Текст книги "Отдел 15-К. Тени Былого"

– Наверное, – признал Коля, а после, моргнув, уставился на лес.

Там среди темноты вдруг окуневым глазом мигнул небольшой огонек.

– Вот и я про то. – Пал Палыч цыкнул зубом. – Так что сиди тихо, никуда не суйся. Не знаю, кто именно это все закрутил, но тебе с ним не справиться.

– А если капища уснут, то все кончится? – уточнил Нифонтов. – В смысле – духи перестанут шастать и людей убивать?

– Мне не нравится этот вопрос.

– Паша, ответь пожалуйста, – очень вежливо попросил его Коля.

– Разумеется, перестанут, – недовольно отозвался его коллега. – Куда им деваться?

– А много крови ведьминой нужно? – продолжил оперативник. – И надо ли заклинание какое зачитывать?

Коля понимал, что если на последний вопрос прозвучит ответ «да», то, в принципе, можно собираться и валить отсюда куда подальше, пока оставшиеся два огонька не засветились.

– Что до крови – немного, пару пригоршней. Причем не на каждом из капищ ее надо разбрызгивать, а на одном, главном, где основное действо разворачивается, остальные сами следом уснут. В твоем случае оно, скорее всего, посвящено Чернобогу. Ну а насчет заклинания… Если против воли жертвователя – то да, с ним. А если она сама того захочет, то достаточно будет сказать: «Кровь моя как три златых ключа, кладу их под бел-горюч камень Алатырь, слова мои полны-наговорны, как мать-земля, слова мои крепки и тверды, как Алатырь-камень, запирают замок этот навек!». Стандартная форма славянского заговора. Ты, кстати, ее сам должен наизусть знать. Вот только вряд ли тот, кто ведьму спер, даст тебе все это проделать, потому – не лезь, Колька, не надо. Днем раньше, днем позже – велика ли разница. А я завтра подъеду, вместе разберемся что к чему. Тетя Паша, что значит «не маленький уже?». Сейчас не тридцатые годы, народ пожиже стал, не такой, какими вы были. Его там выпотрошат на пару с Мезенцевой – и что тогда?

В этот момент одно за другим произошло сразу несколько событий – сначала телефон пискнул, разрядившись, после где-то там, в лесу, засветился второй огонек, а Нифонтов в следующий момент каким-то шестым чувством понял, что не получится дождаться ему завтра Пал Палыча. Сегодня все произойдет, причем в ближайшее время.

А еще он снова подумал о Григории Стеклове, который тогда, в тридцатых годах, каким-то макаром умудрился все это в одиночку провернуть, и отделаться только ранением. Прав Пал Палыч, пожиже народ стал. И пугливей, скорее всего. По крайней мере, дрожь, проходящая по спине, сейчас была не только от морозца, опускающегося на землю с черных беззвездных небес. Просто очень уж мрачно смотрелись светлые пятна на черном фоне леса, в некоей точке смыкающегося с беззвездными небесами. Пессимистично они смотрелись.

– Выходите, – стукнул он в дверь микроавтобуса. – А то и правда в тепле заснете. Что я, один воевать стану?

– С кем? – сразу же спросил Мишка, резко раскрыв дверь. – Если с призраками – то без меня. Нельзя убить того, кого нельзя убить. И вообще я мертвецов боюсь.

– Жень, набери Михеева, – не обращая внимания на его реплику, попросил Коля. – Прямо сейчас.

– Не могу, – печально ответила девушка. – У меня телефон сел. Было скучно, я немного поиграла в него, ну он и разрядился. А пауэрбанк я дома забыла.

– Судьба, – протянул Нифонтов. – Вот и не верь в нее.

Нет, можно было воспользоваться телефоном коллег, но он на самом деле счел произошедшее если не знамением, то неким посланием. Не свыше, конечно, это уже перебор, но тем не менее. Само собой, Коля был далек от мистицизма или фатализма, но за минувший год он хорошо усвоил, что в жизни случайностей не бывает, по крайней мере подобного толка.

– Вон видите, – он ткнул пальцем в сторону леса. – Огоньки в количестве двух экземпляров? Их зажег тот, кто всю эту свистопляску устроил.

