Текст книги "Атаман. Охота на отражение"

Но криков и скандала было немерено. Атамана обозвали отморозком, сводили в морг – показать, что он натворил. Будто бы он не видел.

Потом скандал закончился и началось интересное.

Доктор из морга предложил всем посмотреть на фотоснимки левой ладони уничтоженных чеченцев.

– Это еще что такое? – удивился начальник отдела полковник Григорян.

– Это шрам, – пояснил доктор. – Очень любопытный шрам. Одинаковый у всех пятерых.

На фотоснимке были руки, а на руках – рубец, по форме напоминающий ветвистое дерево, направленное кроной к пальцам.

– Ух ты! – проговорил Терпухин. – А я-то думал, что этих ребят уже не осталось!

– Каких? – нахмурился полковник.

– Это «анчары», – пояснил Атаман. – Есть такая организация. То есть это теперь я знаю, что есть. А думал, что их всех перебили.

– Что это еще за «анчары»? – проворчал Григорян, которому только этого не хватало для полноты счастья.

– Давняя история. Когда-то у Усамы бен Ладена было нечто вроде личной гвардии. Они назывались «черными аистами». Про них-то вы слышали?

Было бы странно, если бы про «аистов» не слышали. Все нетерпеливо закивали.

– Так вот, – продолжил Юрий. – Примерно за год до вывода войск из Афганистана Усама решил, что ему нельзя воевать с Союзом только на своей территории. И он стал готовить людей для проникновения к нам. Это было несколько эмиссаров-мусульман, подкованных идеологически и больших спецов по части военного дела. Как раз к началу войны в Карабахе они были готовы, и их переправили на Кавказ. Собственно, «анчаров» эти эмиссары привезли в качестве домашней заготовки. У бен Ладена работа с идеологией была поставлена не хуже, чем в коммунистической партии. Идея этой группировки вот в чем: анчар – дерево ядовитое. Его соком травили наконечники стрел, просто добавляли его в пищу и питье неугодным. Вот и получается примерно следующее. Как сок анчара поражает врага изнутри, так и вы – проникните в самое сердце чужой страны и разите оттуда. «Анчары» некоторое время активно участвовали в чеченской кампании. А потом чем-то не угодили Дудаеву. И тот устроил небольшие внутренние разборки, размолотив их в пух и прах.

– Значит, не полностью размолотил, – проворчал полковник.

– Не удивляюсь, – пожал плечами Атаман. – У «анчаров» есть убежище в горах. Видимо, Дудаев не добрался до него сразу. А потом его убили. А последователи то ли не знали, то ли не захотели доводить дело до конца.

– И чего нам теперь ожидать? – спросил полковник.

– Откуда я знаю, – ответил Атаман. – Но вряд ли будет хуже, чем сейчас.

Его отпустили утром. И это, как оказалось, отнюдь не было концом истории.

Глава 1. Третья жертва

1.

По меркам ГУВД капитан Ревякин был молод и для своего звания, и для занимаемой должности. А был он, ни много ни мало, следователем по особо важным делам. И это в двадцать семь лет! Сам Ревякин по этому поводу загадочно улыбался и говорил: «Уметь надо».

А он – умел. Даже у тех, кому Сергей Ревякин был глубоко неприятен, не вызывала никакого сомнения компетентность молодого следователя. И вопросов о наличии некоей «волосатой лапы», пропихнувшей его на этот пост, не возникало вообще. Просто потому, что таковой лапы в семье Ревякиных отродясь не было.

И династической преемственности тоже не наблюдалось. Отец Сергея работал в обслуживающем персонале курортного комплекса, а матери у следователя не было уже давным-давно.

Три недели назад ему отдали в разработку дело об убийстве. В порту к одному из волнорезов прибило тело, завернутое в полиэтиленовую пленку. Тело выловили баграми рабочие и немедленно, не разворачивая его, вызвали портовую милицию.

Прибыла оперативная группа, посмотрела. Зрелище было – не приведи господь! Молодого парня исполосовали так, что места живого не было. Это было явно не случайное и точно не бытовое убийство. В быту все нисколько не красивее, напротив. Но такое.

