Текст книги "Бумер-2: Большая зона"

Глава шестая

Шубин, стряхнув со штанов пыль и пепел, снова присел на ведро и подумал, что ждать помощи от ментов – все рано, что ждать милости от природы. Хрен чего дождешься. А ему, дураку старому, надо было не варежку разевать, а вовремя застраховать закусочную. Теперь обижаться не на кого. Дядя Миша поправил себя: месяц назад с деньгами было совсем туго, а лишние долги делать не хотелось.

Он увидел, как на трассе появилась и сбросила скорость перед поворотом Дашкина "хонда". Машина проехала поперек стоянки и встала. Племяннице дядя Миша уже звонил, насчет пожара она в курсе. И хорошо. Не понадобится лишних слов, при виде Дашки он робел, вспоминая то казенное письмо, что пришло из зоны. О смерти Кольки он не сказал, когда была возможность, а сейчас – не лучшее время для таких разговоров.

Распахнув дверцу, Дашка подбежала к пепелищу, схватила лом, валявшийся среди головешек, шаг за шагом обошла территорию бывшего "Ветерка".

– Чего ищешь? – крикнул дядька. – Ничего не осталось. Все сгорело.

– Чего надо, то ищу, – буркнула Дашка.

Когда чуть свет дядя Миша позвонил ей и рассказал обо всем, что случилось, Дашка, не дослушав, разрыдалась в подушку. Потом взяла себя в руки, слабая надежда, что деньги, спрятанные в огнетушителе, целы, еще оставалась. Дашка разгребла ломом толстые головешки, вытащила из-под них то, что искала – огнетушитель. Корпус потемнел от копоти, вдоль него пошла трещина. Бросив лом, она подняла свою находку, вытащила на асфальт. Тут откуда-то из-за спины выскочил дядя Миша, вылил на огнетушитель ведро воды.

– Ты чего делаешь, осел, – закричала Дашка.

– Так горячий же… Я как лучше хотел.

– Никакой он не горячий, пожарники водой залили. Если хочешь как лучше, отойди в сторону.

Дядька, отступив на шаг, наблюдал, как племянница возится с никчемной железякой, перочинным ножиком выковыривая днище огнетушителя. Он хотел спросить, на кой черт понадобилось племяннице пачкаться в саже. Но тут днище отвалилась, Дашка тряхнула огнетушителем, вывалив из него на асфальт обгоревшие мокрые купюры, скатанные в рулончики.

Дядя Миша тихо охнул, соображая, сколько денег было в тайнике. Не сосчитать. Доллары, рубли… Крупными купюрами. И все обгоревшие, те, что находились ближе к стенке огнетушителя, и вовсе превратились в пепел.

– Это что же? – прошептал дядя Миша. – Откуда?

Дашка показала пальцем на пожарище:

– Оттуда.

– Что же ты наделала? – Дядя Миша схватился за голову. – Я же у тебя взаймы просил. Мне б десятой части этих денег так хватило, чтобы… Меня же из-за долгов спалили.

Он не мог договорить, слова застряли в горле. Дашка раскатала последний рулон купюр, убедившись, что деньги пропали, отступила в сторону и прикурила сигарету.

– Что же тебя твои менты не спасли? – зло прищурилась она, – которых ты кормил и поил на халяву. Или они только за бесплатно жрать могут?

– Эх, вырастил вас дядя Миша на свою голову, – вздохнул Шубин. – Я думал, ты заезжала меня проведать, а ты, оказывается, тут деньги держала. Тайник устроила. Господи…

– Это все для Коли было, – сказала Дашка. – Я из этих денег себе ни копейки не взяла. А Кольку я все равно вытащу. С этими деньгами или без них, но вытащу.

Пнув мыском башмака огнетушитель, Дашка пошла к машине, села за руль и, не сказав ни слова, даже не оглянувшись назад, рванула с места. По ее запачканным сажей щекам текли слезы. Она посмотрела на фотографию Кольки, заткнутую за солнцезащитный козырек над водительским местом.

