Текст книги "Без злого умысла"

У большинства адекватных людей отношение к Воркуте хорошее, в худшем случае нейтральное. Сугубо отрицательно никто к ней не относится. Люди туда ездят отдыхать. Кто-то шумной компанией, кто-то со своей второй половинкой, кто-то со своей семьёй. И Нечаеву казалось, что он едет туда отдыхать. И всё было хорошо, пока он не понял, что находится на заводе. Сергей никогда не был на заводах или каких-либо других промышленных объектах. Но представлял он его именно таким. Сергей стоял посреди цеха. Цех был огромен, вокруг Сергея стояли станки, которые что-то производили. Они работали очень громко, и из каждого вылетали огромные снопы искр. Станки занимали абсолютно всё пространство цеха. Они были везде, куда только хватало глаз. Сергею было немного не по себе. Он чувствовал волнение, сравнимое, наверное, с волнением, когда осознаёшь, что тебе придётся принимать роды у твоей соседки. Сергей понимал, что он будет здесь работать, на этих самых станках. Пересохло в горле. Двигаться совершенно не хотелось. Ему хотелось просто зажмуриться и стоять так до тех пор, пока не закончится его рабочий день. Сергей откровенно боялся. Он боялся этой работы, он боялся этого коллектива, он боялся этого места. Ему хотелось просто побежать, и бежать до тех пор, пока не придёт осознание того, что это всего лишь иллюзия, что он не на заводе, он не в Воркуте, и всё это лишь сон его восприимчивого сознания. Но Сергей не мог этого совершить, потому что он не знал, что это сон, и, по всем законам сна, он не мог управлять своим телом и стоял парализованный. В голове у него была только одна мысль: надо своим позвонить сказать, что на работу опоздаю.

Проснулся Сергей немного уставшим. То ли от вчерашних мыслей, то ли от того, что слишком много спал. В общем, пробуждение было не совсем в хорошем расположении духа. Мысли о том, чтобы стать улиткой в человеческом теле, его не посещали, но радости от жизни у него по-прежнему не было. Оставшийся день до рабочей смены прошёл буднично. И незаметно для себя Сергей уже ехал на работу. Полупустой автобус, обычные люди, всё так буднично. В этот раз никто не собирался заводить дружбу с Сергеем, он был этому рад. Но глубоко в душе, признаваясь самому себе, он хотел, чтобы кто-нибудь с ним заговорил. Чтобы какая-нибудь нимфетка увидела в нём своего будущего мужа. Чтобы какой-нибудь мудрый старик увидел в нём мессию. Но девушек он не привлекал, а мессий старцам уже хватало. Поэтому, молча глядя в окно автобуса, он ехал на свою нынешнюю работу…

Сергей стоял на посту на втором этаже в ресторане. Клиентов было немного, поэтому Нечаев не особо внимательно следил за тем, что происходит. Он всё больше погружался в свои раздумья. Мысли были серые и унылые. От них хотелось прятаться по тёмным углам и принимать позу зародыша. Хотелось жалеть себя. Это были мысли об обречённости. Обречённости на прозябание на обочине этой жизни. Сергей чувствовал, что он не борется с течением бытия, но и не плывёт по нему, поддавшись волнам. Он чувствовал, что стоит в стороне на берегу. Стоит в стороне и смотрит на то, что происходит с этим миром. Смотрит, как жизнь приносит удовольствие всем окружающим его людям. Все были счастливы. Молодая пара, что сидела за столиком в нескольких метрах от него. Официантка, которая обслуживала этих ребят. Администраторы и бармены, которые сейчас находятся на работе. А он просто стоит и смотрит на всё это. Не то чтобы ему нравилось наблюдать за другими, он не получал от этого какого-то удовольствия. Просто так сложились обстоятельства, что он был вездесущим наблюдателем. Он был неприметен, несмотря на свои не самые малые габариты. Из него вышел бы неплохой папарацци, он видит всех, его не видит никто. Жаль, что прошлое никак не изменишь… Его раздумья прервал бодрый, звонкий голос:

– Пива мне, командир, и побыстрее!

