Текст книги "Печать на сердце твоем"

Сама девчушка ничего не рассказывала, но из ее вопросов Згуру стало ясно, что Ластивка слыхала и об Ичендяке, и о его делишках. Лишь когда он поведал о яде, которым были напоены «жала», девчушка сердито нахмурилась. Когда же речь зашла о кувшине, ее лицо слегка побледнело, а у рта легли неожиданные, совсем взрослые, складки.

Черемош заметил их еще издали, бросился вперед, но, не добежав десяти шагов, замер. Стало ясно – он ждал кого-то другого. Згур прикинул, каким светом светится чернявый, и вновь пожалел парня.

– Это Ластивка, – пояснил он, когда они поравнялись. – Она нам поможет… Попытается…

На лице парня все можно было прочитать без всякого чаклунства. Ластивка покачала головой:

– Ты напрасно ругал ее, Черемош. Она слышала, и ей стало хуже…

Челюсть у чернявого отвисла, и Згур понял, что девчушка не ошиблась.

– Но… – лицо Черемоша дернулось, словно от боли. – Я… Я не хотел! Просто…

– Она не виновна в том, что случилось – как и вы все. Згур, эту девушку нужно вынести наверх.

Уладу уложили на сложенный вдвое плащ. При свете дня лицо девушки уже не казалось серым. Оно было желтым, с черными пятнами под глазами и у побелевших губ. Можно было подумать, что Улада уже мертва, и мертва не менее суток. Не выдержав, Згур прикоснулся к запястью. Пульс бился – еле заметно, почти неслышно.

Ластивка между тем занялась мешком. На траву легло что-то большое и круглое, со странными бляшками по обшитым кожей краям. Затем – тяжелый балахон, тоже кожаный, расшитый цветным бисером. А следом пошли камни – белый, черный, серый и какой-то пестрый. Последней появилась чаша, большая, тонкой румской работы, с красными узорами по черным бокам.

Спрашивать Згур не решился. Похоже, девчушка свое дело знает. Между тем Ластивка занялась крючком. Прикасаться руками не стала, но разглядывала долго, со всех сторон. И лишь после этого подошла к Уладе. Тонкие ладони замерли над неподвижным лицом, затем Ластивка осторожно провела руками над грудью, после чего резко тряхнула ладонями.

– Серебро у вас есть?

– Сколько ты хочешь? – Згур потянулся к поясу, где висел кошель, но девчушка покачала головой:

– Не мне. Надо будет кое-что купить. Но прежде…

Она задумалась, темные глаза смотрели на Уладу. Затем последовал тяжелый вздох:

– Я еще плохо умею, может не получиться. Но если не попробовать, к утру она умрет… Мне нужна помощь. Вы готовы?

– Я? Да все, что нужно… – Черемош вскочил, подался вперед. Ластивка улыбнулась.

– Хорошо. Пойди в село, там в доме под соломенной крышей живет дед Карас. Купишь у него черного петуха. Он будет предлагать тебе других, но ты купи обязательно черного, с черным гребнем. И не торгуйся. А будешь назад идти – не оглядывайся, даже если позовут. Запомнил?

Черемош кивнул, хлопнул себя по поясу, бросил быстрый взгляд на Уладу…

– Я мигом!

Згур проводил глазами чернявого, который не шел – бежал, затем, усмехнувшись, повернулся к чаклунье.

– Я не наузник, Ластивка, но мне почему-то кажется, что дело не в петухе. Ты хотела поговорить?

– Да… Твой друг… Он ее любит, с ним говорить трудно. К тому же ты старше, и намного.

– Мы погодки, – удивился Згур, но девчушка покачала головой:

– У каждого свои годы. Ты – старше, с тобой говорить легче… Ты не ошибся, Згур, душа Улады уже не здесь. Если бы вы не трогали крючок…

Згур еле удержался, чтобы не ударить кулаком по земле. Мать Болот, какой же он дурак! Почему он не догадался сразу, еще ночью, когда увидел проклятый кувшин!

– Я проведу обряд, бабушка меня учила и… это не очень сложно. Обряд вызывания души. Ее душа еще недалеко, если она услышит, то вернется…

Ластивка замолчала, и это молчание сразу же не понравилось Згуру. Если услышит… Если?

