Текст книги "Без единого выстрела"

Рогозин не нуждался в услугах наемных киллеров, чтобы убирать с дороги конкурентов. У него хватило ума понять, что умело поданная информация разит наповал вернее пули или тротила. Это было чисто, удобно и безопасно, поскольку позволяло расправляться с оппонентами без крови, стрельбы и прочей уголовщины.

Бесценный Канаш, прошлое которого было так же темно, как его каменная физиономия, подхватил идею буквально на лету, и с его помощью Рогозин очень быстро создал в Москве совершеннейшую сеть электронного шпионажа. Это стоило больших усилий и фантастических денег, но Рогозин был доволен: он успел опередить конкурентов, и все их попытки соперничать с ним в информационной войне выглядели смешно и жалко. Он мог душить их на выбор, по одному и пачками, и делал это, не испытывая ни злости, ни стыда, ни жалости – так, как огородник выпалывает проросшие на грядке сорняки.

Постепенно до него дошло, что он не только может, но и должен оказывать влияние на политику. Это понимание пришло к нему не сразу. Поначалу он воспринимал скачки и бешеные зигзаги политического курса так же, как и любой рядовой россиянин: как неизбежные, непредсказуемые и не поддающиеся никакому влиянию капризы погоды наподобие тайфуна или засухи. Но по мере того, как состояние Рогозина росло, он начал понимать, что политику делают все-таки люди, причем, как правило, вовсе не те, которые горланят на заседаниях Думы и позируют перед телекамерами. Это были куклы, а кукловоды прятались в тени за кулисами, дергая за веревочки и с сосредоточенным видом огребая многомиллионные барыши.

Работать с политиками оказалось проще, чем с бизнесменами: они больше зависели от общественного мнения. Рогозин, которому в то время уже принадлежали две газеты с миллионными тиражами, не жалел сил и средств на то, чтобы обзавестись собственным каналом на телевидении. Это было дорого и хлопотно, но овчинка стоила выделки, и контролируемые Рогозиным средства массовой информации уже через час после вторжения в офис службы безопасности “Эры” подняли дикий вой на всю страну, вопя о творящемся беззаконии и туманно намекая на сведение каких-то личных счетов, орудием которого сделалась федеральная прокуратура. В обеих газетах и на телевизионном канале у Рогозина работали матерые профессионалы, в разное время по различным причинам оказавшиеся не у дел или перекупленные у конкурентов, да и материал был острый, злободневный, так что первый вопль был немедленно подхвачен другими газетами, телевидением и радио. Кто-то вовсю ругал Рогозина, кто-то, наоборот, хвалил, помня о хранящемся у него компромате, но все сходились в одном: прокуратура опять села в лужу, порвав штаны из-за желания слишком широко шагать.

Уверенно вертя податливый руль “бьюика”, Рогозин задумался о причинах, которые вызвали последний налет на офис его службы безопасности, и в конце концов пришел к выводу, что обыск каким-то образом спровоцировал сам Канаш. При всех своих неоспоримых достоинствах Валентин Валерьянович Канаш имел один мелкий и широко распространенный недостаток: он искренне любил денежные знаки и порой пускался в рискованные предприятия ради приумножения своих сбережений. Рогозин был прекрасно осведомлен и об этом его недостатке, и о большинстве скользких финансовых операций Канаша, связанных с продажей острой информации заинтересованным лицам: Канаш был умен и не пытался играть со своим боссом в кошки-мышки. Обычно Юрий Валерьевич смотрел на проделки шефа службы безопасности сквозь пальцы: торговля информацией ничуть не ущемляла его интересов. Но на сей раз Канаш, похоже, зацепил кого-то, кто обладал привычкой отвечать ударом на удар. Возникшая из-за этого заминка в делах не была фатальной, но Рогозин дал себе слово серьезно потолковать с Канашом: в следующий раз все могло обернуться хуже.