Это был совсем юный парень, невысокого роста. Светловолосый наглого вида паренёк в обычных затёртых джинсах и красной футболке в обтяжку. На его шее висел огромнейший фотоаппарат. Казалось, что парень нешуточно напрягает свою тонкую шею, чтобы не прогнуться под весом прибора. Нечаев не увидел, как он вошёл в ресторан и добрался до стойки бара.

– Какого вам? – спросил бармен ненамного старше гостя.

– Какого «какого»? Самого, твою мать, тёмного и горького! – весьма резко и на тон громче ответил паренек. До сих пор стоявший к Нечаеву спиной гость обернулся с ехидной улыбкой, и Сергей увидел заклеенный пластырем нос и два чёрных фингала под его голубыми глазами. Он вновь повернулся к бармену и продолжил его торопить. К Сергею подошла администратор, маленькая девочка, которой исполнилось 18 лет полгода назад, и надрывным шёпотом принялась говорить Сергею:

– Чего ты стоишь?! Успокой этого придурка! Клиенты уже жалуются на нахала!

Сергей понимающе покивал в знак согласия, но спешить успокаивать этого «придурка» не торопился. А тем временем «придурок» получил заветный бокал с тёмным нефильтрованным пивом «Алоэ», вновь обернулся на охранника и продолжил ехидно улыбаться. Сергей с простодушием телёнка уставился на блондина. Он смотрел на его разбитый нос, на его чёрные мешки под глазами. Заглянул в его голубые глубокие как омут глаза и миролюбиво улыбнулся. На что реакция блондина последовала незамедлительно:

– Чё лыбишся, педик?!

Просить Сергея об утихомиривании «нахала» больше не было необходимости. Он молча подошёл к наглецу, положил ему на плечо правую ладонь.

– Э-э-э, голубок, руки убери!

Дальнейшие действия Нечаева со стороны случайных наблюдателей напоминали приёмы ниндзя. Месяцы безжалостных тренировок в учебке и годы, провёденные в Таиланде, довели его приёмы самообороны до автоматизма. Блондинчик за считанные доли секунд с заломанными за спиной руками уже двигался вниз, на выход. При этом блондин изрядно материл Сергея, страну, развлекательный комплекс, страну, свободу слова, город, Сергея, страну и евреев. Сергей весь путь из ресторана до выхода провёл молча. Он молчал, даже когда вывел хулигана на улицу и когда тот проклинал всю его родню до четырнадцатого колена. Сергей отвёл его на десяток метров от входа, от обзора камер наблюдения, и отпустил.

– Молодой человек, – монотонно и спокойно начал заученную речь Сергей. – Сейчас в нашем заведении вы вели себя недолжным образом. На сегодня ваш отдых у нас закончен. Приходите в любой другой день. До свидания.

Блондин был удивлён скоростью происходящего. Только что он спокойно хамил охраннику, как в эту же секунду этот же охранник вышвырнул его на улицу.

– Ты чё?! – только и мог выговорить блондин, глядя вытаращенными глазами на Сергея. – Ты чё?! Ты чё?!

– Молодой человек, до свидания. Приходите в следующий раз, – на этих словах Сергей развернулся и уже собирался идти на своё рабочее место, как вдруг…

– Ты чё?! Да ты знаешь, кто мой папа?!

Проходя службу в Таиланде, Нечаев больше всего не любил несколько вещей. Это песок в плавках после ночных купаний в Андаманском море. Колу вместо сока для запивания водки. Рыжие лобковые волосы у проституток. Когда кто-то из молодых бойцов брал в руки акустическую гитару и пел песню про ВДВ и Чикаго. А затем Нечаев в порыве ненависти выхватывал эту гитару, разбивал её о пальмы и потом выпускал по ней очередь из АК-74. И когда хозяин гитары – салага – начинал орать на Нечаева: «Ты знаешь вообще, кто я такой и кто мой отец?!» Так случилась и в этот раз. Услышав речь об очередном папином сыночке, Сергей не стал себя сдерживать. Он развернулся и ударил блондина прямиком в лицо. Удар напомнил блондину пушечный выстрел. Он услышал, как хрустят его собственные зубы…

