Текст книги "Один шаг между жизнью и смертью"

Он замолчал, потому что Валек вынул из-под футболки пистолет и передернул затвор.

– Дешевка ты, Змей, – сказал он, – Цирк посреди улицы устроил, как шлюха, которой три рубля недоплатили. А ну, хромай отсюда, убогий! Если бы ты хотел мне по кумполу врезать, ты бы меня в ангаре дождался. Чего ты от меня хочешь? Мое дело – баранку крутить. Вас трое было, стрелков, и всех троих один инкассатор уделал, как малолеток. Так я-то здесь при чем? Ладно, кончай цирк, пошли в ангар.

– Да заперто там, – проворчал Змей, опуская трубу. Он отвернулся в сторону и бросил на Валька быстрый взгляд исподлобья. Валек перехватил этот взгляд, и он ему очень не понравился.

– Заперто? – удивился Валек и подергал дверь. – Действительно… Куда же наш Женечка подевался? Вот к кому у меня есть вопросы…

Говоря, он запустил руку в щель между кирпичами немного правее ворот и выудил запасной ключ от двери. Вставляя его в замочную скважину, он услышал, как за спиной щелкнул отлетевший в сторону камешек, и резко пригнулся, нырком уйдя влево. Ржавая труба с грохотом обрушилась на гулкое железо ворот, Змей зашипел с досады и от боли, а в следующее мгновение Валек уже врезал ему в солнечное сплетение, да так, что Змея согнуло пополам и отшвырнуло на шаг от ворот. Он выронил трубу, которая со звоном откатилась в сторону, и обхватил руками живот, пытаясь вздохнуть.

– Шмонок, – презрительно сказал Валек, поворачивая ключ и кладя ладонь на дверную ручку. – Очухаешься – заходи! Побазарить надо.

Он потянул дверь на себя и моментально исчез в черно-оранжевой вспышке взрыва, который сорвал ворота с петель и бросил их на землю, только чудом не накрыв оглушенного, распластавшегося по земле и успевшего проститься с жизнью Змея. Выплеснувшееся из пасти ворот пламя опалило одежду бритоголового и лизнуло горячим языком незащищенную кожу. Сверху на него посыпались обломки кирпича и какой-то мусор, среди которого Змей с ужасом и отвращением заметил оторванную кисть руки с обведенными траурной каемкой въевшейся грязи ногтями. На безымянном пальце этой бесхозной руки поблескивал золотой перстень-печатка. Рука лежала открытой ладонью кверху у самого лица Змея, и он, не соображая, что делает, принялся вращать и дергать перстень, стаскивая его с мертвого пальца. Никаких особенных эмоций он при этом не испытывал: ему уже доводилось заниматься этим во время срочной службы. Там, в развалинах, иногда попадался неплохой улов…

– Бог не фраер, Валек, – прохрипел Змей, выплевывая кирпичную крошку и с трудом поднимаясь на ноги. Испачканный кровью перстень тускло поблескивал на безымянном пальце его левой руки. – Бог не фраер, понял? Он все видит. Кто корешей под пулями бросает, тот долго не живет. Это закон природы. Понял ты, сука?

Он зачем-то протер перстень полой своей пестрой рубашки, потом вытер грязь со вспотевшего лица, повернулся спиной к ангару, из которого все еще валил густой дым, и, хромая, побежал вдоль заросшей лебедой железнодорожной ветки туда, где перекликались железными голосами маневровые тепловозы.

Глава 13

Евгений Арцыбашев в тот вечер спешил, как одноногий, пытающийся дать соседу пинка. Это сравнение, вычитанное из какой-то книги, пришло ему в голову, когда он загнал горячий, нервно взрыкивающий “харлей” в гараж под своим загородным домом и припарковал его рядом с “ягуаром”, едва не зацепив подножкой мотоцикла сверкающую дверцу своей дорогой машины.

