Текст книги "Инструктор спецназа ГРУ"

Но-но, – сказал он себе, – полегче на поворотах. Этак ты в следующий раз вообще хека какого-нибудь купишь. Мороженого. Или тушку кальмара. Забродов, кем бы он ни был, далеко не дурак. Ох, неспроста он на озеро ездит. Уж не следит ли?

«Очень даже может быть. Ну-ну, – решил он с кривой улыбкой, – милости просим.»

Быков достал из кухонного шкафчики остро отточенный нож и некоторое время нерешительно стоял над лещами, рассеянно наблюдая за последними зевками того, что еще был жив, и стараясь отключить сознание от наплывающей темными волнами головной боли. Потом он не глядя швырнул нож в мойку и подошел к холодильнику.

Присев на корточки, Виктор глубоко засунул руку в пыльное пространство под днищем холодильника и, пошарив там, извлек на свет божий увесистый полиэтиленовый пакет, крест-накрест перехваченный бечевкой. Внимательно проверив узел и казавшиеся случайными, а на самом деле тщательно, в строгом порядке заложенные складочки, он удовлетворенно вздохнул – похоже, пакет никто не трогал. Хотя, если работал профессионал, то без специального оборудования ничего не обнаружишь. Он давно уже подумывал обзавестись хотя бы плохоньким дактилоскопическим набором, но эта затея требовала немалых денег: в химии Быков был не силен, а в хозяйственных магазинах такие наборы, увы, не продаются.

Оставалось полагаться на то, что Бог не выдаст и свинья, соответственно, не съест. Придя к такому выводу, он развязал бечевку и развернул пакет.

Сначала Быков достал из пакета револьвер – старенький, обшарпанный наган Тульского завода, любовно вычищенный, смазанный и отполированный мягкой ветошью, с полным барабаном. Наган он отложил в сторону – его время еще не пришло. Когда это время наступит, останется лишь одна проблема – где взять необходимое количество патронов. Виктор Быков почему-то был уверен, что эту проблему он как-нибудь решит.

За наганом последовал орден Красной Звезды в картонной коробочке. Виктор откинул крышку и некоторое время смотрел на орден, стиснув зубы так, что на скулах заиграли желваки. Эх, ребята… В сторону. Сначала – дела, воспоминания оставим на потом.

Наконец он вынул из пакета искомое – общую тетрадь в блекло-голубом коленкоровом переплете с изображением двух не поделивших шайбу хоккеистов с толстенными икрами. Тетрадь была пуста за исключением первой страницы. Ничего, сказал себе Виктор, это дело поправимое. С миру по нитке – голому рубашка.

Так-то вот, господа жидо-масоны.

Первая страница тетради была сверху донизу исписана фамилиями и адресами.

Иногда вместо адреса можно было прочесть что-нибудь вроде «Измайловск, парк, по утрам» или «Яр. вокз., коммерч. киоск». Напротив большинства фамилий стояли аккуратно выведенные крестики. Аккуратность была вторым после любви к печатному слову качеством, которое сумела привить Виктору его мать, умершая от рака двенадцатиперстной кишки, когда ему (Виктору, разумеется, а не раку) едва исполнилось двенадцать.

Быков вынул из кармана блокнот и ручку, отыскал в блокноте нужный адрес и переписал его в тетрадь, подчеркнув двумя жирными линиями фамилию и имя:

«Гершкович Матвей Исаакович». Места на странице не осталось, и он перевернул ее, дописав на обороте: «Забродов Илларион. На озере».

Он хотел было переписать сюда же фамилию и адрес «философа с гаечным ключом», но передумал – механик вполне мог оказаться ни при чем. Во всяком случае, его следовало навестить и присмотреться.

Он снова вернулся к исписанной странице, отыскал нужную фамилию и аккуратно (как учила мама) вывел напротив крестик.

Под этой фамилией значился полный адрес и даже телефон.

Еще бы! Серега Климов был очень рад, случайно столкнувшись в метро с однокашником по Рязанскому училищу. В училище они были не разлей вода, развела их только служба – известно, как оно бывает у людей военных. Серега служил в Витебской дивизии, участвовал едва ли не в самом первом выбросе и рассказывал про те времена совершенно страшные, ни с чем вообще не сообразные вещи. Быков, попавший в Афганистан позже и в составе другого подразделения, с трудом мог этому поверить, хотя, казалось бы, уж он-то навидался всякого.