Открыв глаза, блондин не сразу понял, что лежит асфальте, над ним, нагнувшись, стоит сотрудник охраны. Во рту всё жгло и булькало. Он пытался проморгаться. Не без помощи этого же охранника он сел. С небольшой опаской блондин сначала ощупал висевший на шее фотоаппарат. Затем дрожащей рукой принялся ощупывать свой пострадавший рот. Губы были разбиты и напоминали два пончика. Сверху вместе с корнями было выбито два передних зубов, снизу три. Остальные передние зубы были обломаны и напоминали корявые пеньки. Блондина пронзил ужас. Он понял, что сейчас он напоминает урода из фильмов про уродов. Он молчал и начал думать о том, что его никто уже в сознательной жизни целовать не будет и, скорее всего, доступ к куннилингусам для него будет закрыт. А охранник молчал и смотрел на него, как бы спрашивая – может ещё?

– Меня зовут Эдуард, – медленно и как можно чётче начал говорить блондин, привыкая к новым ощущениям в ротовой полости. – Эдуард Исповедник.

Он протянул руку в кровавых слюнях для приветствия. Сергей не спешил её пожимать.

– Эдуард Исповедник – моё имя. Мы, наверное, не с того начали.

Сергей всё так же смотрел на него, но жать руку не спешил.

– Нам нужно как можно скорее подружиться, – всё так же медленно, но настойчиво продолжал Эдуард.

Сергей выпрямился и направился в сторону «Майами».

– Скажи хотя бы своё имя! – кричал вслед Эдуард. – Имя! Я буду ждать тебя после смены!

Но Сергей и на это никак не отреагировал, а лишь зашёл в комплекс. И встал на то же место в ресторане, где стоял до прихода Эдуарда. Больше за всю смену никаких происшествий не было. Ситуация с блондином Эдуардом весьма успешно подняла настроение Сергею. Он больше не думал об обречённости, не думал о том, что никакого участия в жизни он не принимает. Он просто стоял, улыбался и тихонько напевал:

– Это не я, это не я, я не сын никакого сенатора! Это не я, это не я, я не один из везунчиков, нет!11
  Поет песню Fortunate Son группы Creedence Clearwater Revival.


[Закрыть]

Как нетрудно догадаться, оставшаяся часть смены у Сергея прошла быстро и радужно. Он даже не устал и чувствовал прилив бодрости к концу рабочего времени. Чего нельзя сказать о других жителях города. После ухода Сергея обратно на рабочее место Эдуард ещё несколько минут сидел в той же позе на асфальте. Он отказывался верить, что своей нынешней улыбкой напоминает семидесятидевятилетнюю старушку-процентщицу. Эдик прекрасно понимал, что на людях рот теперь лучше не раскрывать. Посидев ещё несколько минут, он нерешительно встал. Всё, что начиналось ниже носа, пульсировало и болело. Боль была жгучей, и казалось, что Эдик набрал полный рот раскалённых гвоздей. Постояв и собравшись с мыслями, парень отправился искать служебный вход развлекательного комплекса «Майами». Нашёл он его примерно минут через двадцать. Здоровенная металлическая дверь красного цвета.

Присев на скамейку неподалёку от служебного входа, Эдуард принялся ждать. Ждал он долго и мучительно. Боль из ротовой полости плавно начала переходить в виски и начала оккупировать мозг. Стучать начало уже во всей голове. Хотелось спать, подташнивало. Эдуарду становилось совсем дурно. От слабости он не удержался и прилёг на жёсткие доски скамьи. Закрыл глаза. Перед глазами всплывали красные солнышки и жёлтые антициклоны. Пролежал он так долго, даже не заметил, как задремал. Проснулся он от оглушительного лязга двери служебного входа. Уже было пять утра, было светло, и персонал «Майами» покидал свои рабочие посты. Выходили девушки и парни, старики и люди так называемого среднего возраста. И никто из проходящего обслуживающего персонала не обращал внимание на окровавленного блондина, который располагался на скамейке. Окровавленные клиенты после закрытия увеселительного заведения в городе были совершенно обычным делом.