Однозначно: пытали этого пацана еще живым. А потом, когда неизвестным мучителям надоело глумиться над человеком, они аккуратно пробили ему сердце чем-то вроде заточки или стилета.

Дело забрало себе ГУВД и передало тощую картонную папку прямо в руки молодому и хваткому следователю Ревякину.

Тот взялся за установление личности покойника. И обнаружил, что установить ее не представляется возможным. Лицо – от него мало что осталось. Зубы? Крепкие, здоровые, без пломб и повреждений. Отпечатки пальцев, правда, сняли. Но толку – никакого. Этот парень, кем бы он ни был, не проходил ни по одному делу.

Ясно, пожалуй, было только то, что убитый – кавказец. Это доказывалось и строением черепа, и особенностями волосяного покрова на теле, и цветом кожи – характерно смугловатым.

Кавказец – это хреново. Публика с этих ненормальных гор всегда отличалась повышенной склонностью к выяснению каких-то отношений по-свойски, ножом и пулей. И вообще кавказец сродни стихийному бедствию. И пусть себе морщат лбы в гримасе отвращения всяческие сторонники пацифизма и того, что все люди братья. Любой человек, не понаслышке знакомый с криминальной средой, знает: южане – это проблемы.

Нет, тут речь не о нормальных людях с Кавказа. Те спокойно приезжают, селятся, вливаются в общество, не замыкаясь при этом в диаспоры, не растекаясь по кланам, каждый из которых в чем-то сродни сицилийским объединениям.

Дело на поверку оказалось крайне неприятным. И в течение первых пяти дней расследования Ревякин не узнал о погибшем ни крупицы нового, за исключением того, что ему рассказали судмедэксперты.

А потом произошло второе убийство.

Девушку нашли недалеко от курортного комплекса «Лазурный». Почерк и метод были такими же, как в прошлый раз. И девушка тоже оказалась «кавказской национальности». Как и в прошлый раз, больше не удалось узнать ничего. Только и пришлось связать между собой первое и второе происшествия. И того парня в порту, и девчонку убивали одинаково.

Ревякин рискнул даже сказать, что это серия. Типичная серия, только пока еще не проявившаяся настолько, чтобы понять, в чем ее суть, где искать зацепку для дальнейшего поиска. То, что жертвы кавказцы, – этого маловато.

Маньяки – они ведь очень логичны. Они всегда имеют некую зацепку для своих убийств. Или этим негодяям достаточно того, что намеченная жертва родом из Грузии, Осетии или той же злополучной Чечни? Право же, такой вариант казался куда менее предпочтительным.

Но капитан, наученный, что жизнь редко идет на поводу у человека и раскладывается в нужный «пасьянс», все-таки настроился на худшее. В частности, на то, что серия убийств получит продолжение.

Что и произошло сегодня ночью.

Капитана подняли с постели в пять утра – ровно на полтора часа раньше, чем он привык просыпаться. Он выслушал короткий доклад с места происшествия и немедленно отправился туда, открыв в машине форточку, чтобы хоть как-то отогнать сон. Прохладный ветер августовского утра действительно оправдал надежды капитана – к месту убийства он прибыл уже вполне свежим.

На сей раз это была самая окраина Хостинского района, крохотная улочка, не отмеченная ни на одной туристской карте, известная, пожалуй, только здешним жителям. Улица почему-то носила имя Пожарского. Хотя, наверное, даже самый дотошный и эрудированный историк не смог бы сказать, какое отношение имеет московский князь к приморскому Сочи.

Улочка была аховая. Судя по застройке, она появилась в тридцатые годы прошлого века. Двухэтажные деревянные дома барачного типа, обшитые узкой доской, покрашенные в грязнокоричневый цвет, ощутимо просели посередине. Тротуаров тут не было – только щербатая донельзя проезжая часть, обрамленная пыльной грунтовой обочиной.

Милицейские машины и люди скопились как раз посередине этого заповедника трущоб. Красно-синие отблески плясали на окружающем, медленно тускнея по мере того, как восток краснел зарей.