– Ты думаешь… – начал он. – Она…

– Не услышит. К сожалению. На крючке был яд. Тот наузник не хотел поймать душу – он хотел ее убить, чтобы она даже не нашла путь в Ирий. Вы спохватились слишком рано, и он не сумел довести все до конца. И теперь ее душа попытается найти путь в Дол…

– Объясни! – потребовал Згур. Девчушка пожала плечами:

– Зачем? Это долго, просто поверь. Впрочем, время еще есть… Дорога в Ирий ведет через Дол, затем через Поток. Путь неблизкий, он длится сорок девять дней, но вернуть душу можно только в первый день, пока она еще не перешла Поток. Надо провести обряд и позвать. Если вторая душа – доля – еще в теле, человек просто проснется…

– Но она не услышит!

Ластивка вздохнула:

– Боюсь, что нет. Будь здесь бабушка… Одна я не смогу.

Згур кивнул. Он мало понимал в чародействе, но все было слишком очевидно. Значит, все… Обряд, конечно, надо провести, хотя бы ради Черемоша. Вдруг боги смилостивятся! Хотя едва ли, любому известно, что боги повелевают лишь тем миром, что лежит под Семью Небесами. Но ведь Ластивка не сказала «нет». Она сказала…

– Одна ты не сможешь, так? А если тебе помогут?

Девчушка долго молчала, затем покачала головой:

– Я не предлагала тебе этого, Згур! Ты предложил сам!

– Я?! – на мгновенье он ощутил страх, но тут же опомнился.

– Хорошо. Что нужно сделать?

– Не спеши. Расскажи еще раз о браслете…

Ластивка слушала внимательно, не пропуская ни одного слова, затем решительно кивнула.

– Может получиться. Ты прав, кобникам верить нельзя. Этот браслет не дарует любовь…

Вспомнились слова Улады. Выходит, длинноносая права. А он боялся!

– Да, он не дарует любовь, Згур. Любовь нельзя подарить…

Ластивка говорила столь серьезно, что Згур невольно усмехнулся. Голенастая девчушка двенадцати лет рассуждает о любви!

– Но тебя не обманули, браслет не простой. Он не дарит любовь, он связывает души…

– Как?! – Згуру показалось, что он ослышался. – Связывает?

– Души бывают вместе не только, когда любишь. Когда ненавидишь – тоже. Или завидуешь. Если тот кобник заговорил браслет на тебя…

– Погоди! Значит, если Улада надела браслет…

– Да. Теперь ваши души будут всегда вместе, пока одна из них не уйдет в Ирий. Разве ты не знал? Разве не из-за этого ты хотел ее убить?

Отвечать не хотелось. Можно, конечно, спросить, как Ластивка догадалась, но к чему? На то и наузница, чтобы такие вещи видеть.

– Да. Я… В общем, мы с ней не ладили. Но я не хотел ее убивать! И не хочу!

Ластивка молчала, и Згур заставил себя успокоиться. В конце концов, эта девчушка может ошибаться. Ненависти у него нет, завидовать длинноносой он и в мыслях не держал. Любовь? Но это просто смешно!

– Так что нужно сделать? Я должен ее позвать?

Темные глаза юной наузницы блеснули:

– Нет! Пойти за ней – и вернуть…

Глава шестая. Расплата.

Костер горел ярко, по сухим березовым поленьям пробегали голубые искры, и тут же исчезали, сметенные алыми языками пламени. Темнота отступила, и в неровном свете неподвижное лицо Улады, казалось, слегка порозовело. Девушка лежала там же, Згур лишь набросил сверху еще один плащ, словно та, чья душа была уже далеко, могла замерзнуть.

Рядом лежал Черемош. Парень заснул прямо посреди разговора. Згур велел Ластивке ничего не говорить о предстоящем. Пусть чернявый думает, что внучка старой Гаузы просто проведет обряд, чтобы позвать заблудившуюся душу. Черемош весь вечер приставал с расспросами, нелепыми советами, бестолково пытался помочь. Было ясно – чернявый поверил в удачу. Глаза Черемоша снова ожили, он в сотый раз повторял о своей любви, о том, что ради Улады не пожалеет жизни… И вот он заснул – быстро, не успев даже зевнуть. Ластивка лишь улыбнулась, а Згуру стало не по себе. Если такова внучка, то что может бабушка?

– Пусть спит, – девчушка присела рядом со Згуром и зябко поежилась. – Странно, никак не могу согреться… Когда твой друг проснется, все будет кончено.