Он привычно загнал “бьюик” на стоянку перед высотным зданием, на третьем этаже которого располагался его офис, и вышел из машины, разминая затекшие ноги. В последние два-три года он начал понемногу тучнеть из-за малоподвижного образа жизни и пристрастия к обильной и вкусной пище, и мимолетный взгляд, брошенный им вниз, на туго обтянутый тонким белоснежным батистом легкой летней рубашки шар растущего, как на дрожжах, живота заставил его недовольно поморщиться. Он вынул из кармана сигареты и чиркнул никелированной “зиппо”, хотя курить ему и не хотелось: просто вспомнилось вдруг, что никотин способствует похудению. “Черт знает сколько всякого дерьма сидит у человека в голове, – самокритично подумал Рогозин, неторопливо направляясь через асфальтированную площадку к помпезному, в стиле сталинского ампира подъезду. – Вот, к примеру, эта чушь насчет того, что курение способствует стройности фигуры. Конечно, курить легче и приятнее, чем вертеть педали и таскать железо в тренажерном зале, но… А что, собственно, “но”? Сколько той жизни, чтобы насиловать организм, заставляя его поднимать никому не нужные тяжести или бежать по дорожке, по которой, сколько ни беги, все равно никуда не прибежишь? Бережешь, бережешь свое здоровье, а потом тебя у подъезда встречает какой-то козел с гнилыми зубами и тремя классами образования и стреляет в твою высокообразованную башку или в твое здоровое сердце из “тэтэшки” китайского производства… Или еще проще: поскользнулся, упал и свернул себе шею. Какая же сука все-таки опять натравила на нас прокуратуру?"

Выбросив сигарету в урну у входа, он пересек просторный, слегка темноватый вестибюль, небрежно кивнул охраннику и поднялся на третий этаж в зеркальной, благоухающей чьими-то духами кабине лифта. Запах был таким сильным, что Рогозин поморщился. “Что-то мне сегодня все не слава богу, – подумал он. – Будто не с той ноги встал. С чего бы это? Ведь не из-за того же я бешусь, что на меня опять наехали? Это ведь ерунда, житейские мелочи, бессильные потуги. Собака, так сказать, лает, а караван, как ему и полагается, идет своим курсом. Тогда отчего меня так разбирает?"

Он взял себя в руки, придал лицу обычное благодушное выражение и вступил в свою приемную, где уже вовсю надрывались телефоны, и холеная секретарша с фигурой манекенщицы и двумя высшими образованиями привычно держала оборону, отвечая на звонки приглушенным, предельно вежливым и в то же время холодновато-официальным голосом. Кресла для посетителей были пусты, но в углу у окна маялся Канаш, которого Рогозин заметил не сразу: Канаш имел свойство при беглом осмотре помещения выглядеть просто нейтральной деталью интерьера, наподобие манекена или подставки для цветов.

Рогозин поприветствовал секретаршу, кивнул Канашу и подбородком указал ему на дверь кабинета: заходи.

– Ты еще не в СИЗО? – пошутил он, пропуская его в кабинет.

Секретарша, не прерывая разговора по телефону, улыбнулась бледной мимолетной улыбкой, давая понять, что она в курсе событий и способна оценить юмор и мужество своего начальника, сохранившего способность шутить даже перед лицом крупных неприятностей. Рогозин подмигнул ей, подтолкнул в спину замешкавшегося в дверях Канаша и следом за ним вошел в кабинет.

Здесь он первым делом забрался в бар, налил в стакан “Джека Дэниэльса” и одним глотком опрокинул виски в себя, намеренно не предложив Канашу угоститься. Он был недоволен своим подчиненным и не собирался этого скрывать.

– Ну, – сказал он, наливая себе вторую порцию, затыкая горлышко графинчика хрустальной пробкой и усаживаясь за стол, – чем порадуешь? Что скажешь, Канаш? Опять наколбасил?