– Трех, – поправила его Женька. – Сам сосчитай.

И правда – за секунду до этого вспыхнул и третий маячок, причем куда ярче, чем первые два. И он горел именно там, куда они сегодня хотели попасть, там, куда вела лесная, невесть кем протоптанная, дорожка.

– А в прошлый раз эти штуки светили? – спросил Мишка у водителя. – Я вот не помню.

– Может, – неуверенно сообщил ему тот. – А может, и нет. Я особо не смотрел, мне оно зачем? Коль, ты бы объяснил, что к чему, а? Пока время терпит.

Как оказалось, времени у полицейских осталось не так и много. Нифонтов не успел ввести их в курс дела, как из леса выскользнули тени, еле различимые на таком расстоянии, и устремились туда, где далеко, за полем, перелесками, шумела невидимая отсюда трасса. Если бы не яркая луна, их, пожалуй, было бы и не различить в ночной тьме.

– Опять они, – поежился Мишка. – Жуть какая!

– Рубль за сто – за новыми жертвами дернули, – заявила Женька. – Коля, если брать того, кто их из небытия вызвал, – так только сейчас, пока он там один. С этой оравой нам не справиться, с иным упырем легче драться, чем с тенями, ты же знаешь.

– Много ты упырей в своей жизни видела, – усмехнулся Нифонтов.

– Много, – отозвалась Мезенцева. – Один из них, например, сдает мне квартиру. Ладно, едем или будем просто наблюдать? Но ты имей в виду, если сегодня люди погибнут, тебе дальше с этим жить.

Девушке хотелось приключений и новых эмоций, это было ясно. И, ради правды, Коля ее прекрасно понимал, поскольку его рациональность, которая во многом заменила за последний год прежнюю горячность, на время отступила, почуяв, сколько адреналина поступило в кровь.

– Нам важно быстро найти Власьевну, а после заставить ее запечатать капище, – несколько раз повторил он коллегам. – Только она может это сделать, ясно? И еще – помните, тот, кто сейчас находится на поляне – он не дешевка какая-то, это серьезный противник. Может, он колдун, может, еще кто, но одно точно – убивать этот злодей умеет отлично. И, возможно, даже очень любит это делать, так что не подставляйтесь!

– Ты бабку ищи, а мы этого ушлепка на себя берем, – заявил Мишка, достал пистолет и дослал патрон в ствол.

– Разумно, – подтвердила Женька, которая тоже уже достала свое оружие. – Леш, не промахнешься мимо тропы? Не хватало только нам еще по сугробам прыгать.

– Нет. – Водитель таращился в мглу за лобовым стеклом. – Вот только он теперь точно знает, что по его душу кто-то пожаловал. Не думаю, что до нужного места идти отсюда сильно далеко, да еще ночь на дворе, звуки издалека слышно.

– Да и хрен с ним, – бодро заявила Мезенцева. – Нас четверо, мы вооружены, он один. Если что – бьем на поражение, да и все.

– Главное, что бы он был не как вон те. – Мишка махнул пистолетом в сторону поля. – В таких сколько не пуляй, толку не будет. А если он из мяса и костей – тогда, конечно, мы его завалим быстро. Старлей, если что скажешь бате, что я два предупредительных прежде в воздух дал? Он у нас упертый, все любит по правилам делать.

– Приехали, – сообщил всем Леша и машина, качнувшись, остановилась. – Скоро вас, спорщики, рассудят. Но, если что, я бы предпочел, чтобы Женя оказалась права.

Коля не стал разочаровывать друзей рассказами о том, что иногда нежить оказывается куда более безопасной, чем живые люди. И времени на это нет, да и лишней жути нагонять не стоит. Может, правда там не матерый злодей ошивается, а кто попроще? Да и потом – если даже очень опытному чароплету в голову вогнать одну за другой три пули, он, скорее всего, умрет. Ну или как минимум, на какое-то время потеряет возможность отвечать ударом на удар.

Так оно почти и вышло, но только – почти.

