Текст книги "Слепой. Живая сталь"

– И?..

– И вот совсем недавно, то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году, во время очередного демонстрационного показа командующий сухопутными войсками весьма пренебрежительно высказался в том смысле, что «Черный орел» представляет собой не более чем очередную модификацию стоящих на вооружении старых машин. Кроме того, конечная цена Т-95 оказалась, по мнению Минобороны, чересчур высокой. Финансирование работ по «объекту сто девяносто пять» прекращено, перед спецами Уралвагонзавода поставлена задача уже в пятнадцатом году спустить с конвейера пробный образец «арматы». Срок, как вы понимаете, мизерный, так что ничего нового они, вероятнее всего, не придумают. Эксперты поговаривают, что «армата», в свою очередь, почти наверняка станет всего лишь удешевленной, а значит, сильно упрощенной модификацией «Черного орла». Планируется убрать лишнюю пару катков – у «орла» их семь против традиционных для русских танков шести – и исключить из броневой защиты титановые сплавы.

– Опять деньги на ветер, – сквозь зубы прокомментировал полученную информацию Федор Филиппович.

– Да еще какие, – согласился Слепой. – Если так пойдет и дальше, никакие яблони на Марсе не зацветут, да и следы свои на пыльных тропинках далеких планет мы оставим еще очень нескоро.

– Дались тебе далекие планеты, – проворчал генерал. – Тут бы на своей с бардаком разобраться… А почему ты решил, что в Венесуэле собираются производить именно Т-95?

– Да ничего я не решил, – со вздохом возразил Сиверов. – Просто это выглядит вполне логично. Новая разработка стоит намного дороже, чем морально исчерпавшее себя старье, которое все, кому не лень, шутя расстреливают чуть ли не из рогаток. Так почему бы не вернуть свои денежки, выгодно продав то, от чего отказались генералы из Минобороны? И покупателю приятно – дорого, но приятно: ни у кого нет, а у меня есть. А подать сюда американскую танковую колонну! Сейчас мы ее разделаем под орех, да так, что дядя Сэм не узнает! Правда, складывается впечатление, что денежки собираются положить отнюдь не в государственный карман, отсюда и устранение лиц, подписавших известный исторический документ. Но это, повторяю, только мое предположение.

Федор Филиппович немного помолчал, не столько размышляя, сколько борясь с неприятным впечатлением, которое произвели на него речи подчиненного. Предположения, интуитивно сделанные выводы – все это можно было бы не принимать в расчет, если бы речь шла о ком-то другом. Что же до Глеба Сиверова, то его интуиция, как не раз доказала практика, вплотную граничила с настоящим ясновидением, а предположения, даже самые мрачные, подтверждались с удручающим постоянством.

Генерал живо представил себе буйно зеленеющую под щедрым южноамериканским солнцем плантацию конопли, уютно разместившуюся в труднодоступной горной долине. В ярко-синем небе неподвижно, как углядевший добычу стервятник, завис полицейский вертолет, по пыльной ухабистой дороге к плантации подъезжают два или три оливково-зеленых джипа с установленными в кузовах пулеметами. Смуглолицые солдаты пинками и ударами прикладов выгоняют на дорогу и ставят на колени у края конопляного поля семью фермера – его самого, жену, тещу, отца и троих сыновей, младшему из которых на его беду только позавчера исполнилось четырнадцать. Лязгают затворы, и в это время над шелестящим морем ядовито-зеленых стеблей с остроконечными лапчатыми листьями вдруг поднимается струя черного дыма из выхлопной трубы. Стебли начинают шевелиться, с шорохом и сочным хрустом ложась на землю, и на дорогу, давя их в зеленую кашу и смешивая с черноземом, выползает то, что Глеб окрестил «НЛО на гусеницах» – Т-95 «Черный орел». Короткая прицельная очередь из крупнокалиберного зенитного пулемета настигает пустившийся наутек вертолет, превращая его в распухающее шарообразное облако дымного пламени. Затем настает очередь джипов, которым хватает всего одного орудийного выстрела, чтобы разлететься по долине веером горящих обломков. Спаренный с орудием пулемет грохочет взахлеб, как траву, скашивая разбегающихся в разные стороны солдат, и через минуту все кончено – здесь, в соседней долине, в ста километрах отсюда и еще в нескольких десятках таких же укромных и плодородных горных долин в Венесуэле, Колумбии, Перу и где угодно еще.