– Мы уедем отсюда, – сказала Дашка беззаботно улыбающемуся брату. – Дом у океана купим. Все будет, как ты говорил: небо, море и свобода…

* * *

Кот гнал джип по трассе к городу Карамышин, где жила Дашка. После долгой бессонной ночи он почти не чувствовал усталости. Асфальтовое полотно дороги весело убегало под колеса, а все радиостанции передавали, что впереди ясный погожий день и дождей не ожидается. Перед глазами стояла Ирина Бударина – в розовой ночной рубашке, сквозь которую просвечивает упругое, аппетитное тело. Он вспомнил события минувшей ночи.

Когда Бударина велела ему идти в спальню, от удивления Костян открыл рот и застыл на месте.

– Соседи, наверняка, слышали выстрелы, – сказал он первое, что пришло в голову. – Сейчас ментов поднимут.

– Ближайшие соседи уехали к родственникам, – возразила Бударина, держа его на мушке: Кот, глядя на нее, медленно поднял руки вверх, чтобы не провоцировать на выстрел. – А дальние пистолетных хлопков не услышат. В доме стены из круглого леса и вагонкой обшиты. Вот если из ружья пальнуть – это да. Весь поселок проснется. Поэтому не толкай меня на крайности.

– Ум-р-р-и, мусор, – снова крикнул Борхес.

– Он уже умер, – сказала попугаю Ирина Степановна и с одобрением окинула взглядом Кота с головы до ног: – А ты в жизни лучше, чем на фотографии. Симпатичнее. Представительнее что ли…

– А где ты видела мою фотографию? И фамилию откуда знаешь?

– Этот приносил твое дело, – Бударина показала стволом ружья на безжизненное тело Кума. – За столом читал.

– Ты бы отпустила меня, – попросил Кот. – У нас с Кумом были свои счеты. Он моего друга… Это долго рассказывать. Слишком долго. Отпусти…

– Ты на себя в зеркало посмотри, герой. Кровь на пиджаке, на рубахе… Везде. Далеко ли ты убежишь в этих тряпках? До первого мента разве что.

– Да, пожалуй, – кивнул Кот и опустил руки. – Но я не умею под дулом ружья заниматься такими делами. У меня ничего не выйдет.

– Это мы проверим.

– А покойник тебе не мешает? – Кот вытер лоб ладонью, его снова бросило в жар.

– От него от мертвого больше пользы, чем от живого, – Бударина презрительно поморщилась. – Если ты его убил, значит, были причины. Лично я на тебя не в обиде.

– А ты на меня не мочканешь? – спросил Кот.

Страх у него прошел, осталось одно удивление.

– Тут, как говорится, все будет зависеть от тебя, – Бударина улыбнулась и опустила ружье. – Нет, сначала иди в душ. Сбрось с себя одежду, помойся. А потом…

– Понял, – кивнул Кот. – Все понял. Сначала в душ. Я не против…

* * *

Покинув дом Будариной около трех ночи, Кот не двинул обратно на железнодорожную станцию. После сеанса любви он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, пешком прошагал по проселку около трех километров и скоро остановил на трассе попутный грузовик. Проехав около половины пути до лесной сторожки, выскочил из кузова на повороте и стал ловить другую попутку. И тут повезло, водитель тормознувшей «нивы» направлялся по служебным делам как раз в те края.

Кот оказался на месте около десяти утра. Позавтракал тем, что оставил в избе: вареными яйцами и банкой рыбных консервов. Сполоснувшись у бочки с дождевой водой, он сжег в печке старую одежду: пиджак и военную фуфайку, купленные на толкучке. Переоделся в фирменный костюм, причесал волосы и, сбрив щетину, размазал по щекам лосьон, пахнувший детским кремом. Глянув на себя в зеркало, решил, что упакован солидно. Вроде как бизнесмен или, бери выше, прокурор по особо важным делам.

От сторожки до закусочной "Ветерок" на доброй тачке – рукой подать. Колька рассказывал, что сестра работает официанткой. Хорошо бы девчонка оказалась на месте…

Кот еще издали заметил вывеску "Ветерок" на покосившемся столбе, но вместо закусочной увидел лишь железный остов да еще головешки, плавающие в лужах воды. Судя по всему, горело тут весело, а пожарные, как всегда, немного опоздали. Кот вывернул руль и остановился в пяти метрах от мужика в грязном костюме, сидевшего на ведре. Наверное, это и есть дядя Миша.