Капище, к которому протоптанная дорожка вывела полицейских довольно быстро, и впрямь оказалось поляной идеально круглой формы, все как Герман говорил. В центре ее высилась груда булыжников, из которых вздымались вверх языки пламени. Казалось бы – как могут полыхать камни? Однако вот, горят ясным огнем.

Еще одна каменюка, высоченная и массивная, находилась чуть поодаль, и вот рядом с ней-то и обнаружилась рослая фигура в черном плаще до пят и с капюшоном, накинутым на голову. Причем она не просто стояла, она разглядывала очень широкий лист бумаги, положенный на этот импровизированный стол. И совсем уж удивительным было то, что на уровне головы обладателя столь странного одеяния висела маленькая черная тучка, из которой время от времени вылетали крохотные молнии, ударявшие после в упомянутую бумагу.

– Какого черта?! – пробормотал Мишка и выстрелил первым.

– За Гондор! – поддержала его Мезенцева, стреляя на ходу. – Бей назгулов!

И верно – тот, кто пробудил капища, более всего напоминал этих персонажей из известной книги.

В голову, увы, ни тот ни другой противнику не попали, но пули сделали свое дело, свалив врага на снег, причем, падая, он задел тот самый лист, который, слетев с камня, на секунду завис в воздухе, а после, подчиняясь порыву внезапно налетевшего ветра, порхнул к ярко полыхающему каменному костру.

– Нет! – рявкнул вроде бы убитый обладатель черного плаща, метнувшись вслед за ним. – Нет-нет-нет!

Коля, впрочем, на это все особого внимания не обращал, он заметил свою главную цель – изможденную и замерзшую до крайности старушку, которая снопиком валялась прямо на снегу, чуть в стороне от камней.

– Вы живы? – преодолев в несколько прыжков расстояние, спросил у нее оперативник. – Скажите, что живы, иначе всем нам худо будет!

Если человек, получив две пули в спину, а потом еще пару в бок, так резво ловит бумажку, то он почти наверняка уже не сильно человек. Причем, судя по раздавшемуся горестно-разочарованному воплю, документ все же сгорел, и теперь он станет мстить за обманутые ожидания.

– Ох! – пробормотала старушка синими губами. – Умираю я. Холодно!

– Надо капище запечатать, – разрезая веревки на ее руках умоляюще сказал Нифонтов. – И это… Заклятие. Про ключи и Алатырь-камень!

– Да знаю я, – оборвала его Власьевна, цапнув его за плечо и сумев подняться на ноги. – Подведи меня да руку разрежь, чтобы кровь добыть. Глубже режь, не трусь! И этого поганца ко мне не подпускай!

Тем временем события развивались не в пользу представителей власти. Когда Коля подтащил старушку к пыхающим пламенем булыжникам, человек в черном уже вогнал в бок Мишки ярко блеснувший нож, при этом даже не обратив внимания на две пули, которые снова попали ему в грудь. И ведь что интересно – и Леша, и Женька метили в голову, причем стреляли шагов с семи-восьми, не более.

Мишка взвыл от боли, и рухнул на утоптанный снег, пятная его кровью.

– Все умрете! – злобно сообщил полицейским злодей. – Все! Столько труда коту под хвост! Стой, ты что задумала, мерзавка?

Он таки заметил, что ведьма освободилась, и даже уже успела плеснуть кровью на зашипевшие камни.

– Кровь моя как три златых ключа… – Голос Власьевны, до того еле слышный, вдруг стал громким, отчетливым, и даже каким-то молодым, древние слова словно ввинчивались в сгустившийся над поляной воздух.

– Да чтобы вам! – недовольно гаркнул незнакомец, и в этот момент старушка дочитала заклятие.

Полыхнуло так, будто в костер, и без того яркий, кто-то ведро бензину плеснул, а следом за этим наверху, там, где лениво покачивались кроны деревьев, повинуясь ветерку, что-то гулко бухнуло. Что до Власьевны – ее вообще отбросило в сторону от камней, крепко приложив о землю.

А после наступили тишина и полумрак, только слышно было, как еле-еле постанывает раненый Мишка. Пламя погасло, хотя камни, раскалившиеся от сильного жара, кое-как озаряли поляну зловещим красным светом.