Згур вздохнул. Да, все будет кончено. Интересно, как?

– Боишься?

Полагалось обидеться, но Згур лишь кивнул.

– Я тоже боюсь. Я еще никогда не проводила обряд, только видела. Даже тогда мне было страшно. Но ты еще можешь отказаться. Я проведу обычный обряд, трижды позову ее…

Згур пожал плечами. Конечно, так проще. Так значительно проще. Уладу похоронят где-нибудь на сельском погосте, посыпав тело маком и забив гроб осиновыми клиньями, чтобы чужая земля приняла гостью. Черемош… Плохо будет парню, но время лечит и не такое. А он вернется в Коростень, впереди еще два года в Учельне…

– Я уже решил, – вздохнул он. – Говори, что делать.

Ластивка долго молчала, затем подняла с земли небольшой глиняный горшочек, закрытый крышкой. Згур даже не заметил, откуда тот взялся, не иначе, тоже из мешка. Девчушка сняла крышку, осторожно понюхала.

– Выпей. Сначала будет горько, затем – страшно. Потом – сам поймешь.

Звучало не очень обнадеживающе, но отступать было поздно. Згур нюхнул зелье, ожидая почувствовать запах гнили, но ничего не ощутил. Ему даже показалось, что в горшочке просто вода. Оставалось помянуть Мать Болот и отхлебнуть чаклунское пойло. Ну что, волотич, жабья душа? Двейчи не вмирати!

Он ждал горечи, но пришла боль. Заныла челюсть, острые иглы вонзились в затылок, ледяная волна ударила в сердце. Згур стиснул зубы, пошатнулся – и понял, что уже не стоит, а лежит. Костер куда-то исчез, но свет остался – неяркий, темно-лиловый. Он шел откуда-то снизу, словно земля стала прозрачной.

Боль не исчезла, напротив, стала еще сильнее. Згур еле сдержал стон и бессильно откинулся на траву. И тут же над ним склонилось что-то темное, похожее на клочок тумана. Нет, это не туман, это черный капюшон, скрывающий что-то жуткое, невероятное…

И тут пришел страх. Темный призрак медленно приближался, и Згуру почудилось, что он уже различает мертвую костяную ухмылку того, кто прячется под капюшоном. И вот ветхая ткань исчезла, сгинула, и прямо ему в лицо взглянули мертвые пустые глазницы…

Бежать не было сил. Он не мог даже крикнуть. А мертвец уже не стоял, он медленно плыл по кругу, словно подгоняемый холодным ветром. Нет, не один! Лиловый отсвет падал на невесомые остовы, кружащиеся в беззвучном хороводе. Невольно вспомнился рассказ Неговита. Рахман говорил, что танец, который столь любят в каждом селе – не просто пляска, а напоминание о дороге в Ирий, Танец Смерти. Страшный хоровод кружился все быстрее, мертвые головы скалились, костлявые руки тянулись вперед. Но вот откуда-то издалека, из неведомой дали, послышался голос – негромкий, чистый. Ластивка! Слова были непонятны, странны, но он сразу же почувстовал облегчение. Холод исчез, боль начала отступать, жуткие призраки побледнели, подались назад…

И вот все исчезло. Тьма сгинула, пропало лиловое сияние. Он лежал возле костра, вокруг – слева, справа, в ногах лежали камни, те самые, из мешка, а рядом стояла Ластивка. Белое платье исчезло, на девочке был кожаный, шитый бисером, балахон, достающий почти до земли. В руке внучка старой Гаузы держала что-то темное. Згур вспомнил – чаша. Румийская чаша с узорами! Сразу же проснулось любопытство. О таких обрядах слыхать приходилось. Сейчас она должна достать нож…

Но тут вновь накатило забытье. Перед глазами поплыли желтые пятна, а в ушах словно зазвонили маленькие колокольцы. Затем звон на мгновение стих, сменившись криком – громким, отчаянным. Згур с трудом сообразил – петух! Черный петух с черным гребнем! Все верно – нож, чаша, петух…

Что-то теплое и мокрое коснулось лица. Видеть он еще не мог, но запах не давал ошибиться. Кровь! Ее было много, кровь лилась по лбу, стекала по щекам. Затем пальцы Ластивки коснулись его груди. Кажется, и там кровь. Чья? Петуха? Или его собственная? Страха уже не было, он исчез, сменившись странным нетерпением. Его снаряжали в дорогу. Скорее бы! Ожидание становилось невыносимым, как порою бывает перед трудным боем, когда ты уже готов, а враг почему-то медлит.