Они засиделись тогда допоздна за одинокой бутылкой водки, вспоминая однокашников и былые дни. Так хорошо и тепло Виктору не было уже очень давно.

Жена Сергея, красивая длинноногая блондинка Валентина, Сидела с краю стола, слушала, не притрагиваясь к рюмке, курила сигарету за сигаретой, нервно давя окурки в переполненной пепельнице, смотрела то на мужа, то на Быкова огромными потемневшими глазами и вдруг сказала, горько кривя красивые, густо накрашенные губы: «Мне страшно, Сережа. Этой страной правят воры и сумасшедшие. Дядя Яков опять прислал письмо, зовет. Давай уедем…»

Виктор моментально почувствовал себя так, словно за шиворот ему вылили ведро ледяной воды. Только теперь увидел он то, чего не заметил вначале, опьяненный радостью неожиданной встречи: немного восточный разрез выразительных глаз, чуть длинноватый нос с едва заметной, но очень характерной горбинкой, по-особому вырезанные ноздри… А за тонкой гипсовой перегородкой сопели, видя свои вонючие сны про фаршированную рыбу, два полужидка – полупархатый мальчик семи лет и полупархатая трехлетняя девочка.

Он сумел сдержаться тогда, не подать виду, несмотря на страшную боль, мгновенно запустившую стальные когти в левую половину головы, и даже заставил себя улыбнуться, когда Климов, видимо, углядевший что-то ре то в его лице, с деланной, ненатуральной шутливостью сказал жене: «Брось, Валюшка, перемелется – мука будет. Я теперь человек штатский, воевать не пойду, а с остальным как-нибудь справимся. Ну что ты выдумала, в самом деле, гляди – Витька напугала…»

Он отшутился, ляпнул что-то невпопад, почти ничего не слыша и не соображая из-за шума в голове, а она залпом выпила водку, даже не заметив, похоже, что это была не вода – даже бровью не повела, шалава, – странно посмотрела на гостя и ушла из кухни, перебирая красивыми сильными ногами.

Он поспешно распрощался, ощущая, как накатывает ревущая темнота и очень боясь сорваться не вовремя и все испортить. Серега Климов не стал его задерживать, сконфуженный странной выходкой своей супруги. Пожимая на прощание руку, Серега сказал ему, понизив голос, чтобы не услышала жена: «Ты ее не слушай. Устала она очень. Никуда мы не поедем».

Он заставил себя пожать эту руку, руку предателя, а по дороге домой, едва не воя от душившей его ярости, ловко вильнув колесами, сшиб и размазал по асфальту выбежавшую на проезжую часть собаку. Старая жидовка, хозяйка собаки, что-то кричала ему вслед, размахивая ненужным теперь поводком. В темноте он не видел ее лица, но это, Конечно же, была именно жидовка, иначе разве стала бы она так вопить из-за какого-то пархатого пса? И тогда он остановил машину и дал задний ход, а когда поравнялся с продолжающей вопить старухой, снова затормозил и сказал, открывая дверцу: «Пардон, мадам. Я, кажется, ушиб вашу собачку?»

Старая кошелка подскочила к нему, шипя и плюясь, как выкипающий чайник, по-прежнему воинственно размахивая своим дурацким поводком, так что утром ему волей-неволей пришлось ехать на озеро, хотя он никогда не любил зимнюю рыбалку, да и снега в лесу было навалом, так что дважды пришлось изрядно попотеть, вытаскивая «москвич» из сугробов. Собаку он, само собой, оставил на дороге.

А Серега Климов сдержал обещание. Он никуда не уехал и, надо полагать, уже не уедет.

В темноте морозильной камеры живучий лещ в последний раз широко разинул рот и наконец заснул. А немного погодя заснул и старший лейтенант запаса Виктор Быков, уронив голову на двенадцатый том тридцатитомного собрания сочинений Диккенса – темно-зеленый с черным и золотым.

* * *

– Ну, не томи, полковник, – сказал Илларион Забродов, подсаживаясь за угловой столик у окна. – Рассказывай, что накопал. Поделись пророчествами своего электронного оракула.

