Электронная библиотека » Андрей Воронин » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 8 апреля 2014, 13:33


Автор книги: Андрей Воронин


Жанр: Боевики: Прочее, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Сделаю все возможное, – поднявшись со стула и опустив руки по швам, пообещал Федосеев.

– Уж ты постарайся, – напутствовал его генерал Тульчин. – Все возможное, а если получится, то и невозможного чуток прихвати, будь ласков…

Глава 7

Во время сеанса видеосвязи генерал Тульчин настоятельно рекомендовал майору Бурсакову поберечь здоровье. Учитывая обстоятельства, Струп чувствовал не менее настоятельную потребность внять этому доброму совету.

Другое дело, что беречь здоровье, оставаясь при этом глазами и ушами его превосходительства в радиационном заповеднике, мягко говоря, затруднительно. Но какая-никакая передышка Струпу была прямо-таки жизненно необходима. Он чувствовал себя до предела вымотанным, грязным, как долго бывшая в употреблении половая тряпка, пропотевшим, пропыленным, а главное, сильно напуганным. Кроме того, он подозревал, и не без оснований, что, безвылазно проторчав в зоне радиоактивного загрязнения еще хотя бы три дня, начнет светиться в темноте.

Да, передышка была нужна, и Струп знал, как ее себе организовать.

Начальник заставы, в ведении которого находился проходящий по Припятскому заповеднику участок белорусско-украинской границы, майор украинских погранвойск Стеценко, был довольно-таки приличный дядька – добродушный, неглупый, начитанный и не лишенный романтической жилки. Ему было сорок четыре, впереди маячила не шибко жирная пенсия, каковое обстоятельство только усиливало давно овладевшее Петром Михайловичем Стеценко общее разочарование в жизни. Вкусы его во многом совпадали со вкусами Струпа, и вскоре после заброски майора Бурсакова в заповедник они довольно легко сошлись.

В том, что начальник погранзаставы и не имеющий документов браконьер, свободно шастающий взад-вперед через три границы, подружились, не было ничего странного. Власть – не железный дракон на микросхемах. Она состоит из живых людей и ими же управляет, а людям – по крайней мере, подавляющему их большинству – свойственно отделять свои служебные обязанности от личной жизни.

Познакомились они, когда заброшенного в заповедник Струпа впервые взяли за штаны при попытке незаконного пересечения государственной границы и доставили в кабинет начальника заставы для допроса. Хорошо зная, как работает механизм охраны границы в здешнем захолустье, и что он, как любой механизм, нуждается в смазке, Струп предложил решить дело полюбовно, путем добровольного взноса в фонд развития материально-технической базы заставы. Предложение было сделано достаточно деликатно и вместе с тем настойчиво – так, что Петру Михайловичу даже в голову не пришло его отвергнуть. Он служил здесь уже давненько, не имея никаких перспектив на повышение или перевод в более цивилизованные места, и потихонечку копил деньжата на старость.

Как уже упоминалось выше, майор Стеценко был человек неглупый и начитанный, причем начитанный настолько, что знал значение новомодного словечка «даун-шифтер». Будучи неплохим психологом, Струп по ходу допроса играючи его просчитал и, излагая свою легенду, потрудился внести в нее соответствующие случаю поправки. В результате с того самого дня и до сего момента он был для майора Стеценко именно дауншифтером – беглецом от цивилизации, безобидным чудаком с двумя так и не пригодившимися высшими образованиями, с которым можно поговорить по душам, не рискуя остаться непонятым. С учетом среды, в которой обитал начальник заставы, появление такого собеседника стало для него настоящим подарком судьбы.

Майор Стеценко получил собеседника, а Струп – отличную возможность с минимальной дистанции вести наблюдение за должностным лицом, при явном и корыстном попустительстве которого через данный участок границы беспрепятственно транспортировались контрабандные партии оружия и наркотиков. Маленькая пенсия, которой так боялся Петр Михайлович, ему не светила: за время знакомства Струп накопил столько компромата на него, что полное государственное обеспечение в местах лишения свободы майору погранвойск Стеценко было гарантировано до скончания дней.