Гипотетический десант британских коммандос, потопленный вместе с кораблями и палубной авиацией в пяти километрах от береговой линии острова Восточный Фолкленд, опрокинутые и развеянные пеплом по ветру вместе с прибывшими на подмогу войсковыми соединениями пограничные кордоны Бразилии и Аргентины, походя растоптанная гусеницами мелочь наподобие Эквадора, Парагвая, Суринама и Чили, поднятые в воздух по тревоге американские бомбардировщики… Кровавый бедлам, необратимое нарушение и без того шаткого равновесия, короткая, но яркая прелюдия конца света, первую скрипку в которой, как всегда, играет простая человеческая жадность.

Бред, подумал Федор Филиппович. Надо же, я и не знал, что у меня настолько живое воображение…

– Да, – сказал он вслух, – жалко, что ты до этого раньше не дотумкал.

– Видимо, клиентов нам заказывали по одному, а не пачкой, именно с этой целью: чтобы мы не дотумкали, – предположил Глеб. – Чтобы не возникло искушение сначала задать пару-тройку вопросов, а уж потом… Но это дело поправимое, у нас ведь еще остался четвертый – Чернышев. Если поступит приказ, касающийся его персоны, это окончательно докажет, что все дело, действительно, в том договоре. Или приказ – вернее, заказ – уже поступил? Судя по тому, как спокойно вы отреагировали на эту фамилию, вы ее слышите не впервые.

– Вчера, с утра пораньше, – подтвердил генерал. – А сегодня, тоже с утра, почти ровно через сутки, его отменили.

– Отменили?

– Просто позвонили по телефону и сказали: не надо, забудь. И о Чернышеве забудь, и об этой операции. И чем скорее, тем лучше. Понимаешь, что это значит?

– Обошлись без нас, – блеснул догадливостью Слепой. – Значит, задавать вопросы некому. Черт! Ну, и что будем делать – забудем?

– А есть другие предложения?

– Пока нет, – честно признался Сиверов. – Но я постараюсь их выработать.

– Лучше не надо, – посоветовал Федор Филиппович. – Здоровее будешь.

Глава 10

«Черный орел» стоял на исходной. По покрытой рельефной, поделенной на прямоугольники, как плитка шоколада или черепаший панцирь, корой динамической защиты броне лениво перемещались пятна солнечного света. Их было немного, потому что свет пробивался через два слоя маскировочной сети – тот, которым было накрыто ущелье, и второй, под которым затаился танк. Бесплодная каменистая почва была испещрена следами гусеничных траков: за последние три дня танк почти не стоял на месте, неутомимый Сердюк гонял его из конца в конец полигона, придирчиво вслушиваясь в рычание двигателя и в конце каждого дня не менее придирчиво исследуя ходовую часть. Никаких дефектов и поломок он так и не обнаружил, машина пребывала в полной исправности и была готова к чему угодно – хоть к демонстрационному показу, хоть к активным боевым действиям.

Сердюк торчал наверху, оседлав основание пушки, и, вооружившись полевым биноклем, который неизвестно где и когда успел раздобыть (читай – свистнуть), смотрел на приткнувшуюся к крутому каменному склону ущелья наспех сколоченную гостевую трибуну. К трибуне минуту назад подкатил небольшой кортеж, состоявший из двух черных внедорожников с тонированными стеклами, небольшого автобуса и двух армейских джипов охраны.

– Аморалес прибыл, – сообщил Сердюк, заметив поднимающегося на трибуну генерала Моралеса.

– Ты только при нем это не ляпни, – предостерег Сумароков.

Он стоял рядом с танком, засунув руки в глубокие карманы комбинезона, и неодобрительно разглядывал сверкающую свежей краской эмблему вооруженных сил Венесуэлы, которую буквально накануне нарисовал на башне специально доставленный из города мазила в военной форме.

– Да где уж мне, – легкомысленно откликнулся сверху Сердюк. – Его превосходительство до меня не снисходит. Что ему какой-то механик-водитель!