Подошедший официант с легким недоумением покосился на клиента, одетого в поношенную камуфляжную куртку и такие же бриджи, заправленные в высокие ботинки со шнуровкой. Его собеседник, казалось, был одет вполне прилично, но этот… И ни тени смущения, неловкости – сидит, как у себя дома, развалясь, и покачивает носком ботинка, закинувши ногу на ногу… Только сигареты в зубах не хватает. А впрочем, вот и сигарета.

– Где тебя черти носят? – недовольно спросил Мещеряков, бросая взгляд на часы. – Битый час тебя здесь дожидаюсь.

Досадливо хмурясь, он пробежал глазами протянутое официантом меню и раздраженно перебросил его Иллариону.

– Мне пятьдесят коньяка, – сказал он.

– Мне тоже, – невнятно промычал Илларион, прикуривая сигарету.

– Опять пьянствуешь за рулем? – спросил Мещеряков. – У меня-то хоть водитель, мне можно.

– Пьянствую я за столом, – резонно заметил Забродов, – а за рулем я рулю.

Управляю, так сказать, транспортным средством.

– Что – так сказать? Так сказать, управляешь или это транспортное средство у тебя – «так сказать»?

– У меня все – «так сказать». В том смысле, что как скажу, так и будет.

– Болтун.

– Вот я и говорю, хватит болтать, давай к делу. Что твоя гадалка нагадала?

– Гадалка? А, ты про компьютер… – Мещеряков закатил глаза и вдруг затянул гнусавым речитативом, на удивление точно подражая выговору старой цыганки:

– А будут тебе, брильянтовый, пустые хлопоты, ночлег в казенном доме и дальняя дорога… вперед ногами.

Илларион искренне похлопал в ладоши.

– Браво, полковник. Ты растешь на глазах. Еще год-другой позанимаешься и смело можешь записываться в драмкружок дома престарелых на характерные роли. Ты только забыл попросить позолотить ручку. Без этого образ получился какой-то неубедительный.

– От тебя дождешься… Сломать ручку – это ты умеешь, а вот насчет чего другого…

– Так ты ж не пробовал! Вот станцуешь – глядишь, и раскошелюсь. Да и не я один – гляди, народу сколько!

– Ладно, ладно, повело кота за салом. Ты слушать будешь или нет?

– А чего ты придуриваешься? Тоже мне, полковник. Ладно, не надувайся, извини. Тяжело было?

– Не так тяжело, как муторно. Много механической работы. Механика – это раздел физики, изучающий взаимодействие физических тел, а механическая работа – это когда мешки таскаешь или, к примеру, морды бьешь. Хотя, пардон, мордобой – это уже творчество. Ты номер «мерседеса» вспомнил?

– Нет, не вспомнил.

– Разведчик, – скривился Илларион.

– Нельзя вспомнить то, чего не видел, – оставив без внимания замечание Иллариона, сказал Мещеряков. – Я долго себя насиловал, пробовал применять разную твою психологическую ерунду: ну, там, облака в небе, воду, березки-елочки…

– И что?

– И ничего! – вызверился Мещеряков. – Выпить мне захотелось, вот что! На природе, у водички, да под шашлычок…

– Да, – сказал Забродов. – Это аутотренинг.

– Ага, – не стал спорить полковник, – он самый. И вот открываю я сейф…

– Погоди, у тебя компьютер в сейфе, что ли?

– Коньяк у меня там, а не компьютер. Не перебивай. Так вот, открываю я сейф…

– А там коньяк!

– Там коньяк, а здесь дурак. Кстати, а где наш коньяк?

– Разбавление коньячных изделий суть сложный технологический процесс. Не отвлекайся. Ты остановился на том, что хранишь в служебном сейфе неположенный коньяк и злоупотребляешь им в рабочее время.

– Так я же в меру… Короче, полез я за коньяком, и тут меня как ударило.

Как наяву его увидел, с фарой его раскоканной. Не было на нем номеров, понял? Я тогда мимо прошел и оглянулся: может, хоть сзади есть? Нету.

– Та-а-ак, – протянул Илларион. – Отсутствие результата – тоже результат, но вот отсутствие номера… это, черт побери, полное отсутствие результата!

