Текст книги "Без злого умысла"

– Королева будет недовольна! – И ускорить свой бег.

Из автомобиля все эти фаллосы казались съедобными. Нечаев понял, что хочет есть. Он вспомнил, что не ел ещё со вчерашнего вечера. Сергей начал сглатывать подступающую слюну. Его радовало только то, что, перед тем как отправиться на афтерпати, вся компания посетила круглосуточный суши-шоп «Чё». И каждый выбрал себе яства по вкусу. Несмотря на армейскую службу в юго-восточной Азии, Нечаев плохо разбирался в кухне этой части света. Даже находясь там, он боялся экспериментировать с едой, а находясь на родине и подавно. Единственное, что он пробовал на окровавленных пляжах Таиланда, это лапша. Поэтому в круглосуточном суши-шопе он ограничил себя пиццей с салями и колой. А вот девчонки не были столь консервативны в еде. Все они заказали по несколько порций суши, от ортодоксальной «Филадельфии» до нового и модного «Мураками». Поэтому в дом скульптора вся компания заходила с большим количество шелестящих пакетов с едой.

Сергей никогда не был в доме у скульптора. Да и знакомых скульпторов у него не было. Представления складывались лишь по увиденным в фильмах образах. Дом, представлял себе Сергей, должен выглядеть мастерской, где в каждой комнате находится по несколько статуй, полностью готовых или же ещё в процессе работы. И скульптор должен выглядеть соответствующе. А вот Азарий не был похож на типичного скульптора.

Скульптур в доме практически не было. Была только одна. На входе в дом в человеческий рост стоял гипсовый Зевс с гроздью молний в левой руке, прижатой к груди, а правой он фотографировал себя сверху на айфон.

Вся компания разместилась в гостиной комнате особняка. Комната представляла собой номер в гостинице Танжера. Из мебели был лишь большой стол, который стоял в центре комнаты. Стол невысокий, чтобы с него было удобно есть только сидя на полу, который застелен огромным ковром, по-видимому, ручной работы. На ковре разбросаны много маленьких подушек. В центре стола стоял огромный кальян из слоновой кости с двадцатью трубками для курения. Из-за своих исполинских размеров и всех этих шлангов он напоминал кракена со старинных гравюр XIX века. Две стены комнаты представляли собой сплошное огромное окно в человеческий рост, за которым уже во всю силу светило летнее солнце. Немного не к месту восточного стиля смотрелась огромная плазма, висящая на стене. Сергей почувствовал липкое ощущение дежавю. Он судорожно пытался вспомнить, где он всё это видел.

«Только барханов не хватает, малыш?» – услышал Сергей…

– А в фашисткой Германии были суши-рестораны? – как бы сам у себя спросил Азарий, выдыхая густой пушистый дым с ароматом вишни.

К моменту этого вопроса из всей компании за столом осталось только четверо. Сергей, Азарий и две близняшки-брюнетки Ира и Герда. Сестрёнки были молоды и симпатичны и учились в Санкт-Петербургском университете по открытию в людях ментальных способностей на факультете внебрачных церебральных связей. Что такое внебрачные церебральные связи, Нечаев даже и не брался представлять. Но из всех прочих девушек они были единственные, кто не вспоминал чью-нибудь мать в конце каждого предложения. И не стремились напиться до обморочного состояния, тем самым поддерживали длящуюся уже несколько часов беседу. Собственно, их и осталось только четверо из-за этой продолжительной беседы. В течении первого часа диджей Трависил, прихватив с собой трёх поклонниц, скрылся в комнате на втором этаже. Оттуда первые двадцать минут раздавались характерные звуки. Ещё три девушки, ссылаясь на ранний подъём в университет, взяли у хозяина дома полотенца и скрылись в ванной комнате, откуда не выходили и по сей момент. Самыми трезвыми и понимающими происходящее были эти сёстры-брюнетки с весьма странной фамилией для этих широт – Ивановы. Хозяин дома был весьма пьян, хотя и держал себя в руках. А вот Нечаев чувствовал себя гусеницей из всё той же старой доброй «Алисы в Стране чудес». Но в отличие от гусеницы, Сергей мог лишь слушать и выдыхать приятный дым кальяна, а вот дать кому-либо дельный совет или хотя бы заговорить он не мог. Поэтому последние несколько часов он внимательно слушал беседу скульптора и близняшек. Беседа была в основном односторонней: Нечаев и Азарий слушали сестёр, как те рассуждают о современной литературе, кинематографе и искусстве в целом. Но после перечисления основных современных деятелей культуры Азарий внезапно вспомнил про суши.