* * *

Шубин встретил заезжего молодца настороженно, ему показалось, вот вылезет этот деятель из машины, скажет, что долг Шубина давно заржавел. И шарахнет по балде монтировкой. А что это за ухарь, откуда он взялся и о каком долге речь – поди потом разберись. Пожалуй, месяц в больнице проваляешься, но так и не поймешь.

– Доброго вам здоровьичка… – начал Шубин.

Монтировки или бутылки в руках мужчины не оказалось, дядя Миша облегченно вздохнул, но смутное беспокойство в душе осталось. Ясно, что парень на крутой тачке тормознул тут не из праздного любопытства. Наверное, очередной браток или, бери выше, компаньон Постного.

– И вам не болеть, – вежливо ответил приезжий.

– Только вы учтите, это не мое, – дядя Миша показал пальцем на мокрые обгоревшие купюры, разложенные на листе фанеры. – Я бы отдал вам деньги. Я и не знал, что они в закусочной спрятаны. Вы же знаете, что…

Кот, не слушая его, машинально кивнул, выудил из кармана Дашкину фотографию и сунул старику под нос.

– Это ее бабки, – продолжал оправдываться дядя Миша. – Она их тут прятала.

– Где мне ее найти?

– Уехала, – покачал головой дядя Миша. – Только что тут была и уехала с концами. Приезжала взглянуть на погорельца, да… Такие дела.

– А друзей ее каких-нибудь знаете? На какой тачке она ездит? Где время проводит?

– Ну и вопросов у тебя, как у мента. Вагон и вагонетка. Дашка мне о своей жизни не рассказывает.

Дядя Миша успокоился, решив, что этот добрый молодец ничего плохого не сделает. Потому что самое худшее уже сделали до него: все, что дядя Миша нажил, сгорело этой ночью. А жизнь Шубина… Она задаром никому не нужна.

– Ну, и все-таки, – не сдавался Кот. – Где мне ее разыскать?

Шубин гадал про себя, какой интерес у этого, судя по костюму и тачке, богатого фраера к бедной девчонке.

– Машина у нее старая "хонда", двухдверка, а вот номер не помню, – промямлил Шубин.

– А цвет какой?

– Был бордовый, – Шубин озадачено почесал голову, – а сегодня приезжала на той же тачке, но она почему-то серая. Значит, перекрасила. Дашка вам по делу нужна? Или как?

– По делу. Исключительно по делу, – ответил Кот.

– Ну, в своей комнате на улице Пионера Вити Коробкова она редко показывается. Туда вам ездить только время попусту тратить. В городе у нее лучшая подружка Оксанка. Вот у нее Дашка вроде бы и живет. Ах, вот чего… Ты в киношках ее поищи. Или как его там… В Интернет-кафе. Сидит с компьютером часами балуется. Это не Москва, тут человека найти можно.

– А мобильник у нее есть?

– Был. Только номера я не помню. Если ей надо, Дашка сама позвонит и нарисуется.

Кот окинул пожарище взглядом и, отвечая на какие-то свои мысли, сказал:

– Да, дядя Миша, нехорошо получилось.

– Это все ее, не мое, – снова забеспокоился Шубин, услышав свое имя, которого мужчина никак не должен знать. – Родная племянница меня бомжом оставила.

– Да какой же ты бомж? – искренне удивился Кот. – Иди вон сдай в банк деньги, на которых номера сохранились. Тебе их на новые обменяют. В обязательном порядке, по закону.

– А что, примут? – воспрянул душой Шубин. – Они же сгоревшие.

– Примут, – заверил его Кот, – если очень попросишь.

– Я уж попрошу, – Шубин потер ладони, будто они замерзли. – От меня они просто так не отделаются. Раз по закону положено – меняй.

– Ну, прощай, дядя Миша.

Кот сел за руль, хлопнул дверцей и погнал бумер к городу. Он бросил прощальный взгляд на пепелище и одинокую фигуру бывшего хозяина закусочной – и стало грустно.