– Да? – переспросил Мещеряков.

– Да.

– Ну так вот нет. Здесь тебе не Чикаго, штат Иллинойс. Нашим гаишникам, сам знаешь, палец в рот не клади. Это они угнанную машину найти не могут, а все остальные у них на учете – и с номерами, и без номеров. Номера могут снять сами гаишники, их могут украсть… Да может быть, он эту машину вчера купил! Кроме того, не забывай, есть еще пистолет…

– Я-то помню, мне просто было интересно, не забыл ли ты.

– Не забыл. В общем, стал я проверять владельцев зарегистрированного личного оружия…

– Ворованный «мерседес» без номеров и незарегистрированный пистолет, – вдруг мечтательно произнес Илларион Забродов, закатывая глаза к потолку. – Лично я так бы и поступил. Машину потом бросил бы за углом, а пистолет зашвырнул в какую-нибудь канаву. Только так и не иначе.

– Может, конечно, и так. Только это рассуждения киллера, бандита, у которого ни кола, ни двора и который привык сам обеспечивать свою безопасность.

Тебя же, судя по твоим словам, посетил какой-то туз, бугор на ровном месте. Что он стал бы говорить, попадись в ворованной машине вместе со своими мордоворотами?

– Я бы сказал, что эти негодяи взяли меня в заложники, и, пока менты клали бы их на асфальт, дал тягу. И вообще, я бы не попался.

– Ты опять за свое? И когда за ум возьмешься… Так вот, я составил два списка: список владельцев – шестисотых «мерседесов» и список владельцев зарегистрированных в законном порядке пистолетов системы Кольта. «Кольт», заметь, это не ТТ и не «вальтер», его на Рижском рынке не купишь. А потом я эти два списочка сопоставил и получил всего-навсего четыре фамилии.

– О, – с уважением сказал Илларион.

– Вот тебе и "о", – передразнил Мещеряков. – Ты думаешь, я зря тебе говорил про пустые хлопоты, ночевку в казенном доме и путешествие вперед ногами? Ты бы видел эти фамилии!

– Так покажи. Что ты меня путаешь, как барышню? Все равно я к тебе прижиматься не стану – ты совершенно не в моем вкусе.

– Не зарекайся, дружок. Вполне возможно, что станешь. Фамилии я тебе называть не буду. У меня, ты знаешь, и вправду хороший компьютер. Я тут распечатал их фотографии…

– И до сих пор молчишь! Инквизитор.

– Вот посмотри, – сказал Мещеряков, раскладывая на скатерти четыре нечетких отпечатка, – может быть, узнаешь знакомое лицо.

Иллариону не потребовалось и трех секунд, чтобы опознать на одной из фотографий своего вчерашнего гостя.

– Вот он, – сказал Забродов, ногтем подталкивая снимок в сторону Мещерякова.

– Черт бы тебя побрал, Забродов, – с тихой тоской промолвил тот. – Так я и знал. Надо же так вляпаться!

Он сгреб фотографии в кучу и запихал в карман пиджака, не заботясь о том, что они могут помяться. Тут же, словно дождавшись условного сигнала, как из-под! земли вырос официант и брякнул на стол две рюмки с коньяком. На лице его, предупреждая возможные упреки, застыло недовольное выражение.

Когда официант ушел, Илларион Забродов прикурил еще одну сигарету, пригубил коньяк и внимательно посмотрел на Мещерякова сквозь табачный дым.

– Ну, – сказал он.

– Хрен гну, – откликнулся полковник. – Ты знаешь, кто это? Ты хоть представляешь, во что ты влип?

– Знал бы – не спрашивал, – тихо сказал Забродов. – Не тяни, Андрей.

– Торопишься? – спросил Мещеряков и со свистом втянул в себя воздух сквозь плотно сжатые оскаленные зубы. – Так вот, гость твой вчерашний, из которого ты обещался, как я понял, вытрясти дерьмо, – некто Северцев Дмитрий Антонович.

Полковник Северцев. Референт и правая рука генерала армии Драчева, бывшего министра обороны. По некоторым непроверенным пока данным, у него свои люди и в армии, и в ФСБ, и в милиции…

– И в ГРУ, – подхватил Илларион. – Откуда, интересно, поступили такие разнообразные сведения?