– По идее, должны быть, – всё так же, не обращаясь ни к кому конкретно, говорил Азарий.

Сергей слушал с трепетом, сёстры улыбнулись.

– Да. Хоть один-то ресторан на весь Берлин должен быть. Ведь японцы были союзниками Гитлера, – продолжал Азарий. – Даже если и были такие рестораны в Германии того страшного периода, Адольф их не посещал. Я в этом уверен. Ведь он стал бы очень уязвимым для своих многочисленных врагов. Тогда бы Клаусу фон Штауффенбергу не пришлось бы мастерить бомбы в надежде взорвать фюрера. Убить Адольфа было бы очень просто. Какой-нибудь повар-сушист-антифашист устраивается в этот ресторан – и вуаля: Гитлер мёртв!

Слушая речь скульптора, Нечаев не заметил, как перенёсся в Германию 1944-го. Все описанные образы очень явно всплывали в сознании Сергея. Он увидел Бранденбургские ворота в знамёнах со свастиками. Увидел патрули на улицах в фуражках с орлами.

– Почему вы так решили? – спросила Ира, брюнетка с длинными прямыми волосами.

– А всё просто. Ведь в суши можно добавить всё что угодно, и никто бы этого не заметил. Я не думаю, что Адольф был знатным ценителем суши. Вряд ли бы он понял, что «Филадельфия», которую ему посоветовала Ева Браун, начинена цианидом. И самый кровавый диктатор мог умереть, не выходя из ресторана. Конечно же, ресторан после этого, скорее всего, бы сожгли, а Еву Браун расстреляли после сорокачасовой пытки в гестаповских застенках, но тем не менее. Игра бы стоила свеч.

Повисло молчание. Сергей видел перед глазами горящих официанток в кимоно. Ему очень не хотелось в Германию времён фашизма. Поэтому после очередной затяжки он решительно сконцентрировался на одной из близняшек – той, которая была с каре. Герда. Когда Сергей впервые увидел их двоих, он не сразу понял, что девушки – близнецы. Они были в разных одеждах, у них был разный макияж, и стрижки их были разными. Сергей был необычно рад их присутствию. Заходя в дом скульптора, он был уверен, что у него с ними будет секс на троих. Он ощущал ладонями их нежные упругие груди, он слышал, как они целуют друг друга для него. Сейчас же он просто смотрел на одну из них и не мог оторвать глаз понимая, что красивей никогда никого не видел в жизни. В ней было идеально всё: волосы, улыбка, зелёные глаза и особенно имя – Герда. Едва он произнёс её имя про себя, как вновь оказался в Германии. Но не фашистского периода, а во время Генриха Великого. Он ощущал себя молодым и несмышлёным трубадуром с охотничьим рожком во владениях самого Генриха. Он бежит в лес на лай гончих, понимая, что собаки уже загнали добычу. На его устах была улыбка от предвкушения – как он накинется на загнанную лань с ножом. Он бежит, перепрыгивая валежник. И останавливается как вкопанный, когда видит, кого загнали к самому обрыву гончие. Это не лань и не сайгак. Это девушка. Молодая девушка, его ровесница. На ней порванное собаками платье. Она смотрит на него бесконечно зелёными глазами. Он видит, как они блестят от слёз, которые вот-вот сорвутся с век девушки и устремятся вниз по щекам.

– Ганс! – слышит он далеко позади себя всю остальную погоню. – Ганс! Где же ты? Ты уже перерезал ей горло?

И он понимает, что это кричит сам Генрих, и его это не смущает. Его даже не смущает, что его настоящее имя Сергей, что немцы разговаривают на русском, его смущает только цель охоты. Неужели девушка это и есть добыча? Может, это какая-то дикая ошибка? Или чья-то злая шутка? Этого просто не может быть! Что она делает в этой чаще?

– Ты слышал, Ганс, не тяни, – сквозь слёзы говорит незнакомка. – Я не хочу прыгать вниз. Лучше прирежь меня!