Пребывая в блаженном неведении по поводу этого печального факта, Петр Михайлович продолжал привечать Струпа. Бурсаков, случалось, гостил у него по несколько дней кряду. Они парились в баньке и под ядреный самогон с хорошей, обильной закуской вели долгие, неизменно окрашенные горькой иронией, задушевные беседы на самые разные темы, от местных новостей до перспектив высадки человека на Марсе («Поменьше бы тратили на оружие да воровали, там бы давно, как в песне поется, яблони цвели», – говорил по этому поводу Петр Михайлович). Струп неплохо играл на гитаре, а Стеценко, как почти любой украинец, обладал красивым, глубоким, недурно поставленным баритоном. Они много пели – украинские народные, казацкие, военные песни, не обходя вниманием также и творчество старых, хороших бардов.

 
Но место есть надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках…
 

Все это было очень мило, тепло, по-домашнему, что не мешало Петру Михайловичу по-прежнему время от времени принимать из рук собутыльника посильные пожертвования «в фонд развития материально-технической базы», а Струпу – копить на него компромат. Недаром ведь говорится: дружба дружбой, а служба службой. И табачок, соответственно, врозь.

Несмотря на это, дружеские чувства, питаемые майором Бурсаковым к майору Стеценко, являлись притворными лишь отчасти. В плане получения информации начальник заставы стоил немного. Все, что он мог рассказать, сводилось к дате очередной контрабандной поставки, а это Струп давно научился узнавать и без него. Организаторы трафика до общения с каким-то несчастным майором не снисходили, все переговоры с ним вели шестерки наподобие покойного Фомы, с которыми Струп сто раз успел перезнакомиться и при встрече по-приятельски здоровался за руку. Стеценко был просто винтиком – маленьким, но важным, поломка которого неизбежно привела бы к остановке всей машины. А машина должна была продолжать работать до тех пор, пока генерал Тульчин у себя на Лубянке досконально не изучит ее устройство и не составит поименный список конструкторов и сборщиков данного агрегата. Ничего этого Стеценко знать не мог, и частые визиты Струпа в его выстроенный на окраине приграничного поселка коттедж нельзя было объяснить ничем, кроме простой человеческой жажды общения с приятным собеседником. Превосходно это понимая, Бурсаков продолжал наведываться в гости к Петру Михайловичу – а пуркуа бы, собственно, и не па?

Сейчас эта странноватая дружба пришлась как нельзя кстати. Лучшего места, чтобы отсидеться пару дней и привести в порядок душу и тело, было просто не придумать. Душе непременно пойдут на пользу возлияния, разговоры и песнопения под гитару, а телу не помешает сытная еда, горячо натопленная баня и спокойный, продолжительный сон на мягкой, как облако, пуховой перине, среди благоухающих свежестью, накрахмаленных до хруста простыней.

Кроме того, оно, тело, будет в относительной безопасности, находясь в доме грозного начальника погранзаставы, и это, несомненно, тоже пойдет на пользу драгоценному здоровью майора Бурсакова – как моральному, так и физическому.

Недалеко от границы он свернул на обочину и быстренько преобразился – сменил номера на машине, избавился от накладных усов, бороды, седого парика и очков с оконными стеклами, переоделся в нормальную одежду и положил во внутренний карман куртки соответствующий номерным знакам комплект документов. Очереди на КПП не было, а если бы и была, Струпа она бы не задержала ни на минуту: тут его знали, как облупленного, и, как правило, пропускали в обход любых очередей, даже не заглянув в паспорт, не говоря уже о багажнике. Прощаясь со знакомым пограничником у поднятого шлагбаума при въезде на территорию Украины, майор Бурсаков далеко не впервые поймал себя на мысли, что такая жизнь начинает ему нравиться, и чем дальше, тем больше. Здесь его повсюду принимали, как своего; он досконально изучил правила, по которым эти люди вели свою игру, и сам принимал в ней активное участие. Здесь он был на месте, и сравнивать здешнюю вольную, как на американском Диком Западе, жизнь с сидением в прокуренном кабинете и толкотней в метро было просто-напросто смешно. Смешно и нелепо, да-с…