И вот снова звук. Но уже не крик, а странный мерный звон. Пелена исчезла, он вновь увидел костер, а рядом с костром – Ластивку. Девчушка держала в руках странный круглый предмет, время от времени ударяя по нему рукой. Ах, вот оно что! Это же бубен! Вот почему он слышал колокольцы! Згур попытался повернуться, но тело не слушалось. И тут Ластивка медленно выпрямилась, подняла бубен к темному небу. Миг – и тяжелый балахон упал на землю. На девочке не было ничего, кроме странных бурых разводов, тянущихся по всему телу. Згур понял – кровь! На миг проснулся страх. Кровь черного петуха – не простая кровь. Ее чуют не только живые…

Вновь ударил бубен. Тело Ластивки дернулось, откинулось назад, девочка взмахнула рукой и медленно двинулась по кругу. Странный танец постепенно становился все быстрее, и Згуру начало казаться, что фигура девочки растет, становится выше деревьев, закрывает небо…

И тут все вновь исчезло. Осталась лишь тьма, сквозь которую слышался звон бубна, звучавший все ближе, все громче. Снова почудились странные слова. Но говорила не Ластивка, а кто-то другой, старше, серьезнее. Звон бубна раздавался сразу со всех сторон, и Згуру показалось, будто неведомая сила приподнимает его, ставит на ноги…

– Не бойся… Иди… Встретишь ее – окликни… Не захочет идти – прикоснись к браслету… Но не переходи Реку и не оглядывайся…

Слова прозвучали словно ниоткуда, Згуру даже показалось, что он слышит собственный голос. И тут сквозь темноту вновь засиял свет. Это был не живой огонь костра и не лиловое свечение. Серебристое сияние охватило его со всех сторон, мельчайшие искры закружились, словно снежинки в метель, и вот впереди медленно проступили огромные ворота – невесомые, парящие в черном пространстве…

– Иди!

Згур хотел вздохнуть, но понял, что не может. Вновь проснулся страх, но отступать было поздно. Тело словно исчезло, став таким же невесомым, как серебристые снежинки. Згур даже не понял, стоит он или по-прежнему лежит. Кажется, здесь нет ни верха, ни низа.

Первый шаг дался с трудом, но дальше пошло легче. Светящиеся ворота притягивали, захотелось бежать, бежать, забыв обо всем. Там, за серебристым проходом, его ждало счастье – невероятное, невозможное. Только бы добежать, успеть – и никогда не возвращаться!

Он все-таки сумел опомниться. Нет, спешить нельзя! Идти медленно, не оглядываться, не смотреть по сторонам… Шаг, еще шаг…

Ворота были уже рядом. Серебристые искры закружились быстрее, в глазах блеснул холодный огонь. Згур попытался закрыть глаза – бесполезно. Стало ясно – здесь, куда он попал, не дышат и не закрывают глаз. Что ж, он сам выбрал! Вперед, сотник Згур!

Серебристое пламя было повсюду, но вот словно подул теплый ветер. Сияющие снежинки исчезли, а впереди начало медленно проступать что-то темное, подернутое сизым туманом.

Сначала Згур увидел тропу. Она была самой обычной – широкой, хорошо утоптанной, покрытой серой пылью. Правда, пыль эта лежала неподвижно, и Згуру даже показалось, что ноги ступают поверх, не доставая до земли. Он поднял голову, но впереди не было ничего, кроме тумана. Впрочем, выбирать было не из чего. Тропа одна, ошибиться невозможно.

Звук шагов был еле слышен. Згур шел быстро, то и дело поглядывая по сторонам. Туман начал медленно редеть, слева и справа обозначились смутные контуры огромных склонов. Ближе к дороге громоздились серые валуны, покрытые седым мхом. Згур вспомнил – Дол. Значит, ему вперед, до самой Реки. Что ж, дорога прямая, идти легко…

Первого человека он увидел за ближайшим валуном. Сгорбленная фигура медленно брела по дороге, опираясь на сучковатую палицу. Згур ускорил шаг и вскоре понял – старик. Лица увидеть было нельзя, удивила лишь рубаха – новая, вышитая яркими нитями, смотревшаяся здесь, среди серого сумрака, особенно странно.