Дядя Миша, присел на корточки, сталь перебирать купюры. И вправду: номера и серии банкнот кое-где сохранились. Если этот ухарь не врет, а врать ему без надобности, тут набирается… Шубин ворошил пальцем обгоревшие деньги и никак не мог сообразить, сколько же ему перепало. Как бы сказал в этом случае мент Старостин, любитель пословиц и поговорок: не было ни гроша, да вдруг алтын.

Наконец дядя Миша решил: на первое время денег хватит. А там, если дела в гору пойдут, новую закусочную можно открыть. Или еще какой бизнес затеять.

* * *

На рассвете, решив, что Костян Огородников успел убраться не только из их района, но из области, Бударина разорвала на груди ночную рубашку, накинула халат и побежала сначала к соседям, а потом к главе администрации.

Весть о том, что нынешней ночью в доме своей сожительницы был зверски убит подполковник Чугур, облетела все избы с космической скоростью. Ближе к полудню в поселок пожаловали следователь прокуратуры, криминалисты и милиция из областного центра, полсотни зевак окружило несколько казенных машин, оставленных на улице возле известного всему поселку дома. Отсюда ничего интересного не увидишь: дом огорожен высоким сплошным забором, но народ не скучал: люди из уст в уста передавали истории одну страшнее и нелепее другой. В полдень они были вознаграждены за свое терпение: на носилках, накрытых запачканной кровью простыней, из дома вынесли тело Чугура. Два здоровых санитара, похожие на мясников, погрузили покойного на труповозку и повезли в судебный морг.

На этом все интересное кончилось, и люди стали потихоньку расходиться. Однако обыск в доме, в бане и дровяном сарае, продолжался до ранних сумерек. Одновременно трое опытных следователей прокуратуры и опера из убойного отдела РУВД опрашивали единственную свидетельницу убийства Ирину Бударину и жителей поселка, видевших накануне одинокого грибника с кошелкой в руке.

Одна из поселковых баб рассказала, что видела из окна своего дома мужика с кошелкой. Незнакомец медленно брел вдоль улицы, он сутулился и выглядел усталым. Возраст неопределенный от сорока до семидесяти. Другая баба вспомнила все того же невзрачного мужичка, одетого в старый пиджак и резиновые сапоги с обрезанными голенищами. Незнакомец попался ей навстречу за околицей, неподалеку от лесопилки. Прошел мимо, глядя себе под ноги, лица она не разглядела, а вот щетина на щеках запомнилась…

Наверняка, много интересного знал попугай Борхес, но сегодня он, недовольный появлением в доме посторонних мужчин, угрюмо молчал. Процесс выявления истины шел вяло. Бударина была слишком напугана и угнетена свалившимся на нее горем, ее жизнь прошлой ночью висела на волоске. Но ей повезло. Вопреки логике, преступник оставил свидетельницу в живых.

Майор Игорь Владиславович Терехов из района, под чьим руководством проходило дознание, сидел за столом в горнице, напротив Будариной. Он исписал всего-то полторы странички протокола, но так и не получил в свои руки ни одной ниточки, за которую могло бы зацепиться следствие. Одной рукой он теребил пышные усы, другой поглаживал объемистый живот, будто страдал желудочной коликой.

Хозяйка сидела на стуле у окна и смотрела в пол, на котором между досками еще видна была запекшаяся кровь Чугура. Ирина время от времени промокала сухие глаза кружевным платочком и тяжело вздыхала. Майор Терехов подумал, что вид у нее – краше в гроб кладут: измотана, будто на ней воду возили. Губы искусаны, под глазами темные круги. Еще бы, пережить такое…

– Давайте еще раз все повторим, только помедленнее, – сказал Терехов, – чтобы я сумел обдумать и взвесить все обстоятельства происшествия. Итак, вы проснулись от шума и криков, которые доносились из соседней комнаты. Так вас следует понимать?

Бударина молча кивнула.

– Потом услышали выстрелы, – продолжал майор, закуривая третью сигарету подряд, – испугавшись шальной пули, упали на пол. Полезли в шкаф, чтобы достать ружье бывшего мужа. Вытащили двустволку, зарядили. А потом вошли в комнату, где уже мертвый лежал Чугур. И включили верхний свет. Так?

