Текст книги "Звездочет"

4

Вечерние улицы загораются оранжевым светом фонарей и наполняются проголодавшимися людьми. В воздухе витают заманчивые запахи еды. Здесь не предвидится никакой революции, нет озлобленности в лицах. Никто никому не мешает. Здесь каждый сам по себе, один на один со своим одиночеством и заботами.

Столько ресторанов и зазывных криков, что впору растеряться. Я думаю только о том, как бы скорее где-нибудь сесть, иначе эти фальшиво-радушные крики добьют меня окончательно…

Красное вино разлито по бокалам. Леша сидит напротив меня, слегка напряженный, с застывшим лицом. Официанты снуют по ресторанной зале. Не похоже на то, что они угодничают. Ловкие движения их рук вызывают восхищение, а ненавязчивость и уравновешенность – симпатию.

Друг отеческим тоном говорит, что за ужином полезно выпить бокал красного вина. Я в свою очередь замечаю, что эта рекомендация для нас не подходит, так как этот бокал мы легко превратим в бутылку. Тут уже точно никакой пользы не будет.

И мы дружно смеемся. Еще задолго до ужина я выпил две бутылки пива в номере. Я неплохо выпил, потому и веселый, хотя особых поводов для радости уже не наблюдается. Вино туманит мою голову еще больше.

На меня накатывает благодушное отупение. Зачем куда-то идти ночью, если лучше всего после сытного ужина лечь спать? Но я не решаюсь признаться в этом Леше. Я обещал составить ему компанию. Он желает снять каких-нибудь девушек в клубе. И что естественно, употребить их этой же ночью, желательно на пляже. Главный критерий отбора – внешность, а все остальное малозначительно. Может быть, в силу нашего возраста или умственной ограниченности. Весь отдых мы вознамерились провести как животные. Вдоволь есть, отсыпаться, загорать, купаться в море и удовлетворять свою похоть. Главное ни о чем не думать. Абсолютно ни о чем. Не вспоминать дом, ненавистный университет и неприятных знакомых. Словом, мы пообещали себе начать новое существование с множеством удовольствий и безо всяких тревог.

Наевшись до отвала, мы выходим из ресторана и, громко смеясь, обсуждаем будущие события предстоящей ночи, сопровождая их скабрезными комментариями, как будто знаем все наперед. Хмельное высокомерие на наших лицах, словно мы обладаем чем-то таким, что позволяет нам смотреть на других людей свысока. Разгульное наркотическое веселье овладевает нашими душами, и мы смеемся над любой мелочью, будь то мимика, слова, жесты. Все, что мы сейчас перед собой видим, неизбежно вызывает бешеный хохот. Кажется, мы потешаемся над всем миром.

Я чувствую, как меня покидают силы, – словно вампир, их неустанно высасывают эмоции. Они вечно голодны. Их робкий огонек разгорается постепенно, со временем превращаясь в пламя, захватывающее человека целиком…

Несмотря на долгие сборы Леши, я остаюсь в хорошем расположении духа. Наученный горьким опытом, я закрываю балкон, затем включаю свет и, лежа на кровати, смотрю клипы американских рэперов. На экране телевизора швыряют пачки долларов, рассекают шикарные машины, ритмично вытанцовывают сладострастные мулатки, и я отлично понимаю сущность жизни этих парней. Быть может, я и заблуждаюсь, но обвиняю их в примитивизме. «Телки». Деньги. Машины. Разве это не тривиально? Можно ли это назвать истинными ценностями? Бросьте, они давно уже об этом позабыли!

Впрочем, я с увлечением смотрю эти клипы. Не означает ли это, что я им просто завидую? Если дело обстоит именно так, то выходит, что моя критика абсурдна.

Нуждаюсь ли я в том, чем они уже обладают? Как я рассматриваю все это? Неужели как цель, достижению которой стоит посвятить всю свою жизнь?

Мыслительный процесс заставляет меня расхаживать по номеру, будто движение способно помочь мысли. Может и так, но я ничего не чувствую, кроме всепоглощающего опьянения. Я валюсь на кровать и тупо смотрю в потолок. Это не требует никаких умственных усилий…

Леша засел в ванной, точно мятежник в крепости, и не появляется вот уже час, и я начинаю раздражаться. Как-никак время близится к полночи, а мы даже еще не знаем, где находится образцовый клуб, который нам порекомендовали утром. Место разврата, где теряется настоящая жизнь.

Я кричу, чтобы Леша поторапливался: с его медлительностью мы точно никуда не успеем. Сколько можно возиться, будто он фрейлина какой-то императрицы.

Но я ворчу добродушно, чтобы его не обидеть. Искренняя дружба нуждается во взаимном снисхождении к слабостям друг друга, не терпит едких замечаний и фальшивых признаний и не требует пафосных слов. Она понимается трепетным сердцем.

Леша выходит из ванной, когда мои нервы уже на пределе, и сразу же ловит мой недовольный взгляд. Я негодую. Он, не обращая на меня внимания, продолжает так же неспешно собираться, словно ему торопиться некуда.

Виски, виски, виски! Я нетерпеливо сглатываю. Горло болит так, словно я проглотил иглы дикобраза.

Два стакана – как сама судьба. Я разливаю виски, разбавляя его яблочным соком. Для меня это в диковинку. Честно говоря, я виски и не пробовал.

– Может, лучше виски отдельно? – сомневаюсь я, но Леша разъясняет, что так легче пьется и пьянеешь быстрее. Он не раз заказывал такие коктейли в клубах Мегаполиса.

Ну что ж, попробуем… Организм однозначно против этого коктейля. Отвращение во рту и легкое жжение в желудке. Черт бы побрал этот коктейль. После него горло саднит еще сильнее. Выпиваем еще немного, и Леша прячет бутылку в холодильник.

5

Ночью оживленный курорт горит множеством разноцветных огней и кишит шустрыми зазывалами, которые суют тебе в руки флаеры и приглашают в неприметные клубы с танцовщицами go-go. На самом деле они предлагают заглянуть в бордель, коих здесь немало.

Широкая улица, ведущая к пляжу, – это сердце курорта. Дойдя до перекрестка, мы останавливаемся. Если идти прямо, то попадем на пляж. Параллельно ему тянется длинная узкая улочка с торговыми рядами, отелями, барами и ресторанами. Но куда повернуть? Направо или налево? Посомневавшись, все же сворачиваем влево и ищем клуб, полагаясь на удачу.

Мы все идем и идем. Я поглядываю по сторонам и чувствую, что пора возвращаться к перекрестку. Повсюду рдеют сигареты. Я чувствую их смрад. Неуютно в толпе.

– Пройдем еще чуть-чуть вперед, и если там клуба не будет, то разворачиваемся и уходим, – решительно говорю я.

Справа от нас, со стороны моря, трехэтажный отель из красного кирпича. В сгустившейся тьме под его аркой рычит невиданный рассерженный зверь и глядит на меня своими красными глазами. Его приземленный силуэт завораживает и вызывает благоговейный трепет. Я хватаю Лешу за локоть. Он-то должен знать. Он не может ошибиться. Друг замирает и смотрит во тьму, как прорицатель.

Зверь словно призадумался. Он рычит и не торопится явить себя на всеобщее обозрение. Но вот его рык становится еще выразительнее, сочнее, напористее, и он, вылетает из-под арки, будто стрела, выпущенная из лука, и останавливается напротив стеклянных дверей.

Наблюдать за тем, чего ты жаждешь, но чем пока не обладаешь, – нестерпимая мука. Чрезвычайно неприятное впечатление для умов, чье мерило жизни только деньги. Леша застыл на месте с таким видом, точно перед ним обрушился дом. Я тяну его за рукав пиджака, понимая, что надо убираться отсюда поскорее, чтобы лишний раз не разочаровываться в своей пустой и бесцельной жизни.

Около машины собираются зеваки. Есть и те, кто равнодушно проходят мимо. Их не задела эта алая чудо-машина, мечта миллионов. Хозяин Ferrari, по-видимому, очень доволен, что привлек к себе внимание. Как будто желая показать возможности машины, он несколько раз нажимает на педаль газа, и она оглушает разгневанным рыком всю округу. Меня пробирает дрожь.

Вспышки фотоаппаратов. Люди фотографируются возле машины. Благо ее владелец не запрещает – вероятно, это льстит его самолюбию. На Лешу увиденное производит сильнейшее впечатление. Он очень огорчен и начинает с экспрессией, обидой и злостью свой монолог о том, что в этой жизни ему ничего не надо. Он нервно твердит, что теперь его психика разрушена. Как я понимаю, во всем виновата Ferrari. Я невозмутимо слушаю его и думаю о том, что, пожалуй, тоже хотел бы иметь такую машину, но в то же время осознаю, сколько надо потратить сил и времени, прежде чем она окажется в моем гараже.

Леша, похоже, об этом даже не задумывается. Он хотел бы получить такую машину от судьбы задаром. Без трудностей и напряженных усилий. И прямо сейчас.

Этот клуб основательно затерялся среди множества отелей и ресторанов. Леша зло заявляет, что если мы этой ночью не найдем девушек, то он снимет проститутку. Он словно протестует против несправедливости жизни, желая таким образом отыграться. Только на ком? Жизнь всегда в выигрыше.

Я советую ему успокоиться. Ferrari в ближайшем будущем не предвидится. Так зачем же попусту терзать себя? Это ничем не поможет.

Но бесполезно что-либо объяснять, стоит эмоциям захлестнуть человека. Он уже неудержим и не слышит ничего, кроме бушующих в нем чувств. Он отдаляется от действительности и погружается в себя. Стоит его побеспокоить, задеть неосторожным словом, как вмиг станешь объектом раздражения. Тебя снесет волной негодования, и ты можешь пожалеть, что не смолчал, не остался хладнокровным к его никчемным словам.

Мы попали бы в этот клуб, если бы на перекрестке меня не заметила одна из проституток. Она мигом подскочила ко мне и, коротко поприветствовав, без всяких обиняков предложила «fucky-sucky». Кровь прилила к моему лицу. Я несказанно смутился как мужчина, никогда не слышавший столь откровенных предложений, и тут же, во избежание лишних соблазнов, отрывисто сказал «нет» и отвернулся. Подошла ее подруга, высокая смуглая девушка с вьющимися черными волосами и выразительными карими глазами. Одета она была в короткие белые шорты и голубую кофточку. Одежда облегала ее упругое, еще не истасканное тело начинающей проститутки.

Поняв, что я их снимать не собираюсь, они быстро потеряли ко мне всякий интерес и принялись болтать с Лешей. Он уже деловито осведомляется о цене и месте, поскольку я его предупредил, что шлюх в нашем номере не будет. Он не спорит со мной, и, наверное, к лучшему, потому что сейчас я настолько агрессивен, что готов сцепиться с ним из-за любой мелочи. Я смотрю на этих проституток с нескрываемым презрением и, быть может, даже с обидой. Я чувствую себя глубоко оскорбленным. Неужели я так низко пал, что ко мне проявляют интерес только шлюхи, да и то из-за денег? Выходит, в этом мире я никому не нужен?

Пока эти мысли мучают меня, Леша соглашается на секс. Он готов на все что угодно, только бы переспать с какой-нибудь девушкой этой ночью. У меня и до того было предчувствие, что он не выдержит и сдастся первому же искушению. Я пробую переубедить его и говорю, что не все еще потеряно, что вся ночь впереди, что где-то рядом этот заветный клуб, где мы обязательно снимем более-менее приличных девушек. И, в конце концов, если за три недели отдыха у нас ничего не выйдет, то он всегда сможет купить проститутку, здесь их предостаточно.

Я боюсь остаться один, не хочу возвращаться в номер, где буду наедине с этой глубинной болью обрушившихся иллюзий, где встречусь лицом к лицу со своей ненужностью. Я нуждаюсь в обществе друга как никогда. Но Леша непреклонен. Он меня не слышит и позабыл обо всем. Он даже готов взять такси, чтобы съездить в отель за деньгами и быстро вернуться.

Проститутки обещают его подождать. Я молчу. Что мне еще остается делать, когда все уже решено? Леша идет так быстро, что я едва поспеваю за ним. Он боится, что они могут уйти раньше времени с другими клиентами. Я знаю, что мы идем не в ту сторону, но помалкиваю, надеясь, что он одумается или, когда мы вернемся, шлюх там уже не будет.

Я вновь пытаюсь отговорить Лешу от столь скоропалительного решения. Он морщится и в который раз утверждает, что его психика разрушена из-за Ferrari и что он больше так жить не может. Я слушаю его нытье с ехидцей. До чего слеп человек! Да у него возможностей на три Ferrari, только усердно работай! Вся проблема заключается в том, что он хочет получить желаемое, не напрягаясь. Он жаждет найти прииск и приходить туда только за мешками золота, специально для него составленными в ряд. Он желает быть всемирно известным ученым без совершения каких-либо значимых открытий. Он мечтает быть донжуаном, не умея соблазнять женщин; он хочет стать крупным дельцом, не обладая проворством и решительностью. И это заблуждение настолько укоренилось в нем, что, пожалуй, если от него не отказаться и не начать действовать, то жизнь будет всегда награждать Лешу увесистыми тумаками, и он станет спотыкаться на каждом шагу с мыслью, что все и вся в этом мире против него. А все из-за того, что он отвергает труд и усердие. Это для него как проклятье. Вот что я думаю по поводу всей этой истерики.

Что должно случиться, того не избежать. Леша вспомнил дорогу к отелю…

В номере он необычайно проворен. Подбегает то к зеркалу, то к тумбочке, роясь там в поисках денег, брызгается парфюмом, словом суетится так, будто опаздывает на важную встречу. Я безучастно сижу на кровати и смотрю перед собой. Мне кажется, что это предательство. Я порядком выпил и поэтому происходящее видится мне не менее существенным, чем если бы этот отель рухнул. Леша каким-то виноватым голосом говорит, что не понимает, почему я отказываюсь от шлюхи. Почему? Да что тут непонятного?! Я взбешен этим наивным вопросом. Венерические заболевания! Грязь и позор! Я буду чувствовать себя настоящим ничтожеством, если осознаю, что могу снять женщину только за деньги!

– П**дуй к шлюхам! Не трогай меня! – кричу я.

Леша молча уходит, судя по всему, так ничего и не поняв.

Все! Мне больше такой отдых не нужен! В голове – вакханалия. Тело сотрясает мелкая дрожь, горло словно проткнули тысячи иголок, лоб горячий и влажный. Я закутываюсь в простыню, поворачиваюсь на бок, и меня бросает то в жар, то в холод. Я скорее сойду с ума, чем выдержу еще одну такую бессонную ночь. Мои нервы расшатаны до такой степени, что мне хочется вскочить с кровати, одеться и идти, куда глаза глядят. Еще я думаю о том, что, быть может, проститутки заразят друга чем-нибудь вроде сифилиса или триппера, и я тоже каким-то образом подхвачу эту дрянь.

В голове мигом созревает план спасения. Я уберу все свои туалетные принадлежности и полотенца из ванной и попрошу отселения в другой номер, только бы не заразиться. Но эти мысли исчезают так же быстро, как и появляются. Я начинаю волноваться, что Леши слишком долго нет. Я со страхом думаю, что его могли ограбить на пляже, или случилось что-то худшее. Эти переживания были невыносимыми.

Дверь закрыта, но вместо того, чтобы спать, я жду, когда вернется Леша, так как он не взял с собой ключ – то ли из опаски его потерять, то ли по рассеянности. Я только и фантазирую, что может случиться плохого, – в большей степени со мной, чем с другом. Пребывая в ужасном смятении, я строю самые невероятные домыслы, достойные сценариев лучших криминальных фильмов. На всякий случай я прячу перочинный ножик под подушку. Я весь вспотел. В голове стучит, словно дребезжат детали в разладившемся механизме. Я ненавижу всех на свете и больше остальных себя. Чем сильнее я заставляю себя успокоиться, тем крепче меня держит тревога. Я не знаю, как выдержал эти бесконечные часы ожидания, показавшиеся мне настоящей вечностью.

Стук в дверь возвращает меня в реальность. Я настораживаюсь.

– Это я… – слышится голос Леши.

Открыв дверь, я ложусь в постель и, отвернувшись к балкону, делаю вид, будто сплю. Комната тотчас же наполняется напряженностью. Она сдавливает меня невидимым прессом и становится еще невыносимее, оттого что Леша как назло не спешит укладываться и бродит по номеру, шурша какими-то пакетами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не разразиться бранью, настолько меня раздражает это копошение.

Я заблуждался, полагая, что ночной мрак приютит меня, избавив от страданий. Я пытался заснуть, но безуспешно. Меня не отпускала дрожь. Вслушавшись в тишину, я решил, что Леша уже заснул. Тихо поднявшись, я оделся и едва слышно скрипнул дверью балкона. На небосводе сияли звезды, извечные символы недостижимого счастья. Ночь пела голосами птиц и привольно дышала свежим ветром. Блеклые лучи прожекторов устремлялись в небесную высь вдалеке. Нескончаемо стрекотали цикады. И в этом волшебстве звуков я обрел то, чего мне так сильно до сих пор не хватало. Спокойствие. Оно было во всем.

Ночь не торопилась уходить. Я сидел на стуле, возле перил балкона, точно уставший путник на придорожном камне, и наслаждался каждым ее мгновением. Ночное уединение и созерцание принесли долгожданное освобождение от страстей и тревог.

Но мое тихое счастье закончилось гораздо быстрей, чем я того ожидал. Я не успел толком поразмыслить о своей жизни, как балконная дверь скрипнула, и мое уединение было нарушено. Больше всего на свете я хотел побыть в одиночестве, поэтому вновь ощутил раздражение. Я не был сейчас расположен к душевным излияниям и выяснению отношений. Не хотел осквернять эту ночь неуместными словами и нелепыми мечтами. Она казалась настолько необыкновенной, что с моей стороны было бы настоящим безумием желать чего-то еще. Я не смотрел на друга и чувствовал возраставшее напряжение.

Вдруг Леша заговорил чуть дрожащим, приглушенным голосом и окончательно развеял безмятежность этой магической ночи. Мне были неприятны его извинения, так как не считал их необходимыми, и желал, наверное, впервые в своей жизни, созерцательного одиночества. Того одиночества, которое я так часто проклинал и с которым безуспешно боролся! Но сейчас его не было. Оно вероломно ускользнуло, когда я в нем так сильно нуждался.

Я слушал друга с глубоким равнодушием и вяло расспрашивал о том, как все прошло, ощущая при этом безмерную усталость, поглотившую меня целиком. Вначале он пытался изобразить жалкое удовлетворение, рассказывая о рядовых шлюхах, как о каких-нибудь необычайно красивых девушках, но его разочарованный вид говорил сам за себя. Леша сказал, что в сексе нет ничего особенного. Дернулся несколько раз и все. Он употребил обеих. После того как все закончилось, он выкурил сигариллу и прогулялся у моря. Леша рассказывал долго.

– Я их, короче, спросил, как выгляжу. Ну, они засмеялись и сказали, что нормально, только худой. Надо больше кушать… Та, кучерявая, работает училкой в школе. Ей девятнадцать лет. Говорит, что только этим летом начала заниматься проституцией…

– Ясно, – отвечаю я, чувствуя ко всему полнейшее безразличие. Во мне необъятная пустота, справиться с которой невозможно.

Все это время я размышлял о своем. Он почувствовал мою отрешенность и спросил, о чем я думаю. Я не хотел отвечать ни на какие вопросы, но все же, сказал что-то маловразумительное. В его обществе я чувствовал себя тоскливо и мечтал об утраченном уединении, которое все еще казалось мне возможным. Для этого достаточно было пройтись по ночному курорту, сходить к морю и, став на пирсе, созерцать серебристую дорожку холодного лунного света, павшую с необозримых небес на бегущие волны, чей плеск – как умиротворяющий шепот.

Но Леша, словно не чувствуя моего внутреннего состояния, выразил желание пойти вместе со мной. Мне не хватило решимости отказать ему. И я, раздираемый неудовлетворением, согласился. Между прочим, он нашел тот самый клуб, до которого мы так и не добрались. Я устало вздыхаю и прошу Лешу показать, где он находится. Надо же извлечь из прогулки хоть какую-то пользу. Я не хочу идти на море вдвоем. Думал разрешить там свои переживания, а они требуют уединения.

6

Пачка сигарет в кармане. Пустота в душе и навязчивое желание совершить что-нибудь выдающееся. Очередь за билетами у входа. В клубе ты теряешь себя и подчиняешься каким-то негласным законам, порой поутру удивляясь своим безрассудным поступкам. Там легко заблудиться и не найти обратную дорогу к себе.

Мне неуютно в этой мясорубке человеческих душ. Поэтому, чтобы забыться, я нуждаюсь в алкоголе и сигаретах. Я должен напиться до чертиков, нести всякую ерунду, и все это для того, чтобы грядущим утром было крайне стыдно за свое поведение, чтобы этот стыд обжигал душу раскаянием.

В клубе полным-полно людей. Все разговаривают на разных языках, но по сути желают одного и того же. Безудержного веселья, алкоголя и совокупления. На эти трех доминантах зиждется их программа на текущую ночь, а, может, и на всю оставшуюся жизнь.

Я и Леша нерешительно поглядываем на занятые диваны. Желая казаться парнем, которому на все наплевать, закуриваю и с пренебрежением, как будто я зашел в грязный портовый кабак, оглядываю присутствующих. Вокруг пустые и надменные лица. Эти люди ни за что не признаются, что им здесь скучно. Они не поведают вам историю своей жизни, испугавшись возможного осмеяния, и предпочтут замкнуться в иллюзорной радости. Так и ищут друг друга заблудшие души. Совокупляются в надежде спастись от самого себя, той внутренней пустоты, которая не дает им покоя. Здесь все скоротечно, поверхностно и бессмысленно. Люди съезжаются и разъезжаются. Сегодня она спит с одним, завтра с другим.

Этот клуб – настоящая канализация жизни. Безответственность в поведении, беспорядочность связей, сочиненная любовь и надуманная трагедия – вот что характеризует этих прожигателей жизни. Их жизнь слишком убога, для того чтобы они могли лишить себя всех этих пошлых развлечений. Они любят болтовню, лживые сплетни и чужие потрясения, не задумываясь о том, что их личная трагедия еще впереди, и то время, которое они здесь растрачивают впустую, может быть использовано иначе. А потом, когда выбираться из канализации уже поздно, выдавливают из себя показные страдания. Когда их лица приобретают нездоровый цвет, тщетно скрывают его за косметикой и загаром, безжизненный взгляд прячут за модными солнцезащитными очками. Сердца их плесневеют жестокостью. Всю их потасканность не скроешь, не замажешь никакими кремами. Она видна любому, кто едва взглянет на них.

Я нахожусь здесь лишь потому, что мне нечем заняться. Я такой же бездельник, такое же озабоченное существо, как и все вокруг, ищущие сейчас удовлетворения животных потребностей. Неподалеку ритмично пританцовывает девушка невысокого роста, с напомаженным лицом, изъеденным пороком, и дамской сигареткой в губах. Одна зияющая впадина между ног. Я надеюсь, что ее тело успокоит меня, избавит от этой невыносимой тревоги. Я за то, чтобы этой ночью она валялась в моей койке. Всем своим видом она показывает, будто ни в ком и ни в чем не нуждается. Но я ведь знаю, что это неправда.

Я показываю взглядом Леше на эту вульгарную девушку, похожую на шлюху. Он мотает головой и морщится. Я недоуменно пожимаю плечами: меня устраивает.

Жаркий климат и сытная пища делают свое дело. Я не могу устоять перед любой мало-мальски привлекательной девушкой. Счастье, что я еще не совершил каких-нибудь безрассудств, о которых впоследствии пришлось бы пожалеть. Однако они еще впереди. Идеальным быть невозможно. Я отдыхаю пороками и умираю душой…

Она посылает меня куда подальше. И все же ночь еще длится, и я могу сорвать свой джек-пот. Физиономию друга как будто стянуло ледяным намордником.

Он слегка оживляется, когда я вспоминаю о сигарах. Леша обещал посвятить меня в это таинство. Его радует, что я научусь курить сигару под его руководством. Сигара – это суррогат уверенности, которой нам так не хватает, и мнимый признак обеспеченности. Кроме нас их здесь никто не курит. Конечно, я понимаю, что сигары – это блеф, но, в конце концов, надо же чем-то заняться.

Леша говорит, чтобы я не торопился и внимательно наблюдал за его действиями. Он становится на удивление спокойным и сосредоточенным.

– Так… теперь прогревай. И запомни, никогда не пользуйся зажигалкой. Так не принято. Сигару поджигают только спичками.

Я раскуриваю сигару и выпускаю первое облачко дыма. Его аромат обволакивает мои ноздри, и я попадаю словно в другой мир. Только крупицы табака, изредка попадающие на язык, не дают мне возможности окончательно забыться. Леша, закрыв глаза, курит с блаженным видом. Он хвалит меня и довольно говорит, что для новичка я превосходно курю сигару. Выпуская дым в попадающиеся мне лица, я таким образом выказываю пренебрежение к общепринятым нормам поведения, которые мне так ненавистны. Я редкостный циник!

Ступеньки железной лестницы, ведущей на первый этаж, мокрые. Стоит оступиться, и я полечу вниз, словно неудачно прыгнувший лыжник с трамплина. Это могло бы стать достойным осмеянием моего тщеславия. Но я…

Красота – словно пуля, пробивающая сердце навылет. Эта красота сковывает тело, точно смертельная инъекция, сбивает дыхание, как долгое восхождение на горную вершину. В одно мгновение я словно опьянел: мысли бешено кувыркаются в голове, и я совсем ничего не соображаю.

Оторопь, безумие, изумление, восхищение, безграничная нежность, отторжение прошлого и сладкий миг настоящего – все это сливается во мне воедино. В одно-единственное желание обладать ею во что бы то ни стало.

Кто я и зачем я здесь, теперь не имеет никакого значения. Я любуюсь ее смуглой кожей, смоляными волосами, волнующей глубиной чарующего взгляда, чувственными губами и влекущей полуулыбкой. Наверно, она одна из тех звезд, что изредка падают с небес на Землю.

Я иду вперед, как лунатик, и выбрасываю сигару за ненадобностью. В ее лице – тысяча жарких ночей, в глазах – надменность царицы. В ее юном теле – грациозность лани и свежесть утренней росы. Она притягательна, как зыбкий огонек в кромешной тьме. Она – зов моего пробудившегося сердца. Она – та красавица, перед которой спасовало мое воображение. Она – та самая девушка, которую я так долго и отчаянно искал. Быть может, наконец-то, пора моих терзаний прекратится…

Ее обворожительность, упоение юностью, изящность линий тела влекут меня так сильно, что я забываю себя. Мои мысли, точно сухие листья, гонимые осенним ветром. Вот он, мой идеал!

Я, пронзая ее страстным взглядом, говорю комплименты. Она молчалива, слегка пьяна и беззаботна. Я тщетно пытаюсь вызвать ее на разговор. В какой-то момент она просто перестает обращать на меня внимание и начинает шептаться со своей подружкой. Она смотрит на меня так, будто я ничто, будто я прозрачнее самого воздуха. Я пытаюсь выдавить из себя что-то вразумительное, чтобы сохранить лицо, но горечь болезненного поражения уже отравляет мою душу. Ее не обманешь. Я молод, неопытен и еще только подаю какие-то надежды, которых и сам толком не знаю. И для меня – это печальное и вместе с тем необходимое откровение.

Я не тот парень, с кем бы она хотела быть рядом. Все страдания оживают вновь, становясь еще сильнее и неумолимее. Они рвут меня, словно жадные до падали стервятники.

Одним словом, для этой сербки я зеро. Ее холодный взгляд и равнодушие говорят о том, что она не нуждается во мне. Даже влюбленность не может возникнуть по принуждению, что уж тут говорить о ее высшей форме – любви!

Я еще раз пытаюсь как-то завязать разговор, но она продолжает молчать. Ее подруга, бойкая девушка с золотистыми волосами, набрасывается на меня с расспросами. Она все это время как будто ждала своего часа. Из вежливости я отвечаю и что-то спрашиваю, но, честно говоря, я здесь только потому, что во мне еще тлеет иллюзорная надежда на благосклонность этой неприступной брюнетки. Я чувствую, что ничего из этого не выйдет, но все равно не желаю уходить. Не странно ли это?

Блондинка, между тем, продолжает щебетать обо всем на свете. Я узнаю, что она пловчиха. Размахивая передо мною купальными трусиками, она предлагает искупаться в бассейне, который от нас всего лишь в нескольких метрах. Я вежливо отнекиваюсь и говорю, что эти трусики она могла бы подарить мне. Она со смехом отказывается и тут же ошарашивает меня новой просьбой. Она хочет, чтобы я ее поцеловал прямо сейчас! Пожалуй, такого еще со мной не случалось. Не это ли издевка судьбы? Я в замешательстве смотрю на девушек и отшучиваюсь тем, что предлагаю поцеловать их по очереди. На это я готов ради прелестной брюнетки. Если она согласится, то я поцелую ее первой. А что будет дальше, не имеет никакого значения. Но она смотрит на меня с оттенком легкой неприязни и, судя по всему, не разделяет моего порыва. Ее подруга повторяет свою просьбу. Я делаю вид, будто не совсем ее понимаю. Тогда она обхватывает мою голову руками и притягивает меня к себе. Поцелуй выходит затяжным и страстным. Она покусывает меня за нижнюю губу, старательно облизывает ее и тем самым подстегивает мою похоть. Когда все заканчивается, я машинально поворачиваю голову и вижу неподалеку, точно призрака моей совести, Лешу, о существовании которого я совершенно забыл. Брюнетка все так же невозмутима. Что же я натворил! Теперь у меня наверняка нет никаких шансов! Горьким разочарованием я расплачиваюсь за кратковременное помутнение рассудка, за этот сладостный дурман, казнь моих мечтаний.

Я обещаю блондинке вскоре вернуться и быстро ретируюсь, зная, что возвращаться не собираюсь. Злая насмешка над самим собой!

Коротко рассказываю Леше, как обстоит дело. Он изумлен случившимся не меньше моего и замечает, что от меня пахнет чем-то сладковатым и, скорее всего, та девушка, с которой я целовался, была обкуренной, потому на меня так и накинулась. А что касается этой великолепной брюнетки, то у него просто нет слов. Она выше всяких похвал.

На душе тошно, как будто я весь извалялся в грязи или сделал что-то очень гадкое. Я мучаюсь вселенской тоской. Я не могу так просто выбросить из головы эту смуглую красавицу. И я свирепею от мысли, что кто-то из потенциальных поклонников сможет заслужить ее благосклонность на ночь. Я думаю только об одном: скорее бы вернуться в отель и замкнуться в своей печали от всего мира. Я не из разряда тех людей, которые иронизируют по поводу своих неудач и выискивают в них что-то хорошее, убеждая себя при этом в том, что в их жизни произойдет еще немало увлекательных событий. Нет и еще раз нет! Хватит этих мудрых изречений и несбыточных надежд.

Вот настоящее! Вот полотно твоей жизни! И если ты изорвешь его во имя грядущего, не познав его сущности, то твое будущее превратится в такие же ошметки.

Пожалуй, этот день отраден для меня лишь тем, что я помирился с другом, разобравшись с бурлившими во мне чувствами. Вся сложность близких отношений в том, что появляется множество мельчайших поводов для разногласий. Это объясняется уникальностью каждого человека, и все же, несмотря ни на что, всегда есть много общего. Я пришел к выводу, что вчерашнее – не повод для какой-то мелкой и кривоногой обиды. Ведь никто не запрещал мне идти в клуб одному, да и Леша уже вышел из того возраста, когда на все надо спрашивать чьего-то разрешения. Каждый имеет право на свой выбор, каким бы он ни был. Отказываясь от выбора, человек перестает быть человеком. Он становится объектом чьих-то манипуляций, в том числе и своих. Так что нет здесь никакой трагедии, которую я так старательно пытался себе внушить. Напившись так сильно, как я вчера, трудно оставаться в здравом рассудке. Я вел себя как обезумевший зверь, с неутолимой злобой кидающийся на прутья железной клетки. Только этими прутьями было мое собственное бессилие, которое я себе создал. Ведь на самом деле человек способен на многое. Но как часто мы начинаем себя ограничивать и губим в зародыше самые лучшие начинания! Как часто мы начинаем что-то выдумывать, строить изощренные козни против себя самого! Вчера я мог что-то сделать, что-то увидеть, что-то познать, но предпочел укрыться в мнимом бессилии. Спрятаться от того человека, каковым являюсь. Я легкомысленно отказался от поединка с неопределенностью, переменчивостью обстоятельств и предпочел всему этому бессмысленное ожидание чего-то, буйство разыгравшейся фантазии и шквал эмоций.