Ревякин поставил свой «фольксваген» в десятке метров от оцепления, вышел и направился к толпе. Его не остановили – то ли знали, то ли поняли, что так уверенно и спокойно шагать может только уполномоченное лицо.

– Приветствую, Григорий Аркадьевич, – сказал Ревякин медэксперту.

– Здравствуй, Сережа! Ну, хоть у тебя хватило такта не начинать здесь бодяги с «добрым утром».

– Какое оно к чертям собачьим доброе! – отмахнулся Ревякин.

Григорий Аркадьевич помахал в воздухе руками в резиновых перчатках.

– Гадость самая настоящая, – сообщил он.

– Опять наш случай? – спросил следователь.

– Думаю, да. Снова девушка, снова кавказской наружности, насколько это можно определить по тому, что осталось от лица.

Ревякин посмотрел на тело, лежавшее неподалеку и накрытое серой простыней. Около тела топтались двое здоровенных милиционеров. Ревякину они знакомы не были, из чего Сергей сделал вывод: местные.

– Кто нашел? – спросил он.

Ему ответил оперативник из группы, прибывшей на место преступления.

– Бомжик местный. Вон он стоит! – опер махнул рукой в сторону очень неопрятного мужика, стоявшего у дежурного «козлика» и, судя по обреченному виду, уже мысленно примерявшего на себя тюремный клифт.

– Пошли, – скомандовал Ревякин.

Они подошли к бомжу.

– Фамилия!

– Ярошев, – ответил бомж.

– Как ты ее нашел?

– Эту. покойницу-то?

– Да, именно покойницу.

Бомж остервенело почесал голову. Капитан Ревякин машинально отодвинулся подальше.

– Так это. Я домой шел. Вон тут живу, одна тетка мне флигелек сдает.

– Прямо так и сдает? – удивился Ревякин.

– Ну, не сдает. Просто она меня давно знает. Сказала – селись, живи. Ну, я и живу, а чтобы не в нахлебниках быть, так грядки ей прополю, двор приберу.

– И во сколько же ты возвращался?

– Да где-то в шесть. Я на ночной дискотеке был. Там, когда закрывается, много чего можно найти. Бутылки, деньги теряют. Ну и всякое такое.

Вмешался оперативник:

– Это точно – «всякое такое». У него в рюкзаке полсотни пивных бутылок, мобильник за триста баксов, полпачки «Кэптен блэк». Нормальный улов.

– Мобильник вернуть собирался. – торопливо заверил бомж.

– Свежо предание, – пробормотал Ревякин. – Ладно, с этим мы отдельно разберемся. Давай дальше про то, как труп нашел.

– Это, я иду, а тут около люка собаки околачиваются. Целой кодлой! И прямо лезут туда, лапами по нему скребут. Я подошел, думаю – чего они делают? Взял палку свою, разогнал. Потом подковырнул крышку, смотрю – скинуто вниз большое что-то, завернутое. И нога торчит из скрутка. Человечья. Я перепугался, стал стучаться в дом к деду Микашу, у него телефон есть. Позвонил, и ваши приехали.

Бомж рассказывал быстро, частя словами, глотая окончания. По всему было видно – не светит ему перспектива оказаться в тюряге. Ревякин прикинул, что в другом случае дядька был бы просто идеальным козлом отпущения. Сваливаешь на него все три убийства – и точка. А если не захочет подписать показания сразу – есть немало весьма действенных способов убеждения. Чаще всего не оставляющих на том, к кому они применены, ни малейшего следа. Ревякин, как ни крути, был ментом. И ему приходилось не раз прибегать к различным «низким методикам». Только в одном следователь был верен себе: он никогда не применял их к человеку, в чьей виновности были серьезные сомнения. Потому что с перепугу на себя наговорить может каждый.

– А ты никого не видел?

– Да говорю же – я на ночной дискотеке был. Она называется «Матрица». На пляжу тут, недалеко. Можете спросить – меня там знают.