На пластиковый стул рядом с генералом опустился какой-то плотный, коренастый человек в камуфляже без знаков различия и армейском кепи без кокарды. На руках у него, несмотря на жару, были кожаные перчатки, а голова представляла собой сплошной шар намотанной во много слоев марли с прорезями для глаз, ноздрей и рта. Поверх марли, придавая этому странному персонажу окончательное сходство с человеком-невидимкой, поблескивали темными стеклами большие солнцезащитные очки. Сердюку, который привык ко всему на свете подходить с профессиональной бронетанковой меркой, первым делом пришло в голову, что этот тип недавно горел в танке и прибыл специально, чтобы поглядеть на машину, которую не так легко поджечь.

Один из армейских джипов, отделившись от группы, кратчайшим путем запрыгал по кочкам в направлении исходной позиции. Сердюк навел на него бинокль, но так и не сумел разглядеть тех, кто сидел в машине: проникающее через маскировочную сеть солнце светило прямо в ветровое стекло, и блики отраженного света били в глаза, как вспышки сигнального прожектора. Впрочем, о том, кого это несет, было нетрудно догадаться и без бинокля.

Подъехав к танку, джип затормозил. Пылевой шлейф догнал его и накрыл клубящимся, медленно оседающим серо-желтым одеялом. Попавший под раздачу Сумароков принялся громко чихать.

– Привет, три танкиста, три веселых друга! – поздоровался выпрыгнувший из машины Горобец.

– Демонтаж рейсшины головой, – откликнулся сверху Сердюк.

– Что? – не понял Горобец.

Сумароков издал сдавленный хрюкающий звук и снова чихнул.

– Есть такая песня, – с охотой пояснил Сердюк. – Три танкиста, три веселых друга… Пилотаж мужчины с бородой.

– Затыкаж всех дырок языком, – послышался из открытого люка голос Гриняка.

– Не в рифму, – всем телом развернувшись к люку, сообщил Сердюк.

– Зато по существу, – сказал Гриняк, выбираясь из башни. Он закрыл люк и, ловко спустившись на землю, обратился к Горобцу: – Что, пора?

– Старт по моей отмашке, – сказал Горобец. Он заметно нервничал, напоминая кутюрье перед показом или режиссера за пять минут до начала премьеры. – По местам, ребята, гости уже собрались.

Перед тем как покинуть свой насест, Сердюк напоследок еще раз посмотрел в бинокль.

– Слушай, Андреич, – сказал он, повиснув на стволе и нащупывая ногами края открытого люка механика-водителя, – а что это за чучело в марле? Вылитый человек-невидимка!

– Насколько я понял, потенциальный покупатель, – с явным неодобрением пожав плечами, сказал Горобец. – Не местный, кто-то из соседей – говорит по-португальски. И фамилия – Гомеш.

– Бежжубый мекшиканеч, – шепелявя, предложил свой вариант Сердюк. – Фу, ну и жарища! – Разжав руки, он мягко соскользнул в люк и спросил уже оттуда: – Ты ему под очки заглянуть не догадался? Может, там и вправду ничего нет?

– Гы, – без малейшего намека на веселье сказал Сумароков и снова чихнул.

– Наверное, в танке горел, – не унимался Сердюк.

– В лимузине, – отрицательно качнув головой, поправил Горобец. – Покушение, говорит, было.

– Тогда понятно, зачем ему наша коробчонка. – Сердюк одобрительно похлопал ладонью по горячей броне. – Выбросит все лишнее, поставит кондиционер, кожаный VIP-салон и DVD-плеер с плазменным экраном – милое дело! Покушайтесь на здоровье, бабы новых дураков нарожают…

– Гы, – повторил Сумароков, ловко запрыгнул на броню и, придерживаясь одной рукой за ствол, наклонился к люку. – Посторонись-ка, Петросян венесуэльский, пропусти старшего по званию!

– Старикам везде у нас почет, – сказал Сердюк и подвинулся.

– По местам, ребята, – нервно потирая ладони, повторил Горобец. – Трассу-то изучили?