Бударина всхлипнула.

– Вы направили ствол на преступника, хотели его пугнуть, но стрелять не стали. Во-первых, духу не хватило выстрелить в человека. Во-вторых, вы испугались, что патроны, пролежавшие в шкафу около двух лет, уже непригодны – порох сырой и капсюли заржавели. И вы не захотели провоцировать преступника на насильственные действия в случае осечки. Я правильно вас понял?

Хозяйка, смахнула со щеки набежавшую слезинку.

– Преступник увидел, что вы не уверены в том, что сможете произвести выстрел. Я бы даже сказал, – не способны на убийство. Шагнув к вам, он вырвал ружье. Скрутил вам руки за спиной и связал их веревкой, точнее, капроновым шнуром, который имел при себе. Он привязал вас к радиатору парового отопления. Не взяв из дома ни ценных вещей, ни денег, вышел на крыльцо и был таков. Верно?

Бударина старательно расправила складки платья на коленях.

– Вы смогли освободиться от толстого капронового шнура только утром. Тут же оделись и, убедившись, что Сергей Петрович мертв, бросились за помощью к соседям, потом к главе поселковой администрации Хомичу. А тот позвонил в милицию и начальнику колонии Ефимову. Правильно? – майор энергично вдавил в пепельницу окурок сигареты и тут же закурил новую.

Тяжело вздохнув, Бударина подумала, что надо бы попросить майора не смолить в доме, и так уже дым собрался в тучи.

– Вы сумели разглядеть преступника, – продолжал майор. – По вашим словам, это мужчина выше среднего роста. Небритый, с русыми волосами, высокими залысинами, особых примет, как-то родимых пятен, татуировок и прочее, не имеет. На вид ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Нормального телосложения. Плохо одет. Так?

Бударина с утомленным видом отвернулась в сторону.

– Послушайте, Ирина Степановна, – майор закипел, как огромный самовар, – ведь это я не сам себя допрашиваю. Понимаете? Не себя. Это я с вас снимаю показания. Очень важные для следствия. Вы – единственный свидетель. Еще две бабы видели мужчину в поношенном пиджаке, но они ни черта не помнят. Даже внешность толком не могут описать: Вся надежда на вас. А как мне снимать показания, если вы все время молчите? А я отвечаю на свои же вопросы вместо вас.

– А чего одно и то же по сто раз талдычить? – слезы высохли на глазах продавщицы, теперь она дерзко глядела на майора. – Все уже десять раз переговорено.

– Я надеюсь, что вы вспомните какие-то новые подробности. Детали, возможно, на ваш взгляд, детали незначительные. Здесь важна любая мелочь.

– То, что я видела, уже рассказала. Все, что помню. Ну, он еще, когда привязывал меня к батарее, сказал: "Если поднимешь крик раньше утра, считай, что сама себя в расход пустила. И тебя, и всех твоих родственников достану". Вот я и сидела, как дура, рассвета дожидалась. А когда дождалась, поняла, что легко от веревки не освободиться.

Терехов что-то нацарапал в протоколе.

– Давайте вернемся к приметам этого человека, – сказал он. – Хотелось бы получить более подробное описание его внешности. Итак: волосы у него русые, с густой проседью. Лоб высокий. Залысины и плешь на макушке. На вид лет пятьдесят с небольшим. Правильно?

Бударина снова утвердительно покачала головой и сказала:

– Вы поймите, все произошло так быстро, что я толком и запомнить ничего не могла. В одной руке я держала ружье, другой рукой повернула выключатель. Загорелся свет, я зажмурила глаза. Потом открыла, надо было стрелять, я замешкалась… А он рванулся в мою сторону и ружье выхватил. Я и видела-то его секунды три. И не до того мне было, чтобы приметы запоминать. Я боялась, что этот бандит и меня следом за Сергеем Петровичем приговорит.

– Понимаю, – кивнул Терехов, хотя в этой истории был слишком много непонятного.

В доме нет следов обуви. А ведь преступник явился через дверь, на улице шел дождь и отпечатки грязных подошв должны остаться. Ищейка пошла по следу преступника, довела проводника до околицы и остановилась. Видимо, ночной дождь смыл все следы. С этим ясно.