Следователь вопросительно посмотрел на оперативника. Тот пожал плечами:

– Есть тут дискотека «Матрица». Она сезонная – работает с мая по октябрь. Там большей частью туристы околачиваются, причем не из самых малоимущих. У бомжей тут подобные места поделены четко. И кого попало близко не подпустят. Значит, можно на самом деле подъехать на эту дискотеку и спросить, появлялся ли там вот этот хмырь.

От взгляда Ревякина не ускользнуло то, что при этих словах на лице бомжа отразилось нешуточное облегчение. И для себя следователь решил: нет, этот мужик не виноват. Конечно, надо его вывернуть наизнанку по части того, что он видел и слышал. Но и только. К слову, и окрестных жителей надо внимательно поспрашивать – что кто видал?

Ревякин возвратился к судмедэксперту.

– Григорий Аркадьевич, когда примерно ее убили?

– Пока что, без вскрытия, я не могу говорить уверенно. Но в общем – вчера. Причем не то чтобы недавно. Трупное оцепенение уже почти прошло, осталось ограничение подвижности в некоторых суставах. Так что давно уже.

– Ясно. Значит, скорее всего ее просто сюда привезли.

– Видимо, так, – согласился эксперт. И покосился на окрестные дома. – И вот что характерно: ведь никто ни черта не видал. Можно даже не опрашивать, разве что для порядка.

– Нет, это вы уже несколько преувеличиваете, – сказал Ревякин. – Так вообще можно просто взять и списать эту самую покойницу в архив с пометкой, что смерть произошла от естественных причин. Вот такое удивительное заболевание приключилось с несчастной – смертельное и непонятное. Или как вариант можно свалить все на самоубийство.

Эксперт смутился:

– Я не о том. Просто места такие, что особого рвения в разговорах с милицией не дождешься.

– Понимаю. Но вот, к примеру, этот домик подлежит натуральному потрошению, особенно те квартиры, которые выходят окнами на улицу. Наверное, я сам займусь этим.

Он подошел к телу, осторожно приподнял покров. Убитая лежала на спине, скалясь в небо перекошенным ртом. Ревякин присмотрелся и понял, что у нее откушена нижняя губа. Не то сама постаралась, в муках, не то убийца решил добавить в свой образ действия новый штришок. В остальном зрелище было ничуть не менее отвратительным. Общее впечатление: девчонке устроили нечто сродни визиту в застенки инквизиции. А может, и пострашнее.

Сергей покачал головой, натянул простыню. Почувствовал, как к горлу подкатывает тугой колючий желвак. Вот так всегда – ему было жалко убитых, если это были женщины. Мужчины не вызывали ничего, кроме нормальных служебных ощущений. А вот женщины.

Ревякин представил на месте этой девчонки свою мать. Его передернуло.

Следователь быстро огляделся – еще не хватало, чтобы кто-то видел, как его тут «плющит» на почве собственных расшатанных нервов. Идиотская неделя, если по совести! Да и не только неделя. Все время, в течение которого он тычется, как слепой котенок, в поисках маньяка.

Ревякин подошел к кинологу Саше, вернувшемуся с собакой откуда-то из-за оцепления:

– Ну, а ты что скажешь?

– Ничего утешительного, – пожал плечами невысокий плотненький кинолог. – Песик просто ничего не видит. Наверняка приехал на машине, отодвинул крышку, сбросил труп – и до свидания. Тварь!

– Правду говоришь! Моя бы воля, найди я этого выродка, он бы у меня не дожил до суда. Да что там суд! Он бы и до КПЗ не дотянул.

– Точно. Вообще вот такое зрелище не мешало бы увидеть хоть раз всем этим правозащитникам, помешанным на гуманизме.

– Да ну! Ты что! – отмахнулся капитан Ревякин – Как можно такое говорить? Это же всё – насквозь выдуманное. Знаешь, а ведь у нас, у работников уголовного розыска, заведомо расшатанная психика и искаженная система ценностей. И закомплексованы мы настолько, что нам никакой психоаналитик не поможет! Так что этот труп – просто выдумка. А если и не выдумка, то наше желание воздать за зверство по заслугам – лишь последствие того, что нас в детстве обижали хулиганы. О! Сашка, тебя хулиганы когда-нибудь обижали?