– Я… я… – заикается Сергей-Ганс. – Я не хочу тебя… убивать… Я спасу тебя.

– Но ты предашь короля! Ты опозоришь весь свой род, нарушив клятву!

– Мы убежим туда, где нас никто не найдёт!

– Но я… но я не хочу убегать с тобой! Просто придержи собак, а я убегу. А Генриху ты скажешь, что я спрыгнула с обрыва.

– Хорошо. А как твоё имя?

– Герда.

– Очень жаль, Герда, что мы так мало знакомы! – сказав это, Ганс занёс над ней свой нож…

Никто не обращал внимания на временны́е путешествия Нечаева. Ни скульптор, ни сёстры. Даже Герда не придавала никакого значения тому, что Нечаев откровенно пялится на неё и сглатывает слюну.

– Вы очень интересный человек, – прервала тишину Ира. – Я надеюсь, мы с вами будем общаться и в дальнейшем.

– Это будет великолепно, если ты перестаешь мне выкать, – с улыбкой произнёс Азарий.

– А как вы, прости, как ты подписан «ВКонтакте»?

– А меня нет там, – ответил Азарий, выдыхая очередное облако дыма.

– Очень плохо.

– Плохо? – немного смутился Азарий. – Я не вижу в этом ничего плохого. Я живу для себя. Я делаю лишь то, что я хочу.

– А причём здесь это? – удивилась Ира.

– Хм… По-моему, это очевидно. Глубоко в каждом из нас живёт актёр. Который, как и любой актёр, нуждается в одобрении зрителей. У кого-то он живёт глубоко в душе, у кого-то – практически на поверхности. Этот актёр хорошо виден в маленьких детях, как они шутят напоказ, смеются, изображают кого-то другого, что называется, выпендриваются при посторонних людях. Им гораздо приятней играть или ковыряться в песочнице, если кто-то одобрительно смотрит на них. Так и во всех остальных людях. Гораздо приятней пить виски, сфотографировав бутылку и выложив её у себя на странице. Зная, что кто-нибудь вам напишет: «О, круто! И я хочу! Умничка! А когда уже мы с тобой так соберёмся?» А особое удовольствие доставляет то, что из комментирующих кто-то – ваш запасной вариант. – Азарий прервался на глубокую затяжку и продолжил: – Ведь тогда вы осознаёте, что даже самое неприметное ваше занятие люди смотрят и обсуждают. А если это ещё и твой запасной вариант, то это просто прекрасно. Ты знаешь, если сейчас с этим парнем, с которым ты пьёшь виски, не выгорит или ты просто окажешься не в его вкусе, то есть тот, кто тебя пожалеет. Есть тот, который тебя всё равно обнимет, даст денег, поможет в трудную минуту, но ты всё равно сможешь вытереть об него ноги, если появится такое желание. Всё просто. Сейчас, когда выросло зрелое поколение «ВКонтакте», или поколение «ВК», всё делается напоказ. Идя на работу или учёбу, человек не думает, что предстоит ему делать сегодня, или о том, как добиться того, о чём он мечтал. Нет. Он думает о том, какой статус сегодня ему прописать на своей странице и о чём выложить сторис. Как всё завернуть ёмко и жёстко, чтобы это все одобрили, а кто-то, может, потом процитировал это у себя на странице. Такому человеку гораздо интересней написать, что начальник у него полный мудак, чем поменять работу. Ведь гораздо лучше, когда девушка присылает тебе на стену свою, прости за выражение, голую жопу и это видят все твои друзья, чем быть с ней наедине и признаваться друг другу в любви. Так в нас удовлетворяется наш внутренний актёр-эксгибиционист. Парень начинает чувствовать себя настоящим альфа-самцом среди своих друзей, зная, что они пускают слюни на его девушку. А если придётся с ней расстаться, то лучше «ВК» нет варианта! Столько мата можно ей написать безболезненно для себя! Или ещё проще – поменять страницу. Поменял страницу, начал совершенно новую жизнь – с новыми друзьями, новой девушкой, новыми подписчиками. Это альтернативная бессмертная жизнь на период нашего земного существования. Я не хочу что-то делать лишь для того, чтобы кто-то одобрительно кивнул, увидев мои фотографии в Сети.