Он обогнал старика, еле удержавшись, чтобы не оглянуться и не взглянуть в лицо. И почти сразу же увидел еще одного путника. Теперь это был воин – высокий, плечистый, в странных незнакомых латах. Хотелось окликнуть, спросить, но Згур сдержался. Спрашивать нечего. И так ясно, почему этот парень оказался здесь.

А дальше он увидел целую толпу – в ярких кафтанах, в простых селянских рубахах и даже кого-то в черном плаще, какие в Ории вообще не носят. Люди брели медленно, молча, и в этой покорности было что-то страшное, лишающее сил. Згур знал, какой дорогой идет. Но эти, бредущие навстречу Реке, они, наверное, тоже знают! Может, как и он, даже надеются вернуться!

Проходя мимо, Згур не выдержал и взглянул в сторону. Лицо – обычное мужское лицо, даже глаза казались живыми. Странен был лишь взгляд – пристальный, немигающий. Тот, кто шел по тропе, смотрел только вперед…

Тропа вела дальше, серый туман редел, и можно уже было разглядеть громадное ущелье, тянущееся, сколько хватало глаз. Мертвые каменистые склоны были пусты, ни дерева, ни травинки. Серые гребни нависали над тропой, но тени не было. Згур поглядел на себя, затем на тех, кто шел впереди – и понял. В этих местах тени нет. Ее не может быть у тех, кто сам стал тенью.

Он уже потерял счет тем, кого довелось встретить. Люди шли и шли, тропа казалось бесконечной, и Згур почувствовал страх. Где же Улада? Может, он опоздал? Или просто не узнал девушку? Много раз по пути попадались женщины, но никто даже не походил на длинноносую. Згур ускорил шаг. Теперь он почти бежал, стараясь лишь не оступиться, чтобы случайно не взглянуть назад. И вот впереди послышался глухой ровный шум. Згур удивился, но тут же вспомнил – Река! Река, за которую нет пути! Тропа чуть вильнула, обходя огромный валун, а за ним неярко блеснула ровная водная гладь.

Згур невольно остановился. Река на первый взгляд казалась самой обычной: песчаный берег, темная спокойная вода, редкий желтый камыш. Но стоило лишь всмотреться, чтобы понять – все это лишь видимость, такая же, как камни ущелья. Чуть дальше, за негустыми камышовыми зарослями, вода становилась черной. Таким же черным было небо, а между небом и водой клубился туман, но не серый, как в ущелье, а ослепительно-белый, словно сотканный изо льда. Чем дальше, тем гуще он становился, сливаясь с близким горизонтом. Издали доносился шум, но не привычный шелест воды, а отдаленные раскаты, словно где-то там, в самом сердце тумана, с грохотом сталкиваются льдины.

У кромки воды стояли люди. Их было много, десятки, а может и сотни. Они чего-то ожидали, спокойно, не двигаясь и не произнося ни слова. Невольно подумалось о лодке или пароме, но вот первые, стоявшие у самой воды, шагнули вперед. Темная вода дрогнула, доходя до колен, затем до пояса, до груди. Легкий плеск – и воды Реки сомкнулись над головами идущих.

Згур замер, в сердце ударил холод. Почему-то думалось, что все будет иначе. Лодка, в ней перевозчик… Кажется, румы верят, что перевозчику нужна плата, потому и кладут мертвецу в рот кругляшек серебра. Все оказалось проще и страшнее. К воде шагнула вторая шеренга, затем третья…

И тут только Згур опомнился. Улада! Неужели опоздал?

Он бросился вперед. Люди стояли густо, плечом к плечу, и Згур понял, что не протолкнется. Позвать?

– Улада! Улада! Ты здесь?

Крик прозвучал негромко, словно утонул в близком тумане. Никто не шелохнулся, не повернул головы. А сзади подходили все новые путники, те, кого он обогнал дорогой…

– Улада! Это я, Згур!

Шум далеких льдин стал громче, от реки повеяло холодом. Все новые и новые шеренги медленно уходили под темную воду. Згур посмотрел влево, надеясь найти проход, но толпа заполонила весь берег, до самых скал. Вправо… И тут сердце радостно дрогнуло. Скала! Даже не скала, невысокий валун, с очень удачной выбоиной, в которую можно поставить ногу, затем подтянуться…

Через несколько мгновений он уже был наверху. Отсюда был виден весь берег. Згур взглянул вдаль. В разрывах тумана была заметна лишь черная недвижная гладь, больше похожая не на воду, а на черную трясину. Нет, туда смотреть нельзя. Берег! Что на берегу?