Кинолог пожал плечами:

– Бывало, конечно. Но я и сам их обижал нисколько не меньше.

При взгляде на плотную, монолитную фигуру Сашки сомнений в том, что он способен обидеть, не возникало.

– Ну, значит, это только я полностью бесперспективный. Я ведь не то чтобы сильно мог за себя постоять. Хотя при необходимости.

Они посмеялись еще немного над тем, что такое психика среднестатистического работника уголовного розыска. Правда, смех получался не слишком веселый.

Ревякин подошел к уныло курящему начальнику местной опергруппы.

– Скажи, а вот этот цирк, он давно тут происходит? – следователь указал на многочисленных зевак, выстроивших собственное оцепление помимо милицейского. Блеск жадных до развлечений глаз нисколько не потускнел по случаю рассвета.

– Да практически с того момента, как мы прибыли. А вон те трое – они с самого начала вместе с бомжем паслись.

Глянув в сторону, куда показала рука оперативника, Ревякин увидел неопрятную тетку в овчинной душегрейке, тощего мужика, сложившего руки на причинном месте, будто опасающегося внезапного удара в пах, и жирного подростка неопределенного пола, зевающего с таким увлечением, что ему всерьез угрожал вывих нижней челюсти.

– Погоди-ка, я угадаю! Это та самая тетка, которая так щедро выделила этому бомжу жилье?

– Она самая. Копылова Агата Марковна.

– Нормальное имечко!

– Да все нормально, – сказал оперативник. – Она, можно сказать, потомственная интеллигенция: сама – бывшая учительница, мать – тоже что-то по этой части, отец вообще был доктором наук.

– Ну, это многое объясняет. Надо бы с ней переговорить.

Следователь направился к этой троице. Завидев приближающегося следователя, тетка, думая, что делает это незаметно, толкнула своего мужа локтем в бок. Тот немедленно принял такое положение в пространстве, которое очень напоминало стойку «смирно».

Ревякин представился.

– Копылова Агата Марковна, – сказала тетка.

– Пушкарев Леонид Владленович, – назвался мужик.

Подросток ничего не произнес. И вообще, он посмотрел сквозь Ревякина, будто сквозь стекляшку.

– А это Копылов Миша. Мой сын.

На слова матери подросток отреагировал пренебрежительной гримасой. Следователь подумал, что парнишка наверняка не сахар. Это нормально для детей, воспитанных в семьях педагогов. Черт его знает, почему, но те, кто прекрасно учат и воспитывают чужих отпрысков, не очень часто способны то же самое сделать со своими.

– Скажите, Агата Марковна, вы на самом деле сдаете жилье Ярошеву?

Тетка энергично закивала:

– Сдаю. Только не за деньги. У него их вечно нету, а работать по дому надо. Мой муж один не справляется.

– Ясно. И что вы можете сказать нам про вашего квартиранта?

– А что говорить? Хороший мужик. Только не следит за собой. Его жена бросила, так он запил по-черному. Прямо страшно. И опустился, и ничего ему не надо. Дома нету. А человек он хороший. Чего ему скитаться?

– Понятно. Дело хорошее.

– Вы только не думайте, что это он сделал! – твердо сказал тощий Леонид Владленович. – Колька Ярошев никогда и мухи не обидит.

– А вы, может, видели или слышали что-нибудь этой ночью? К примеру, огни фар, шум мотора, речь кавказскую?

– Да мы живем вон там, – Копылова показала куда-то в глубину дворов. – У нас даже окна не на эту сторону выходят. Ничего не слышали. Спали мы.

Подросток шмыгнул носом и пробубнил:

– Да тут ченчебосов всяких живет полрайона. Кто угодно завалить мог. Мы с пацанами тут нормально пройти не можем, чтоб эти козлы не прикопались!

Агата Марковна охнула. Видимо, сказанное сыном шло вразрез с ее педагогическими принципами.

Вообще, если этой тетке уже больше пятидесяти лет, то пацан получается поздним ребенком. Дополнительные проблемы на голову родителей.

– Ты думаешь, кто-то из местных это мог сделать? – нахмурился следователь.

