить Воскресшего Господа и во имя Его не умолкать, разъясняя, разжевывая, толкуя, обрывая речь от изнеможения и вновь начиная заново. В этом смысле уместно вспомнить слова Исаии пророка: «О, вы, напоминающие о Господе! не умолкайте» (Ис. 62:6).

Проблем бесконечное множество, а ответ предложен один. Тем не менее в нем сокрыты и свет, и мир, и сила.

Пусть одни думают, что власть нас защитит, другие грезят, что «заграница нам поможет», третьим на все наплевать, а четвертые, устав от жизни, торопят конец света. Пусть. Церковь должна решать свои проблемы исходя из своей близости к Господу, в соответствии со своей Богочеловеческой природой.

Как, согласно святоотеческой формулировке, закон веры рождает образ молитвы, так и образ жизни должен быть рожден верой и из нее должен черпать силы и направление движения.

III. Жить в Отчем доме

Идея храма

Писание говорит, что жизнь человека началась в раю. Там храма не было. Можно сказать, что весь рай был Храмом. После грехопадения мир, в котором мы живем, стал землей изгнания. Здесь и возникла потребность храмового общения.

Человек воздвигал жертвенники из камней там, где ему являлся Бог. Так поступил патриарх Иаков после того, как однажды ночью увидел лестницу, доходившую до неба, и Ангелов Божьих, восходивших и нисходивших по ней. Так поступили израильтяне, когда перешли через Иордан. Из русла обнажившейся реки они взяли двенадцать камней, по числу колен Израиля, и воздвигли на берегу жертвенники. На подобных жертвенниках из камней люди приносили жертвы при Ное и Аврааме.

Устав о богослужении, закон, предполагающий наличие храма, Господь дал евреям через Моисея, когда израильский народ шел из египетского рабства в обетованную, то есть обещанную, землю. Храм в те времена располагался в палатке, был переносным и перемещался вместе со странствующим народом. Там Господь обращался к Моисею как к другу, устами к устам, там объявлял Свою волю и являл Свое присутствие. Так продолжалось долгие годы и после овладения Палестиной. Народ жил в границах, отведенных каждому колену, и собирался на праздники в палаточный храм, расположенный в одном из уделов земли обетованной.

Первый в истории каменный храм, посвященный Живому Богу, захотел построить царь Давид. Отметим, что к тому времени мир был полон храмов: в Китае, Индии, Египте, Вавилоне уже были построены культовые здания, до сего дня стоящие и поражающие своей грандиозностью. Но это были храмы, посвященные богам с маленькой буквы. Храма Истинному Богу на земле еще не было. Давид, захотевший его построить, не сумел этого сделать.

Эту священную миссию выполнил его сын Соломон. Воздвигнутый Соломоном храм Единому Богу был уникальным сооружением, во время его освящения Сам Бог осенил Свое новое жилище облаком благодати.

Если грехи человека превосходят некую меру, наказание становится неотвратимым.

Но этому храму было суждено подвергнуться разрушению. Если грехи человека превосходят некую меру, наказание становится неотвратимым. Для согрешивших израильтян наказание пришло в лице войск царя Навуходоносора. Храм был разрушен, народ уведен в плен. Через семь десятилетий евреи вернулись в землю отцов и тут же начали восстанавливать храм, причем рабочим приходилось держать в одной руке лопату или ведро с известкой, а в другой – копье или меч, поскольку окрестные народы воинственно сопротивлялись возрождению религиозной жизни евреев.

Именно в этот восстановленный храм приходил Христос, будучи отроком, когда посещал Иерусалим с Матерью и Иосифом на праздники. Здесь Он проповедовал, когда вышел на служение, отсюда выгонял торговцев. Этот храм тоже был разрушен.

После отвержения Христа иудеями, после Его распятия и воскресения Иерусалим подвергся нашествию римлян. Как и предсказывал Господь, в городе не осталось камня на камне в буквальном смысле слова, но к тому времени храм приобрел уже новое значение.

В беседе с самарянкой Иисус Христос говорил о том, что Богу нужно поклоняться в духе и истине, что наступает время, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу на всяком месте (см.: Ин. 4:23). Слава Иерусалимского храма должна была распространиться по лицу всей земли.

Мы живем во времена исполнившихся слов Спасителя. Вот уже два тысячелетия христианские святилища можно видеть на востоке и западе, на севере и юге земли. Это места молитвенных собраний, где обновленные благодатью люди воспевают имя Божие, приносят покаяние, читают и слушают Слово, причащаются Святых Христовых Таин. Мир усеян христианскими святилищами – это один из признаков нынешнего века, времени благодати.