Люди стояли плотно и с каждым мгновением толпа становилась все больше. Мужчины, женщины, дети, старики. Все – нарядно одетые, в новых рубахах, в цветных плащах, сверкающих латах. Где же Улада? Неужели уже там, под темной водой? Згур сцепил зубы и заставил себя успокоиться. Не так! Горячиться нельзя, нельзя бояться. Он просто в разведке, ему нужно найти человека, найти быстро и без ошибки. Итак, первый ряд, слева направо…

Вначале взгляд терялся, скользя по десяткам неподвижных фигур, но вскоре Згур приспособился и дело пошло быстрей. Первый ряд, второй, третий… Дважды казалось, что он видит девушку, но каждый раз приходилось убеждаться в ошибке. Еще один ряд, еще… Люди медленно двигались, на черной воде неслышно смыкались круги, и Згура начало охватывать отчаяние. Ее здесь нет, он все-таки опоздал! В глазах зарябило, и Згур уже был готов все бросить и спуститься вниз, на тропу, как вдруг взгляд скользнул по чему-то знакомому. Короткие, опаленные огнем волосы, широкие, чуть сутулые плечи… Улада!

Он догнал девушку у самой воды. Те, что шли впереди, уже ступили в Реку. Черная гладь дышала ледяным морозом. Улада шла, опустив голову, руки бессильно висели вдоль тела…

– Стой! Улада, стой!

Девушка не повернула головы, даже не шелохнулась. Она ждала – ждала, пока освободиться берег, чтобы идти дальше.

– Стой!

Згур протянул руку, боясь, что не успеет, что пальцы сомкнутся, не встретив ничего, кроме призрачной дымки. Но ее запястье было теплым, и Згуру даже показалось, что он чувствует, как бьется пульс.

– Пошли! Пошли отсюда!

Улада не сопротивлялась, и они стали протискиваться сквозь густую толпу. Девушка шла все так же молча, не поднимая головы. Двигаться было трудно, те, что стремились к Реке, не замечали их, поэтому приходилось то и дело останавливаться, пропуская все новых и новых путников. Наконец берег остался позади. Згур отвел девушку к скале, взял за руку, взглянул в лицо.

– Улада! Это я, Згур! Слышишь меня?

В неподвижных глазах что-то дрогнуло. Бледные губы шевельнулись:

– Згур…

– Нам… Нам надо возвращаться! Улада! Ты слышишь?

– Згур… Згур… – медленно повторила она. – Я не хочу возвращаться, сотник! Зачем?

Взгляд потух, глаза смотрели вперед, на близкую реку. Згур понял – спорить бессмысленно. Эта девушка – уже не Улада, ее не уговоришь, не испугаешь. И вдруг он вспомнил – браслет! «Прикоснись к браслету!»

Серебро обожгло холодом, но Згур крепко сжал пальцы, затем резко дернул за руку:

– Улада! Ты должна пойти со мной! Я… Я приказываю тебе! Слышишь!

На какой-то миг ее глаза стали прежними, в них мелькнула боль:

– И что ты будешь делать со мной, сотник?

– С кашей съем! – он чуть не рассмеялся. – Пойдем! Только не оглядывайся!

– Погоди! – Улада медленно подняла руку, провела по лицу. – Теперь… Теперь понимаю. Я умерла, ты пришел за мной… Все-таки ты чаклун, волотич!

– Потом! – он вновь взял ее за руку и повел назад, по тропе, ведущей по ущелью. Улада молчала, затем внезапно остановилась.

– Погоди, Згур! Ты понимаешь, что делаешь?

Теперь ее голос звучал как и раньше, прежними стали темные живые глаза. Згур усмехнулся – перед ним была Улада.

– Вообще-то не очень! Пойдем!

– Браслет… – девушка провела ладонью по запястью. – Когда ты прикоснулся, я словно очнулась…

Они шли вперед, но теперь каждый шаг давался с огромным трудом, словно Дол не желал выпускать беглецов. Ноги налились свинцом, свинцовая тяжесть навалилась на плечи, подошвы с трудом отрывались от серой пыли.