Нечаев слушал, и ему показалась, что он понял каждое слово Азария. Он понимал, что новый знакомый сказал много чего интересного и умного, но запомнилось ему почему-то только про жопу. Сергей продолжал развивать эту тему у себя в голове.

– Я, кажется, поняла, к чему ты клонишь, – начала Ира. – Тебе не нравится этот сайт, но вот слишком уж хорошо ты знаком с его устройством.

– Всё дело в том, что у меня много друзей, которые практически живут в социальных сетях. Взять хотя бы моего старинного приятеля диджея Трависила. Он там проводит все свои часы бодрствования. Там он пишет практически всё: «Ем. Сплю. Играю. Уже не сплю. Всех с НГ». И это для него норма. Как есть, спать или играть. Я, кстати, уверен, что и вы сами по приходе домой или даже в дороге до своих родных пенатов напишете у себя на стене что-нибудь вроде «Жизнь интересная штука. Шла сегодня на танцульки, а познакомилась с классными людьми».

Девочки заметно смутились. Но Ира продолжила разговор:

– Допустим. Но лично я не вижу в этом ничего плохого. Здесь же нет ничего постыдного, чтобы продемонстрировать радость за проведённые выходные.

– А ты думаешь, это многим интересно? Ты уверена, что всем не всё равно, как ты проводишь время? Я могу сказать тебе точно, что у трети твоих «друзей» твоя запись вызовет только злобу и зависть. И некоторые, не все, а только некоторые тебе признаются в этом. Но ты либо просто не ответишь на это, либо попытаешься отшутиться, – не отступал скульптор. Казалось, он, только набирает обороты. – Ты ничем не отличаешься от тех четырнадцатилетних истеричек, которые уже думают, что видели всё в этой жизни. Которые пишут у себя под аватаром, что их сердце навсегда разбито мужской ложью и коварством. Или от тех, кто называет себя пацанами, а своих знакомых братухами и бандитами. Они такие же в своей тупизне, засирают Сеть фразами: «Братан, ты только держись», «Мы волчья стая» или «Я лучше кенту отсосу, чем у бабы в рот возьму!» Вы одинаковы! Вы не в силах даже принять это, вы отказываетесь от очевидного!

Повисла неприятная пауза. Со стороны Азария чувствовалась немотивированная агрессия и какое-то старческое поучение. Сёстры были серьёзны. Ира сначала пыталась что-то ответить, но никак не могла подобрать слова. Азарий лишь ехидно скалился. Нечаев всё ещё не улавливал происходящее.

– Ваше поколение, – прервал тишину Азарий, – поколение плагиата. У вас нет ничего своего. Вы являетесь пародией на пародию. Вы копируете копии. Русские копируют всё у американцев, а вы у русских. Вы даже не удосуживаетесь слизать что-то с оригинала! Вы только посмотрите на себя! Вы носите то, что русские уже не носили в прошлом году, а американцы пять лет назад. У вас ничего нет. Нет своего стиля, своего поведения, своих мыслей. Всё, что вы говорите, это фразы алкоголика Коэльо. А ваши умные цитаты к месту или нет – это всё исходило из головы Мураками в наркотическом угаре. Думаете, ему приятно осознавать, что вы здесь читаете его и восхищаетесь им? Нет. Ему глубоко до фонаря кто вы и откуда вы. Он не восхищается тем, что какие-то европейские варвары пытаются понять его труды, которые были переведены с его святого языка на языки дикарей! Вы не в состоянии даже придумать себе собственное развлечение, вы просто идёте в ночной клуб. Потому что это до сих пор модно. Когда в последний раз вы сделали что-то по воле своей головы или сердца? А не подсмотрели это в фильме или прочли в «Пятидесяти оттенках тупизны»?

Девушки по-прежнему молчали. Нечаев чувствовал напряжение в гостиной, но не знал, что предпринять. Кальян совершенно лишил его воли к действиям. Он курил, смотрел на своих компаньонов, но всё чаще его взгляд останавливался на Герде. «Какие у нее наверняка нежные губы! – размышлял Сергей. – Она, наверно, очень хорошо поёт такими губами. Прям не девушка, а сказка! Девушка-мечта! Я бы с ней жил! Я бы её любил, а она бы меня по утрам песнями будила с такими-то губами! Она бы могла мне петь в туалетах ресторанов, в парках, в скверах, в тёмных углах на дискотеках! Такие губы не должны пропадать без дела!» Размышления о губах Герды прервала сама Герда:

– Ты нас сюда за этим и пригласил? – обратилась она к скульптору. – Чтобы полить грязью? Это так ты развлекаешься с молодёжью?