– Я? – изумился Канаш. – Честно говоря, я думал, что это вы…

– Правда? – с напускным весельем перебил его Рогозин. – Да что ты говоришь! Я, значит… Вот что, Канаш, прекрати дурака валять. С прокуратурой шутки плохи. Не видишь, что ли, что в стране делается? Всерьез берутся. Так, пожалуй, уже давно не брались, лет шестьдесят уже…

– Так уж и шестьдесят, – проворчал Канаш. Его каменное лицо оставалось неподвижным, лишенным какого бы то ни было выражения, но Рогозин знал его не первый год и видел, что начальнику службы безопасности не по себе. Они старались быть откровенными друг с другом, насколько позволял уровень их отношений и их деловые интересы, и Канаш видел, что Рогозин не врет, говоря, что налет омоновцев и следователей прокуратуры на офис службы безопасности вызван вовсе не его необдуманными действиями. “А ведь и он тоже, пожалуй, говорит правду, – подумал Рогозин. – Пожалуй, он тут действительно ни при чем. Тогда в чем же дело? Неужели за нас действительно решили взяться всерьез?"

Эта мысль окончательно испортила ему настроение, но он не подал виду.

– Как бы то ни было, – сказал он, с откровенным неудовольствием разглядывая грубо вылепленное лицо Канаша, – ты, Валентин Валерьянович, прикрой пока свою торговую точку. Я понимаю, что деньги, которых не заработаешь ты сам, обязательно заработает кто-то другой, но с этим пока придется смириться. Надо осмотреться, понять, чего они, волки, от нас хотят и какие у них шансы это самое получить. И присмотрись заодно к своим людям: возможно, кто-то из них занялся самодеятельностью – Исключено, – буркнул Канаш. – Хотя…

– Вот именно, – сказал Рогозин, – хотя… Тут за себя нельзя ручаться, а ты расписываешься за других. Не надо, Валик. Не стоит рисковать репутацией.

Он знал, что Канаш терпеть не может, когда его называют Валиком, и сделал это намеренно – накопившееся раздражение требовало выхода.

Канаш не подал виду, что его задели слова Рогозина, но каменные желваки на его скулах напряглись и немного походили вверх-вниз, прежде чем исчезнуть.

Рогозин сдержал насмешливую улыбку и снял плоскую трубку внутреннего телефона, который уже некоторое время молча мигал лампочкой, сигнализируя о том, что секретарша желает что-то сообщить шефу.

– Что у вас, Инга? – спросил он, даже не глядя на Канаша.

Видя, что разговор закончен, Канаш встал и двинулся было к дверям, но Рогозин, повинуясь безотчетному импульсу, остановил его движением руки. Канаш пожал плечами и снова опустился в глубокое кресло для посетителей.

– Кто-то все утро требует, чтобы я связала его с вами, – доложила секретарша. – Он на второй линии. Вы ответите?

– Кто-то? Требует? – переспросил Рогозин, тоном давая понять, что подобная форма доклада кажется ему, мягко говоря, странной. Он посмотрел на Канаша. Канаш позволил себе едва заметно приподнять брови, демонстрируя вежливое недоумение. – И кто же он, этот таинственный незнакомец?

– Он отказывается назвать себя, – немного смущенно ответила секретарша, верно расценив холодный тон шефа. – Засечь звонок невозможно, поскольку служба безопасности…

– Про то, что служба безопасности временно не функционирует, мне известно и без вас, – прервал ее Рогозин, бросив на Канаша злобный взгляд. – Но мне казалось, что я плачу вам как раз за то, чтобы меня не отвлекали от дел разные.., гм.., игнорамусы.

– Извините, Юрий Валерьевич, – прошелестела секретарша, – но он крайне настойчив. Утверждает, что звонит по интересующему вас делу.

«Какой-нибудь хлыщ из прокуратуры, – подумал Рогозин. – Решил нагнать страху…»

– Ладно, – проворчал он в трубку. – Скажите ему, что я на месте, но предупредите, что разговаривать с ним я стану только после того, как узнаю, кто он и чего ему от меня надо.

Он снова покосился на Канаша, но тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, казалось, целиком уйдя в разглядывание висевшей на стене репродукции какой-то абстрактной картины. Секретарша молчала с полминуты, потом в трубке снова щелкнуло, и до Рогозина донесся ее шелестящий голос.

– Он отказывается назвать себя, – сообщила секретарша, – но просил передать, что звонит по поручению Анны Свешниковой.