– По линии ОСС, – ответил Мещеряков. – Одна-сволочь-сказала. Я ведь тоже не даром свой хлеб ем. А этого стукача, который у нас завелся, я, будь спокоен, вычислю!

Он в сердцах грохнул кулаком по столу, но тут же притих, заметив, что на него стали оборачиваться.

– Я ему пару ловушек уже расставил, – понизив голос, признался он, – и наживку положил – объеденье.

– Смотри, как бы в твои ловушки половина управления не попала, – предостерег Илларион. – Не будешь потом знать, что с добычей делать.

– Что правда, то правда, – вздохнул Мещеряков. – Тяжело без тебя, Илларион"

– признался вдруг он. – На полигоне бардак, и вообще… Может, вернешься? Тем более, будешь под моим присмотром, да и ребята, в случае чего, в обиду не дадут.

– Ты что же, друг Андрюша, «крышу» мне предлагаешь? Нет уж, спасибо. Да и протекает твоя «крыша».

Глядя на загрустившего Мещерякова, Илларион вдруг дурашливо подмигнул и, имитируя голос деревенской дурочки, тоненько пропищал:

– Нэ журыться, дядьку, нэ журыться, любы. Пидэмо до хмызу – поцилую в губы.

– Сам сочинил? – вяло поинтересовался Мещеряков.

– Так точно.

– Оно и чувствуется. Только вот «в губы» – это как-то сомнительно получилось. И потом, с каких это пор ты у нас хохлом заделался?

– А я, как ты знаешь, воин-интернационалист.

– Да, – медленно произнес Мещеряков. – А помнишь Кабул?

– Помню, – ответил Илларион, решив про себя, что полковник, должно быть, перед встречей все-таки основательно проинспектировал нелегальное содержимое своего сейфа.

Но тот вдруг сел очень прямо и, низко наклонившись над столиком, тихо и раздельно сказал:

– Так вот, капитан, это тебе не Кабул. Сглотнут и косточек не выплюнут, понял?

– Понял, – сказал Илларион, но Мещеряков уже одним движением, как лекарство, выплеснул в рот коньяк и, бросив на скатерть мятую бумажку, поднялся из-за стола.

– Будет нужда – звони, – сказал он. – Чем смогу, помогу.

– Подожди, Андрей, – окликнул его Забродов. – А как твое расследование?

– Пока ничего нового. Извини, брат, спешу. Потом как-нибудь обсудим. Я твою помощь ценю.

– Я твою тоже. Спасибо тебе, полковник.

– Не за что, капитан. Смотри в оба.

Мещеряков вышел, а Илларион Забродов еще долго сидел за угловым столиком, задумчиво глядя, как за темными стеклами падает на Москву кажущийся серебряным в свете фонарей дождь.

Илларион Забродов уже вернулся со своей ежедневной пробежки, неизменно сопровождавшейся физическими упражнениями и боем с тенью у расположенного в ближнем скверике фонтана, принял душ и только-только сел за стол с намерением плотно позавтракать, как в замке входной двери провернулся ключ.

Забродова словно ветром сдуло с кухонного табурета и, только прижавшись спиной к выступу стены, отделявшей прихожую от кухни, он сообразил, что сегодня пятница и это, скорее всего, пришла пожилая женщина из соседнего подъезда, которая раз в неделю за небольшую плату наводила порядок в его логове.

Его догадка подтвердилась немедленно.

Как всегда, когда не была уверена, дома ли хозяин, Вера Гавриловна постучала в открытую дверь и с порога спросила: > – Есть кто дома, или нет никого? Принимайте гостей!

Забродов расслабился, только сейчас заметив, что инстинктивно принял боевую стойку. Хорош бы он был, заломав пришедшую помочь с уборкой старуху прямо на пороге собственной кухни! Вера Гавриловна – женщина хорошая, но весьма и весьма разговорчивая и в подругах числит целый квартал – это не считая просто хороших знакомых, которых у нее чуть ли не пол-Москвы. Словечко обронит, и уже пошла гулять по городу страшная легенда о сексуальном маньяке с Малой Грузинской.

Потом хоть из дома не выходи, честное слово.