Азарий вновь улыбнулся и вдохнул поглубже из трубки.

– Не могу сказать, что именно за этим, но это, безусловно, приносит удовольствие. Видеть, какие вы ничтожные, словно мокрицы под увеличительным стеклом, через которое проходит солнечный луч. Мне просто интересно, на что вы рассчитывали, отправляясь домой к незнакомому человеку, который старший вас вдвое? Неужели вы готовы были к сексу? Или только халява вас привлекла?

Разговор уже давно принял неприятный характер. Сёстры ничего отвечать не собирались, а Ира молча вызвала такси, и через десять минут сёстры уехали. Все попытки Нечаева как-либо получить номер телефона Герды провалились. Сергей просто лёг на пол в гостиной и принялся внимательно рассматривать потолок. Азарий молча пил что-то из большого стакана со льдом. Наверху бурлила страсть и кипела жизнь. Нечаев лежал в клубах дыма. Уход Иры и Герды, конечно, не обрадовал его, но и большого огорчения на самом деле он не чувствовал. Он сейчас ощущал себя улиткой, которая сначала ползла по дну аквариума, а потом начала ползти по стенке. Изменения, конечно, есть, но разницы, по чём ползти, нету.

– Серёжа, – повернувшись к Нечаеву, обратился Азарий, – я прошу тебя, только не расстраивайся! Они не стоят твоих переживаний. Отдохни. А после я объясню тебе, кто настоящие люди, а кто искусственные.

Закончив свою речь, он поднял Нечаева под руки и потащил на второй этаж. Но не в комнату к диджею и его наложницам, а в соседнюю. Положив его на кровать, он посмотрел на Сергея, улыбнулся, вышел и закрыл за собой дверь. На Нечаева мгновенно навалилась тишина. Стоны и крики в соседней комнате утихали и через несколько минут стихли окончательно. И стало совсем тихо. От внезапной тишины начало звенеть в ушах. В какое-то мгновение Сергею стало страшно, но страх его продлился недолго. Тяжёлый и глубокий сон накрыл его свинцовым саркофагом.

«Только не умирай, малыш», – последнее, что услышал Сергей…

А эти снегоступы весьма полезная вещь! Несмотря на то, что выглядят они как ракетки для бадминтона. Не то чтобы ты совсем не проваливаешься, но по колено точно не уходишь. Только надо ноги шире расставлять, будто едешь на невидимом пони, и с непривычки быстро устаёшь. Тогда меняешь стиль ходьбы и сводишь колени как можно ближе, а стопы максимально разводишь и идёшь как карикатурный Хантер Томпсон. В снегоступах можно ходить на приличные расстояния от своего дома. Можно ходить в Квебек за спичками, солью и керосином. Да и вести какие-никакие послушать: что нового в Старом Свете, как себя ведёт очередной кровавый русский царь. И посмотреть на чудо – электричество. Свет, как Божий, идёт от проволоки в стеклянной баночке, которую называют ещё так интересно – лампочка. Да и по хозяйству в снегоступах проще. Собак запрячь, дрова в дом занести. Хорошо, в общем. Холодно, да. Много снега, да. Но всё равно хорошо. Только что название дивное – Ка-на-да. Говорят, так местные раньше деревни звали вот и приелось.

Во Франции Сергей отродясь не был, жена говорит, там много людей, лошадей. Она говорит, что спички и соль там не надо закупать на несколько недель вперёд, а в любой момент можно сходить в магазин, который на каждом углу, и купить всё что тебе нужно. И ещё там есть магазины, которые даже ночью работают! Непонятно только, зачем кому-то ночью могут понадобиться соль или спички или ещё чего пуще – керосин.

Не нравится жене здесь. Говорит, холодно, темно и этот рыбий жир проклятый пить нужно. А чего? Противный он, конечно, но вот Сергей пьёт с младенчества и вон каким богатырём вырос! За белый день может в Квебек и обратно вернуться! Да ещё не с пустыми руками.