– Да чего ее изучать, – гулко откликнулся из люка Сердюк, брякая какими-то железками. – Узковата, правда, но для сельской местности сойдет. Не волнуйся, Андреич, все будет, как всегда – в полном ажуре.

– Ну, тогда ни пуха, – сказал Горобец и заторопился к джипу.

– Иди ты к черту, Саня, – за всех ответил ему Гриняк и, нахлобучив на голову шлем, полез в танк.

Когда джип остановился у подножия ведущей на гостевую трибуну лестницы, Горобец поднялся в машине во весь рост и махнул над головой извлеченным из-под сиденья большим, как средних размеров скатерть, белым флагом. Издалека послышался крепнущий рев набирающего обороты мощного мотора. Бросив флаг на сиденье, Горобец выпрыгнул из джипа и начал почти бегом подниматься по лестнице: у зрителей могли возникнуть вопросы, ответить на которые было некому, кроме него. Все они видели демонстрационные ролики и листали папки с подробным описанием, но это было ничто по сравнению с тем, что ожидало их буквально через минуту.

Волоча за собой густой клубящийся шлейф пыли, танк стремительно выскочил на открытое место из-за мощного скального выступа, с ходу перемахнул через огороженный колючей проволокой ров, преодолел без малого метровую бетонную стенку, развернулся поперек ущелья, одновременно повернув башню под прямым углом к направлению движения и, не сбавляя хода, выпалил из пушки. Все головы на трибуне, как по команде, повернулись налево – туда, где в дальнем конце ущелья были установлены едва различимые невооруженным глазом мишени. Стекла полутора десятков биноклей почти синхронно блеснули, провожая пролетающий мимо трибуны огненный шар; шар ударил точно в центр намалеванного на деревянном щите круга, и щит с грохотом разлетелся в мелкую щепу.

Преодолев наполненную водой глубокую яму, танк взлетел на верхушку трамплина, на мгновение завис в воздухе, приземлился, взметнув новую тучу пыли, и снова выстрелил едва ли не в тот самый миг, когда гусеницы коснулись земли. Намертво вмурованный в скальное основание на противоположном от трибуны склоне ущелья броневой щит двадцатисантиметровой толщины окутался облаком серого дыма, по склону, поднимая тучи пыли, сошел небольшой каменный оползень. Дым быстро рассеялся; броневой щит, слегка покосившись, стоял на месте, и счастливые обладатели биноклей могли насладиться лицезрением образовавшейся в нем почти точно по центру аккуратной круглой дыры.

Экипаж опытных профессиональных испытателей из далекой холодной России блистал, как гастрольная труппа Большого театра, демонстрируя немногочисленной, почти сплошь одетой в шитые золотом генеральские мундиры публике фантастические возможности вверенной ему боевой машины. От гулких ударов пушечных выстрелов закладывало уши, двигатель победно ревел, пренебрежительно плюя на палящий зной и клубящиеся над моторным отсеком тучи песка. Затаившаяся в скалах ракетная установка рыгнула пламенем, скрывшись в клубах дыма и поднятой реактивным выхлопом пыли; управляемая ракета, чертя в воздухе извилистый дымный след, нащупала цель и, выровняв полет, с хищной радостью устремилась прямо к танку. В какой-то момент она вдруг неуверенно вильнула, будто внезапно ослепнув, отвернула от обреченной, казалось, мишени и, по длинной дуге уйдя вправо, в дыму и грохоте мощного взрыва снесла макушку ни в чем не повинной скалы.

Публика встретила это событие негромкими возгласами одобрения и сдержанными аплодисментами. Горобец не успевал давать пояснения и отвечать на вопросы; не особенно полагаясь на свои познания в испанском, он говорил по-русски, и переводчик сеньор Умберто, он же Липа, по торжественному случаю сменивший легкомысленный штатский прикид на парадный китель с аксельбантами и майорскими звездами на погонах, не успевал переводить. Оба говорили в микрофоны, и установленные на столбах громкоговорители усиливали их голоса, которые в противном случае были бы просто не слышны за ревом мотора, лязгом гусениц и грохотом пальбы.