А что, подумал он, потихонечку воодушевляясь. Уволиться к чертовой матери и осесть где-нибудь тут, на тихом лесном хуторе. Деньги, конечно, будут не те, что в Москве, но на что мне здесь, в лесу, большие деньги? И потом, было бы желание, а возможностей заработать здесь хватает. И заработать, и адреналинчика хватануть, если вдруг заскучаешь… Ну, милое ведь дело! Зная то, что я знаю, и умея то, что умею, я тут так развернусь, что о-го-го! Да, первый парень на деревне, и что тут такого? Лучше быть первым в провинции, чем последним в Риме. Не помню, кто сказал, но сказано сильно. Умный был мужик, а главное, мыслил, как я…

Конечно, коллеги сочтут его предателем, оборотнем. Но, в конце-то концов, в наше время уже можно прожить, не воруя или воруя в рамках приличий, исключительно по необходимости – в общем, как все. Какое тут предательство? Он ведь и служить-то пошел исключительно потому, что хотел воли, хотя бы относительной, и каких-никаких приключений. И еще – чтобы жизнь имела хоть какой-то смысл. И что он получил? Свобода действий, которую давало ему удостоверение сотрудника ФСБ, на поверку оказалась призрачной, да еще и какой-то порченой, с душком – не свобода, а сплошное злоупотребление служебным положением с постоянной оглядкой на начальство: еще можно или уже хватит? Приключения, если их можно так назвать, случались редко и были удручающе однообразными. А со смыслом жизни вообще получилась полная чепуха: как не было его, так и нет, и чем дольше смотришь по сторонам, тем непонятнее становится, на кого ты работаешь, на чьей стороне сражаешься, что защищаешь – добро или зло…

Возможно, так я и поступлю, подумал он. Но сначала придется разобраться с этим контрацептивом в темных стеклах, с этим, не к ночи будь помянут, коллегой, подполковником Молчановым. Он ведь до сих пор крутится где-то здесь, рядом. И, как сказано в том бородатом анекдоте про Красную Шапочку: «Волки, мы свободный народ, но пока эта б… в лесу, нам житья не будет».

Так-то вот, глаза и уши его превосходительства, сказал он себе, грустно посмеиваясь. Рановато вам еще на покой. А хочется-то как!.. Надо же, кто бы мог подумать: я – и хочу на покой… Старею, что ли? Или этот фраер со «Стечкиным» так меня напугал, что мне тишины захотелось? Тоже, между прочим, довольно редкое явление: напуганный майор Бурсаков…

Спохватившись, он снова свернул на обочину и остановил машину. Дружба дружбой, а заваливаться в гости без предупреждения – дурной тон, особенно если хозяин – серьезный, солидный человек, начальник заставы, контролирующий район, в котором ты, по легенде, кормишься. Заглушив двигатель, Струп достал мобильный телефон, выключил его и, открыв крышку, вытряхнул на ладонь хранившуюся там, чтобы не потерялась, украинскую SIM-карту. Разумеется, он мог позволить себе пользоваться роумингом – хоть за свой собственный счет, хоть за казенный, – или просто купить аппарат, поддерживающий сразу две карты. Но это мог майор ФСБ Бурсаков; Струпу такая роскошь явно была не по карману. Он, Струп, был парень скромный, небогатый и потому пользовался стареньким аппаратом с подслеповатым монохромным дисплеем, меняя в нем «симки» после каждого перехода границы.

Вынув батарею, майор извлек яркую желто-черную карточку «Билайн» и вставил вместо нее белую с голубой звездой «Киевстар». Батарея с негромким щелчком встала на место; пристроив поверх нее временно ставшую ненужной карточку российского оператора, Бурсаков закрыл крышку и включил аппарат.