Пристально всматриваясь в лица проходящего персонала, Эдуард с трепетом ожидал увидеть лицо своего недавнего обидчика. Люди шли и шли, а сурового охранника всё не было. Эдик начинал беспокоиться. Но, к счастью, его ожидание увенчалось успехом. Нечаев вышел практически самым последним. Подождав пару мгновений, пока охранник попрощается с коллегами и направится один в сторону остановки, Эдик настиг его.

– Послушай, приятель! – настигая охранника, начал Эдик. Охранник остановился и без злобы посмотрел на блондина.

– Я повторюсь. Я – Эдуард Исповедник! – он вновь протянул для знакомства руку, которую вытер от кровавых соплей.

Охранник спокойно и молча смотрел на него.

– Я хочу извиниться за своё хамское поведение, – не успокаивался Эдик, при этом непроизвольно плюясь. – И хочу познакомиться с тобой!

Ещё год назад Нечаев, услышав подобную фразу от парня, расценил бы это как склонение к гомосексуализму. Но поработав в ночном клубе и увидев много того, от чего хочется уверовать в праведность Гнева Божьего и ждать с нетерпением ангелов смерти на этой грешной земле, Сергей не стал бить своего преследователя в уже беззубые челюсти.

– Чего тебя надо? – сухо выдавил Нечаев.

– Ну для начала хотя бы имя твоё узнать, – не терял надежды Эдик.

– Сергей, – не пожимая руку, ответил Нечаев.

– Хорошо, – Эдик заметил, что буква «Ш» начала слегка западать у него. – Раз разговор у нас идёт именно в таком ключе, я обращусь сразу к сути. Я хочу предложить тебе работу. Хорошую, высоко оплачиваемую, независимо от результата. Работа, которая поможет тебе раскрыть свой потенциал.

– Что за работа?

– Охранником. Точнее, телохранителем…

Нечаев и Эдик сидели за кухонным столом в квартире Эдика. Квартира была небольшой – однокомнатной. Точнее сказать, кухня плавно переходила в комнату. Если быть совсем откровенным, квартира и была одной сплошной кухней. Таких квартир Нечаев никогда не видел. Даже номера в тайских борделях, если убрать песок и тараканов, выглядят лучше жилища его нового знакомого. По центру помещения стоял огромный высокий стол, за которым они и сидели. Из-за высоты стола им приходилось сидеть на барных стульях. Вдоль каждой из стен стояла кровать. Из-за чего пространства в квартире становилось ещё меньше. Собственно, в квартире можно было либо есть, либо спать. Про зажигательные латинские танцы, которые так любил Нечаев, речи быть не могло. Окно было всего одно, оно было просто гигантским, не кривя душой можно было сказать, что это просто стеклянная стена. Точнее, стеклянная дверь. Потому как, чтобы проветрить квартиру, её – стену-окно —дверь приходилось открывать полностью. Что создавало впечатление нахождения в гнезде, на отвесной скале. Поэтому, чтобы Нечаев не чувствовал себя птенцом чайки, оно было закрыто Эдиком, отчего они оба сильно потели и постепенно раздевались. Нечаев оставался в трусах, Эдик же вообще без. Прикрыв исподнее белой простынёй. Остальные стены выполняли роль информационных досок. На них висели различные плакаты, фотографии, графики, нарисованные от руки, планы захвата зданий. На фотографиях был изображён неизвестный Нечаеву лысый мужик в жёлтых очках, с револьвером, в компании голых татуированных девушек. А потолок белого цвета был украшен огромными чёрными буквами, которые складывались в надпись Puzzle Mast Die! Отчего Эдуард не любит пазлы, Нечаев спрашивать не стал, да и что это за лысый мужик, ему было неинтересно. Ему было интересно, где и как Эдуард принимает душ. Всё оказалось просто. Под столом оказалась дверь в полу, которая открывала проход к лестнице, ведущей в ванную комнату. Ванная комната представляла собой помещение без света, размером с небольшой шкаф в пионерских лагерях типа «Голубые дали» и выполняла сразу две функции. Функцию душа: из одной стены торчал дождик. И функцию туалета: в полу было отверстие диаметром около 50 сантиметров, куда всё и сбрасывалось.