Сеньор Гомеш, тот самый hombre с забинтованным лицом, который напомнил Сердюку человека-невидимку, сидел рядом с генералом Моралесом и общался исключительно с ним, игнорируя остальную публику. Голос у него был сиплый, как будто сеньору Гомешу обожгло не только лицо и руки, но и голосовые связки, речь какая-то заторможенная, а жесты – медленные и неуверенные, словно, помимо всего прочего, упомянутый сеньор имел серьезные проблемы еще и с координацией движений. Вблизи было видно, что из-под марли, сплошным слоем покрывающей его лицо, тут и там неопрятными клочьями выбивается довольно длинная, черная с проседью борода.

В какой-то момент обратив на эту бороду внимание, Александр Андреевич вдруг подумал, что перед ним никакой не латиноамериканец и не Гомеш («бежжубый мекшиканеч», вспомнилось ему некстати), а чистокровный кубинец по фамилии Кастро – Рауль, а может быть, даже и сам Фидель. Да, Фидель умер, но кто это говорит? Может быть, ему просто надоело десятилетиями играть в пятнашки с наемными убийцами из ЦРУ, вот он и инсценировал свою кончину… Немного отдает дешевой многосерийной мелодрамой, но это ведь Латинская Америка – родина столь любимых российскими домохозяйками телевизионных сериалов!

Готовая явиться на свет догадка умерла, не родившись: кто-то из господ генералов задал очередной вопрос, поинтересовавшись, зачем «Черному орлу» лишняя пара катков, и Александру Андреевичу пришлось снова пуститься в объяснения. Судя по царящему на трибуне оживлению, уральская новинка вызвала у здешних военных большой интерес. Это было хорошо во всех отношениях, поскольку заключенный два года назад договор предусматривал равноправное партнерство двух стран не только в реализации проекта, но и в получении прибылей от торговых операций на оружейном рынке Центральной и Южной Америки.

Генерал Моралес спросил, правда ли, что демонстрируемая модель способна одним точным выстрелом уничтожить любой из стоящих на вооружении в странах НАТО танков. Вопрос, несомненно, был задан на публику, поскольку сеньор Алонзо курировал проект со дня подписания договора и знал о «Черном орле» все, что может знать человек, не являющийся дипломированным инженером-конструктором бронетехники и современного вооружения.

– Вы видели броневой щит, – сказал Александр Андреевич. – К сожалению, более убедительная демонстрация с участием самого мощного американского или израильского аналога данной модели обошлась бы чересчур дорого. Но если вы, сеньор Алонзо, сумеете решить вопрос финансирования, такую демонстрацию очень легко устроить. Это будут выброшенные деньги и впустую потраченное время; на мой взгляд, тратить миллионы только затем, чтобы пустить их по ветру одним выстрелом, неразумно. С другой стороны, если пригласить сюда представителя Пентагона и показать ему, на что способен «Черный орел», мы, вполне возможно, получим богатого оптового покупателя. Согласитесь, дядюшке Сэму вряд ли понравится, если сопредельная ему Мексика вооружится техникой, многократно превосходящей все, чем он располагает!

Это чуточку чересчур смелое заявление было встречено сдержанным смехом и жидковатыми ввиду малочисленности аудитории аплодисментами: козлобородого старикана в звездно-полосатом цилиндре здесь традиционно не жаловали, это был старинный общий враг, перед лицом которого эти люди были готовы на время даже забыть о раздорах и взаимных претензиях. Да, судя по всему, дело было на мази, и хорошо изучивший публику подобного рода Александр Андреевич Горобец не без оснований полагал, что скоро оно начнет приносить солидный доход. Для генералов суперсовременный танк – то же самое, что для ребенка новый заводной автомобильчик, без которого он просто не может жить и который страстно желает заполучить любой ценой, невзирая на возражения родителей, лепечущих что-то о слишком высокой цене, зарплате, недостаточно хорошем поведении и комнате, которая и так уже ломится от игрушек. Да и политики не постоят за ценой, стремясь раньше соседей завладеть компьютеризированной стальной дубиной, которую в здешних краях практически нечем перешибить.

Откатав обязательную программу, танк резко затормозил, окутавшись облаком пыли, и остановился прямо напротив трибуны. До него было не больше ста метров, и расположившиеся на трибуне со стаканами и дымящимися сигарами зрители могли невооруженным глазом видеть, как экипаж покидает машину.