Мимо, обдав тугим ветром, от которого «Таврию» ощутимо качнуло, промчался причудливо разрисованный грязными брызгами, густо покрытый пылью черный «БМВ» с тонированными окнами. Машина неслась с такой скоростью, словно водитель боялся, что его сейчас догонят и заставят вернуться обратно в Россию. Номера на машине были московские. «Эк куда тебя занесло, землячок!» – подумал Бурсаков, проводив иномарку завистливым взглядом. Он любил быструю езду и ездить предпочитал с комфортом. Дома, в Москве, у него была машина ничуть не хуже той, что только что пулей промелькнула мимо. Но здесь, в приграничье, ему приходилось довольствоваться дышащей на ладан «Таврией»: как уже упоминалось, то, что мог позволить себе майор с Лубянки, браконьеру и мелкому контрабандисту по кличке Струп было не по карману.

Стремительно удаляющийся «БМВ» быстро превратился в маленькую черную точку и исчез, слившись с асфальтом. На верхушке дальнего холма короткой вспышкой блеснуло отраженное его задним стеклом солнце, и дорога опустела окончательно – так, словно запыленная черная иномарка просто померещилась Струпу от усталости.

– Ох-хо-хонюшки, – вздохнул майор Бурсаков и, отыскав в памяти телефона нужный номер, стал звонить своему незабвенному другу Петру Михайловичу Стеценко.

* * *

Путь от КПП на российско-украинской границе до участка, граничащего с Припятским радиационным заповедником, а значит, и до поселка, на окраине которого начальник заставы майор Стеценко выстроил себе скромную трехэтажную избушку с баней, подземным гаражом на четыре машины и плавательным бассейном, был кружной, неблизкий. Другой, более короткой и менее тряской дороги не существовало: с географией, как и с физикой, не поспоришь.

Майор Бурсаков, впрочем, и не собирался спорить. Он любил дорогу, любил управлять автомобилем, находя это занятие особенно приятным еще и потому, что оно автоматически, по закону, освобождало его от всех других дел и обязанностей. Во время управления машиной водитель не имеет права отвлекаться на посторонние предметы, это записано в правилах дорожного движения; чего правила не запрещают, так это получать от езды удовольствие.

И Бурсаков получал удовольствие, тем более что торопиться ему было некуда. Он ехал отдыхать, развлекаться и точно знал, что банька, шашлык и собственноручно приготовленное Петром Михайловичем термоядерное зелье, способное свалить с ног бешеного слона, никуда от него не денутся.

Но удовольствие удовольствием, а к вечеру, когда вдоль дороги замелькали памятные по прошлым визитам в эти края приметы, майор уже порядком устал. Жара, пыль и тряска сделали свое дело: Бурсаков чувствовал себя выжатым, как лимон, и не чаял поскорее загнать машину во двор, напиться ледяного домашнего кваса и в сопровождении радушного хозяина поспешить в жарко натопленную баню.

К поселку он подъехал на закате, не без труда протиснувшись, буквально протолкавшись сквозь инертную, неспешно переступающую сотнями копыт гущу возвращающегося с выпаса на вечернюю дойку коровьего стада. В салоне все еще стоял теплый, парной дух молока и навоза, закатные лучи золотили пыль на приборном щитке, протянувшиеся поперек дороги тени на глазах становились гуще, наливаясь холодноватой вечерней синевой. Провода вдоль улицы были густо обсижены отдыхающими после дневных трудов ласточками; где-то, спотыкаясь, пиликала неумелая гармонь, и пьяные голоса истерично, на все повышающихся тонах ругались матом.

Струп не обратил на эти вопли внимания, тем более что они почти сразу стихли. Люди везде одинаковы; посели их хоть в ад, хоть в рай, они все равно найдут, чем залить глаза и из-за чего поцапаться.