– Смылся он, – прозвенел вдруг голос Женьки. – В лес убежал, гад такой. Я заметила перед тем, как бухнуло.

– И ладно, – подал голос Леша. – Может, оно и к лучшему. Сама же видела – ему пули нипочем. Не знаю, что это за тварь такая, но больше с ней драться не хочу. Миха, ты как?

– Погано, – простонал опер. – Здорово он мне бок пропорол, сука! В больничку мне надо, братцы, а то ведь коня двину!

– Сейчас перевяжу. – Женька встала на ноги, засунула пистолет в кобуру и поспешила к раненому, на ходу доставая из кармана куртки упаковку бинта, которая невесть откуда у нее там взялась. – Потерпи. Лех, беги, заводи машину и разворачивайся, а мы с Колькой притащим Мишаню.

Коля тем временем подошел к старушке, которая так и лежала ничком на снегу.

– Власьевна, – потряс ее за плечи оперативник. – Эй, вы как?

Секундой позже он понял, что она уже никак. Умерла Власьевна. То ли подкосило ее это последнее испытание, то ли еще что, – но ведьма была мертва. А может, запечатывание капища изначально обрекает того, кто это делает, на смерть, такое тоже может быть.

Странным, правда, было то, что природная ведьма ушла, никому не передав свою силу, насколько Коля помнил, такое считалось почти невозможным. Впрочем, тут и ситуация нетиповая была.

В любом случае, старушку ему стало жалко. Ну да, ведьма, но они ведь всякие бывают. Эта вроде как людям помогала, да и показала себя героически. Но самое главное – она унесла с собой знания о том, кто именно устроил всю эту катавасию. Она знала, кем именно был человек в капюшоне. Знала, но, увы, рассказать про это уже не могла.

Сначала сотрудники отдела отволокли в машину Мишку, который пытался бодриться, но при этом слабел на глазах, а после вернулись за телом ведьмы. Они решили его тут не оставлять. Не по-людски это, да и мало ли что?

Камни к тому времени почти остыли, поляна стала темной и мрачной, вдобавок молодым людям казалось, что из леса за ними кто-то наблюдает.

– Коль, берем и идем, – чуть испуганно прошептала Женька, тиская рукоять пистолета.

– Идем, идем, – согласился Нифонтов и почувствовал, как под ногой что-то зашуршало. Он нагнулся, подобрал обрывок бумаги и засунул его в карман.

Когда микроавтобус на максимально возможной скорости помчался в сторону райцентра, он достал находку из кармана, включил фонарь, который всегда лежал в машине, и с удивлением осознал, что смотрит на обрывок карты.

– «…сквы и Москов…» – прочел он уцелевший текст. – Что за ерунда?

И в самом деле – затевать карусель с жертвами и убийствами ради того, чтобы провести ритуал над картой? Собственно – да какой вообще возможен ритуал с картой? Может, этот непонятный тип в плаще клад особо ценный и старый искал, из числа тех, что закопаны в Москве и Московской области?

Да ну, ерунда какая-то.

– Миш, ты подполковнику позвони, – предложила бледному, но вроде как не собирающемуся пока помирать местному оперу Женька. – Скажи, что героически и практически в одиночку спас вверенные тебе края. А мы подтвердим.

– А чего? Глядишь, медаль дадут, – прошептал тот. – Или новую звездочку на погоны прицепят. Капитаном стану!

– И напомни, что он мне мешок семечек обещал, – велела Мезенцева. – А раз обещал – пускай держит слово!

Глава шестая
«Девушка с хризантемами»

– Опять ты семечки грызешь? – зло спросила Валентина у Мезенцевой, которая стояла на крылечке особняка, подставив лицо лучам теплого весеннего солнышка. – Когда они уже у тебя кончатся?

– Скоро, – утешила ее девушка. – Мешок уже дно показал, так что не психуй. Кстати – ты ведь их так и не попробовала? Отсыпать жменьку?

Валентина что-то неразборчиво буркнула и вошла в здание, громко при этом хлопнув дверью.