– Я здесь, Вера Гавриловна, – откликнулся он, выходя из кухни. – Как раз завтракать сажусь. Не составите компанию одинокому мужчине с обилием вредных привычек?

– Спасибо, я только что из-за стола. Вы пока завтракайте, а я в комнате приберусь.

– Напугали вы меня, Вера Гавриловна.

– Ну да? – не поверила та. – Это как же меня угораздило?

– Забыл, что сегодня пятница, думал – воры лезут.

– Ишь ты, – поразилась старуха. – Ну, вам ли воров бояться! Слыхали мы, как вы с ворами управляетесь, соседка ваша рассказывала. А ведь это Катькин пацан накаркал, глаза его бесстыжие!

– Что накаркал, Вера Гавриловна?

– Да вот, что вы меня за вора-то приняли. Ведь что вышло-то, – говорила она, успевая в то же время ловко передвигать мебель, беспощадно искореняя малейший намек на пыль. – Приехала ко мне вчера племянница. Она в Черемушках живет, сынишка у ней, а мужа нету. У вас, у молодых, нынче мода такая – без мужиков рожать, от одной сырости.

– Я не рожал, – серьезно сказал Илларион, – честное слово, ни разу.

– Ну и зря, – без всякой логики сказала вдруг Вера Гавриловна. – Такой мужик пропадает! Эх, будь я помоложе!

– Вы и сейчас очень даже ничего, – сказал Илларион. – Так бы и откусил кусочек.

– Вы вон лучше яичницу свою кусайте, – посоветовала старуха, – а то совсем простынет. Стара я уже с молодыми забавляться – не ровен час, рассыплюсь. Да я и в молодости не больно-то любила, чтобы кусались – очень я щекотки боюсь.

Она постояла немного, видимо, что-то такое припомнив, спохватилась, махнула в сторону Иллариона тряпкой и продолжала прерванный рассказ.

– В общем, оставила она мне постреленка этого, Вовку, значит, своего, а сама куда-то ускакала – известно, дело молодое. Вот он меня, паршивец, и спрашивает: ты, говорит, баба, где работаешь? Известно где, говорю, по квартирам хожу, прибираться помогаю, кому недосуг. А, говорит, бабуля, так ты домушница!

Илларион расхохотался.

– Вера Гавриловна, – воскликнул он, – вы-то откуда знаете, кто такие домушники?

– А как же, – с достоинством отвечала пожилая женщина, – я детективы очень даже уважаю, да и телевизор смотрю опять же. Да что телевизор! – воскликнула она, воодушевившись. – Ты посмотри, милок, что кругом-то творится! Я уж про воров, про домушников этих, да про хулиганов всяких и не говорю. Люди ведь пропадают, и ни следа от них, ни весточки!

– Все-то вы ужасы рассказываете. Вера Гавриловна, – не меняя легкого тона, отмахнулся Илларион. – Что там ваши подружки опять выдумали?

– Зря вы так, – поджала губы домработница. – Позавчера из новых домов один пропал… да что я говорю – один, с дочкой он вышел погулять, три годика девочке, так оба и пропали.

– Что значит – пропали? – спросил Илларион, не донеся до рта вилку с куском яичницы.

– Вот и пропали, – сказала старуха. – Да убили их, конечно, только найти не могут, вот и говорят – пропали, мол. Давеча милиция приезжала – не видали? Опять душегуб какой-то в городе завелся. То там слышишь, то тут: пропал человек, как и не было. До сих пор все эти пропадали, которые не нашей национальности.

– Кавказцы, что ли?

– Да какие кавказцы! Евреи, вот кто. А этот, который по соседству, тот русский. Военный в отставке, вот вроде вас. Жена у него, правда, еврейских кровей, так ведь ее не тронули. Убивается, бедная. Шутка ли – в одночасье и мужа, и дочку потерять! Сынок, правда, при ней остался, семь годиков ему, в школу идти пора. Вот горе-то!

– Постойте, Вера Гавриловна, – взмолился Илларион. – Вы что же, знакомы с ними?

– Знакома не знакома, а видеть приходилось. То в магазине столкнешься, то в сквере, у фонтанчика, где вы зарядку делаете, – они там любили с детишками гулять. Теперь-то уж не погуляют…

– А милиция что?