С удовольствием содрав с головы пыльный шлем, он торопливо поднялся наверх по винтовой лестнице, сваренной из черного чугуна. Пропыленная, нагретая солнцем кожаная экипировка поскрипывала в такт его шагам, хромированная фурнитура на куртке мерно позвякивала, и так же размеренно стучал пульс в висках. Евгений смертельно устал, а дело было еще не завершено. Оно было чересчур хлопотным, это дело, но четыре с половиной миллиона требовались ему позарез: эти деньги открывали новые перспективы, с ними он мог расширить дело до совершенно немыслимых размеров и со временем сделаться современным российским Рокфеллером. Он отдавал себе отчет, что удержать состояние будет труднее, чем нажить, но на крайний случай у него всегда оставался запасной вариант: ему очень понравилось этим летом на Сейшелах, да и вообще в мире существовала масса приятных местечек с климатом Эдема и бездной возможностей для делового энергичного человека.

Оказавшись в комнате, стены которой были увешаны оружием разных времен и народов, он быстро огляделся по сторонам и, не обращая никакого внимания на всевозможные экзотические орудия убийства, широкими шагами пересек помещение по диагонали, направляясь в дальний угол. Здесь он открыл замаскированный высокий шкафчик, задумчиво осмотрел его содержимое и выбрал армейскую снайперскую винтовку с оптическим прицелом и длинным глушителем. Винтовка, как и несколько автоматов, тоже являлась частью его коллекции. Арцыбашев вовсе не готовил военный переворот: он просто любил оружие и имел возможность его приобретать. Потакание этой полудетской страстишке постепенно превратило его в обладателя солидного оружейного склада. Но до сих пор ему не приходило в голову, что оружие может пригодиться.

Он открыл стоявший в нижнем углу шкафчика цинковый ящик и сноровисто зарядил винтовку. Разумеется, он не мог похвастаться умением виртуозно фехтовать на мечах, орудовать булавой и шестопером или вышибать из противника мозги с помощью австралийского бумеранга, но считал своим долгом обладать хотя бы минимальными знаниями о каждом из экспонатов своей коллекции. Что же касалось снайперской винтовки с глушителем, то с ней Евгений Арцыбашев время от времени тренировался, стреляя из окна то по пластиковым бутылкам, а то и по живым воронам, не желавшим признавать границ частных владений и периодически нарушавшим покой хозяев готического особняка. Глушитель Арцыбашев приобрел для того, чтобы не беспокоить соседей и пореже объясняться с милицией по поводу стрельбы на своем участке.

Убитых ворон с аппетитом жрал ротвейлер охранника. Но сейчас, разумеется, речь шла вовсе не о воронах. Отставив заряженную винтовку к стене, Арцыбашев со стуком распахнул балконную дверь и рывком отодвинул занавеску. С балкона открывался отличный вид на косогор, пляж и реку, превратившуюся в сплошной поток расплавленного золота под лучами закатного солнца. Евгений слегка поморщился: солнечный блеск резал глаза, мешая целиться. Он посмотрел на часы. У него было еще минут пятнадцать до условленного времени – целых пятнадцать минут, в течение которых никуда не нужно было спешить.

Арцыбашев развернул складное кресло-качалку, установил его на балконе и уселся, положив винтовку на колени. По всему телу сразу же поползло предательское ощущение блаженного покоя, глаза начали слипаться. Он встряхнулся, пошарил по многочисленным карманам куртки и вытащил пачку “парламента” и зажигалку. Курить ему не хотелось, но проспать появление нужного человека он не мог. Он губами вытянул из пачки сигарету, со щелчком откинул крышку зажигалки и крутанул колесико. Ароматный дымок поплыл параллельно выложенному каменными плитками полу, на мгновение задержался, зацепившись за перила, и растаял в вечернем воздухе. Евгений проводил его взглядом, рассеянно заталкивая пачку обратно в карман, и блаженно потянулся, хрустнув суставами.