Тихо вечерами, иногда снег метёт и ветер лютует, да и на собак в полную луну находит всякое, так они могут всю ночь и провыть, деток малых пугая. Ну а так тихо. Делай себе что хочешь. Сам себе хозяин. Сергей бы так себе и жил, да вот жена всё общества разного просит. И поэтому раз в две недели вместе с детьми в Квебек на спектакли ходить приходится. Любит Жаклин театр. Говорит, что с маменькой в Тулузе, когда жила там, ни одной премьеры не пропускали! Не понимает Сергей Жаклин. Зачем ходить в театр? Кучка лентяев, которые отродясь топор в руке не держали да из ружей не стреляли, пляшет на сцене. Пляшут, кривляются, песни поют да истории всё выдуманные рассказывают. А простой народ смотрит на них молча по несколько часов в тишине, потому что говорить нельзя, когда актёры кривляются, а вдруг скажешь что, так все на тебя шикают, как гуси лапландские. Вот и сидишь дурачком два часа, смотришь, как чужие люди тебе чужие жизни и чужие проблемы показывают. А у них столько проблем, оказывается, много! Им всем нужно место своё в жизни найти! Будто можешь ты чужое место занять? Как же это можно? Вот я – Сергей. Но все в Квебеке кличут Иваном. Оно и не обидно уже – привык. Иван и Иван. Я же на своём месте. Я же не могу каким-нибудь Жаном стать и в городовые пойти? Нет, конечно. Где родился, там и пригодился. А эти актёры все мне обратное хотят сказать. А ещё тяжело им живётся. То какой-нибудь гусар барышню полюбит, но боится, что она его не любит. И подойти боится спросить у барышни, любит ли она его. А барышня его любит, но ждёт, пока гусар этот сам ею овладеет. А он всё боится и краснеет. Так они оба всю жизнь и мучаются, и на других женятся. Странные какие. Вот Жаклин не любила меня сначала, а потом поняла, что за 60 вёрст я единственный, кто на снегу ночью спать может и на медведя белого ходить, и полюбила. И живём хорошо. Только что в театр этот иногда водить её приходится, да и иногда сыр с вином покупать. А так всё хорошо. Двое сыновей понесла – волотов.

А ещё в этих спектаклях у актёров проблемы с любовницами. Бывает, что один муж, а жены две, а жены друг про друга не знают, и он между ними мечется. Странная проблема. Это же не проблема, а благодать! Это у тебя и по два обеда, и по два ужина, и сыновей в два раза больше! Правда, и работать надо вдвойне, но на то он и мужик!

А после театра в шалман идёшь, две бутылки вина заморского берёшь. Одну красного, другую белого. Сыра ещё всякого. И домой всю ночь идёшь. Приходишь под утро. Сам бы пришёл быстрей, ещё затемно, а так с детьми, да ещё и Жаклин еле тащится. Детей по очереди на плечах несёшь, устают, маленькие ещё. А Жаклин всю дорогу щебечет, восхищённая театром. И всё ей там нравится: и песни, и кривляния, и пляски. А как домой приходишь, детей кормишь и дом растапливаешь. Пока Жаклин детей укладывает, ты собак кормишь да побегать отпускаешь, порезвиться. А уж после в дом идёшь сам ешь. А жена сыр свой ест пахучий и вином с бокалов запивает и улыбается, умиляется, вкусно ей и хорошо. Как она эту дрянь пьёт? Пахнет брагой какой. На вкус кислое, да и голове шуметь начинает. А она пьёт и радуется. А после трапезы уже и сами спать идёте. Она под шкурой к тебе поближе прижимается и ступнями холодными по икрам твоим тёплым трётся. И мурлыкать начинает: «Люблю я тебя, Серёжа! Хорошо, что за тебя вышла!» И ты сам довольный засыпаешь. И проблем у тебя, как у актёров в театре, нету.