Но почему тогда нет следов в доме? Бударина говорит, что, по всей видимости, Чугур забыл запереть входную дверь, когда выходил покурить. Возможно. Но почему Чугур держал под рукой готовый к стрельбе табельный пистолет. Он чего-то боялся. Боялся… И забыл закрыть входную дверь? Концы с концами не сходятся.

Скорее всего, Бударина темнит: то ли верит, что преступник сдержит обещание: вернется и вырежет ее длинный язык. То ли просто не хочет говорить правды по каким-то не известным пока причинам. Версию о том, что хозяйка дома была заодно с преступником, Терехов долго не рассматривал, отказавшись от нее сходу.

Никакой корысти или злого умысла в действиях Ирины Степановны не усматривалось. Чугур сам, порвав с законной женой, перебрался к сожительнице. Она не прогнала его, не выставила за порог. И жили они, по словам соседей, мирно. Ни драк, ни скандалов. Какие уж тут корысть и умысел? Да и следы борьбы, пулевые отверстия в стенах, потолке и диване, проломленная голова Чугура говорят о том, что тут произошло настоящее побоище.

Если бы хозяйка знала преступника и действовала сообща с ним, Кума ухлопали бы по-другому. Тихо и спокойно. Без стрельбы и рукопашной. Наверняка, воспользовались бы ядом, который быстро разлагается в организме, следов которого нельзя обнаружить в крови уже через четыре-пять часов после наступления смерти. Или инсценировали несчастный случай. Например, Чугур чистил пистолет, а он возьми и выстрели. Такое сплошь и рядом случается. Но почему же тогда нет следов в помещении? Следователь вернулся к тому же, с чего начал свои тягостные размышления.

– Я вот тут думаю, – Терехов почесал затылок, – почему в доме не осталось следов бандита? Ведь он вошел с улицы.

– Откуда мне знать? – пожала плечами Бударина. – Он мог обувь за порогом оставить, чтобы не наделать шума и не наследить.

Точно, так оно и было. Преступник – тертый калач. Он скинул ботинки за порогом – вот он ответ, над которым Терехов ломал голову. Ответ простой, как блин. Вот теперь показался свет в конце тоннеля.

– Простите, – замялся Терехов, – хотел бы задать личный вопрос.

– Кройте, – великодушно разрешила Бударина. – Только про постельные дела я ничего говорить не стану.

– Я не про это. Про человеческие отношения. Говоря высоким штилем: про чувства.

Бударина на минуту задумалась. Чувства… Этот заезжий майор плохо представляет себе жизнь в этом чертовом поселке. Чугур тут был князь во князьях, царь и бог. Однажды он зашел в магазин и положил глаз на молодую и привлекательную продавщицу в белом халатике, под которым не оказалось нижнего белья.

Ответить "нет" она не могла. Кум завтра же пустил бы в ход все свои связи в районе и даже области, и Бударину измордовали бы проверками и ревизиями. И кончилась бы вся эта бодяга показательным судом. Хорошо, если реально срока не напаяли, но с магазином, кормившим ее, пришлось бы проститься навсегда. А другой денежной работы в поселке просто нет.

Чугур ей это все объяснил, по полочкам разложил в тот самый первый день их знакомства. А потом завел ее в подсобку, закрыл дверь на засов и молча повалил Бударину на мешки с сахаром…

Рассказать все, как есть: Чугур был ей противен и ненавистен, она терпела этого человека, потому что иначе нельзя было. Глупо. Тысячу раз глупо. Тогда из свидетеля она превратится в подозреваемого. А там и до обвинения в соучастии недалеко.

– Он любил меня, – не вдаваясь в подробности, сказала Бударина.

– А вы? Вы его любили?

– Я отвечала взаимностью. Так и запишите в своем протоколе. С новой строки и большими буквами. Отвечала взаимностью.

Терехов нежно подышал на перо китайского "Паркера", но в протокол ничего не записал.

– Простите, еще один вопрос, не совсем деликатный, – майор замялся. – С финансами как у вас было? В смысле: у Чугура свои деньги, а у вас свои? Или деньги общие? Ведь в каждой, – он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, – в каждой семье все по-разному. Вот я и спрашиваю: как у вас?