Он был доволен, потому что оказался пригодным для осуществления того безумного плана, который сочинил, играя сам с собой в некое подобие запутанной игры, состоявшей из вопросов и ответов. “Если я так, – спрашивал он себя, – тогда как они?.. А если они так, тогда я что?” Постепенно все ответы слились в один: делай, как считаешь нужным, только действуй быстро, без оглядки и убери всех исполнителей до единого. Из этого следовало, что ему лично придется убить несколько человек, и это волновало его больше всего: он не знал, как поведет себя в решительный момент. “Это необходимо, – уговаривал он себя. – Иначе все рухнет.., точнее, рухнешь ты сам, и с таким треском, что слышно будет на твоих любимых Сейшелах”.

Он усмехнулся, забрасывая ногу на ногу и поправляя винтовку, чтобы та ненароком не съехала с колен. На деле все оказалось просто. Сложно было выстрелить в лицо Воробейчику, но он справился с этим – просто нажал, где надо, и Воробейчик упал, заливая кровью сиденье своего новенького “мерса”. А Стаса и его придурков он словно бы и вовсе не убивал: просто соединил проводки так, как было написано в нацарапанной от руки инструкции, зацепил петельку за крючок, как на рисунке, аккуратно запер дверь и ушел… Теперь оставалось выстрелить всего один раз, и все будет кончено. Тем более что на таком расстоянии, в общем-то, безразлично, в человека ты стреляешь, в ворону или в пластиковую бутылку.

Человек, которого он собирался застрелить сейчас, почти ничего не знал, но Арцыбашев не сомневался, что даже такой недоумок, как его последняя жертва, сможет догадаться, что к чему, как только узнает свежие новости. А в том, что он их узнает, можно было не сомневаться: о нападении на броневик и гибели двух инкассаторов через несколько часов будет шуметь половина Москвы.

Арцыбашев ждал Михея – заболевшего напарника Мишки Сафонова. Разумеется, Михей и не думал травиться консервами. Подозрения Сафонова отчасти были оправданны: Михей мог бы уйти в запой, не помешай ему Арцыбашев. Когда Евгений изложил ему свое предложение, Михей тяжело замотал кудлатой спросонья головой.

– Это что же, Митрич, – хрипло спросил он, – ограбление, что ли? Сам себя обуть хочешь?

– Ты дослушай до конца, – посмеиваясь, сказал ему Арцыбашев. – Служба у ребят в последнее время спокойная, не грабили нас уже давненько – тьфу, тьфу, тьфу! – и замечаю я, что некоторые – вот ты, к примеру, – начинают расслабляться.

Михей дернулся и протер глаза тяжелым кулачищем. Разговор состоялся на кухне, где по углам пыльно поблескивала стеклотара, а по подоконнику нагло гулял рыжий таракан.

– Обижаете, Митрич, – дыша перегаром, сказал он.

– Я не обижаю, а привожу пример, – продолжая улыбаться, сказал Арцыбашев. – Не все расслабляются так, как ты. Но добром это не кончится. Так вот, я решил устроить что-то вроде учений… Тренировка такая, понимаешь?

– Тренировка? – переспросил Михей, озабоченно хмуря клочковатые брови.

– Да. Я заплатил людям, они организуют что-то вроде налета… У наших ребят будут холостые патроны, но им об этом скажут потом, когда все кончится.

– Холостые? – снова переспросил Михей. На его лице медленно проступило что-то вроде настоящего испуга. – Митрич, а как же… А вдруг настоящий налет? Разве ж можно?

– Да какой налет, чудак! В мешках будет резаная бумага, – для разнообразия сказал правду Арцыбашев. – Не веришь – спроси у Воробейчика, хотя он, конечно, тебе ничего не скажет. В общем, все это фуфло, но ребята об этом знать не должны. Особенно наш новичок. Парень он хороший, я ему доверяю, но проверить, сам понимаешь, не помешает.

– Крутите вы чего-то, Митрич, – с внезапной вспышкой проницательности пробормотал Михей. – Проверки какие-то… Сроду у нас никаких проверок не было, кроме финансовых.

– Жизнь не стоит на месте, Михей, – сказал Арцыбашев, – времена меняются. Взрывов в метро у нас тоже раньше не было, и организованной преступности… И алкоголики, между прочим, банки не охраняли.