На самом деле все было просто – Тицина в очередной раз худела. Она всегда после зимы начинала причитать на тему того, что разожралась в холодный сезон до безобразного состояния, и теперь ни в одну летнюю вещь не влезет. Следом за словоизлияниями Валентина садилась на строжайшую диету, которой придерживалась месяца полтора, от силы – два. Потом приходило лето с его жарой, когда мороженое всех сортов так и манит своей сладостью и прохладой, так и манит. Валентина сначала разрешала себе немного клубничной вкусняшки раз в неделю, потом увеличивала порцию еще на чуть-чуть, при этом снижая временной отрезок, после еще, еще… И на этом истязания плоти заканчивались до следующей весны.

Но сейчас был тот самый момент, когда верными друзьями демонолога являлись спаржа и шпинат, семечки же входили в группу злейших врагов. А ведь она так любила их лузгать!

Само собой, она жутко разозлилась после того, как к своим московским коллегам наведался водитель Леша из Сергиева Посада. Нет, против этого улыбчивого парня Тицина, конечно, ничего не имела, но он приехал не просто так, он кое-кому из сотрудников отдела подарки привез. Ровнину перепала четвертная бутыль фирменного первача, который гнал подполковник Кеша, Коле заверения в том, что представление к обещанной медали уже ушло «наверх», а перед Мезенцевой Леша бухнул на пол здоровенный мешок, в котором оказались семечки. Самогон и награда Валентине были безразличны, но семечки! Хрусткие, чуть солоноватые, с тугими поджаристыми ядрышками, они ей иногда даже ночью снились, причем еще до явления мешка народу.

Ясное дело, что Мезенцева в одну мордашку это дело употреблять не стала, потому уже на следующий день все в здании аппетитно щелкали дары подполковника Суворова. Ошалевшей от постоянного чувства голода и подсолнечного запаха Валентине как-то раз показалось, что даже Тит Титыч, который по определению ничего есть не мог, тоже влился в общую вакханалию.

Потому она жутко обрадовалась, когда ее командировали в Петербург, где какие-то неумехи-студентки умудрились сдуру вызвать из небытия довольно опасную тварь. Проведя там две недели, она более-менее успокоилась, но душевное равновесие рухнуло сразу же по возвращении, как только перед ней предстала бесстыдно стройная Мезенцева, греющаяся на солнышке и щелкающая семечки.

– Вот что ты ее из себя выводишь? – спросил у Женьки Коля, дымящий сигаретой неподалеку. – Оно тебе надо? Тем более, когда Валька бесится, это добром редко заканчивается. Не забывай про ее специальность.

– Можно подумать, мне больше делать нечего, кроме как ее бесить! – возмутилась Мезенцева. – От чистого сердца ведь семки ей предлагаю. И потом – я виновата, что она со своим похудением скоро совсем свихнется? Вбила себе в голову, что толстая, и мается дурью с этими диетами. Никакая она не толстая, между прочим. Вот у меня в группе была девка одна, вот там – да. Вокруг нее дошкольники спокойно могли хороводы водить, всей детсадовской группой. Она сейчас в прокуратуре работает, в ЗАО. Мне рассказывали, что карьера у нее прет как из пушки. Ну оно понятно – когда нет личной жизни, со служебной всегда все в порядке.

– Господи, вот зачем мне вся эта информация? – поинтересовался у небес Нифонтов, туша окурок о край урны.

Небеса ему ответа не дали. Они безмолвствовали. Зато прозвучал голос из района чуть пониже, а именно – из кабинета Ровнина, из открытого по случаю теплого времени года окна.

– Николай, ко мне поднимись, есть разговор.

Надо заметить, что в отличие от того времени, когда Нифонтов только начинал свою службу в отделе, теперь визиты в кабинет шефа стали регулярными. Впрочем, оно понятно – раньше Коля был на подхвате, помогая Герману и Пал Палычу, которые всегда являлись «первыми скрипками». Теперь он все чаще солировал сам, а потому и получал приказы из первых рук, как, впрочем, и тумаки. Если вспомнить все ту же мартовскую историю под Сергиевым Посадом, то Мезенцевой Олег Георгиевич и слова не сказал, а вот Коля огреб от него крепкий нагоняй. За что? За нарушение приказа. Ему же никто не велел влезать в драку, напротив, было велено сидеть и не высовываться.