– На жизнь он давал, – спокойно ответила Ирина Степановна. – Дом отремонтировал, баню построил. А так я в его денежные дела не вникала. Все-таки он мне не законный муж. Понимаете разницу?

Бударина подумала, что этот милицейский хрен с усами только напускает на себя важность, а по жизни дурак дураком. Задает такие вопросы, на которые никогда не услышат правдивого ответа. Три сберегательные книжки на предъявителя, Ирина Степановна спрятала в надежном месте. Наличные деньги, уложенные в герметичный пакет, хранились в погребе, под бочкой с капустой.

Вот и все. Теперь на этом месте ее ничто не держит. Адрес и телефон московской конторы по продаже недвижимости за рубежом записаны на отдельном листке, да она этот адрес наизусть помнит. Может, Кипр – то самое место, о котором она мечтала? И тот дом на морском берегу ей приглянулся с первого взгляда…

* * *

До Интернет-кафе «Бригантина» Костян добрался, объездив несколько адресов, по которым могла находиться Дашка. В коммунальной квартире на улице Пионера Вити Коробкова дверь открыл мужик неопределенных лет в трусах и майке, рожа опухшая, а волосы встали дыбом, будто его только что напугали до смерти. Дядька не сразу понял, кого разыскивает представительный мужчина в хорошем костюме. А когда дошло, лишь махнул рукой и попытался захлопнуть дверь перед носом Кота, но он успел сунуть ботинок в дверной проем и так дернул ручку на себя, что Дашкин сосед едва на ногах удержался.

– Слышь, я ведь по-хорошему спрашиваю, – процедил сквозь зубы Кот, – но если здесь вежливого обращения не понимают, тем хуже. Могу спросить иначе.

Иначе не пришлось. Мужик, решив, что сопротивление не имеет смысла, а за хамство можно еще и по морде получить, живо вспомнил, что сегодня Дашка ночевала здесь, но ее разбудил ранний звонок по телефону. Потом девчонка куда-то засобиралась, побросала в сумку кое-какие пожитки и перенесла их в машину. Вернулась и забрала еще какой-то мешок, видно, тяжелый. И тоже спустила вниз. На вопрос соседа, не на курорт ли собралась, сказала, что не его ума это дело, пусть лучше не суется со своими вопросиками, а иначе огребет.

– Она девка шебутная, ушлая, – добавил сосед. – Такую за рупь двадцать не возьмешь. Ты, парень, когда ее встретишь, держись за кошелек. Иначе без денег останешься.

– Так куда она могла уехать? И когда вернется?

– На все четыре стороны могла уехать, – ответил словоохотливый сосед. – Она ведь может тут неделями не показываться. И где ее искать, черт не знает. Может, она вообще не вернется. Я же говорю: шмотки собрала и мешок какой-то прихватила. Видно, с барахлом. Ты по какой надобности ее ищешь?

– По личной.

– Тогда лучше найди другую девчонку. Ну, чтобы время провести. А с этой – пропадешь, как пить дать пропадешь.

Кот поблагодарил соседа за дельный совет, спустился к машине. Он купил в газетном киоске подробную карту города, объехал три кинотеатра, молодежное кафе, где в этот час посетителей почти не было, пообедал в ресторане китайской кухни "Красный дракон" и вышел на улицу голодным, будто вовсе ничего не ел.

Забравшись в салон, он разложил на коленях карту и стал прикидывать, где сейчас может находиться девчонка. Дядька говорил про Интернет-кафе, если верить карте, их в городе три.

Удача улыбнулась Коту со второй попытки. На стоянке возле Интернет-кафе "Бригантина" пристроилась серая "хонда", покрашенная кое-как, неумело, на скорую руку. "Кажется, мне сюда", – сказал себе Кот и вылез из машины. Народа в кафе по пальцам считать, зал разделен невысокой перегородкой на две части. Но той половине, что ближе к входной двери, можно выпить газировки и съесть бутерброды. Или устроиться на высоком одноногом табурете у барной стойки и глотнуть холодного пива. По другую сторону перегородки на конторских столах расставлены системные блоки и мониторы. Здесь клиенты, утолившие голод и жажду, зависают в Интернете.