Но интересно, что Иоанн Богослов, человек, видевший откровение многих тайн, бывший духом в Небесном Иерусалиме, храма там не видел. В городе, гражданами которого будут все любящие Христа и верные Ему, храма не будет, потому что не будет нужды в нем. Храма не было в начале истории и не будет в конце ее. Храм нужен людям странствующим, движущимся к цели, к настоящему тихому пристанищу. Так нужно жилище человеку, страдающему от холода или жары, но нет нужды в жилище ангелу.

В наших храмах мы участвуем в своем личном перерождении, готовимся к вечности и воспитываем в себе те качества, которые нужны нам для вечной жизни в Боге. Кроме того, и сам человек должен быть храмом.

В городе, гражданами которого будут все любящие Христа и верные Ему храма не будет, потому что не будет нужды в нем Храма не было в начале истории и не будет в конце ее.

Об этом яснее и убедительнее всех говорит апостол Павел. В его посланиях неоднократно говорится о том, что человек должен стать вместилищем благодати, иначе – храмом. Пусть все, кто мучается поиском смысла жизни, прислушаются к этим словам. Церковь учит, что человек должен быть чашей или храмом, – сосудом, вмещающим святыню, или освященным пространством, в котором не гнушается обитать Бог.

Мы строим храмы и молимся в них, служим, поем, проповедуем – и все для достижения этой великой цели. Ошибется тот, кто будет считать, что если он ходит в храм, то уже достиг ее. Но еще более ошибется тот, кто отвергнет храм и посчитает себя способным достичь цели без необходимых средств.

Иначе и Деве Марии не было бы нужды воспитываться при храме перед зачатием Божьего Сына. Однако именно при храме Она смогла и воспитаться, и образоваться, и вырасти в меру «честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим». Так же будем смотреть на храм и мы, – как на лечебницу, как на училище, как на лестницу в небо, как на корабль, который один может преодолеть бушующее море настоящей жизни.

Устройство храма

Трудно найти человека, ни разу не входившего в храм. Пусть из любопытства, пусть в качестве туриста, пусть в качестве приглашенного на венчание или крещение. В минувшую атеистическую эпоху в храмах могли устраивать планетарии, склады, музеи, но даже тогда человек, переступивший порог бывшего храма, попадал в пространство, помнящее молитвы прежних поколений. Святость мест давала знать о себе даже сквозь безбожный антураж.

Мы с вами совершим путешествие по внутреннему пространству храма, которое всегда огромно, независимо от того, стоим ли мы в маленькой сельской церквушке или огромном кафедральном соборе.

Человек трехчастен: дух, душа и тело. И храм тоже трехчастен: притвор; средняя часть храма, являющаяся местом молитвы народа; и алтарь. Притвор – это тело; собственно храм – это душа; а алтарь – дух храма.

С чего начинается храм? С притвора. Это слово, быть может, знакомо не каждому. Так называется первая часть храма, та самая, в которую мы вступаем, открывая двери церкви. Притвор – это первое, что мы видим в храме.

При знакомстве с человеком мы обращаем внимание в первую очередь на внешние качества: цвет волос и глаз, голос, рост. Как и люди, притворы в наших храмах разные. Иногда они бывают столь маленькими, что функционально не используются, хотя на притворе лежит очень важная духовная нагрузка. В древности здесь молились люди уже верующие, но еще не удостоенные крещения, так называемые оглашенные. Также в притворах молились люди, отлученные от причастия за тяжкие грехи.

Если притвор – первая часть храма, то должна быть, наверное, и вторая, и третья… Сколько вообще существует частей храма? Три. Как и у человека. Апостол Павел говорит: «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 5:23).

Человек трехчастен: дух, душа и тело. И храм тоже трехчастен: притвор; средняя часть храма, являющаяся местом молитвы народа; и алтарь. Притвор – это тело; собственно храм – это душа; а алтарь – дух храма.

Алтарь соответствует сокровенному месту – Святая святых – древнего Иерусалимского храма, который тоже был трехчастен. В алтаре ощущается особенное присутствие Божие. Собственно, ради алтарей храмы и воздвигаются, потому что в алтаре происходит все самое главное во время службы. В алтарь может войти не каждый, но только посвященный в сан или специально благословленный для прислуживания человек.