– Ты… Ты не должен был этого делать… – негромко бормотала Улада. – Не должен… Не должен…

Згур не стал отвечать. К чему спорить? Наверно, не должен. Впрочем, об этом можно будет подумать потом. Если это «потом» настанет…

– Згур! – внезапно послышалось сзади. – Згур! Помоги, Згур…

Он замер, узнав знакомый голос. Мама! Почему она здесь?

– Згур…

Он дернулся, хотел обернуться – и вдруг вспомнил. Не оглядываться! Что бы не случилось – не оглядываться!

– Зовут! – Улада остановилась, рука дрогнула. – Ты… Ты слышишь?

– Нет! Эта мара! Не оглядывайся! – крикнул он, ускоряя шаг. Их не выпускали. Их звали назад, звали голосами тех, кто был всего дороже…

Голос стих, но вот послышалось шипение, совсем близко, рядом. В спину пахнуло жаром.

– Не оглядывайся! – повторил он. – Нельзя! Нельзя!

Небо потемнело, отвесные склоны подступили ближе, а сзади слышался вой – отчаянный, полный злобы. Время исчезло, сгинуло, остались лишь пыльная тропа, серые скалы по бокам и низкое небо. Дорога начала горбиться, дрожать, под ноги рванулись тонкие трещины, но они шли, и с каждым шагом Згур чувствовал, как прибывают силы. Они дойдут! Они должны дойти! Иначе зачем все это?

Потом исчезла и тропа. Вокруг клубилась холодная вязкая тьма, ноги стали скользить, холод подступил к сердцу. Но вот где-то далеко, словно на краю земли, мелькнул слабый серебристый отсвет. Згур остановился, поднял руку:

– Туда! Нам туда!

Улада кивнула, провела ладонью по неровным опаленным волосам.

– Згур! Чего ты хочешь?

– Потом! – заторопился он, но Улада покачала головой:

– Погоди! Зачем ты меня спасаешь? Тебе не нужно серебро, не нужна моя любовь. Значит… Значит, тебе нужна моя жизнь? Тогда почему ты пришел за мной?

Згур взглянул на мерцающий серебристый огонек. Там была жизнь. Его – и Улады.

– Ты поймешь…

Он взял девушку за руку, и они двинулись сквозь клубящуюся мглу. Серебристый огонек рос, превращаясь в огромные светящиеся ворота. Мгла начала редеть, словно Сила, не пускавшая их, признала свое поражение. Над головой загорелся серебристый свод, в лицо ударил рой горящих снежинок – и Згур внезапно почувствовал, что он вновь может дышать…

– Згур! Згур!

Он открыл глаза. Вокруг была ночь, неподалеку алели угли умирающего костра, а рядом с ним сидела Ластивка. На девочке вновь было простое белое платье, и только бубен, лежавший на ее коленях, напоминал о том, что случившееся – не сон.

– Пойду. Очень устала. Она спит…

Он кивнул и попытался встать. Тело ныло, кровь стучала в висках, но он был жив. Улада, укрытая плащом, тихо вздыхала во сне, ее ладонь была теплой и влажной.

– Я очень боялась, – Ластивка вздохнула. – Была бы здесь бабушка…

Згур усмехнулся, отвязал от пояса кошель, достал шесть серебряных гривен.

– Что ты! – девочка отшатнулась. – Это… Это слишком много! За столько можно купить все наше село!

– Вот и купишь. А для начала постройте дом – настоящий.

Ластивка задумалась, затем покачала головой:

– Нет! Я возьму только две гривны, и мы построим деревянный дом. А ты… А ты обещай, что через три года приедешь сюда, ко мне. Тогда мы и рассчитаемся.

Она не шутила. Темные глаза смотрели серьезно, совсем по-взрослому.

– Я попытаюсь, – начал он, но девочка нахмурилась:

– Нет! Поклянись!

Их взгляды встретились, и Згуру стало не по себе.