Компаньоны уже изрядно пропотели, выпивая холодное пиво, которое Эдуард вытащил из одной из кроватей, которая оказалась и холодильником. Нечаев охмелел изрядно, хотя перед ним стояла всего лишь вторая бутылка. Сказывалась бессонная рабочая ночь, да и душное помещение повышало опьянение. А вот Эдик, напротив, был трезв. Пиво обильно стекало по его опухшим губам и подбородку.

Эдуард встал с бутылкой пива в одной руке, обмотав свой стыд белой простынёй, и на манер древнегреческого гедониста взмахнул свободной рукой к потолку:

– Подытожим. Я плачу тебе две тысячи кувейтских динаров в неделю. И ты живёшь со мной всё это время, которое понадобится мне для выполнения моего задания. На это уйдёт от трёх до одиннадцати месяцев. Если выполним моё задание за месяц, я все равно выплачу тебе жалование за три месяца! А это 24 тысяч динаров.

Нечаев не помнил ни слова из предыдущего разговора, поэтому начал переспрашивать:

– Я извиняюсь, – тяжело дышал Сергей. Ему было душно, и это несмотря на то, что он воевал в джунглях Таиланда. – Можешь ещё раз сначала, и, пожалуйста, помедленней?

Эдуард поставил бутылку на стол. Прокашлялся и, не теряя воодушевления и несмотря на боль в ротовой полости, начал всё объяснять:

– Я – Эдуард Исповедник! Один из отцов-основателей подпольной журналистики! Или, как мы сами себя называем, подпо-журналистика! И создатели сайта «Посильные новости». Нас, отцов, – трое. С двумя другими, если придёт время, я тебя познакомлю. Так вот, Сергей. Само название подпо-журналистика говорит уже о том, что мы не совсем легитимны в нашей стране. Точнее, мы состоим в контротношениях с нашей общественной журналистикой. Мы показываем тёмные стороны нашего с тобой общества. – Он прервался, отхлебнул из бутылки, вытер капли с подбородка и продолжил: – Ты заметил, насколько у нас отупела молодёжь? Сколько ты был на войне?

– Пять лет, – ответил Сергей, не до конца понимая журналиста.

– Пять лет… – со вздохом повторил Эдик. – Так ты заметил?

Если честно, особых изменений в обществе как до отправки в Таиланд, так и после возвращения домой он не заметил. Молодёжь как пила слабоалкогольные напитки в подворотнях, так и пьёт, как курила с одиннадцати лет, так и курит. Дело было в другом: Нечаев чувствовал свою бесполезность от того, что пять жесточайших лет в тропиках ничего не изменили в его родной стране. Выходит, что он зря сражался со злейшим врагом, зря уходил в тыл за линии фронта, зря убивал вражеских офицеров, зря насиловал местное население. Зачем всё это было, если ничего не изменилось?

– Допустим, – ответил Сергей после минутного молчания.

– Так вот! И ты знаешь, кто в этом виноват?

До отправки на фронт он бы без колебания ответил – узкоглазые! Теперь он сомневался. Такие вопросы на войне они решали по принципу, который подсказал их сослуживец по прозвищу Койот: проблемы негров – сами негры. Сергея подмывало ответить, что сама молодёжь и виновата. Никто не заставляет тебя курить по подъездам и закоулкам сворованные у отчима сигареты. Несмотря на то, что рекламные плакаты сигарет висят на каждом столбе. Никто не заставляет тебя пить пиво в парках и скверах, несмотря на то, что есть даже специальный канал «Бухло ТВ». Ведь насильно никто. Ты сам берёшь папиросу в зубы. «Ты слишком много думаешь, малыш! Подыграй ему».