– А что милиция? Приехали с собакой, протокол составили, собака нюхала-нюхала чего-то, да надоело ей, видно, за кошкой побежала, насилу оттащили. Известное дело, чего она вынюхает, собака-то, когда уж сутки прошли.

Не лес ведь кругом – Москва.

* * *

За окном шумел сосновый лес, потревоженный внезапно налетевшим ветром. Heбо опять начинало стремительно темнеть, удушливая влажная жара становилась просто невыносимой. Сидевший за широким столом полированного дуба человек, раздраженно вертя головой, ослабил тугой узел неброского, но очень дорогого галстука и расстегнул верхнюю пуговку своей белоснежной цивильной рубашки, недовольно покосившись на кондиционер, который эти олухи из АХЧ не могли исправить уже третий день.

– Чертово пекло, – пробормотал он, глядя в окно, за которым уже упали первые капли надвигающейся грозы.

Снаружи не было ничего интересного – просто, когда он не смотрел туда, взгляд его, как магнитом, притягивало к молчащему телефону. Пока телефон молчал, он был подобен дремлющей под тонким слоем песка противопехотной мине. Когда он зазвонит, это может быть равносильно взрыву – прямо здесь, на столе, под носом.

Результаты, по крайней мере, будут те же, разве что стол не пострадает.

Телефонов, строго говоря, было три, но взорваться мог любой из них или все сразу – тут уж как получится, да это и не имело ровным счетом никакого значения.

– Вот срань, – громко сказал человек за столом.

В самом деле, какой смысл иметь в своем распоряжении целую армию преданных тебе людей, если все они – бездари и тупицы, умеющие только набивать свои карманы за его широкой спиной и не способные выполнить самое элементарное поручение! Казалось бы, чего проще – перехватить курьера, забрать посылку и заставить засранца замолчать. Так нет же! И здесь обгадились, проворонили, упустили. Замочить-то они его замочили, да что толку? Посылку он где-то сбыл или потерял, а может, спрятал. Сиди теперь, гадай на кофейной гуще, вздрагивай от каждого телефонного звонка… Дошла посылка до адресата или не дошла? Любит – не любит… тьфу ты, дерьмо!

Потревоженный его возгласом холуй в гражданском бесшумно приоткрыл дверь и так же бесшумно просунул в кабинет свое холеное розовое лицо.

– Вы звали, товарищ генерал?

– Нет… да! Когда кондиционер почините?

– Ждем техников из Москвы. Должны прибыть с минуты на минуту. Разрешите идти?

– Идите…

В Чечню бы тебя, подумал он, под пули. Ты бы жирок-то быстро порастряс.

Камуфляж, небось, и не примерял ни разу… товарищ майор, мать твою так и разэдак, раздолбай…

Он с силой провел ладонью от лба к подбородку, искажая свое вечно недовольное лицо с маленькими, неопределенного цвета глазами и крючковатым острым носом. Ожидание было хуже всего. Как настоящий военный, он предпочел бы открытый бой, кровавую схватку без правил, но его соперник все тянул, выжидал чего-то, хотя, судя по всему, имел на руках все козыри. Или все-таки не имел?

Что-то он притих – после такой-то активности! Ведь вздохнуть же не давал. Ни вздохнуть, ни это самое…

Возможно, конечно, что этот его капитан, так ловко обставивший всех этих доморощенных киллеров, навербованных Северцевым, все-таки не успел передать дискету своему хозяину. Тогда где она, черт бы ее побрал? Не под куст же он ее бросил, в самом-то деле. Если бросил, то это еще полбеды. Найти ее тогда могут разве что случайно, и будет это, конечно, совершенно случайный человек, который вряд ли сможет взломать защиту, не зная пароля. Но. Вот именно – но!

Слишком много неизвестных. Чересчур многое оставлено на волю случая, а это – верная дорога не в тюрьму даже, а гораздо дальше. Поэтому исходить надо из того, что дискета попала по назначению, и действовать соответственно… Где этот Северцев, мать его?..