– Из местных – не знаю. Они вроде не такие бешеные. Но тут же приезжих всяких столько – жопой ешь!

Копылова опять издала задушенный стон.

Ревякин еще немного порасспрашивал Мишу о том, что представляет собой кавказское население этого района. Подросток отвечал охотно и многословно. Следователю пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы из этого потока информации выловить ту, которая на самом деле представляла интерес.

В общем, картина все-таки обрисовалась.

Итак, уроженцев Кавказа тут на самом деле хватало. Район был не престижным, соответственно, нетрудно было обзавестись жильем. Получалось, что любой, кто приезжал в Сочи из Грузии, Чечни или Осетии, первым делом обращал внимание именно на этот квартал.

Селились здесь только те, кому не хватало денег на обустройство в более благополучном месте. И отнюдь не всегда это были люди нормальные. Завелось и с десяток откровенных отморозков. Они время от времени наводили немало шороху.

Ревякин взял это себе на заметку. Отморозков, имеют они отношение к происшедшему или нет, все равно надо прощупать. Может, что всплывет.

В основном здесь жили трудяги. Кто-то ишачил на такого же кавказца, но богатого, продавал фрукты на базаре, вкалывал на строительстве коттеджей по восемнадцать часов в сутки.

Понизив голос, Миша рассказал и про то, что здесь есть мастерская по изготовлению всяческой портняжной подделки. Конечно, это не Малая Арнаутская в Одессе, но примерно каждые десятые поддельные джинсы на рынках Сочи происходят именно отсюда.

Снова Ревякин решил проверить. Трудно сказать насчет убитого парня, но вот почему бы девушкам не иметь отношения к этому подпольному цеху? Хотя, конечно, глупо это – убивать и прятать тело здесь, если можно увезти его подальше и не портить отношения с милицией.

А то, что местные милиционеры прекрасно знают об этой подпольной мастерской, – козе ясно! Такое не спрячешь, если не договориться с тем, кто ищет, специально. Итак, возьмем на заметку: участковый тут наверняка купленный. А может, и не только он.

Ревякин уточнил, где именно искать и отморозков, и мастерскую. Миша был готов только что не проводить до дверей, но вмешалась Агата Марковна. Она вполне мудро решила, что на пользу ее сыну такое пойти никак не могло. Так что рвение подростка ограничилось лишь подробным рассказом, из которого Ревякин уяснил, что без вопросов к местной милиции ему не обойтись.

Сочтя, что первоначальную информацию от семейства Агаты Копыловой он получил, следователь отпустил всех домой. Туда же он отправил и бомжа, предупредив, что, если тот попытается исчезнуть, его раскопают хоть в Америке и тогда будет плохо, Ревякин вернулся к оперативной группе.

– Ну что, надо приступать к опросу жильцов ближних домов. Как у нас с людьми?

С людьми было не то чтобы слишком хорошо, но и эти шестеро имеющихся в распоряжении очень могут пригодиться.

– Ну, приступаем, – сказал Ревякин. – Теперь главное – подавить чувство вины за то, что мы устроим мирным и ничего не подозревающим гражданам неурочную побудку.

Обход квартир – занятие нудное и малоинтересное с любой точки зрения. Может, именно потому его нередко обходят вниманием кинематографисты и писатели. А ведь именно самая рутинная и безынтересная работа приносит наибольшие результаты. Фильмы о том же Джеймсе Бонде – это красиво и эффектно, но сплошь и рядом наиболее важную информацию для разведки приносят малозаметные клерки, имеющие доступ к документам особой ценности.

За два часа Ревякин и его люди успели поговорить со всеми, кто мог хоть что-то рассказать относительно зверского убийства, совершенного этой ночью.

Картина вырисовалась, мягко говоря, не самая радужная. Мало того что никто ничего не прояснил, так в придачу буквально от всех жителей района веяло каким-то иррациональным страхом.

Именно за этот страх и решил зацепиться Ревякин. Если он есть – значит, есть и причина, его породившая.