На первом же перекрестке он повернул направо, проехал двести метров по ухабистой немощеной улочке, где слонялись, ища, к кому бы прицепиться, тощие рослые дворняги, и остановился перед глухими железными воротами в высоком кирпичном заборе. Кирпич был красный, облицовочный, а ворота цветом подозрительно напоминали «Таврию» Струпа. Никакой загадки тут не было, машину и ворота действительно выкрасили одной и той же краской, которую Стеценко получил на складе для заставы, чтобы обновить скамейки, навесы над курилками и прочие нуждающиеся в покраске поверхности. Все получилось просто, буквально мимоходом: Струп приехал погостить, увидел, что два солдата красят ворота, и наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал, что было бы неплохо покрасить заодно и его тележку. А то в техпаспорте написано, что зеленая, а гаишники уже начинают сомневаться: где ж тут, говорят, зеленое, когда кругом одна ржавчина! Пошутил и забыл, не заметив, как хозяин мигнул своим бойцам, а когда вышел из бани, обнаружил, что выкрашенная малярной кистью, с приставшими там и сям ворсинками «Таврия» мирно подсыхает, почти неразличимая на фоне выкрашенных в тот же колер ворот…

Не глуша мотор, он посигналил, немного подождал и посигналил снова, мысленно коря хозяина за то, что так и не потрудился вывести за калитку обыкновенный электрический дверной звонок. И ведь не потому не потрудился, что ему это дорого или сложно, а просто такой он человек – деревенский, старой закваски, склонный к консерватизму и тугой на новшества. Это не значит, что он шарахается от автомобилей и не умеет пользоваться компьютером – ничего подобного! Умный, грамотный, но – раб привычки, устоявшегося уклада. Вот если бы сообразил провести звонок сразу, когда строился дом, сделал бы это непременно и без каких-либо проблем. Но сразу звонок не провели, Петр Михайлович привык, что его нет, его это нисколечко не напрягает, а раз так, к чему что-то менять? На что он нужен, этот звонок – чтоб деревенские ребятишки баловались?

Струп снова нажал на кнопку клаксона. В соседнем дворе опять зашлась бешеным лаем замолчавшая было собака, ей ответила другая, и скоро лай доносился из каждого двора. Даже слонявшиеся по улице бродячие псы, задрав к окрашенному в нежные закатные тона небу пыльные морды, хрипло гавкали – просто так, за компанию, без конкретного адреса. Струп понял, что экзерсисы с «бибикой» пора заканчивать, пока аборигены не накостыляли по шее. Хохлы в этом плане недалеко ушли от русских, только кровь у них горячее – южный народ, что тут еще скажешь! Облают последними словами, намнут бока, а потом расцелуют и предложат выпить за мир во всем мире. И не отпустят, пока не напоят до полусмерти и сами не упьются до точно такого же состояния. Душевные люди, что и говорить!

Он заглушил двигатель и выбрался из машины, гадая, что стряслось с дражайшим Петром Михайловичем. По телефону он сказал, что ждет, причем с нетерпением, а ворота открывать что-то не торопится. Срочный вызов на службу? Внезапный запой? Несчастный случай?

А вот этого не надо, строго сказал себе Струп. Хватит с меня несчастных случаев, я сюда не за этим приехал. Просто задремал человек, или телевизор у него там орет… Ба! Чемпионат Европы в разгаре, а я еще думаю, чем это мой Стеценко так занят, что ни хрена не слышит! Конечно, у него сейчас можно над ухом из пушки палить – не вздрогнет, не заметит даже. А жена, Галина Дмитриевна, или корову пошла встречать – Михалыч давно грозился купить, так, может, уже и купил, – либо у какой-нибудь соседки на кухне лясы точит под чаек с баранками. Скорее всего, так, только не под чаек, а под наливочку…

Подойдя, он попробовал калитку. Калитка была не заперта, и, толкнув ее, Струп оказался в мощеном цветной тротуарной плиткой дворе. Перед крыльцом пестрела цветами пышная, идеально ухоженная клумба – любимое детище Галины Дмитриевны. Крыльцо было высокое, с колоннами, которые подпирали нависающий над ним и с успехом заменяющий навес от дождя стеклянный эркер. Дом был выстроен из красного облицовочного кирпича; по меркам какой-нибудь Барвихи или ее местного эквивалента, киевской Конча-Заспы, более чем скромный, здесь, в глуши украинского Полесья, он выглядел настоящим дворцом. В тысячный раз констатировав, что от скромности Петр Михайлович точно не умрет, Струп направился к крыльцу.