Михей снова вздрогнул, но на сей раз решил промолчать. Он с грохотом ударил горлышком пивной бутылки о край стола, сбивая колпачок, и присосался к ней, как клоп. Некоторое время Арцыбашев, брезгливо морщась, наблюдал за тем, как он жадно глотает, обливаясь пенящейся жидкостью, потом протянул руку и силой отобрал у Михея бутылку.

– Хватит, – сказал он. – Так ты достанешь машину? Сделаешь – двести баксов, считай, твои.

– Двести тугриков? – переспросил Михей. – Это, конечно, хорошо, только что-то многовато…

– Дело важное, – объяснил Арцыбашев. – И потом, секретность. Строго между нами. Только ты и я.

Ну, и еще Воробейчик. За деньгами приедешь ко мне на дачу. Знаешь, где это?

Он объяснил, как добраться до дачи, посоветовал взять лодку в деревне выше по течению реки.

– Не хочу, чтобы соседи тебя видели, – сказал он. – А так подплывешь на лодке – тихо-мирно, чинно-благородно, с удочкой, вроде ты рыбак… Коньячку тебе накапаю, денежки отдам… Заодно и проветришься, а то на тебе скоро плесень вырастет.

– Ох, Митрич, – снова с сомнением повторил Михей, – чего-то вы.., того.

– Двести баксов, – с нажимом повторил Арцыбашев.

– А триста? – спросил сообразительный Михей. Арцыбашев ухмыльнулся. Он спокойно мог пообещать этому кретину хоть триста тысяч, но тогда тот непременно догадался бы, что дело нечисто. Он был алкоголиком, но, кроме этого, он был еще и профессиональным охранником и мог запросто поделиться своими подозрениями с начальником охраны, а то и с милицией. Поэтому Арцыбашев резко погасил улыбку и спросил, немного подавшись вперед:

– А коленом под зад? За прогулы, а? За систематическое пьянство на рабочем месте и полное служебное несоответствие… Как тебе такой вариант?

– Да разве ж это вариант? – развел руками Михей. – Это ж чистое убийство. Тренировка, говорите? Ха! Это вы здорово придумали. Ладно! Говорите, когда?

– А машина?

– Да что машина! У брательника, у двоюродного, свой фургон – ну, вроде хлебного, что ли… Он, когда в отпуск уезжает, всегда его мне оставляет: подкалымить там, да мало ли что еще… В общем, есть машина, не беспокойтесь.

Арцыбашев, которому все было известно и без Михея, рассеянно кивнул и встал, собираясь уходить. Они условились о времени и месте проведения “тренировки” и расстались, довольные друг другом. И вот теперь, сидя на балконе своего особняка, Арцыбашев поджидал Михея, который должен был приплыть по реке.

Он как раз успел докурить сигарету и раздавить окурок о каблук своего высокого ботинка с приклепанной к носку стальной пластинкой, когда между темно-рыжими берегами появилось черное пятно. Арцыбашев бросил окурок за перила (привычка, за которую его постоянно пилила Алена), не спеша поднял винтовку и припал глазом к прицелу. Сквозь перекрестие река уже не так слепила глаза, и он без труда разглядел остроносую плоскодонку, в которой сидел вооруженный вместо весел кривым березовым колом Михей. Отсутствие весел говорило о том, что этот кретин попросту украл лодку, а значит, в деревне его никто не видел. Это была удача, на которую Арцыбашев не рассчитывал. Конечно, если бы плыть пришлось не вниз по течению, а вверх, Михей не добрался бы: он пытался отталкиваться своей дубиной от дна, но здесь было довольно глубоко, а в качестве весла его кол тоже выглядел весьма сомнительно. Лодка дрейфовала по течению боком, постепенно разворачиваясь кормой вперед. Михей ожесточенно орудовал дубиной, пытаясь направить ее к берегу, и сквозь оптический прицел было отлично видно, что он пьян как сапожник.