Впрочем, кое-кто из остальных коллег сделанное одобрил. Тетя Паша его по плечу потрепала, и Пал Палыч дружеский подзатыльник отвесил, добавив фразу про то, что подрастает надежная смена.

Одно плохо – кое-какие загадки таковыми и остались. Личность того, с кем полицейские сцепились в ночном лесу, так и не прояснилась, и то, зачем ему была нужна карта Москвы и области, осталось тайной. Может, какие версии и звучали за закрытыми дверями, но Коле про это ничего известно не было.

– Ты отчет по таможенным делам написал? – осведомился у оперативника Ровнин, сидевший за столом и выбивающий трубку в пепельницу. – Или нет?

– Написал, – покивал Коля. – И в папку подшил.

– Это хорошо. – Начальник отдела поднялся с кресла. – Тогда со мной поедешь. Дело, как мне думается, ожидается не слишком сложное, но любопытное.

– Есть! – бодро рявкнул Нифонтов. – А куда едем?

– Куда? – Ровнин снял с вешалки щегольской пиджак. – В мир прекрасного, друг мой, в мир прекрасного. Ты как относишься к живописи?

– Положительно, – уклончиво ответил Коля, который, признаться, к живописи вообще никак не относился, по причине того, что последняя ему была безразлична. – Репин там, Суриков. Крамской еще.

– Да ты эстет! – усмехнулся Ровнин. – Отрадно это видеть! Культура – это важно. Культура – лицо нации. И наша задача, как представителей органов правопорядка, обеспечить как ее сохранность, так и безопасность лиц, этой культурой занимающихся. Что ты так на меня смотришь? Ничего не понял?

– Все понял, кроме одного – куда едем-то? В музее каком чего случилось?

Коля оказался отчасти прав – кое-что на самом деле случилось, правда, не в музее, а в частной квартире. Хотя, если начистоту, та квартира от вышеупомянутого музея не сильно отличалась, Коля в таких раньше ни разу не бывал. Огромная, многокомнатная, вся завешанная картинами, обставленная старой и, несомненно, дорогой мебелью, она чуть не заставила оперативника с удивлением разинуть рот.

– Живут же люди! – тихонько сказал он Ровнину и, признаться, сначала не понял, отчего тот невесело усмехнулся.

Но через минуту ясность появилась. Слово «живут» в данном случае было точно неуместным. Верным было – «жили», поскольку хозяин квартиры валялся на полу одной из комнат, прикрытый цветастым шелковым покрывалом.

– Наконец-то приехали, – без приветствий обратился к Ровнину коренастый мужчина лет сорока с рыжими густыми усами, явно приходящийся коллегой сотрудникам отдела. – Чего так долго? Час уже как мы отсюда должны были уехать. Час! У нас вон «спящая красавица» в другом адресе лежит, остывает, а мы вместо этого тут сидим, вас ждем.

Коля не удержался от ухмылки. Давно он подобных выражений не слышал, отвык даже. «Спящая красавица» – это о какой-то малолетней дурехе речь идет, которая по слабости женского нутра себе вены в ванной вскрыла. Причем результативно, потому как сказано же – остывает.

– Никитин, я тебя не держу, – равнодушно ответил ему Олег Георгиевич. – Оставил бы кого из стажеров, да и все. У вас свое следствие, у нас свое, потому личные встречи нам ни к чему.

– Ага, – нехорошо прищурился местный сыскарь. – Дверь тоже стажер опломбирует? И потом – мне повторения позапрошлогодней истории не надо. Да-да, той, в которой старинный кинжал фигурировал. Я его не брал, мои парни тоже, прокурорские не при делах, да и твои ребята все в белом. А кинжала как не бывало! И что в результате? Все молодцы, а Никитину выговор и лишение премии. И не надо на меня вот так смотреть, хорошо? Это не я тебя сюда вызвал, а мое начальство. Мне бы лучше вообще без вас, мракобесов, это дело раскручивать, пусть даже оно скверно пахнет.

– Причина смерти? – ледяным тоном, от которого Коле стало не по себе, осведомился у сыскаря Ровнин.