– Правительство? – несмело предложил Сергей.

– Правильно! Точнее, не всё правительство, а наши муниципальные власти! – при произнесении последнего слова из его рта слюней вылетело больше, чем обычно.

– Муниципальные власти? – удивился Нечаев.

– Да! – не унимался Эдуард. – Наши муниципальные власти во главе с нашим славным мэром! Это он уничтожает нашу молодёжь! В других регионах нашей родины нет такой пропаганды геноцида молодого населения! Это он открыл здесь третий Лас-Вегас! Это он устроил в нашем родном городе столицу содомии и блуда! Здесь гибнут миллионы невинных молодых душ!

– Гибнут? – скорее для продолжения разговора, чем из интереса, спросил Сергей. Ведь он даже понятия не имел, как выглядит мэр его родного города, и тем более не знал его имени.

– Да! Это массовое убийство молодёжи! Это холокост! Молодёжь вынуждена спиваться, заниматься промискуитетом и плясать под адскую дудку нашего мэра в его ночных клубах! – Слюни уже начали долетать до Сергея.

– Вынуждена? – всё сильнее удивлялся Нечаев.

– Да! Именно вынуждена! Потому что у молодёжи нет альтернативы! Все молодые люди вынуждены пить и трахаться в туалетах ночных клубов! И они губят себя и своё поколение!

Нечаев был пьян и чувствовал сильную усталость после почти 20 часов без сна. Да ещё и парилка в квартире недавно приобретённого знакомого давала о себя знать. Но кажется, он начал понимать происходящее. Эдуард либо не был журналистом, либо был очень плохим журналистом. Потому что его видение происходящего было примитивно даже для Нечаева. А он на знания магистра никогда не претендовал. Похоже, журналист вообще не знает смысл слов «гибнет», «вынуждена», «геноцид», «холокост». «Малыш. Скорее всего, это что-то личное».

– Это у тебя что-то личное? – спросил Сергей.

– Что? Личное?! Как можно говорить о личном, когда идёт настоящая война?! – было видно, что Эдуард свирепеет.

«Он ещё и не знает, что такое война!»

Свирепеть начинал и Нечаев. Но пока держал себя в руках, понимая, что выбить остальные зубы Эдуарду не составит большого труда. По всей видимости, и Эдик это понял и заметно сбавил тон:

– Хорошо, Сергей. Давай начистоту и ближе к теме. Как я тебе уже говорил, я – журналист. И как все журналисты, хочу славы путём выведения злодея на чистую воду. Всё, что я тебе сказал, можно назвать личным. Но можно назвать и общим. Нашим общим делом. Я хочу сделать что-то значимое для Родины! А если точнее, я хочу совершить двенадцать подвигов, как Геракл! И первым будет очистка нашего города от грязи и разврата нашего мэра! Как у Геракла – первый подвид очистка Авгиевых конюшен! – Эдуард замолчал. Он с гордостью за свои знания смотрел на Нечаева.

Возможно, Нечаев был не самым образованным человеком в этой квартире. Он был даже не самым умным в городе и стране. Он не знал, кто его мэр, он плохо представлял себе, что такое подпо-журналистика. Но что он знал наверняка, так это что очистка Авгиевых конюшен была не первым подвигом Геракла. В биографии Геракла он мог дать фору любому в этом городе. Потому что на войне в Таиланде он был почётным членом кружка «А ну-ка, Геракл!» И занял там второе место на ежегодном конкурсе стихов «Геракл зовёт меня подружкой!» Поэтому он усмехнулся и произнес:

– Это не первый его подвиг.

– Первый, – не поверил Эдик.

– Первым подвигом является удушение Немейского льва.

Признаться, этого Эдик не знал. Про Геракла он знал только то, что он был сыном бога и совершил двенадцать подвигов. Исповедник был уверен, что первым по счёту является очистка Авгиевых конюшен.