Некоторое время Евгений просто рассматривал его сквозь прицел, положив ствол винтовки на перила балкона. Дом был пуст, и участок был пуст, и соседние дачи, до которых отсюда было не докричаться, тоже пустовали по случаю буднего дня и сильного ветра, и на мгновение Арцыбашев ощутил себя всесильным. Он мог вершить судьбы, карать и миловать по собственному усмотрению, строить грандиозные планы и претворять их в жизнь. Он сознавал, что мыслит как маньяк, но знал, что, в отличие от маньяка, способен остановиться, когда цель будет достигнута. А сейчас, когда он вынужден действовать именно так, а не иначе, почему бы ему не получить от этого максимум удовольствия?

Грести толстым березовым поленом, сидя на скамье в плоскодонке, было неудобно, и Михей встал во весь рост, пытаясь нащупать своим бревном дно реки. Арцыбашев навел перекрестие прицела на его покрасневшее от натуги лицо, но передумал, побоявшись промазать, прицелился в грудь и нажал на спуск. Винтовка коротко подпрыгнула у него в руках, издав негромкий хлопок. Михей покачнулся, выронил свою дубину и схватился за левое плечо. Он все еще стоял, ошеломленно вертя головой во все стороны и пытаясь сообразить, что это его укусило. На мгновение их глаза встретились – во всяком случае, Арцыбашев готов был поклясться, что Михей смотрит прямиком в линзу прицела. Испитое лицо Михея исказилось гримасой ужаса – он понял, что происходит, и даже, наверное, заметил засевшего на балконе снайпера по блеску линзы.

Арцыбашев холодно улыбнулся ему и послал пулю по линии этого затравленного взгляда. Он словно видел этот призрачный пунктир, протянувшийся от его правого глаза к заплывшим глазам Михея, и пулю, которая двигалась вдоль него, как по нитке. Теперь он точно знал, что не промажет, и посланная им смерть точно нашла цель, ударив лишь немного ниже и левее переносицы, прямо в уголок левого глаза. Михей взмахнул здоровой рукой и кувыркнулся за борт. Взметнулись подсвеченные солнцем брызги, мелькнула вздувшаяся пузырем на спине защитная рубаха, и труп Михея медленно погрузился в воду.

Арцыбашев встал, тяжело опираясь на винтовку. Кожаная одежда негромко скрипнула, и кресло-качалка издало короткий скрип, и даже его усталые от непривычно долгого сидения в седле мотоцикла кости, казалось, заскрипели, выражая протест, но он заставил себя двигаться быстрее – нужно было спешить.

Через десять минут из ворот загородного дома выехал черный “ягуар”, за рулем которого сидел гладко причесанный, благоухающий дорогой туалетной водой, одетый в белоснежную рубашку и легкомысленный галстук банкир Евгений Дмитриевич Арцыбашев. Он курил сигарету и чему-то улыбался, глядя на дорогу.

* * *

Желтый “мерседес” пришлось бросить – в нем кончилось горючее, да и все равно он был слишком заметен. Выходя из машины, Юрий снял свою форменную куртку и отцепил от ремня кобуру, чтобы не бросаться в глаза на улице. Получилось не Бог весть что, но альтернативы не было. Он завернул кобуру в куртку, затолкал пистолет в глубокий карман брюк, скатал куртку в тугой ком и вышел из автомобиля, с удовольствием подставив ветру вспотевшее лицо.

На улице еще было светло, и Юрий от души посетовал на то, что летние дни так безобразно длинны. Раньше он любил лето именно за долгий световой день и ласковые неторопливые сумерки, но теперь ситуация в корне изменилась. “Темнота – Друг молодежи”, – вспомнил он старую поговорку и невесело усмехнулся.

Денег в бумажнике как раз хватило на такси. Таксист попался незнакомый, да и машина, судя по номеру, была совсем не из того парка, в котором недавно работал Юрий. Теперь, когда все так неожиданно, в одночасье запуталось и перевернулось, он вспоминал свою работу в таксопарке с умилением. Тогда все было просто и ясно и не надо было прятаться от всех на свете.