– В чем дело? – недоуменно спросил кто-то. – Авария?

– Не волнуйтесь, господа, – перейдя на испанский, чтобы дать переводчику возможность передохнуть и смочить пересохшее горло, сказал Горобец. – Это не поломка, а просто очередной, заключительный этап демонстрации. Сейчас вы своими глазами увидите то, о чем я уже рассказывал, давая краткое техническое описание данного образца. Боекомплект в машине расположен таким образом, что при попадании в него вражеского снаряда и детонации экипаж остается невредимым. Усиленная броня отсека защищает людей и жизненно важные узлы и агрегаты от повреждений, а выбитые взрывной волной вышибные заслонки направляют кинетическую энергию взрыва вовне.

Два солдата уже вынимали из подъехавшего к «Черному орлу» джипа одетый в комбинезон и танковый шлем манекен. Экипаж, все три человека, неторопливо шагал к заблаговременно отрытому на некотором удалении от танка укрытию. Бородатый сеньор Гомеш, склонив к уху генерала Моралеса забинтованную голову, что-то негромко сказал. Брови сеньора Алонзо удивленно приподнялись над оправой солнцезащитных очков; пожав плечами, он обратился к Горобцу:

– Сеньор Гомеш пребывает в некотором недоумении, – сказал он. – Ему понятно, почему тяжелый американский танк заменили броневым щитом. Но он не понимает, почему экипаж покинул машину и направляется в укрытие, если ему, как вы говорите, ничто не угрожает.

– Простите? – слегка растерявшись, переспросил Горобец.

Он превосходно понял вопрос, но не знал, что на него ответить. Эти люди охотно соглашались, что покупать тяжелый «Абраме» только затем, чтобы его расстрелять, неумно и расточительно. Но ценность человеческой жизни – любой, кроме своей собственной, – для них равнялась нулю, и ради своего удовольствия они с радостью были готовы ухлопать любое количество народа.

Александр Андреевич так и не успел придумать достаточно твердого и в то же время дипломатичного ответа, сводившегося бы к тому, что при всем уважении к сеньору Гомешу, его бинтам, бороде и несомненно высокому статусу никто не собирается подвергать экипаж ненужному риску. За него все решил переводчик, вообразивший, по всей видимости, что Горобец не расслышал вопрос, и поспешивший ему на помощь, дав довольно точный русский перевод. Микрофон при этом оставался у него в руке, и усиленные мощными репродукторами слова, эхом отражаясь от каменистых склонов, прозвучали, казалось, на все ущелье.

Шедший последним с незажженной сигаретой на губе Сердюк остановился, помедлил секунду, а потом молча развернулся на сто восемьдесят градусов и, постепенно убыстряя шаг, заторопился обратно к танку.

– Вот козлы-то, – сказал Сумароков идущему рядом Гриняку.

– Хлеба и зрелищ, – проворчал тот. – С одной стороны, оно, конечно, правильно. А с другой – пусть сами туда лезут, если охота.

За этим обменом пренебрежительными репликами отряд не заметил потери бойца. Лишь остановившись на краю бетонированного окопчика, Сумароков обернулся и обнаружил, что Сердюка с ними нет.

– Что делает, дурак! – с огромной досадой воскликнул он. – Санька, а ну, назад! Вернись, я все прощу!

Сердюк уже вытаскивал из водительского люка манекен, действуя при этом так энергично, что пластмассовая голова в танковом шлеме оторвалась и осталась у него в руках.

– Лови! – крикнул Сердюк одному из солдат и бросил голову ему.

По-русски солдат не понимал, но ситуация не допускала двоякого истолкования. Сделав рефлекторное хватательное движение, он поймал – увы, не совсем то, что надо: в полете шлем свалился с пустотелой скользкой головы манекена, отчего та уподобилась разделяющейся боеголовке, солдат схватил шлем обеими руками, а пролетевшая мимо голова, кувыркаясь, покатилась по песку. На гостевой трибуне засмеялись: генералы или нет, эти люди были латиноамериканцы и ценили юмор именно такого сорта.