Дашка сидела за столиком у окна, уставившись в компьютерный экран. Сама на себя не похожа, глаза мутные, лицо напряженное, будто она не в Интернете болтается, а выполняет какую-то важную работу. Кот, присев на табурет у стойки, заказал кружку пива и сухарики. Он достал фотографию, глянув на нее, снова перевел взгляд на Дашку. Она, точно.

Просто так бухнуться на стул рядом с девчонкой и выложить ей все, о чем самому вспоминать тошно, – это не пройдет. Для любого разговора, особенно такого важного, нужно подходящее время и место. Интернет-кафе не лучшее место, а сейчас, когда Дашка так увлечена компьютерными развлечениями, неподходящее время. Но с чего-то надо начинать. Дашка может выйти из этого заведения минут через пять, а потом снова ищи ее по всему городу. Откладывать нельзя, надо сейчас.

* * *

Дашка закончила набивать письмо, адресованное Леониду Ивановичу Захарову, отцу Оксанки. Поставив последнюю точку, внимательно вчиталась в текст. Все вроде бы гладко и, главное, понятно. Сейчас папашка, наверное, мается в своем кабинете, меряет шагами пространство, падает в кресло, снова встает и ходит из угла в угол. Останавливается, чтобы накапать в стакан валокордина. В ожидании письма он провел три бессонные ночи, успел собрать деньги и убедиться, что седины на висках заметно прибавилось. Он напуган, он готов на любые уступки. Теперь Захарову не терпится расстаться со своими долларами, получив взамен гарантии спокойной жизни. Пусть зыбкие, но гарантии.

Дашка внесла незначительную правку, заменив "деньги" на "обговоренную сумму" и "обезопасить" на "спасти свою жизнь". Теперь, кажется, нормально.

Захарову надлежало ровно через два часа доставить деньги по указанному в письме адресу, лично положить их посередине комнаты, там, где на полу мелом нарисован круг. И немедленно выйти из квартиры и подъезда. И уехать, желательно, подальше. Если люди Захарова или он сам попытаются установить за домом слежку, проникнуть в помещение через дверь, пожарную лестницу или иным способом, отправитель письма будет считать себя свободным от выполнения взятых на себя обязательств. Все пленки с записями разговоров Леонида Ивановича немедленно попадут в руки его бывшего компаньона.

В заключение Дашка написала, что надеется на благоразумие Захарова и его людей. Потом немного подумала и добавила еще пару предложений:

Прошу вас лично, уважаемый Леонид Иванович, принести деньги по указанному адресу. Если ваши люди попытаются задержать курьера, который придет за посылкой, или захотят поиграть в частных детективов, устроив за ним слежку, наша договоренность будет аннулирована…

Оторвавшись от монитора, Дашка посмотрела по сторонам. Тип в темном костюме, сидевший за стойкой бара, ей сразу не понравился. Мужик как бы ненароком посматривает в ее сторону. Он облизывает губы языком, будто симпатичных девчонок не видел целый год или всю пятилетку, и нервно покашливает в кулак. По всему видно, собирается подрулить к ней и сказать какую-нибудь чепуху о хорошей погоде.

На людей Захарова этот чувак не похож, тех мордоворотов Дашка помнила в лицо, и прикид на мужике фирменный. В здешних магазинах такие клифты не выставляют, потому что покупателей с толстыми кошельками немного найдется. Закончив свои наблюдения, Дашка нажала кнопку на клавиатуре, отправив письмо. Мужчина уже шел через зал, остановившись у столика, опустился на свободный стул.

– Послушай, ты меня не знаешь, – сказал он. – Хочу тебе кое-что передать. И на словах…

Сидя у барной стойки за кружкой пива, Кот придумал несколько гладких фраз, которые годились для начала разговора, но в самый нужный момент позабыл их, даже не представился, имени своего не назвал. Дашка с любопытством смотрела на незнакомца, стараясь угадать, как он станет клеиться. Предложит заглянуть в бар или в кабак? Нет, для кабаков слишком раннее время. Да и тема избитая. Тогда что? Кино? Прогулка на лоне природы? Того не лучше.