– О, блин. – Никитин почесал затылок. – Ведь так сходу не сформулируешь. Наверное – выжигание глаз на пару с мозгом. Звучит дико, но зато чистая правда. Соседка, что его обнаружила, вообще чуть компанию ему не составила. Заметила, что дверь приоткрыта, удивилась этому, зашла, наткнулась вон на того красавца и мигом рядом прилегла. Хорошо еще, что бабулька крепкая, старой закалки, она полежала, полежала, очухалась и побежала нам звонить. Да сам смотри.

Он приподнял покрывало и Колю слегка передернуло – очень уж жутко смотрелись на старческом морщинистом лице два больших черных вдавленных внутрь пятна там, где раньше находились глаза.

– Впечатляет, – без каких-либо эмоций отметил Ровнин и огляделся вокруг, задержав взгляд на картинах, что были развешаны на стенах, причем сразу бросались в глаза несколько брешей в их рядах. Там явно раньше, несомненно, что-то тоже находилось, но теперь от этого остались лишь пустые квадраты с выцветшими обоями. – Что пропало уже известно? Родственников вызвали? Жена, дети?

– Жена умерла лет десять назад, а дочь с этим жмуром не особо общалась, если только по телефону. Похоже, между ними особой любви не имелось, – ответил Никитин, снова закрывая лицо мертвеца покрывалом, чему Коля очень обрадовался. – Она в той комнате сидит. Но вообще на первый взгляд все вроде на месте, деньги так точно. Покойный их в сейфе хранил, дверца и замок в порядке. Нашли ключи, открыли – там рублями миллион и валютой еще столько же, если по сегодняшнему курсу считать. А еще кое-какие побрякушки золотые в коробочках – украшения, ордена старые с камнями, прочее разное. Выходит, если что и взяли – то картины. Но тоже не факт.

– А… – Коля, не выдержав, показал на пустые места на стене.

– Я тоже сначала подумал, что «а», – отозвался сыскарь. – Но дочка объяснила, что такое запросто может случиться. Папаша ее был коллекционер, им свойственно друг с другом картинами меняться, они частенько их со стен снимают и друг другу отдают, причем полученное не на то же место вешают, а на другое. Ну композиция, подборка одного и того же художника, и так далее. Так что – не факт, не факт.

– Реестр нашел? – уточнил у него Ровнин. – Картотеку смотрел?

– Чего? – изогнул левую бровь Никитин. – Ты о чем?

– Сам же сказал – он коллекционер, – пояснил шеф Коли. – А все коллекционеры из настоящих ведут картотеку как минимум. Что куплено и у кого, что продано или сменяно. Мало того – это старой закалки человек был, он кроме карточек наверняка реестр вел, в тетради или амбарной книге. У таких, как он, это норма вещей, идущая с советских времен. Надо посмотреть, какие картины были приобретены за последнее время, и проверить, на месте они или нет.

– Верно, – одобрил его слова Никитин, после чего окликнул одного из своих коллег, стоящих в дверях: – Сеня, в кабинете жмурика покопайся, ищем картотеку, тетрадь с записями, и так далее. Ну ты слышал.

– А я пойду, с дочерью пообщаюсь, – сообщил ему Ровнин. – Ты не против?

Никитин развел руки в стороны, как бы говоря: «У меня есть выбор?». Ну или что-то подобное.

Коля нутром чуял, что его начальник уже знает, что ищет, появилась в его походке некая кошачья мягкость, а в голосе мурлыкающе интонации. Ровнин так же себя вел в метро, во время визита к подземному Хозяину, просто один в один. Глянешь – вроде рассеянный интеллигентный мужчина, и не скажешь, что полицейский. Но тронь его, и поймешь, что это на самом деле живая сталь.

И вообще он был очень доволен, что все так получилось. Ему всегда хотелось поработать именно с Ровниным, но тот всегда всем занимался в одиночку, или, очень редко, с Пал Палычем. С другой стороны – у него дела были, поди, почище, чем Колина мелочевка.

– Значит, Светлана Сергеевна, вы с отцом общались редко? – Пока Коля размышлял о превратностях судьбы, Олег Георгиевич уже взял в оборот дочь покойного. – Дни рождения и праздники, или все же почаще?