Он вышел из машины за два квартала до своего дома, решив, что полезнее будет прогуляться пешком и осмотреться. Конечно, оставаться на месте перестрелки означало попусту терять драгоценное время, давая противнику шанс перегруппировать силы и ударить снова, но побег сильно осложнил его собственное положение. Теперь его наверняка внесли в список подозреваемых, и возле дома могла поджидать засада. “Надо бы Цыбе позвонить, что ли, – с легкой досадой подумал он. – Объяснить, что к чему, сообщить, что это не я украл “бабушкино варенье”… Поверит? Конечно, поверит. Должен поверить, он же меня всю жизнь знает. Ну а если не поверит? Нет, если уж звонить, то из автомата – просто так, на всякий случай. Вдруг у него телефон прослушивается, и вообще, не стоит попусту рисковать. Так что позвоню попозже. Может быть, к тому времени удастся что-нибудь нащупать. Начать надо, конечно, с этого носатого… Как его – Воробейчик? Мешки отправлял он, и если уж он не в курсе, кто все это затеял, тогда не знаю… Но он наверняка в курсе, недаром все бегал вокруг, как курица, и просил не повредить упаковку. Еще бы! Если бы мы обнаружили это прямо там, в Мытищах, мы бы его, гада, самого в мешок упрятали…"

Возле дома, казалось, никакой засады не было. Юрий внимательно осмотрелся, но не заметил во дворе никого, кроме галдящих детей и густо обсевших скамейки старух. Немного поодаль, под кустами акации, с громким стуком резались в домино, но доминошники были знакомы Юрию все до единого, и ни один из них не служил в милиции. Припаркованные возле дома автомобили были пусты. Юрий понимал, что, если засада все-таки есть, она, скорее всего, выставлена в таком месте, где ее невозможно обнаружить – на чердаке соседнего дома, например, а то и в его собственной квартире. Однако он не мог расхаживать по городу в форменной одежде инкассатора. Нужно было переодеться, взять деньги, машину, просто поесть, в конце концов. Поднимаясь по лестнице, Юрий подумал, как было бы здорово, если бы все случившееся ему просто привиделось в нехорошем сне.

Замок, как всегда, тоненько позвенел пружиной, приветствуя возвращение хозяина. В прихожей Юрий поморщился: несмотря на все его старания, крохотная квартирка все-таки основательно провоняла застоявшимся табачным дымом из-за его привычки курить где попало в любое время суток. Он снова подумал о том, что с этим нужно что-то делать – например, отвести себе место для курения под форточкой на кухне, – но в данный момент эта проблема не казалась актуальной, и он просто вошел в комнату, тщательно заперев за собой дверь.

Некоторое время он колебался, решая, принимать ему душ или нет. Все тело было липким от пота, и на языке, когда Юрий провел им по губам, остался соленый привкус. Он озадаченно почесал затылок: времени на то, чтобы предаваться роскоши, в общем-то, не было.

Первое место, где станут искать любого беглеца, – это его дом. Это может показаться странным, но беглецы, кроме самых опытных, осторожных и хитрых, как правило, первым делом бегут домой, словно захваченные оттуда зубная щетка и пара носовых платков смогут спасти их от всех невзгод. Там их чаще всего и берут – иногда без особых хлопот, целыми и невредимыми, а порой с криками и пальбой, не всегда целыми, а иногда даже мертвыми…

Обдумав все это, Юрий достал чистый комплект белья, джинсы, рубашку и кроссовки и отнес все это в ванную. Туда же последовали все имевшиеся в наличии деньги и оба пистолета – табельный “Макаров” и длинноносый, похожий на раскормленного комара “маузер” вместе с запасными обоймами. Юрий включил душ и, пока вода постепенно превращалась из ледяной в теплую и, наконец, в почти горячую, перезарядил “Макаров”, загнал в “маузер” обойму и сложил оружие в небольшую спортивную сумку. Затем он разделся и быстро принял душ, не переставая при этом мысленно обзывать себя идиотом.