Пробуждение было катастрофическим. Язык прилип к нёбо. Сергей всю ночь дышал ртом, так как от всего выкуренного за последние 24 часа нос был заложен. Хотелось пить, хотелось есть, хотелось в туалет, хотелось дышать носом, хотелось мира на Ближнем Востоке, но глаза открывать не хотелось. Было страшно. Уже без сна с открытым ртом и закрытыми глазами, Нечаев пролежал ещё примерно полчаса. Сердце билось быстрее, чем обычно, то ли от давления, то ли от мыслей в голове. Сергей начал мысленно восстанавливать хронологию прошлых событий. «Так. Еду на работу. Всё нормально. Потом привязался мужик какой-то. Скульптор! Точно. Потом работа. Всё нормально. Потом с тёлками едем к скульптору. Тёлок много было. Ага. А я с презервативом был? А презервативы вообще есть у меня? Да должны быть. Надо глаза открыть. Вроде ничего страшного я не натворил. Хорошо».

Нечаев открыл глаза и не спеша сел. Его тошнило, голова кружилась. В районе желудка была резь.

– Где я? – сиплым голосом вслух спросил Сергей.

Он не узнавал комнату. Комната была небольшая и кроме кровати, на которой он спал, мебели не было вообще. Его вещи валялись в куче на полу перед ним. Стены комнаты были выкрашены в голубой цвет. Тошнило. Всё ещё медленно он начал вставать. Во весь рост встать не удалось, мешала резь в животе. Держась за живот, он вышел из комнаты, всё ещё не понимая, где он находится. Спускаясь по лестнице, он услышал шум телевизора, который шёл снизу. Это был какой-то новостной сюжет:

– … сёстры Ивановы. Это официальное заявление оперативников. Стало ли это двойным убийством или же это групповой суицид, выясняет следствие. Сообщать какие-либо выводы мы будем по мере поступления информации…

Спустившись и войдя в просторный зал, Нечаев увидел двух мужчин, которые сидели на полу и, по всей видимости, пили кофе. Одного из них он узнал, это был тот самый скульптор. Второй был знаком смутно.

– О-хо-хо! Кто проснулся! – радостно заголосил скульптор, увидев Сергея в одних трусах. – Выспались, батенька?

Сергей недовольно кивнул.

– Сон у вас богатырский! Восемнадцать часов кряду проспать, это ж о-го-го! – улыбался Азарий.

– Где я? – сипя, спросил Сергей.

Раздался смех Азария и Трависила.

– Ещё в нашем мире! На земле нашей бренной, в посёлке Пуританово!

– А день какой сегодня?

Вновь раздался смех.

– Ну вы даёте, батенька! Понедельник, конечно! Выходной день, насколько я помню, у вас, из наших разговоров. Вы вообще пили алкоголь когда-нибудь до нашей встречи?

Сергей промолчал. Он отправился на поиски санузла.

Спустя полтора часа Нечаев, вымытый, опохмелившийся, позавтракавший, сидел на полу и пытался пить кофе.

То, что он проспал 18 часов подряд, оказалось правдой. День шёл к закату, близился вторник. Компания скульптора и диджея не была ему приятна, но и отрицательных эмоций не вызывала. Он чувствовал себя в гостях. А злоупотреблять гостеприимством, даже такого щедрого хозяина как Азарий, ему не хотелось. Поэтому после выпитого кофе не спеша, но целенаправленно Нечаев начал собираться восвояси. Уйти от Азария оказалось не так просто, как попасть к нему в гости. Азарий всячески уговаривал Сергея остаться. Он заманивал его планом и табаком. Мескалином и «Доктором Момом». Голыми девушками и голыми мальчиками. Он даже предлагал сгонять за пивком и таранкой. Но Нечаев был непоколебим. Сергей хотел домой. По силе это желание напоминало лишь то желание, которое он испытал во влажных и душных джунглях Таиланда. Прощание и уход из дома скульптора заняли без малого час. На улице основательно стемнело. Было выпито ещё несколько чашек растворимого кофе. Но в конце концов Сергею удалось покинуть жилище своего нового знакомого, не без потерь, конечно. Сергей оставил Азарию свой номер телефона. О чём, конечно, почти сразу же и пожалел. Потом успокоил себя: Азарий живёт далеко, а в городе бывает нечасто, так что встреча маловероятна.