– Какой еще Свешниковой? – недовольно спросил Рогозин и по инерции добавил:

– Впервые слышу…

Потом он снова услышал сухой отчетливый щелчок – на этот раз не в телефонной трубке, а в собственной голове, – и прошлое вихрем налетело на него, как выскочивший из-за угла маньяк с топором в руке. Сжимая трубку внезапно онемевшими пальцами, он быстро прикинул, сколько прошло времени. Одиннадцать лет…

Баланде, помнится, дали двенадцать… Неужели сбежал? Впрочем, существуют ведь всякие амнистии и условно-досрочные освобождения… Вот только какой идиот додумался выпустить эту сволочь досрочно? Черт бы его побрал! Надо же было додуматься до такого изуверства; он, видите ли, звонит по поручению Анны Свешниковой! Вот уж, действительно, звонок с того света! И это как раз тогда, когда Канаш и его мордовороты связаны по рукам и ногам… Будто нарочно, ей-богу…

– Инга, – сказал он сквозь зубы, до звона в ушах стискивая челюсти, чтобы не дрожал голос. – Послушайте, Инга… Он еще на проводе? Да, соедините, пожалуйста. Надо узнать, чего он хочет. Это важный звонок, спасибо, что дали мне знать.

Он опять посмотрел на Канаша и увидел, что тот больше не разглядывает висящую на стенке мазню. Теперь Канаш смотрел на него в упор, и взгляд у него был внимательный и сосредоточенный, поскольку начальник службы безопасности “Эры” обладал воистину фантастическим чутьем на нештатные ситуации. Рогозин кивнул ему, и Канаш подобрался, как перед прыжком, сев на самый краешек кресла и даже слегка подавшись вперед.

В трубке опять щелкнуло, и Рогозин услышал голос, который в первое мгновение показался ему совершенно незнакомым. Потом Юрий Валерьевич узнал его. Хрипловатый, раз и навсегда простуженный, севший на ветру, осипший от чифиря и махорки, этот грубый чужой голос сохранил знакомые интонации, так что ошибки быть не могло: звонил Баландин собственной персоной – тот самый Баландин, о котором Рогозин не вспоминал уже много лет, тот самый, который, казалось, навеки ушел из его жизни, скрывшись за колючим забором колонии усиленного режима…

– Здравствуй, друг, – сказал Баландин. – А ты, я вижу, времени даром не терял. Человеком стал, секретаршу заимел… Не уступишь ее мне на пару часиков?

Судя по голосу, она у тебя очень даже ничего, а я, сам понимаешь, стосковался по женской ласке. Да и должок за тобой числится, если ты еще не забыл.

– Какой еще должок? – не отвечая на приветствие, огрызнулся Рогозин. Судя по тому, как начался разговор, Баландин действительно намеревался предъявить ему счет за все эти одиннадцать лет и отнюдь не собирался при этом церемониться.

– Ты что, в натуре, хочешь, чтобы я обсуждал это по телефону? – насмешливо спросил Баландин. – Я-то могу, но как бы твоя секретутка после этого не начала от тебя шарахаться. Скажи мне лучше, ты научился с бабами договариваться или до сих пор мокроту разводишь каждый раз, когда тебе трахнуться охота?

– Не понимаю, о чем ты, – процедил Рогозин. – Что тебе нужно?

– Того, что мне на самом деле нужно, мне никто не даст, – ответил Баландин. – Но ты, как старый друг, кое-что можешь для меня сделать.

– Деньги? – спросил Рогозин.

– И деньги тоже. Надо бы встретиться! Закончив разговор, Рогозин некоторое время сидел с опущенной головой, давая мышцам лица отойти, отмякнуть и вернуться на свои места. Потом он поднял голову и посмотрел на Канаша.

– Вот так, Валерьяныч, – сказал он. – Человек предполагает, а потом приходит какая-нибудь сволочь и начинает, понимаешь ли, располагать по собственному усмотрению… И нет, черт подери, никакого способа ей в этом помешать.

– Совсем никакого? – спросил понятливый Канаш.

– Н-ну-у, – протянул Рогозин, – один-то способ остается при любых обстоятельствах…

Канаш кивнул и сел еще прямее, хотя это и казалось невозможным.

– Я вас слушаю, Юрий Валерьевич, – с готовностью сказал он.