Северцев, Северцев… Что-то заноситься стал в последнее время наш товарищ полковник. Силу почувствовал, властью запахло, о которой раньше и мечтать не мог, деньжата в кармане зашевелились. Слышно, хозяином стал себя величать, и идиоты эти его, у которых руки из задницы растут, а мозгов сроду не было, – те его так и называют: хозяин. Ну-ну. Все, однако, под богом ходим. Вот разберемся с этим делом – я тебе покажу, кто здесь хозяин, вонючка ты штабная.

– Майор! – крикнул он. В дверях снова бесшумно возник давешний холуй.

– Организуйте-ка мне кофе, майор, – сказал он, и холуй исчез, а через несколько минут возник снова, поставив перед ним подносик с дымящейся чашкой.

Генерал сидел, маленькими глоточками прихлебывая кофе и разглядывая уныло мокнущие за окном сосны. В отдалении, полускрытый сосновыми стволами, смутно серел бетонный забор, окружавший дачу с трех сторон и на три метра вдававшийся в реку. Дождь разошелся не на шутку, сверкнула молния, а через несколько минут раздался приглушенный удар грома.

И тут зазвенел телефон.

Рука дрогнула, и горячий кофе выплеснулся на рубашку.

– А, ч-черт! – в сердцах воскликнул генерал и, поставив чашку на стол, взял трубку. – Слушаю. А, Северцев, легок на помине. Докладывай. Посылку нашли?

– Никак нет, товарищ генерал.

– Хреново, полковник. Что думаешь делать? Учти, на этой дискетке не только про меня, там и про тебя много интересного, да и еще мало ли про кого. Суд у нас, конечно, гуманный, но до него ведь еще дожить надо.

– Я в курсе, товарищ генерал. А что делать… Виноват, товарищ генерал, звонят по другому телефону – возможно, мои люди что-нибудь нашли. Разрешите ответить?

– Валяй, я подожду.

В разговоре возникла пауза, во время которой генерал с невольным интересом прислушивался к тому, как его референт жестким, хозяйским тоном разговаривает с кем-то по другому телефону. Наконец Северцев снова взял трубку.

– Есть новости, товарищ генерал.

– Докладывай.

– Мои люди думают, что нашли машину курьера.

– Что значит – «думают»? Нашли или не нашли?

– В трех с половиной километрах от дачи интересующего нас лица есть болото.

Дорога там проходит по насыпи, склон и края насыпи заросли кустарником…

– Постой, что ты мне тут клуб путешественников разводишь? Ты Северцев или Сенкевич? Докладывай толком: где машина?

– Похоже, что в болоте. В одном месте кусты на насыпи изломаны, словно что-то тяжелое прокатили по направлению к болоту. Обнаружены также следы протекторов. Они совпадают с теми, что остались на месте… ну, в общем, там, где курьера остановили в первый раз.

– Это менты твои, что ли?

– Так точно. Удалось нащупать что-то твердое на глубине около метра. По размерам вроде бы похоже на задний борт автомобиля.

– Что думаешь предпринять?

– Я хотел посоветоваться, товарищ генерал. Извлекать машину из болота в непосредственной близости от дачного поселка опасно: можно привлечь внимание объекта, да и помимо него в этом поселке кто только не живет.

– А нырнуть туда как-нибудь нельзя? С аквалангом, например?

– Невозможно, товарищ генерал. Там двадцать сантиметров воды, а остальное – трясина, каша. И потом, во время первой остановки машину наверняка обыскали – на том месте осталась всякая мелочь, которая обычно хранится в салоне. Значит, если дискета в машине, то спрятана надежно, и найти ее можно, только разобрав автомобиль по винтику. Никакому аквалангисту с этим не справиться.

– Да, Северцев, наколбасили твои орлы, ничего не скажешь. Значит, поступим вот как. Машина пусть лежит, где лежала. Если посылка там, то лучшего места, пожалуй, и не придумаешь. Ты говоришь, трясина там? Так, может, эта чертова машина нашими молитвами вообще до центра земли провалится… С дороги это место сильно заметно?

– Никак нет, товарищ генерал. Кусты частично распрямились, так что… В общем, похоже, как будто корова там прошла или лошадь…

– Корова… Ладно, полковник. Пусть там аккуратненько наведут порядок: кустики подправят, следы уберут… ну, не мне тебя учить, сам знаешь, что к чему.

– Так точно, знаю. Товарищ генерал… а как все-таки быть… ну, вообще.