Сумароков сделал движение в сторону танка, но Гриняк удержал его, поймав за рукав.

– Не надо усугублять, Гриша, – сказал он. – Ни черта ему не сделается, а потом, без чужих глаз, я этому ухарю лично пыль с ушей отряхну.

– Главное, чтобы уши при нем остались, – мрачно проворчал Сумароков и спрыгнул в окопчик.

Солдаты подобрали выброшенный Сердюком из люка манекен, и джип, набирая скорость, заторопился прочь от замершего на месте с неработающим двигателем танка. Люк механика-водителя плавно закрылся. Александр Андреевич Горобец стоял на трибуне, нерешительно вертя в руках пульт заложенного в отсеке с боекомплектом радиоуправляемого взрывного устройства, и мысленно на все лады костерил и себя, и Сердюка и, в особенности, сеньора Гомеша, которому приспичило подсыпать в пресноватый, по его мнению, демонстрационный показ перчику, поставив на карту человеческую жизнь. Проводимые конструкторами автомобилей краш-тесты доказывают, что ремни и подушки безопасности могут спасти водителя и пассажиров во время аварии. Могут спасти, а могут и не спасти, и никто, пребывая в здравом уме, не посадит за руль обреченной на скорую встречу с бетонной стенкой машины живого человека.

– Прошу, – приняв решение, которое даже ему самому представлялось весьма сомнительным, сказал он и довольно невежливо сунул пульт в руки генералу Моралесу.

– Подумайте хорошенько, Алехандро, – вкрадчиво предложил тот, почесывая антенной пульта левую щеку. – Может быть, не стоит рисковать?

Горобец открыл рот, чтобы ответить: да я бы не стал, но кто платит, тот и заказывает музыку, – как вдруг сеньор Алонзо без предупреждения нажал большим пальцем на красную кнопку. Возникла секундная пауза, показавшаяся Александру Андреевичу долгой, как вечность, а потом танк взорвался, разлетевшись на куски – так, по крайней мере, это выглядело со стороны. Серия почти слившихся воедино мощных взрывов сотрясла ущелье, машина полностью скрылась в облаке дыма и пыли; выбитые заслонки, дымясь и кувыркаясь, взлетели в воздух, и это рвущееся к небесам железо усиливало иллюзию того, что танк разнесло в клочья.

Потом пыль осела, дым развеялся, и все увидели танк. Он еще дымился, из оставшихся на месте вышибных заслонок отверстий в корпусе лениво валили желтовато-серые клубы. Люк механика-водителя открылся, и оттуда показалась голова в танковом шлеме.

– Вот это пукнул дедуля! – сказал Сердюк, но его никто не услышал, в том числе и он сам.

Танк завелся, выстрелив черным дымом из выхлопных труб, как ни в чем не бывало, тронулся с места и, описав лихую дугу, направился к окопчику, чтобы взять на борт укрывшихся там членов экипажа. На гостевой трибуне аплодировали. Генерал Моралес, с дымящейся сигарой в одной руке и стаканом в другой, благосклонно кивая, сказал Горобцу:

– Великолепно! Это было воистину незабываемое зрелище, Алехандро. Вы прекрасно поработали.

– Спасибо, генерал. Но не стоит петь дифирамбы. Мы всегда работаем так, потому что нашу работу, как, собственно, и любую другую, нужно или делать хорошо, или не делать вовсе. Нам еще работать и работать, и…

– Увы, – перебил его Моралес. – Вы ошибаетесь, амиго. Ваша работа здесь окончена, и, как ни жаль с вами расставаться, должен сообщить, что ваш рейс вылетает в Москву завтра утром.

– Но мой контракт…

– Ваш контракт расторгнут, Алехандро. Расторгнут автоматически, в связи с тем, что договор между нашими странами признан недействительным.

– Что?!

– Он противоречит нашему законодательству, амиго. Его подписание было незаконным, и нам, как, полагаю, и вам, еще предстоит разобраться, каким образом и по чьей вине это произошло.