Он шел, умело разыгрывая неуверенность, которую должен был, по идее, испытывать, впервые войдя во двор без приглашения, в отсутствие хозяев. Ему сто раз говорили, чтобы он чувствовал себя, как дома, но говорилось это, как правило, под хмельком, да и продолжение: не забывай, что ты в гостях, – подразумевалось всегда, а бывало, что и произносилось вслух. Даже в бане, голые, в чем мать родила, за бутылкой самогона они со Стеценко никогда не были на равных. Если сравнить здешнюю жизнь с игрой в казаки-разбойники, то Петр Михайлович выступал в роли казачьего атамана, а Струп был разбойник, причем далеко не самого высокого полета. Он был жилеткой, в которую Стеценко мог всплакнуть, резонатором, который эхом вторил каждому его слову. Это никогда не подчеркивалось, но это было, и даже в ходе самой задушевной беседы Струп никогда не забывал сдержанно, неназойливо лебезить перед Петром Михайловичем, показывая, что знает свое место и ценит доброе отношение к своей никчемной персоне. Он не считал это унизительным, потому что знал, что в действительности дело обстоит с точностью до наоборот, и с упоением оттачивал на Стеценко свое актерское мастерство. Что делать, если досталась такая роль? Это ведь, во-первых, временно, а во-вторых, значение имеет только глубинная суть. А то, что на поверхности – шелуха, мусор; ветер дунет – и где ты, кирпичный терем с хрустальным эркером, где вы, майорские погоны и пожертвования в фонд развития материально-технической базы? Нет их, улетели, развеялись дымом по ветру, сгинули без следа… И осталась одна только голая суть: сколько-то там томов уголовного дела и свидетельские показания старшего оперуполномоченного майора Бурсакова с фотографиями, видео– и аудиозаписями, неопровержимо уличающие подсудимого Стеценко в преступной деятельности.

Знал бы – в ногах валялся, целовал пыльные браконьерские ботинки, умоляя не губить, пожалеть жену и беременную дочку. Золотые горы сулил бы, набивался в вечные рабы… Но – не знает. И пусть не знает, пусть ходит гоголем – до поры, до времени.

Драгоценная все-таки вещь – крепкая мужская дружба! М-да… Правда, что ли, бросить все это к чертовой матери? Так ведь и не заметишь, как превратишься в самого настоящего упыря, которым только детишек пугать!

Продолжая разыгрывать растерянную деревенщину, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь, поскольку звонка, пропади он пропадом, не было и тут. На стук никто не отозвался. Майор осторожно повернул латунную ручку и приоткрыл дверь. В лицо пахнуло умопомрачительным ароматом украинского борща. Борщом в этом доме пахло всегда – как ни странно, даже в те редко выпадающие дни, когда борщ не только не подавали к столу, но и не готовили. Где-то в недрах дома торопливо и неразборчиво бубнил мужской голос. Похоже, Струп не ошибся в своих предположениях: в доме работал телевизор, и передавали по нему именно матч чемпионата Европы по футболу, а не выпуск новостей или очередную слезливую мелодраму.

Черный кот по кличке Мухтар – здоровенная, килограммов на восемь, разжиревшая скотина со скверным, подлым характером, любитель справлять малую нужду в ботинки гостей, – скрипуче мяукнув, протиснулся мимо Струпа на улицу, попутно успев обтереться об его левую штанину. Сдержав естественный порыв проводить его пинком под зад, Струп открыл дверь пошире и вошел. Ему вдруг с большим опозданием вспомнилось, что сзади за поясом брюк, прикрытый полой куртки, у него торчит пистолет. С оружием он в этот дом не входил никогда: дробовик был громоздок и выглядел вызывающе, особенно здесь, в родовом поместье самого начальника заставы, а носить пистолет такой мелкой птахе, как Струп, было не по чину. Но сегодня все шло через пень-колоду, и он решил просто плыть по течению: авось, не заметят, а заметят – скажу, что нашел.