На месте происшествия присутствовал местный участковый – Игорь Калитин. Это был небольшого роста мужичок, на котором милицейская фуражка смотрелась как-то неубедительно.

– Что тут вообще у вас происходит? – спросил у него Ревякин.

– Да хрен его знает, – пожал плечами участковый. – В последнее время тут кавказцы сильно притихли. Они и раньше вели себя более-менее пристойно – еще не обжились толком, наглости не почувствовали, но теперь – тише воды, ниже травы. Самому ничего не понятно.

– А расспрашивать пробовал?

– Так, товарищ капитан, вы что, не знаете эту братию? Из них вообще ни хрена не вытянуть. Себе на уме. диаспора, мать ее!

– Плохо это, товарищ участковый! Тебе полагается знать, чем дышит народ на вверенной тебе территории.

– Сам знаю. Но я вот что хочу сказать, товарищ капитан: они точно чего-то боятся. Или кого-то. Если бы это был просто какой-то полоумный, решивший, что может резать кавказцев, ему бы скоренько доказали, что он ошибается. У них, у этих ребят, руки длинные. А раз тут такое напряжение, то получается – не простой это маньяк.

Ревякин призадумался. Наверное, участковый не ошибался. Вообще, любая диаспора жителей Кавказа, где бы она ни находилась, отличается агрессивностью. Это для них нормальное состояние. И если уж их заставили бояться.

– А может, кто-то маскируется под маньяка? – предположил участковый.

– Например? – сдвинул брови Ревякин.

– Да какие-нибудь отморозки вроде фашистов. Что, мало дебилов на Руси?

– Как-то не вяжется. Кавказцев у нас побаиваются. Скинхедам, к примеру, проще отдубасить негра из университета. А вот чтобы грузина или чеченца – вряд ли. Потому что знают, твари: сегодня они ему ребра поломали, а завтра их по одному перережут. И никакая идеология не поможет.

Участковый покачал головой:

– Да я не про скинов. Есть же организации и посерьезнее. Почему бы им не решить, что надо устроить в нашем родном курортном городе зачистку?

– Ничего себе методы! Что-то слишком. – усомнился капитан Ревякин.

– Не слишком. Они у нас в последнее время просто сбрендили. Верите, нет, не так давно поймали какого-то панка местного и привязали на рельсах. Так бедолагу и порезало на куски. Если уж они с каким-то неформалом так обошлись, то что про ченчебосов говорить?

Ревякин покосился на участкового, употребившего то же слово, что и подросток Миша.

– Хорошо. Допустим, – согласился Ревякин. – Подскажешь, кто тут в районе по неофашизму заморочен. Мы его своими силами пощупаем.

– Подскажу.

– И еще – надо знать, кто здесь главный у кавказцев. Хочу я с ними сам переговорить, раз пошло такое кино с охотой на людей. Может, получится выведать хоть что-то.

– Тоже расскажу. Их тут несколько. Чеченец, осетин, грузин. По национальному принципу делятся.

– И как они все тут уживаются? Без войны?

– Пока мирятся друг с другом. Вообще тут больше беженцы всякие. Такие, которым винегрет, творящийся на Кавказе, не нужен. Они от него сбежали не для того, чтоб на новом месте то же самое затевать. Хотя, по чести говоря, хватает и противоположного. С ними пытаемся бороться, насколько возможно.

– Хорошо, – устало сказал Ревякин. – Давай делись адресами.

2.

Он пришел на доклад к начальнику ГУВД не в самом лучшем настроении. Третье убийство, налицо очень опасная серия, а результатов – ноль без намека на палочку.

Начальник, относившийся к Ревякину очень хорошо, спросил:

– Что, совсем раскис?

– Да, не без того, – ответил следователь. – Но это скоро пройдет, и я снова буду готов рыть рогом землю.

– Откуда у тебя рогам взяться? Ты же не женат! – рассмеялся генерал-лейтенант Макаренко. – Присаживайся поближе. Рассказывай.