Зрители, оживленно переговариваясь, спускались с трибуны. Забинтованный сеньор Гомеш отчего-то задержался; стоя у лестницы, он поблескивал в сторону беседующих Горобца и Моралеса темными стеклами солнцезащитных очков. «Черный орел», вздымая гусеницами пыль, уходил в дальний конец полигона, на исходную. Демонстрационный показ был окончен, как и работа группы российских инженеров в этой жаркой латиноамериканской стране. То, о чем только что уведомил Горобца сеньор Алонзо, называлось простым жаргонным словом «кидалово». В роли лоха, без которого не обходится ни одно подобное мероприятие, на этот раз выступила Россия, и в это, действительно, было трудно поверить: да как они осмелились?!

На смену растерянности и чувству ирреальности происходящего пришло холодное, злое спокойствие.

– Вы понимаете, что творите? – сквозь зубы осведомился Александр Андреевич. – Не надейтесь, что это пройдет вам даром!

– Не нужно усугублять ситуацию необдуманными высказываниями, амиго, – с улыбкой сказал Моралес. – Я все отлично понимаю. И что-то подсказывает, что ваша угроза – пустой звук.

Танк скрылся из вида за дальним выступом скалы. Публика в шитых золотом мундирах, оживленно гомоня, рассаживалась по машинам. Все было сказано, и Александр Андреевич, не дав себе труда попрощаться, почти оттолкнув торчащее на дороге забинтованное чучело в темных очках, стал торопливо спускаться по лестнице.

* * *

Отпустив водителя, генерал Моралес сам уселся за руль большого черного внедорожника с тонированными стеклами. В зеркале заднего вида маячил марлевый шар с нахлобученным сверху армейским кепи – голова сеньора Гомеша, который в создаваемом затемненными стеклами полумраке смахивал на Человека-невидимку еще больше, чем снаружи, при ярком солнечном свете. В замкнутом пространстве автомобильного салона явственно ощущался исходящий от него резкий запах каких-то медицинских препаратов, применяемых при перевязках.

Примерно в двух кварталах от президентского дворца машина свернула с правительственной трассы и, немного попетляв по второстепенным улицам, въехала в подземный гараж. Охранник в застекленной будке на въезде поспешно вскочил и, вытянувшись в струнку, отдал честь. Не обратив на него внимания, генерал повел внедорожник по винтовому съезду. Выложенные кафелем стены отражали звук работающего мотора, укрепленные на потолке люминесцентные лампы заливали спускающийся вниз плавной спиралью коридор мертвенным голубоватым светом. Очутившись на самом нижнем уровне, Моралес повел машину в дальний конец просторного подземного паркинга. Сейчас, в разгар рабочего дня, здесь было почти пусто, и можно было не бояться случайных свидетелей. Впрочем, генерал Алонзо Моралес не без оснований полагал, что бояться должен вовсе не он, а именно свидетели, которым лучше было не видеть того, что при крайне несчастливом стечении обстоятельств они могли бы здесь увидеть.

Сделав несколько поворотов, машина очутилась в глухом тупике – вернее, в месте, которое могло показаться таковым непосвященному. Взяв с приборной панели миниатюрный пульт, Моралес ткнул пальцем в кнопку, и то, что выглядело монолитной бетонной стеной, послушно повернулось на оси, открыв темный проезд. Как только машина миновала ворота, в тоннеле автоматически вспыхнул свет, а тяжелая стальная пластина ворот позади внедорожника начала медленно опускаться. Нажав на пульте другую кнопку, генерал деактивировал автоматическую охранную систему и прибавил газу. Покрытые рельефным узором бетонные стены быстрее побежали навстречу; справа промелькнула небольшая бетонная платформа со сложенным из мешков с песком пулеметным гнездом. Людей в гнезде не было, лишь похожий на тощего сторожевого пса пулемет, растопырив сошки и задрав к потолку тонкий черный хобот, охранял подземный тоннель. Хитро запрятанные в стенах, полу и потолке системы активной защиты, играючи способные превратить в груду закопченного металлолома бронетранспортер или даже легкий танк, молчали, никак себя не проявляя. Тоннель шел сложным зигзагом; это несколько затрудняло вождение, зато было очень удобно в смысле обороны: каждый поворот здесь обещал стать смертельной ловушкой для ворвавшегося в подземный коридор противника.