Со стороны кухни не доносилось ни звука, из чего следовало, что Галины Дмитриевны действительно нет дома. Продолжая корчить из себя бедного родственника, Струп двинулся на бормотание работающего телевизора. Кто и с кем играет и каков на текущий момент счет, он не знал и не хотел знать: футбол его интересовал примерно так же, как и Глеба Сиверова, о существовании которого майор даже не подозревал.

Проходя мимо коридора, ведущего к бассейну и бане – именно бане, а не сауне, даром что с бассейном, – он почувствовал, как оттуда потянуло ровным сырым теплом. Все было правильно: баня пребывала в полной боевой готовности, поскольку времени, чтобы ее натопить, у Петра Михайловича после их телефонного разговора было предостаточно.

Телевизор работал в гостиной на втором этаже. По широкому плазменному экрану бегали, пиная мяч, два десятка жилистых парней, добрая половина которых были чернокожими. «Европейцы», – озираясь, подумал майор Бурсаков. В гостиной не было ни души, недопитый стакан чая на журнальном столике совсем остыл. Он обследовал остальные комнаты, поднялся наверх, в мансарду, но и там никого не оказалось. Дом майора Стеценко напоминал «Марию Селесту» – парусник, обнаруженный когда-то у границ Бермудского треугольника. Все личные вещи экипажа лежали на своих местах, на капитанском мостике дымилась недавно раскуренная трубка, стол в кают-компании был накрыт к обеду, даже блюда еще не успели остыть, но людей на борту не оказалось – ни живых, ни мертвых. Не было ни крови на палубе, ни следов борьбы, ни каких-либо других намеков на судьбу экипажа – люди просто исчезли, оставив памятником себе загадку, которая вряд ли когда-нибудь будет разгадана.

Генерал Тульчин сто раз говорил майору Бурсакову, что у него чересчур подвижный характер и слишком живое воображение. Обычно майор имел, что возразить, и принимал генеральские фитили с гордым смирением. Но применительно к данному случаю Андрей Константинович, пожалуй, был прав: дело наверняка обстояло гораздо проще, и, чтобы выяснить, куда подевались хозяева, приплетать сюда «Марию Селесту» явно не следовало. Какая там еще «Мария Селеста»! Одного вызвали на заставу, да так срочно, что, убегая, он забыл выключить телевизор, а другая вышла по каким-то своим делам или, действительно, заглянула к соседке… Да елки-палки, она может быть где угодно – например, в огороде! Как, к слову, и хозяин.

Подойдя к окну, Струп выглянул наружу. С высоты третьего этажа огород был виден, как на ладони. Так же хорошо был виден отсюда и заваленный каким-то гниющим хламом, загаженный курами двор соседней усадьбы. Ни в огороде, ни где бы то ни было еще в пределах видимости хозяев не наблюдалось. Подумав, что возведение шикарного особняка с видом на помойку вряд ли стоило вложенных в него усилий и средств, майор отошел от окна и спустился на первый этаж, по дороге во всю глотку зовя хозяев.

Ему, как и прежде, никто не ответил. Проходя мимо коридора, ведущего к бассейну, он снова ощутил дуновение тепла с запахом березовых веников и подумал, что хозяева могли пойти в баню – а почему бы и нет, в конце концов? При мысли о том, чем они могут там заниматься, он ощутил приятное возбуждение в низу живота. Галина Дмитриевна была женщина тициановских форм – крупная, дебелая, килограммов на девяносто живого веса, но при этом красивая, как демон обольщения, и хорошо знающая себе цену. Одна ее улыбка неизменно пробуждала в мозгу майора Бурсакова сонм решительно неприличных видений и образов, и ему стоило немалых усилий держать себя в руках. И это притом, что дамочка была совсем не в его вкусе и в другой весовой категории – одно слово, Слон и Моська!