Сергей шёл к трассе по Пуританово. Денег на такси у него явно не хватало, поэтому он рассчитывал поймать попутку. Идя по посёлку, он старался не смотреть по сторонам. Виды различных фаллосов и женских гениталий искусственного происхождения, разбросанных вдоль дороги, освещаемых уличными фонарями, портили и без того нерадостное настроение. Настроение Сергею портили также мысли о проведённом времени в доме скульптора. Вроде и человек неплохой, и общительный, и интересный, и добрый, и щедрый, но вот что-то… Что-то, что Сергей никак не мог сформулировать у себя в голове, портило впечатление о хозяине, о доме, о проведённом времени. Это что-то начинало портить впечатление о всей жизни Нечаева. «И угораздило родителей бросить Новую Зеландию и уехать сюда! – сокрушался Сергей в своих размышлениях. – Вот жили бы там, я бы и на войну не попал! Не ползал бы в сезон дождей в грязи и крови своих товарищей, не убивал бы людей, не трахал бы там проституток! В Веллингтоне я бы мог стать кем угодно: врачом, учителем, велосипедистом! Кем угодно! А здесь? Кем я буду здесь? Как там говорят? Где родился, там и приходился? Так ведь я же не здесь родился! Не здесь!»

Увлечённый своими размышлениями, Сергей не заметил, как вышел на трассу и начал тормозить мчащиеся мимо машины. Автомобилей было немного, а те, которые проезжали, не спешили останавливаться. Водителей, которые не останавливались, Нечаев обильно проклинал и поливал матом. Он прошёл около семи километров, пока рядом не остановилась серебристая малолитражка. Сергей был счастлив. И с радостью пятилетнего мальчугана, которому купили новую игрушку, забрался в авто. Водителем оказался добродушный мужчина предпенсионого возраста, который с улыбкой на лице отвёз Сергея практически до самого дома.

В своих родных пенатах Сергей оказался за полночь. Спать совершенно не хотелось. Дома было темно, пыльно и тоскливо. Особую, какую-то урбанистическую тоску и одиночество навевал свет включённого монитора в тёмной комнате, перед которым сидел Сергей. Он сидел в одних трусах и пытался чем-то себя отвлечь от мрачных мыслей, которые никак не покидали его разум. Он пробовал играть в игры, пробовал читать анекдоты, пробовал слушать музыку в конце концов, он остановился на какой-то американской кинокомедии и улёгся на расстеленный диван. Постепенно мысли о тяготах службы в армии начали отступать, злоба и раздражение покидали его. Вместо них пришли другие мысли. Мысли обречённости, мысли апатии. Нечаев, лёжа на диване и смотря фильм, чувствовал себя тлёй. Ему ничего не хотелось. Он лежал, дышал и моргал, и ему было хорошо. Он начал думать о том, что так будет и продолжаться. Ему не хотелось работать, не хотелось общаться с людьми, не хотелось заводить семью и строить какие-либо отношения. Ему было абсолютно всё равно на себя. Он просто хотел лежать на диване и лишь изредка вставать для удовлетворения естественных потребностей. Это было похоже на состояние равновесия. Ты ни к чему не стремишься и ничего не теряешь. Нет этого ненужного общения с окружающей массой правильных людей. Тебе не нужно спрашивать, как у них дела, делать заинтересованный вид, когда слушаешь их. Тебе даже никого не приходится слушать. Ты сам себе господин. Люди не могут навязать тебе свои неясные проблемы, не могут убедить тебя в необходимости приобретения нового предмета обихода в кредит. Не нужно давать советы, как назвать новорождённого сына и в какой церкви его крестить или делать ли ему обрезание. Есть ты и только ты. Нет больше никого. Ты сам для себя и альфа и омега. Ты и есть Вселенная. Есть только несколько существенных нюансов, которые портят это равновесие. Это необходимость в продуктах питания и в деньгах для оплаты коммунальных услуг, и поэтому придётся ходить на работу. Если не пить алкоголь, не тратить деньги на табак, если не шляться по «модным» ночным клубам, то зарабатываемых денег вполне хватит на еду и оплату электричества и интернета. И жизнь удалась. Нет нужды тратить деньги на опохмел и угощать девушку мороженым, когда девушки у тебя нет. Возникает вопрос об одежде. Но он не вызывает особых опасений. Куртка зимняя есть, сапоги есть. А на вырост покупать больше не нужно. Нечаев так и решил для себя. Он решил стать тлёй в человеческом теле, решил примерить на себя роль улитки в людском стаде. «Улитка, улитка, сколько мне лет осталось?» И в этот самый момент совершенно незаметно его одолел сон…