– Нам особо говорить было не о чем, – устало ответила ему миловидная женщина лет сорока, одетая дорого, но не вычурно. – И, если совсем честно, желание такое отсутствовало. Да и что новое я могла услышать? Очередную лекцию о живописи? У меня среди этой галереи все детство прошло, я эти картины видеть не могу до сих пор. Они были ему больше родней, чем мы с мамой. Не они для нас, а мы для них, – особая температура в квартире, никаких резких запахов, никакого яркого света, никаких гостей. В монастыре, наверное, веселее жизнь. Потому я как замуж вышла, сразу отсюда съехала. А ему и вовсе безразлично было, где я и что со мной. Он ведь ни разу своих внуков не видел, и это при том, что старшему уже двенадцать лет. Знаете, я даже не уверена, что он помнил о том, что у него есть внуки. А если он мне и звонил, то только затем, чтобы рассказать какую редкость он добыл в свою коллекцию. Друзей у него никогда не водилось, а похвастаться очень хотелось, как собирателю картин и положено.

– Грустная история, – признал Ровнин. – А когда в последний раз созванивались?

– Вчера, – всхлипнула женщина. – Где-то за бесценок купил картину Марка Шампольского, и его просто распирало от радости приобретения и гордости за то, как лихо он шедевр сторговал. Отец не был скупым и никогда не жульничал при сделках, он был выше этого, но ему очень нравилось, когда удавалось купить хорошее полотно за символическую цену. Видимо, в эти моменты он ощущал некий адреналиновый прилив.

– Марка Шампольского? – переспросил Ровнин. – А что за полотно, он не сказал? Не «Девушка с хризантемами» часом?

– Она, – удивилась женщина. – Как вы узнали?

– Догадался, – пояснил руководитель отдела. – Не так много картин Шампольского осталось на свете, он же перед смертью почти все свои работы скупил и сжег, если вы помните. Где-то полтора десятка полотен уцелело, большая их часть за рубежом, «Черные пруды» и «Петровский дуб» в музеях, их ваш батюшка никак не мог купить, так что это или «Девушка с хризантемами» или «Рассвет над Сейдозером».

– Отец был счастлив, – всхлипнула женщина. – Как ребенок смеялся!

– Ну, шутка ли – Шампольский, да еще дешево, – протянул ей платок Ровнин. – А о других недавних покупках он ничего не говорил?

– Нет, – совсем уж расплакалась дочь коллекционер. – Папа… Папочка!

– Нашли, – из небольшой комнаты, где, как видно, находился кабинет убитого, выскочил довольный Никитин с потрепанной тетрадью в коленкоровом переплете. – Твоя правда, Ровнин. Вел он что-то вроде дневника.

– Отлично. – Олег Георгиевич подошел к нему, довольно бесцеремонно выдернул тетрадь из рук и перелистал. – Вот. Три недели назад он купил два ранних Брюллова, карандашные наброски Ге, одну из копий Габерцеттеля и еще кое-что по мелочам. Однако, оптовая закупка получилась.

– Получается, Брюллов пропал, – вдруг подала голос Светлана Сергеевна. – Он бы его точно повесил в той комнате, где… Где сейчас лежит. У него весь Брюллов именно там располагается, вместе с «итальянцами». Но новых полотен нет, только те, что и раньше были. Он никогда его не продавал и не менял.

– Так, может, не успел повесить? – предположил Никитин. – Мало ли? То, се, закрутился и забыл.

– Отец? – через силу улыбнулась женщина. – Вы его не знали. Уверена, что как только картины попали в дом, то немедленно отправились на стенку, где пять раз сменили место. Он обожал выстраивать композиции из полотен.

– Ясно. – Ровнин протянул тетрадь Никитину. – Петр Николаевич, у меня все. Спасибо, что дождались.

– А тело? – робко спросила Светлана Сергеевна. – Тело отца? Его мне отдадут?

– Все вопросы к майору Никитину. – Ровнин галантным жестом показал на снова нахмурившегося коллегу. – Честь имею! Коля, пошли.