Одевшись, он сунул в карман деньги, забросил за плечо сумку и вышел в прихожую. Перед тем как открыть дверь, Юрий прильнул к ней ухом и прислушался. За дверью было тихо. Он повернул барабанчик замка, сжимая в другой руке ключ от квартиры, и осторожно приоткрыл дверь. Когда он ступил на лестничную площадку, внизу бухнула дверь подъезда, и по бетонным ступенькам зашаркало множество ног. Эти ноги очень торопились, и сквозь их топот Юрий различил отрывистые слова команды. Вряд ли эта компания могла быть группой спортсменов, решивших заняться бегом по лестницам. Проклиная себя за задержку, Филатов метнулся обратно в квартиру, торопливо запер за собой дверь и бросился в комнату. У него за спиной гнусно задребезжал дверной звонок, и почти сразу в дверь забарабанили кулаком. “Откройте, милиция!” – услышал он, яростно раскачивая измазанные присохшей краской оконные шпингалеты.

Наконец шпингалеты уступили, и рама с треском распахнулась, впуская в квартиру ветер. На улице все еще было светло, и Юрий без труда разглядел тремя этажами ниже двоих одетых в штатское оперативников, которые стояли на тротуаре и, задрав головы, смотрели на него. Один из них повернулся в сторону подъезда и что-то крикнул, а другой быстро сунул правую руку под лацкан пиджака, и в этот момент Юрий оттолкнулся от подоконника и полетел вниз, прямо на них, группируясь в воздухе и крепко сжимая в правой руке ремень сумки, словно это была парашютная стропа. Отправляясь в полет, он успел услышать, как позади него, в прихожей, с грохотом и треском рухнула дверь.

Оперативники, не ожидавшие от него такой прыти, шарахнулись в стороны, но недостаточно быстро. Юрий приземлился между ними, успев резким ударом сумки сбить одного из них с ног. Инерция прыжка заставила его присесть, но он сумел удержаться на ногах, блокировать удар второго оперативника и перебросить его через себя. Из-за угла, от подъезда, топали торопливые ноги, из окна его квартиры кто-то надсадно орал, предлагая сдаться и не усугублять, но стрельба все еще не началась, и Юрий бросился бежать, опрокинув человека в штатском, который пытался встать, держась рукой за ушибленное сумкой ухо.

Он все-таки не совсем удачно приземлился: раненая нога снова принялась ныть, но Филатов приказал ей заткнуться, и она послушно заткнулась, как бывало уже не раз. Позади начали стрелять, но для тех, кто палил из окна, он был уже чересчур далеко, а тем, кто стрелял на бегу, было трудно целиться, и пальба прекратилась раньше, чем кто-нибудь из невинных зевак успел пострадать.

Юрий бежал, прислушиваясь к топоту преследователей и ожидая рева мотора, а пожег быть, и не одного. Наконец мотор действительно взревел, но здесь, в лабиринте старых, заросших высокими деревьями, заставленных скамейками, беседками и детскими грибками дворов, который Юрий знал с детства и мог нарисовать с закрытыми глазами, преследователям было мало проку от машины. Они могли попытаться отрезать ему путь, но для этого нужно было знать, куда он направляется.

Наперерез ему метнулись трое. “Откуда, черт подери?” – подумал Юрий, без затей опрокидывая переднего навзничь прямым ударом в челюсть и ныряя под боковой удар второго. Это были рослые, молодые и здоровые офицеры, и Юрий очень надеялся, что не причинит им большого вреда. Он подставил набитую железом сумку под чей-то молниеносный удар и, не глядя, двинул локтем туда, где шипели от боли и трясли расшибленной кистью. Последний из оставшихся на ногах попытался отпрыгнуть в сторону, выставив перед собой пистолет. Юрий ударил ногой, пистолет, кувыркаясь, взлетел в вечернее небо, оперативник на секунду скорчился, зажав между колен ушибленную руку, и попытался было принять боевую стойку. Юрий ударил его в лицо, отправив в нокдаун, и тут сзади налетели те, что топали за ним от самого дома. К счастью, не все они бегали быстро, и, когда двое самых быстроногих повалились в пыльную траву, до остальных было еще метров десять. Юрий повернулся к ним спиной, перепрыгнул через молодого человека в светлом пиджаке, который как раз пытался встать, и снова побежал. Позади раздался выстрел, пуля дзынькнула о толстый железный столб, к которому была привязана бельевая веревка, заставив его мелодично зазвенеть и выбив из него сноп острых белых искр.

– Вот козлы, – пробормотал Юрий, сигая через низкий забор детского сада. Отстреливаться от милиции он не собирался, но настойчивость преследователей стала его утомлять.

Внизу, в лабиринте дворов, уже сгущались синие сумерки и начали загораться укрепленные над подъездами фонари. Теперь до полной темноты оставалось совсем мало времени, но у Юрия не было даже этой малости: преследователи упорно шли за ним по пятам, а нога болела все сильнее. Он пересек территорию детского сада по диагонали, ныряя под низко свисающие ветви старых корявых яблонь и поскальзываясь на твердых кругляшах опавшей антоновки. Время от времени позади раскатисто хлопали выстрелы, пули с тупыми щелчками стукались о стволы, осыпая беглеца щепками и кусочками коры. Он бежал, четко осознавая, что вокруг всего района уже стягивается непроницаемое кольцо оцепления и все новые машины, сверкая мигалками, спешат занять свои места в этом кольце. Где-то звучали команды, и сосредоточенные люди в бронежилетах горохом сыпались из распахнутых настежь дверей автофургонов на теплый от дневного солнца асфальт. Их было много, и у каждого был автомат, и тот, на кого они охотились, был обречен. Скоро в этом районе прочешут каждый подвал, каждый чердак, заглянут в каждую щель и переворошат каждую кучу мусора. Если им не удастся взять беглеца живым, они его застрелят, и найденное при нем оружие послужит прямым доказательством его вины. Исчезнувшие деньги вяло поищут еще месяц или два, и после этого все уляжется.

Пройдя Чечню, обидно умирать вот так – посреди родного города, без вины, без смысла, не сделав ни единого выстрела и даже не узнав, в кого нужно стрелять…

Он снова перемахнул через забор и с разгону взлетел на кирпичную стену, вцепившись пальцами в крошащийся край крытой рубероидом крыши. Юрий подтянулся, забросил послушное тело на шершавую теплую крышу и, не поднимая головы, отполз подальше от края, волоча за собой сумку. Спустя несколько секунд преследователи с топотом, треском и громкими окликами пронеслись мимо, затем вернулись, угодив, по всей видимости, в тупик, протопали в обратном направлении и затихли где-то вдалеке.

Юрий поднял голову, огляделся, вскочил и, пригибаясь, побежал по слегка пружинящему под ногами рубероиду в другую сторону. Он знал, что находится на территории гаражного кооператива, и примерно представлял себе, как здесь расположены ряды гаражей. Можно было не сомневаться в том, что в ближайшие несколько минут кооператив будет наводнен вооруженными людьми, часть которых пойдет понизу, а другая – по крышам. Отсюда нужно уходить.

«Черт меня дернул убегать, – уже в который раз подумал Юрий, мягко спрыгивая с крыши последнего в ряду гаража и озираясь по сторонам. – Сидел бы сейчас в камере, как белый человек, давил клопов, а менты шили бы дело, вместо того чтобы бегать за мной в потемках и тратить казенные патроны…»

Он снова огляделся по сторонам. Он находился в узкой, заваленной каким-то вонючим хламом щели между стеной кооператива и шеренгой приткнувшихся к ней жестяных гаражей, до которых не добрались руки рачительных чиновников из мэрии. Осененный внезапной идеей, он присел на корточки и принялся разбрасывать наваленный у ржавой железной стенки гаража мусор, расчищая фундамент. Он надеялся, что под нижним краем жестянки обнаружится какая-нибудь щель или хотя бы выемка, в которой можно будет спрятать безумно мешавшую сумку с оружием. Ему повезло даже больше, чем он мог надеяться: нижний угол жестяной стенки совсем проржавел и даже был слегка отогнут, словно в гараж уже пытались проникнуть таким путем. Юрий бесшумно отогнул крошащееся железо, немного подумал, вынул из сумки “Макаров” и затолкал его за пояс джинсов. Сумку с “маузером” он пропихнул в темноту гаража, снова разогнул жесть и засыпал свой тайник мусором.