Глава 5

Чек открыл глаза примерно в то же время, когда полковник Мещеряков в разговоре с Илларионом Забродовым обозвал его (Чека, разумеется, а не Забродова) мелким сукиным сыном. Конечно, разбудил Чека вовсе не этот нелестный отзыв, а сильный запах табачного дыма.

Чувствуя себя невыспавшимся и разбитым, Чек открыл глаза и обвел комнату мутным взглядом. Сквозь щель между портьерами в помещение проникал солнечный луч Судя по тому, под каким углом он упирался в замусоренный паркет, полдень давно миновал. Забытый “пентюх” урчал на столе, по темному экрану монитора плыли звезды заставки. Разбудивший Чека табачный дым плоскими завитками клубился в солнечном луче, под потолком с громким жужжанием моталась одинокая муха, а в любимом вращающемся кресле Чека сидел одетый в строгий деловой костюм манекен с лицом, словно вырубленным из куска твердой древесины при помощи грубого каменного топора.

– Проснулся? – спросил манекен, и Чеку захотелось суеверно поплевать через левое плечо, отгоняя нечистого. Это был, конечно же, никакой не манекен, а начальник Чека Валентин Валерьянович Канаш собственной персоной, прикинувшийся, по своему обыкновению, неодушевленным предметом. Способность шефа моментально сливаться с любым интерьером до полной незаметности всегда приводила Чека в немой восторг, но сейчас ему почудилось что-то зловещее в том, как неожиданно и необъяснимо Канаш возник в его квартире. – Где это тебя носило всю ночь? – продолжал Валентин Валерьянович.

– С чего вы взяли, что меня где-то носило? – насторожился Чек. Ему подумалось, что странный визит шефа вызван его ночными приключениями. От этой мысли Чеку стало не по себе, и он торопливо сел на постели, только теперь заметив, что спал одетым.

– А ты что, всегда спишь в одежде? – задал встречный вопрос Канаш. – Да и время, между прочим… Четырнадцать тридцать две, если тебя это интересует.

– Как вы попали в дом? – не слишком приветливо поинтересовался Чек. – Не помню, чтобы я открывал вам дверь.

– А ты ее и не закрывал, – парировал Канаш. – Я звонил, звонил, а потом повернул ручку наудачу, а дверь и открылась. Неосторожно, Чек. У тебя тут одного электронного барахла тысяч на восемь-десять…

– На пятнадцать, – зевнув, поправил его Чек. – Только я точно помню, как запирал замок.

– Во сне, дорогой, – уточнил Канаш. – Я уверен, что это было во сне. И потом, какое это имеет значение? Твой замок все равно можно открыть пальцем. В окнах, понимаешь ли, стеклопакеты, а в дверях вместо замка какая-то чепуха. Так и до беды недалеко.

– Я понял, – не сдержавшись, съязвил Чек. – Контору временно прикрыли, охранять вам стало некого, и вы решили позаботиться о моей безопасности…

– Не угадал, – спокойно ответил Канаш. – Я пришел к тебе по делу. Есть работа, Чек. Кстати, как продвигается наше дело с “Кентавром”?

– Так себе продвигается, – осторожно ответил Чек. – Видите, какая история.

Он кивнул на разбросанный по полу электронный хлам. Канаш поддел носком ботинка отлетевшую в сторону материнскую плату и небрежно отшвырнул ее в угол.

– Вижу, – сказал он. – Так ты за этим приходил вчера на работу?

– Ну конечно, – не моргнув глазом, соврал Чек. – Вся работа застопорилась… Видите, пришлось тратить свои кровные на этот хлам.

Он сердито кивнул в сторону “пентюха”. Канаш бросил на компьютер равнодушный взгляд и снова повернулся к Чеку.