Короче говоря, супруги были еще в соку и, насколько было известно Струпу, очень уважали это дело и по возможности старались им не пренебрегать. Он знал это наверняка, поскольку периодически ночевал здесь и слышал звуки, доносящиеся по ночам из хозяйской спальни. Бывало, что сладкая парочка давала свои концерты в бане, в бассейне, а один раз – один, разумеется, только на памяти Струпа, – они устроили настоящую оргию на двоих в теплице с огурцами. Весь урожай потоптали, честное благородное слово!

Мгновенно приняв решение, он свернул в коридор. Коридор был короткий, узкий и ничем, кроме проникающего из холла первого этажа и приоткрытой на два пальца двери, ведущей к бассейну, тусклого вечернего света, не освещенный. Пройдя им, майор постучал согнутым пальцем в филенку приоткрытой двери и, опять не дождавшись ответа, вошел.

На настоящий, хотя бы десятиметровый, плавательный бассейн пороху у начальника заставы Стеценко, естественно, не хватило – прямо скажем, не олигарх, чтобы устраивать на своем приусадебном участке гибрид римских терм с Сандуновскими банями. Бассейн у него был скромный, небольшенький – четыре метра в длину, два с половиной в ширину и еще метр восемьдесят – в глубину. Выбираться из него нужно было по сваренной из нержавейки лесенке, а забираться – как бог на душу положит: хоть по той же лесенке, хоть с разбега, бомбочкой. Последнее бывало особенно хорошо после парилки: проскочил душевую с мочалками и тазиками и – плюх!

Внутри бассейн был выложен обычной кафельной плиткой – не голубой, как повелось нынче, а, по бедности, белой. Поэтому первым, что бросилось в глаза майору Бурсакову, когда он вошел, был цвет воды – густо-розовый, почти красный.

Странно, но из песни слова не выкинешь: первым делом он заметил именно цвет воды, хотя не увидеть плавающие в четырехметровой ванне тела было, казалось бы, невозможно.

Плавал, собственно, только Петр Михайлович. Его супруга, одетая в розовый махровый халат и резиновые шлепанцы, почему-то опустилась на дно и лежала там в позе спящей, изображая русалку. Она лежала на правом боку; придавленный тяжестью ее ноги правый шлепанец остался на месте, а левый всплыл, чтобы составить компанию неподвижно лежащему лицом вниз на поверхности воды начальнику погранзаставы. Стеценко тоже был одет по-домашнему, в спортивный костюм кричащей расцветки, но почему-то босиком. Он парил над телом жены, как парашютист в свободном падении, вольно раскинув в стороны все четыре конечности и служа наглядным примером того, что некоторые вещи действительно не тонут. На дне, в полуметре от широко, будто в изумлении, распахнутых глаз Галины Дмитриевны, хорошо заметный на фоне белого кафеля, лежал пистолет Макарова – надо понимать, табельный.

– Ни хрена ж себе замес! – внезапно осипшим голосом пробормотал Струп.

Все было ясно, и все было плохо – так, что хуже некуда. Ликвидатор, в кармане которого лежало удостоверение на имя подполковника ФСБ Федора Молчанова, продолжал трудиться, не покладая рук. Уровень информированности у него был воистину пугающий, и здешние места он пропалывал, как хорошая хозяйка свой огород – методично, не пропуская ни единой травинки, ни одного самого мелкого корешка.

Заведя руку за спину, Струп нащупал рукоятку торчащего за поясом джинсов пистолета, большим пальцем сдвинул предохранитель и вынул оружие из-под полы. Стало спокойнее – ненамного, но все-таки спокойнее. Краем сознания он подумал, что рискует оказаться в очень неприятной ситуации, если местные менты или подчиненные Стеценко заметут его здесь, с пистолетом в руке над двумя трупами. Но это была чепуха: по сравнению с фраером в темных стеклах и менты, и пограничники выглядели белыми и пушистыми, как плюшевые зайчишки.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации