Текст книги "Психология социальных явлений"

Обсуждая полученные данные, отметим также, что даже возможность повышения негативности восприятия экспертами психологического состояния российского общества в результате улучшения его экономического состояния не делает проблему менее актуальной, а лишь обусловливает необходимость ее постановки в новой плоскости. Приходится признать, что: 1) позитивные изменения в экономическом состоянии общества автоматически не влекут за собой улучшение его психологического состояния, а могут, напротив, сопровождаться его ухудшением; 2) повышение уровня жизни и общая стабилизация в стране не заменяют человеку психологического комфорта и часто делают его отсутствие более чувствительным; 3) именно психологические проблемы общества выходят на первый план при улучшении экономической ситуации; 4) в этих условиях их решение должно относиться к числу приоритетов государственной политики.

Вместе с тем, как показано, например, Г. М. Зараковским, наши властные структуры психологическому состоянию страны практически не уделяют внимания. В частности, «действующие сейчас национальные проекты и другие предпринимаемые властными институтами меры вряд ли будут достаточно эффективными, поскольку не подкреплены действиями, направленными на повышение психологического качества населения, несмотря на то, что в выступлениях президента РФ, в программе фактически правящей партии „Единая Россия“ много говорится о человеке как основной движущей силе социально-экономического развития» (Зараковский, 2009, с. 275). В то же время было бы неверно и несправедливо во всем возлагать ответственность лишь на власть, не учитывая, каковы мы сами, в какой мере мы выдержали испытание свободой, и что именно она в нас высвободила, а также игнорируя вопросы о том, культивирует ли власть в наших согражданах склонность к хамству, сквернословию и др.

Эмигрировавший в США выдающийся российский социолог П. А. Сорокин разделил членов общества на характеризующихся либо «созидательным альтруизмом», либо «агрессивным эгоизмом» (Сорокин, 1992). Судя по изложенным выше и другим подобным данным, наша страна движется в направлении «агрессивного эгоизма» – в плане и преобладающих ценностных ориентаций, и нарастания числа личностей с соответствующим типом поведения. Это не только удручает в морально-нравственном отношении, но и создает серьезные и явно недооцениваемые стратегами отечественных реформ препятствия созданию инновационной экономики как нуждающейся в доминировании в обществе созидательных, а не агрессивно-стяжательных установок. В результате одним из главных условий инновационного развития России является радикальное изменение психологического состояния нашего общества.

Глава 3. Нравственное состояние современной России

Несмотря на некоторые экономические успехи, внутриполитическую стабилизацию и другие позитивные тенденции последних лет, общее состояние современного российского общества выглядит очень тревожным.

Так, количество убийств на 100 тыс. жителей в нашей стране сейчас почти в 4 раза больше, чем в США (где ситуация в данном отношении тоже очень неблагополучна), и примерно в 10 раз превышает эти показатели в большинстве европейских стран. По количеству самоубийств наша страна в 3 раза опережает США, занимая второе место в Европе и СНГ, причем не только по общему количеству самоубийств, но и в среде молодежи в возрасте до 17 лет (в данном случае – после Казахстана)[16]16
  При этом по ряду причин, таких как стремление родственников представить самоубийство в качестве несчастного случая, недоучет самоубийств в российских регионах составляет порядка 13 % (Мягков, Ерофеев, 2007). Наблюдаются и такие тревожные тенденции, как снижение среднего возраста совершающих самоубийства, совершение их все более жестокими способами и др. (там же).


[Закрыть]. По индексу коррупции за шесть лет – с 2002 по 2008 гг. – наша стана переместилась с 71-го на 147-е место в мире, а общий объем коррупционного оборота в России оценивается экспертами в 250–300 млрд долларов в год. Численность жертв несчастных случаев, таких как случайные отравления алкоголем и ДТП, по числу которых мы занимаем 1-е место в мире, свидетельствует о безразличном отношении многих наших сограждан к своей и к чужой жизни[17]17
  Ежегодное количество жертв ДТП в современной России превышает потери нашей страны за все годы Афганской войны, а ситуация на наших дорогах характеризуется как «война на дорогах», «гражданская война» и т. п. (Максимова, 2007).


[Закрыть]. В совокупности приведенные, а также другие подобные им данные выстраиваются в целостную картину (см. таблицу 7), которая свидетельствует о болезненном состоянии нашего общества.

Перечисленные в таблице 7 показатели дополняются другими данными, демонстрирующими, какое общество мы построили под красивыми лозунгами свободы и демократии: ежегодно 2 тыс. детей становятся жертвами убийств и получают тяжкие телесные повреждения, от жестокости родителей страдают 2 млн детей, а 50 тыс. – убегают из дома, пропадают 25 тыс. несовершеннолетних, 5 тыс. женщин гибнут от побоев, нанесённых мужьями; насилие над женами, престарелыми родителями и детьми фиксируется в каждой четвертой семье; 12 % подростков употребляют наркотики; более 20 % детской порнографии, распространяемой по всему миру, снимается в нашей стране; около 40 тыс. детей школьного возраста вообще не посещают школу; детское и подростковое «социальное дно» охватывает не менее 4 млн человек; темпы роста детской преступности в 15 раз опережают темпы увеличения общей преступности; в современной России насчитывается около 50 тыс. несовершеннолетних заключённых, что примерно в 3 раза больше, чем было в СССР в начале 1930-х годов (Анализ положения детей в РФ, 2007). В 2009 г. в нашей стране насчитывалось около 700 тыс. сирот (после Великой отечественной войны их насчитывалось меньше) и было совершено 106 тыс. преступлений против детей, 2 тыс. детей были убиты.

Количественные данные, в свою очередь, могут быть дополнены хорошо известными бытовыми примерами, выражающими состояние современного российского общества. При этом они отражают не только обилие негативных явлений: поражают не только сами подобные явления, но и терпимость нашего общества к ним, их восприятие значительной частью населения как привычных и непреодолимых. О. Т. Богомолов пишет: «Ежедневно сталкиваясь с вопиющими фактами беззакония и произвола, люди утрачивают остроту реакции на них, постепенно проникаются безразличием к происходящему» (Богомолов, 2008б, с. 19). Другой исследователь, К. Н. Брутенц, отмечает, что «россияне почти без всякого протеста и нравственного неприятия (курсив мой. – А. Ю.) выживают в условиях тотальной коррупции, всеохватывающего взяточничества, сопровождающего едва ли не каждый их шаг, разгула криминалитета» (Брутенц, 2008, с. 396–397). При этом, как констатирует В. Е. Семенов, «Создается впечатление, что ни в одной развитой стране мира нет ныне такой, нацеленной на моральную и физическую деградацию народа, свободной пропаганды пороков» (Семенов, 2008, с. 172), камуфлируемой под свободу и демократию. Так формируются толерантность к злу, способствующая его утверждению во все более бесчеловечных формах. Стираются грани между добром и злом, что запечатлено, например, в очень популярном в отечественных телефильмах образе «хороших» бандитов, пустившем глубокие корни в массовом сознании.

Таблица 7. Некоторые показатели состояния российского общества на 2011 г. (источники: Доклад о развитии человека, 2012; Российский статистический ежегодник, 2012; Transparency International, http://www.transparency.org, 2013)

При всем разнообразии перечисленных явлений, а также процессов, характеризуемых приведенными выше статистическими данными, их можно подвести под общий знаменатель, которым служит, используя известное выражение Э. Гидденса, «испарение морали» в нашем обществе. О. Т. Богомолов отмечает, что «нарушения общественной морали, норм социальной справедливости, представлений о гражданской чести и ответственности встречаются у нас на каждом шагу» (Богомолов, 2008б, с. 19). К. Н. Брутенц дает такую оценку современного российского общества: «Наше общество в нравственном отношении нездорово. Оно, по крайней мере, в крупных городах – да и не только в них – в значительной мере развращено. Сегодня Россия – это страна, где взятка стала будничным делом, нормой жизни, почти не вызывающей протеста, где коррупция пронизывает государственный аппарат и сферу бизнеса, затрагивая то и дело рядового человека, впрочем, уже привыкшего к ней; где алкоголизм, наркомания, суицид служат «громоотводом», средством избавления от тягот беспросветной жизни, а социальные контрасты достигли ошеломляющего уровня; где права трудящегося человека плохо или вовсе не защищены; где криминал чувствует себя довольно свободно, а личная безопасность граждан далеко не обеспечена, где обитают миллионы беспризорных детей и подростков, легион бомжей и проституток. Такая ситуация нетерпима, поскольку грозит распадом общества, его полной моральной деградацией» (Брутенц, 2008, с. 403).

«Испарение морали» наблюдается не только в «низах», но и в «верхах» – в высших эшелонах отечественной бизнес– и политической элиты: это коррупция, «пиры во время чумы» в виде показных ярмарок предметов роскоши и т. п.

Поэтому закономерно, что, согласно результатам социологических опросов, падение нравов воспринимается нашими согражданами как одна из главных проблем современной России, «порча нравов» констатируется в качестве одной из худших тенденций (Левашов, 2007), а то обстоятельство, что, например, по данным Института Гэллапа, около 80 % граждан США тоже считают, что моральный климат в их стране деградирует, едва ли может служить для нас утешением.

Крайне тревожное нравственное состояние современного российского общества проступает во многих социологических и психологических исследованиях. Часто констатируется и антагонистическое противостояние двух видов морали – морали богатого меньшинства и бедного большинства (Левашов, 2007), хотя, конечно, видов морали и их «антагонистических противостояний» в нашем социуме можно обнаружить намного больше.

Социологические исследования высвечивают контраст между российскими и европейскими нормами поведения в общественных местах. И. В. Щербакова и В. А. Ядов изучали такую форму проявления вежливости, как придерживание двери в метро идущему следом пассажиру, жителями Москвы, Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Будапешта. Наихудшие показатели продемонстрировали москвичи, а наилучшие – жители Будапешта, причем в Будапештском метро это чаще всего делала молодежь, а у нас – люди среднего и пожилого возраста (Щербакова, Ядов, 2007).

Канадские социологи в 2006 г. провели исследование, продемонстрировавшее, что по частоте случаев helping behavior, выражающегося в готовности помочь ближнему, Москва замыкает список из 48 городов мира (Щербакова, Ядов, 2007). Другие сравнительные исследования бытовой культуры также демонстрируют высокий уровень хамства, агрессивности и ненависти в нашем обществе, причем наблюдается тенденция к «брутализации», т. е. к еще большему ужесточению нашей общественной жизни (закономерно, что термин «брутализация» занимает видное место в терминологическом аппарате отечественной социологии).

Получены данные о том, что в нашей стране намного больше, в сравнении, например, с США, респондентов, утвердительно отвечающих на вопрос о том, «может ли человек нарушать закон и при этом быть правым?». Число же считающих, что законы нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах, т. е. подлинно законопослушных (по крайней мере, на словах), с начала 1990-х годов практически не менялось и в начале 2000-х составляло 10–15 % (Воловикова, 2004). В отличие от западных стран, где моральная и правовая социализация происходит в основном через воспроизводство принятых в обществе норм и законов, в нашей стране этот процесс либо «застревает» на начальной стадии, где послушание обеспечивается с помощью страха наказания, либо сразу «проскакивает» к высшему, характеризующемуся опорой на высшие этические принципы и совесть (там же)[18]18
  М. И. Воловикова, получившая эти результаты, опирается на классификацию Л. Колберга, который выделил 3 стадии освоения человеком моральных норм: 1) их соблюдение из страха наказания, 2) следование им из подражания другим – потому что все так делают, 3) соблюдение под влиянием внутренних этических принципов (Kohlberg, 1977). Идеи, аналогичные содержащимся в классификации Колберга, неоднократно высказывались и философами: еще Демокрит призывал «воздерживаться от проступков не в силу страха, а из чувства долга» (цит. по: Дробницкий, 2008, с. 252). О. Г. Дробницкий так описывает механизм «интернализации» морали: «Индивид постепенно как бы вбирает в себя общественное осуждение и одобрение и сам становится их проводником» (там же).


[Закрыть]. Аналогичные результаты дает изучение моральных суждений младших школьников, которые считают основными причинами совершения поступков страх наказания и сочувствие, причем за последние 70 лет эта схема объяснения мало изменилась (Кравцова, 2005). Зато изменилось другое: опросы демонстрируют снижение численности граждан, для которых приоритетными ценностями являются честность, порядочность, трудолюбие (Елецкая, 2009; и др.).

Социологи констатируют, что «сегодня, в условиях интенсивной экспансии уголовно-криминальной субкультуры в обыденную жизнь россиян, у социума остается немного каких-либо социальных ограничителей, позволяющих противостоять этой экспансии. Нормативная система преступного мира, активно ретранслируемая через СМИ и продукцию массовой культуры, находит благодатную почву в обществе, испытывающем дефицит социальных ценностей (ценностную аномию), а традиционное для российской культуры непочтительное отношение к формально-юридическому закону только облегчает такое „вторжение“: сегодня в представлении многих граждан именно воровской закон олицетворяет собой справедливость» (Преснякова, 2006, с. 50). Характерны и такие утверждения социологов: «Элементы криминальной субкультуры сегодня так или иначе присутствуют во всех сферах жизни российского общества – от повседневной жизни до правил организации экономической и политической «игры», от межличностных отношений до социальных институтов» (там же, с. 38); «криминальная субкультура в последние годы масштабно проникает и в массовый культурный продукт – художественные фильмы и сериалы, блатные песни, звучащие по радио, в ресторанах, кафе, транспорте, детективы и боевики (которыми завалены все книжные прилавки), даже в рингтоны для мобильных телефонов» (там же). По данным социологических опросов, больше половины наших сограждан систематически использует блатной жаргон (там же).

Симптоматичные результаты дали психологические обследования ограниченно вменяемых правонарушителей. Оказалось, что под словом «свобода» они понимают пребывание вне условий заключения под стражу и/или освобождение из мест лишения свободы, а в экзистенциальном плане они трактуют «свободу» как вседозволенность, как свободу от нравственного и государственного контроля (Кудрявцев, 2007). Налицо тенденция к экспансии такого понимания свободы на широкие слои нашего общества. Оно пустило глубокие корни в общественных настроениях, особенно в молодежной среде. Как подчеркивает В. А. Ядов, любой социальный порядок, любая социальная организация – это совокупность ограничений, заключающих индивида в пространство несвободы (Ядов, 2006).

Крайне тревожную картину высвечивают обследования современной российской молодежи, особенно «детей 1990-х», впитавших в свою психику атмосферу тех времен и характеризующихся такими качествами, как индивидуализм, завышенные притязания в сфере потребления, нежелание думать о будущем, нетерпимость к «моральным проповедям», неуважение к старшим, наглость, развязность, агрессивность и т. п. Некоторые молодежные субкультуры формируют собственные нравственные нормы, по-существу, антимораль, и весьма агрессивно отвергают моральные нормы старшего поколения. Для них, в частности, характерно отрицание статусных иерархий и авторитетов, что было свойственно атмосфере нашего общества в начале 1990-х, когда прежняя статусная иерархия рухнула, а новая еще не сложилась, а СМИ и либералы-реформаторы формировали отношение к нравственным принципам как к «пережитку» советских времен, как к предрассудкам, которые препятствуют свободе, бизнесу и т. д. (вспомним внедрявшиеся ими в массовое сознание идеологемы: «Нравственность препятствует экономическому развитию», «Человек стоит столько, сколько он зарабатывает» и т. п.). Псевдолиберальная идеология начала 1990-х годов оставила свой след в психологии современной российской молодежи, хотя, к счастью, далеко не всей.

Исследования показывают, что сейчас молодежь ведет себя более свободно и раскованно, нежели в советские времена (Фень, 2007), однако эти свобода и раскованность часто перерастают в развязность и разнузданность. Симптоматично и то, что мат стал «рабочим дискурсом» ее значительной части, в том числе и представительниц прекрасного пола. Особенно удручает студенчество, снижение интеллектуального и культурного уровня которого более чем очевидно и, по-видимому, неизбежно в условиях как общей нравственно-психологической атмосферы нашего общества, так и появления избыточного количества «доморощенных» вузов, куда больше озабоченных количеством платных студентов, нежели их моральным обликом и поведением.

Регулярно констатируются случаи проявления молодежью неуважения к старшим по возрасту и социальному статусу. Приобрел распространение такой феномен, как эйджизм, охватывающий негативные стереотипы в отношении старости и старения, а также соответствующие дискриминационные практики (Guddy, Fiske, 2004)[19]19
  Чаще этот термин применяется более широко – как обозначение любого предубежденного отношения к возрастным группам, в том числе и к младшему поколению.


[Закрыть]. Психологи отмечают, что «в настоящее время в российском обществе сложилось устойчивое мнение об обострении взаимоотношений между возрастными поколениями, в частности между молодежью и пожилыми и старыми людьми» (Оглезнева, 2008, с. 136), что подтверждается данными многочисленных исследований. В современном российском обществе «интолерантность в отношении старости проявляется в нетерпимости к лицам пожилого возраста со стороны молодого поколения и общества в целом» (Петрова, 2008, с. 138). При этом «исследования показывают, что значительная часть аморальных поступков, совершаемых молодыми людьми, связана с их ориентацией на групповые нормы, которые вступают в противоречие с общественными» (Короткина, 2008, с. 34). Демонстративное хамство и неуступание мест старикам – это не случайность, а подчас принципиальная позиция.

Исследования показывают также, что «молодые люди выражают неоднозначное отношение к необходимости соблюдения социальных норм» (Шустова, Гриценко, 2007, с. 55). Хотя количественно преобладают те, кто, по крайней мере, исследователям отвечает, что нормы надо соблюдать (есть основания усомниться в искренности значительной части таких респондентов), но при этом широко распространена и такая позиция: «Мы будем соблюдать законы и нравственные нормы, если нравственно поступать будет выгодно» (там же, с. 50). Значит, пока выгоднее нарушать законы и нравственные нормы, стремление к их соблюдению остается абстрактным. Подобный диссонанс – абстрактное признание одних норм и реальное следование другим, подчас прямо противоположным, как и всякий когнитивный диссонанс (Festinger, 1957), болезненно переживается человеком, порождает у него чувство внутренней дисгармонии, понижающее удовлетворенность жизнью (Шустова, Гриценко, 2007).

Психологические, социологические, демографические и другие исследования, а также приведенная выше удручающая статистика разводов, социального сиротства, детей, рождающихся в неполных семьях, свидетельствуют о кризисе социального института семьи, тоже выражающем меру нравственного неблагополучия нашего общества. Отмечается, что «проблемы семьи и семейного воспитания в последние годы стоят как никогда остро: демографы, социологи, культурологи, психологи, педагоги подтверждают наличие глубокого системного кризиса этого социального института» (Спиридонов, 2008, с. 42).

Печальные результаты дают и психологические обследования современного российского бизнеса, свидетельствующие о том, что он не готов к политике социальной ответственности, которая воспринимается многими отечественными предпринимателями как противоречащая их коммерческим интересам, а понятие социальной ответственности совершенно по-разному трактуется бизнесменами и основной частью нашего общества (Чечурова, 2008). Это создает благоприятные социально-психологические условия не только для регулярного возникновения финансовых «пирамид» и прочих проявлений недобросовестности предпринимателей, но и для напряженных отношений между ними и госслужащими.

Конечно, можно разглядеть и отдельные позитивные симптомы: развитие, причем совершенно спонтанное, без какой-либо «указки свыше», волонтерского движения; еще не достигший таких размеров, как в западных странах, но все же достаточно значительный размах благотворительной деятельности (подчеркнем: в отличие от западных стран разворачивающейся в отсутствие каких-либо законов, ее стимулирующих); героическое жертвование нашими согражданами своей жизнью ради спасения чужих жизней; тот вроде бы совсем прозаический факт, что наши водители наконец-то начали пропускать пешеходов, причем не только тогда, когда рядом находится инспектор ГАИ; и т. д.

Однако, несмотря на это, по-прежнему есть все основания говорить о комплексной и системной морально-нравственной деградации значительной части нашего общества. Она констатируется представителями самых различных наук. Психологи считают, что «Россия на долгие годы оказалась „естественной лабораторией“, где нравственность и правовое сознание граждан проходили суровые испытания» (Воловикова, 2004, с. 17). Социологи утверждают, что «в конце XX – начале XXI в. российское общество, ввергнутое государством сначала в „перестройку“, а затем в „радикальные реформы“, постоянно испытывало моральные девиации и дефицит не столько социальных, экономических и политических, сколько нравственных ориентиров, ценностей и образцов поведения» (Левашов, 2007, с. 225). Они же констатируют «моральную аберрацию» мышления многих наших политиков – его дистанцирование от моральных ценностей и ориентиров, которые в нем вытеснены категориями экономического характера, такими как экономический рост, размер ВВП, показатели инфляции и др. (там же). Экономисты отмечают, что «среди составляющих той непомерной социальной цены, которую пришлось заплатить за радикальные экономические реформы в России, – пренебрежение нравственно-психологическим миром человека» (Гринберг, 2007, с. 588), подчеркивая «интенсивное искоренение морально-этической составляющей из социального бытия» (там же). А философы полагают, что «сегодня мы не имеем коллективных представлений о различии добра и зла, о том, что такое сострадание, справедливость, жалость, милость, доброта, хороший тон, правильная речь, самоуважение, уважение к другому, потеряло смысл традиционно русское понятие правды…» (Федотова, 2008, с. 793).

В русле количественной макропсихологии (см.: Юревич, Ушаков, 2007) нами был разработан Индекс нравственного состояния общества (ИНСО)[20]20
  Методологию вычисления ИНСО см.: Юревич, Ушаков, Цапенко, 2007; в целом она аналогична методологии вычисления Индекса психологического состояния общества, описанной в главе 1.


[Закрыть], основанный на интеграции таких показателей, как количество (на 100 000 жителей): 1) убийств и 2) беспризорных детей, 3) индекс коррупции, 4) индекс Джини, выражающий неравномерность распределения доходов. В данном контексте Индекс нравственного состояния общества – это Индекс его нравственного неблагополучия. Естественно, нравственное состояние общества выражается не только этими, но и другими показателями, но именно названные свидетельствуют о проявлении наиболее острых симптомов нравственной болезни общества. При этом указанные параметры обнаруживают высокую корреляцию между собой, что подтверждает возможность их рассмотрения в качестве проявления единого целого. В целом же понятие нравственности на уровне как личности, так и общества можно разложить на 4 основные составляющие: 1) законопослушность, 2) цивилизованность, 3) моральность, 4) человечность, хотя они, конечно же, во многом пересекаются друг с другом.

Динамика оцененного количественно нравственного неблагополучия российского общества в годы реформ и его соотношение с соответствующим показателем в других странах Центральной и Восточной Европы показаны на рисунках 8 и 9.

Рис. 8. Динамика нравственного состояния современного российского общества

Рис. 9. Индекс нравственного состояния общества в России и странах Центрально-Восточной Европы (уровень России за 1996 г. = 100 %), 2011 г.

Как видно на рисунке 8, нравственное состояние нашего общества ежегодно ухудшалось с 1991 по 1994 гг., затем улучшалось до «дефолтного» 1998 г., после чего вновь ухудшалось до 2000 г., а потом вновь обнаружило тенденцию к ежегодному улучшению. Не подвергая интерпретации выявленную динамику, отметим, что она почти полностью соответствует динамике макропсихологического состояния современного российского общества, оцененной на основе других показателей (см. главу 1), а также временной развертке его характеристик, вычисляемых социологами (социальные настроения, социальный оптимизм и др.), что говорит о синхронном проявлении подобной динамики в самых различных сферах. Обращает на себя внимание и тот факт, что количественно оцененное нравственное состояние нашего общества в первые годы реформ ухудшалось высокими темпами, что свидетельствует о связи его ухудшения именно с реформами и с сопутствовавшими им событиями, а в течение последующих лет хотя и обнаруживало нелинейную, «волнообразную» динамику, но ухудшилось по сравнению с 1990 г. почти в 2 раза. Как показано на рисунке 9, оно существенно уступает и уровню европейских стран.