– Ясно, – сказал он. – А позвонить ты не мог? Ребята из техотдела привезли бы все, что нужно. А я-то, грешным делом, подумал, что ты для нас что-нибудь нарыл…

– Да нет, – с хрустом потягиваясь, сказал Чек. – Просто я долго не мог до них дозвониться, и все равно нужно было ехать в магазин, в доме жратвы не осталось ни крошки… В общем, дай, думаю, заеду… А что, не надо было? Мне показалось, что я ушел тихо, без осложнений…

– Да нет, все в порядке, – медленно ответил Канаш. Он наклонился, подобрал с пола и принялся вертеть перед глазами плоскую квадратную коробочку с маленьким вентилятором и витым красно-белым шнуром, на конце которого болтался разъем. – Это что такое?

– Процессор, – ответил Чек. – Дохлый. Мусор, в общем. Вы что-то говорили о каком-то деле…

– Да, конечно, – спохватился Канаш. – Время – деньги, как говорится.

Он вдруг встал с кресла, осмотрелся с видом человека, который пытается что-то припомнить, затем удовлетворенно кивнул, шагнул к столу, пошарил под крышкой, рывком вытащил оттуда что-то, чего Чек не смог разглядеть, и спрятал в карман.

– Мило, – не сдержавшись, заметил Чек.

– Специфика профессии, – без тени смущения ответил Валентин Валерьянович. – А не нравится, ступай ночным сторожем в детский сад. Так ты готов слушать?

– Да, – ответил Чек после недолгой паузы. То обстоятельство, что его квартира, как оказалось, стояла на круглосуточном прослушивании, было, конечно, неприятно, но вовсе не явилось для него таким уж сюрпризом.

– Хорошо, – сказал Канаш. – Ты знаешь, на кого конкретно работает наша контора?

– Нет, – соврал Чек.

– Молодец, – похвалил Канаш, закуривая новую сигарету. – Так всем и говори. Но сейчас нас никто не слышит, а разговор предстоит серьезный. Итак?..

– Разумеется, знаю, – ответил Чек – Что же я, по-вашему, слепой и глухой? Концерн “Эра” и лично Юрий Валерьевич Рогозин… И вообще, это, по-моему, ни для кого не секрет.

– Рогозина в лицо знаешь?

– Видел пару раз фотографию в интернетовских сайтах, – честно признался Чек.

– Узнать его сможешь?

– Конечно.

– Чудесно. Кстати, ездит он на “бьюике” золотистого цвета. Сегодня в шестнадцать тридцать у него назначена встреча, на которой тебе нужно будет незаметно поприсутствовать. Как ты верно заметил, наши люди сейчас в большинстве своем.., как бы это выразиться…

– Парализованы, – подсказал Чек.

– Что ж, можно сказать и так. Встреча предстоит серьезная и небезопасная. Об угрозе жизни речь, скорее всего, не идет, но на этот случай я буду поблизости, так что вооружаться кухонным ножом не надо. Ты должен будешь записать все, что сможешь – и изображение, и звук, – и передать этот материал мне. Но в первую очередь ты должен незаметно проследить за человеком, с которым встретится Рогозин, узнать, где он живет, и сообщить об этом опять же мне. Учти, он опасен, так что на глаза ему не попадайся. В контакт ни с кем не вступай, закончишь – и сразу домой. Я зайду попозже – часиков, скажем, в двенадцать, – и все заберу, Такой расклад тебя устраивает?

– Расклад как расклад, – пожав плечами, ответил Чек. – А вопрос можно?

– Валяй.

– Какие у меня шансы получить пулю в живот? Канаш усмехнулся и раздавил окурок о захламленную крышку стола.

– Если будешь действовать аккуратно – один из миллиона, – ответил он. – Или даже из двух миллионов. Согласись, это даже меньше, чем у случайного зеваки, проходящего мимо пятачка, на котором две шайки отморозков устроили разборку. Главное, не занимайся самодеятельностью… Так ты говоришь, по “Кентавру” у тебя ничего?

– Ничего, – твердо ответил Чек, глядя ему в глаза. Это стоило ему больших усилий, но он не отвел взгляд до тех пор, пока Канаш не кивнул с самым успокоенным видом.

Покинув квартиру Чека, Валентин Валерьянович Канаш отправился в небольшое кафе “Роксана”, расположенное неподалеку от Крымского Вала. По меркам здешних завсегдатаев, к числу которых Канаш не относился, время было раннее, и посетителей в кафе можно было пересчитать по пальцам. Возвышение, на котором по вечерам играли музыканты, сейчас пустовало, а рассчитанный на интимное ночное освещение интерьер тесноватого зальчика в беспощадном свете дня выглядел странно и грязновато. Было слышно, как на кухне гремят посудой и ведут какую-то беседу на повышенных тонах. Тем не менее, запах здесь стоял вкусный, сытный, мясной, и Канаш сглотнул набежавшую слюну – за дневными хлопотами он опять забыл пообедать.

Подскочивший официант проводил его к столику у окна, принял заказ и скрылся за бренчащей занавеской из разноцветных стеклянных бус, которая скрывала проход в служебные помещения кафе и, в частности, на кухню. Канаш проводил официанта задумчивым взглядом и выложил на стол сигареты, зажигалку и трубку мобильного телефона.

Заказанную им рюмку коньяку принесли через минуту, и почти сразу же вслед за ней на столе появился салат. Канаш потушил сигарету, с удовольствием пригубил коньяк и принялся за салат, даже не пытаясь скрывать, что голоден. К тому времени, как он расправился с закуской, принесли основной заказ – фирменное мясо с грибами, запеченное в керамическом горшочке. Канаш проанализировал свои ощущения и потребовал еще одну рюмочку коньяку.

Допивая кофе, он заметил, как в зал вошел и уселся в углу невзрачный, неряшливо одетый человечек с длинными сальными волосами и растрепанной козлиной бороденкой. На нем была светлая замшевая курточка, почерневшая на локтях и у карманов, и пузырившиеся на коленях просторные джинсы, вываренные по моде начала девяностых. На тонкой переносице сидели очки в металлической оправе с захватанными линзами, придававшие этому странному типу неуловимое сходство с рассеянным профессором из какого-нибудь старого комикса. В общем и целом вид у него был самый безобидный, но Канаш отлично знал, что за этим засаленным фасадом скрывается по-настоящему страшный человек. Сам по себе он был неспособен обидеть муху, но его связи, как нити гигантской паутины, простирались далеко в темноту – насколько далеко, Канаш не знал и знать не хотел. Из этой темноты, повинуясь отданному едва слышным голосом приказу, время от времени выныривали безликие чудовища, обремененные грузом огнестрельного оружия и тротила, – выныривали, делали свое дело и бесшумно растворялись в темноте, оставляя после себя изрешеченные пулями трупы и пылающие остовы домов и автомобилей. Насколько было известно Канашу, ни одна из “заказух”, осуществленных через посредничество этого человека, никогда не была раскрыта. Это был гениальный диспетчер, не принадлежавший ни к одной из многочисленных работавших на территории Москвы группировок и ухитрявшийся плодотворно сотрудничать с каждой из них.

Канаш щелкнул пальцами, подзывая пробегавшего мимо официанта, и потребовал еще два коньяка. Получив заказ, он прихватил обе рюмки и переместился за столик очкарика. Тот никак не отреагировал на появление за своим столиком соседа и, казалось, даже не заметил пододвинутой к нему рюмки.

– Здравствуй, Аполлоша, – поздоровался Канаш. Он понятия не имел, имя это или кличка, но так этого человека называли все, кого он знал. – Есть разговор.

– Серьезный? – по-прежнему глядя в сторону, спросил Аполлоша. Губы его при этом, казалось, не шевелились вообще, а если и шевелились, то лишь самую малость.

– Да как тебе сказать, – ответил Канаш. – Я еще и сам толком не знаю.

– Значит, предварительный, – констатировал его собеседник таким тоном, словно сообщал, что у Канаша нехорошо пахнет изо рта.

– Предварительный – не значит несерьезный, – сказал Канаш. – Когда я буду знать, нужны мне твои услуги или нет, у меня может не оказаться времени на то, чтобы тебя разыскать.

– Ясно, – сказал Аполлоша и впервые с начала разговора посмотрел на Канаша. – А, это ты, Валек…

Канаш поморщился, но ничего не ответил. Он не переваривал вольностей со своим именем, но Аполлоша мог ему пригодиться еще до наступления ночи, и он безропотно проглотил “Валька”.

– Так что у тебя за клиент? – снова принимаясь глядеть в сторону, как бы между делом поинтересовался Аполлоша. – Кто-нибудь из деловых?

– Сам не знаю, Аполлоша, – честно ответил Канаш. – Клиент не мой, а тот, кто мне его подсеял, что-то темнит.

– А подсеял его тебе, конечно, твой бугор, – уверенно сказал Аполлоша. – Нехороший он человек, Валек, поимей это в виду. Скользкий. Хотя это, конечно, не моего ума дело.

– Да чего там – не твоего ума, – вздохнул Канаш. – Уж что есть, того не отнимешь. Но я ведь с ним не трахаюсь, а только работаю, так что плевать я хотел, какой он там на ощупь – скользкий или, к примеру, шершавый. Про что ты говоришь, я понимаю, и подляну себе кинуть не дам. А что касается клиента, то сегодня ближе к вечеру я буду точно знать, что он за птица и как нам с ним поступить. Я только хочу знать, могу ли я на тебя рассчитывать.

– Если бабки есть, то, конечно, можешь, – ответил Аполлоша. – А за своим бугром следи в оба. Не нравится он мне. Такому кореша продать – все равно что плюнуть.

Канаш распрощался с ним и вышел из кафе. Солнце, которое светило почти весь день, опять занавесилось тучами, и на асфальте стали появляться первые темные крапинки. Припаркованный у бровки тротуара “чероки” был сплошь усеян мелкими дождевыми каплями, издали похожими на пупырышки, которыми покрывается озябшая кожа. Канаш сел за руль и закурил сигарету. Слова Аполлоши, сказанные о Рогозине, не выходили у Валентина Валерьяновича из головы. Никакой Америки Аполлоша ему не открыл, все это Канаш прекрасно знал и без него, и инструкции, данные им около часа назад Чеку, далеко выходили за рамки, установленные самим Рогозиным. Если бы Рогозин узнал, что Канаш намерен записать его разговор с незнакомцем, который звонил ему утром, он…

"А вот интересно, – вдруг задумался Канаш, – что бы он стал делать, узнав, что я собираю на него досье? Он ведь столько лет таскает каштаны из огня моими руками, что наверняка давно позабыл, как делаются такие дела. Уволить меня он побоится. Убить – кишка тонка. Он даже посадить меня не может, не сев вместе со мной. Разве что наймет какого-нибудь одиночку из любителей. Сейчас их до черта развелось, этих вольных стрелков. И, кстати, стреляют многие из них очень недурно. Так что надо быть поаккуратнее. Главное, чтобы этот лунатик Чек не засветился, когда будет записывать встречу. Тогда уже к вечеру у меня будет весьма интересный материальчик, с помощью которого я возьму Рогозина за кадык по-настоящему”.

Он не испытывал по отношению к Рогозину никаких чувств – ни плохих, ни хороших, твердо зная одно: компромат – это деньги, а у Рогозина денег сколько угодно.

В отличие от Чека, который сам не понимал, зачем затеял аферу с продажей информации Аверкину, Канаш отлично знал цену деньгам и имел то, что забытый нынешней молодежью певец Виктор Цой именовал “хорошим жизненным планом”. В подробности этого плана он не посвящал никого, но было замечено, что Валентин Валерьянович Канаш старательно избегает обзаводиться семьей и недвижимостью, в повседневной жизни довольствуясь самым необходимым. Это было неспроста: Канаш не собирался задерживаться в России. Много лет назад он поставил себе цель: накопить два миллиона долларов и уехать с ними в Австралию, чтобы зажить на океанском побережье простой и в то же время удивительно красивой жизнью не знающего ни в чем нужды отшельника. Он купит себе катер и, когда станет скучно, станет выходить в открытое море и охотиться там на акул. Канаш не сомневался, что сумеет справиться с любой акулой: его психология мало отличалась от акульей, хотя и была намного сложнее.

На мгновение эта картина предстала перед его мысленным взором: пронзительно-синее небо, ультрамариновый океан, ослепительная белизна прибоя, коралловый песок, зелень пальм и бурые от водорослей верхушки рифов в сотне метров от берега…