– Хорошо! Клянусь Матерью Болот, что через три года приеду к тебе. Если буду жив…

Во сне он снова видел родной поселок. Шел дождь, по небу плыли тяжелые серые тучи, близкий лес горел яркой осенней листвой. Згур был дома. Наконец-то дома. Теперь он мог отдохнуть. Не надо спать в кольчуге, просыпаться от каждого шороха, каждый день обманывать смерть. Не надо лгать – и больше никого не придется убивать…

До Тириса оставалось всего ничего – два дня пути. За селом начинались обжитые места. Леса сменились ухоженными пашнями, дорога стала шире, а вдоль нее один за другим стояли поселки – большие, окруженные густым частоколом. Гостей здесь ждали, и можно было не ночевать под звездами, а снять приличную комнату на одном из постоялых дворов. От разговорчивых хозяев и заезжих торговцев удалось узнать, что этим летом в Тирисе полно приезжих, корабли пришли не только из румской земли, но даже из далекого Фарса, так что добраться до Рум-города проще простого, было бы серебро. Итак, их путь подходил к концу. Черемош, начисто забыв о пережитых невзгодах, болтал без умолку, прикидывая, как лучше устроиться в великом городе. Воображение войтова сына явно разыгралось. Он видел себя то удачливым торговцем, то кметом дворцовой стражи, а то и придворным в палатах румского Кея-Сара. При этом он несколько снисходительно обещал пристроить и Згура, особенно ежели тот подучится румскому языку и придворному вежеству. Такого тона от чернявого слыхать еще не приходилось, но Згур не обижался. В Рум-городе ему делать нечего, а если Черемошу и вправду повезет в чужой земле, то и хвала богам!

Улада в этих разговорах не участвовала, словно ее это никак не касалось. Похоже, отъезд за море не очень радовал длинноносую. Черемош обижался, дулся, но потом все забывал и вновь принимался мечтать…

За эти дни Улада ни разу не заговорила о том, что случилось в маленькой землянке. Черемош пытался намекнуть, объяснить, но дочь Палатина каждый раз переводила разговор не другое. Похоже, страшный день просто выпал у нее из памяти, не оставшись даже темным сном. Згура это вполне устраивало. Благодарности он не ждал, а вспоминать то, что довелось увидеть на пыльной тропе, ведущей через Дол, не хотелось. Хорошо, если Улада действительно все забыла!

Заботило и другое. Дорога до Тириса была спокойной, да и в самом городе, как ему объяснили, стража не дремлет. Но вот на Нистре и на близком море гуляли вольные люди, успевшие за это лето облегчить несколько неосторожных галер, шедших без надежной охраны. Итак, еще одна забота, как Згур надеялся, последняя. Один из торговцев, с которым удалось поговорить на постоялом дворе, посоветовал поспешить. Через три дня из Тириса отходит большой караван, идущий прямо в Рум-город. Впрочем, спешить особо не пришлось. Уже наутро следующего дня у горизонта блеснула серая гладь широкой реки, а вскоре вдали показались высокие вежи, сложенные из серого камня.

Тирис встретил их шумом, суетой на узких кривых улочках и бдительной стражей, сразу же пустившейся в долгие расспросы. Правда, обрезок гривны сделал свое дело, и подозрительных путников пропустили, посоветовав с оружием по улицам не ходить, а о своем прибытии доложить городскому войту, который звался здесь по-румски – «архон». К архону Згур решил сходить сам, поручив Черемошу найти какой-нибудь постоялый двор, желательно поближе к пристани. За этими заботами прошел весь день, и только к вечеру они собрались в небольшой грязной комнатушке, которую удалось снять за немалый обрезок серебра. Впрочем, долго засиживаться в негостеприимных хоромах никто не собирался. Згур сумел договориться с хозяином одной из румских лодей, которая отплывала на следующий день. То, что ехать придется не троим, а двоим, говорить пока не стал. Объясняться ни к чему, а назавтра, перед отплытием, времени на вопросы просто не останется.

Черемош мыслями был уже в Рум-городе. На радостях он предложил выпить, благо прекрасное румское вино можно было купить в Тирисе на каждом углу, но Згур отказался. Разговаривать было не о чем, а просто пить не хотелось. Улада тоже молчала, и вскоре ушла в свою комнату, даже не попрощавшись. Черемош сник и шепотом пожаловался, что девушка ничего не желает слышать о свадьбе, хотя еще в Валине они обо всем договорились, и даже поклялись в святилище Матери Сва. Згур лишь пожал плечами, предположив, что Улада просто устала за эти недели. Черемош охотно согласился и сразу повеселел. Он был явно готов вновь пуститься в рассуждения о прелестях румской столицы, но Згур поспешил распрощаться. Все кончилось, и обманывать доверчивого парня он больше не мог.