Ревякин последовательно, неторопливо и обстоятельно поведал обо всем, что видел и слышал сегодня утром. Показал фотоснимки, записи показаний свидетелей…

Макаренко открыл сейф, достал плоскую бутылочку с армянским коньяком. Налил себе и Ревякину, сел в свое необъятное кресло и сказал:

– Скверное дело. И знаешь, Сережа, я все понимаю – и то, что все население кавказское боится, и что жители темнят… но пойми: надо с этим делом разобраться как можно скорее. Просто потому, что город у нас, скажем так, не особенно располагает к затяжным расследованиям. Здесь очень многое зависит от отдыхающих. А они, изволите знать, не поедут в город, где орудует маньяк-убийца. А сколько еще мы сможем скрывать от прессы, что он таки орудует?

– Да я все прекрасно понимаю! – воскликнул Ревякин. – Но с этими черномазыми никакого общего языка не найти! Я битый час потратил на одного их бугра! Я голову готов прозакладывать: он что-то знает! А как это знание из него вытянуть, если он боится до дрожи в коленях? Это не для красного словца – у него натурально коленки дрожали! Как быть?

Генерал-лейтенант задумчиво отхлебнул из бокала.

– Помощника тебе надо.

– С людьми у меня все в полном порядке, – сказал Ревякин. – Двенадцать человек в общей сложности задействовано!

– Я не о том, – покачал головой Макаренко. – Тебе бы такого помощника, с которым все эти напуганные и несчастные стали разговаривать.

Ревякин рассмеялся. Генерал-лейтенант посмотрел на него с легким недоумением. Следователь пояснил:

– Как мне кажется, такого помощника они должны бояться больше, чем маньяка. Представляю, каким чудовищем он должен быть!

– Дело не только в страхе, – возразил генерал. – Тебе нужен человек, который хорошо знал бы эту среду, ее обитателей, мог бы с ними поговорить в некотором смысле на их языке. Они – люди другого склада ума, они уважают силу. Причем даже не столько ту, которая проявляется внешне, сколько внутреннюю. Перед сильным человеком они откроются.

Ревякин покачал головой с озадаченным видом:

– Вы мне просто ребус какой-то загадываете, товарищ генерал-лейтенант. Я кого-то не знаю, кого вы мне прочите в помощники?

Макаренко ответил:

– Ты много кого не знаешь, Сережа.

– Так о ком речь-то? – с нетерпением в голосе осведомился Ревякин.

– Его фамилия Терпухин. Ну-ка, навскидку, ничего не вспоминаешь?

Ревякин почесал подбородок, задумчиво хмыкнул:

– Что-то всплывает такое, с ним связанное, что-то очень шумное.

– Ну, в общем, ты прав – действительно шумное. Хорошо, не буду с тобой играть в загадки. Юрий Терпухин, в некоторых кругах известный как Атаман. В прошлом году он в одиночку расправился с группой чеченских отморозков. Там было шестеро, сумевших выбраться из Беслана и по пути решивших устроить казнь отставному офицеру федеральных войск. Этот офицер успел позвать Атамана на помощь, но тот опоздал. Так Терпухин догнал чеченцев и устроил такое… Его не стали сажать, потому что пользу он принес нешуточную. Но шума было – не приведи господь!

– И какое отношение Терпухин имеет к Сочи?

– Он сразу после того, как с него слезли федералы, поехал отдохнуть в наши края. И снова вляпался в историю. Долго рассказывать, но в общем и целом он снова «отличился». Видимо, не пошла человеку впрок та история с приятелем. С тех пор кавказцы Сочи, я бы так сказал, неровно дышат к Терпухину.

– Но если он снова что-то натворил, то почему его не посадили?

– На сей раз вообще ничего не доказали. Формально все знали, что Шалмана Руфиева порешил именно он. Реально – никаких улик. Отпустили через три дня после задержания. И попросили свалить в родные палестины и не появляться в Сочи больше никогда.

– Ясно. Значит, вы мне в помощники прочите ненормального отморозка? Это, по правде говоря, меня не особенно радует.

– Никакой он не отморозок, Сережа. Я с ним разговаривал, я его неплохо понял. Нет, он просто человек, который убедил себя: со зверями надо обращаться по-зверски. Когда-нибудь у него это пройдет.