«Малыш, стоит ли ему говорить, что у Геракла был любовник?» Этого Нечаев говорить не стал. Да и про то, что у греков в ту пору почти все мужчины были на два фронта, тоже промолчал. Ему хотелось поскорей закончить этот утомительный разговор или хотя бы перенести его на другое время и в менее душное помещение.

– Чего конкретно ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты похитил дочь мэра.

– Деньги вперёд…

Многочасовой разговор с Эдиком зашёл в тупик. У Сергея резало глаза от пота и было солоно во рту. Поэтому он прервал своего собеседника, вызвал такси и уехал домой, где принял холодный душ и наконец-то лёг в долгожданную постель…

Что такое быть героем? Быть героем – это рисковать своей жизнью, рисковать жизнями своих родных и близких. Почему-то быть героем означает, что ты должен убить гидру, остановить кровавое насилие царя Диомеда. Это героизм. За это люди тебя любят. Когда ты приходишь в их родную деревню, тебе предлагают лучшую еду бесплатно, тебе стелют самую чистую постель, тебя балуют самой красивой девочкой или мальчиком. Смотря в каком расположении духа ты сейчас.

Похитил коров у великана Гериона? Тут тебе и говядинки жареной, и кровать у окошка! Делов-то! Биться со здоровенными чудищами особой сложности не представляет, когда ты голубоглазый блондин два метра ростом. Да и ещё ко всему прочему сын самого Зевса. Тут хочешь не хочешь – ты будешь героем. Тут тебе и подвиги, и почёт. А вот когда ты Ификл, единоутробный брат Геракла, в котором нет семени Зевса, становится тяжело. И вот вроде всё хорошо: и сын царя, и мать у вас одна, но вот что-то не то. Вот в буквальном смысле слова – капельки не хватило. Вот что тогда делать? Как себя вести? Как совершать подвиги? И стоит ли их вообще совершать? Вот ты идёшь в школу, учишься, тебя дразнят старшеклассники, а за тебя идёт заступаться твой младший брат, у которого отец почему-то Зевс. И вот этот девятилетний карапуз избивает троих пятнадцатилетних подростков, а одного даже вгоняет в кому. И тогда вся школа узнаёт, что тебя лучше не трогать, потому как твой младший брат проламывает людям головы. Как тогда почувствовать себя героем? В этом нужда пропадает. Сначала ты пытаешься доказать окружающим, что ты и сам за себя можешь постоять, что ты и сам царский сын. Но ничего не выходит. Потому как никто с тобой уже связываться не хочет, зная о твоем брате. И что бы ты ни делал, чем бы ты теперь ни занимался, все сравнивают тебя с ним. Ты стал меценатом и пожертвовал 15 миллионов долларов в фонд слепых детей? Это потому, что ты комплексуешь из-за того, что братец твой голыми руками льва задушил! Построил школы на Филиппинах? А брат твой в шкуре гидру зарубил и рака огромного, что ей на помощь приплыл! А ты что? Что ты доказал обществу, Ификл? Спасаешь страны Африки от гуманитарной катастрофы? Тут много храбрости не надо. А вот признаться, что у тебя и на мужиков стоит, тут надо волю в кулак собрать! И ты вроде понимаешь, что весь этот народ, который тебя ни во что не ставит, а братиком твоим, дуралеем, который не знает, куда силушку дурную свою деть, восхищается, – это стадо необразованных баранов. Ты понимаешь, что заставлять себя ходить на работу каждый день – это бо́льший труд, чем раз в год палкой махать и очередную скотину задушить. Но все равно обидно. Ты осознаёшь, что ты больше пользы людям приносишь, чем этот придурок, который целый год может за ланью бегать и не устанет. Но тебя не любят. Тебя не ценят. А дело-то всего лишь в одной божественной капле…

Нечаев проснулся около семи часов вечера. В квартире было душно и солнечно. Язык прилип к зубам от того, что опять спал с открытым ртом. Постель была мокрая насквозь от пота. Сергею было дурно. Вытерев пот с лица рядом лежавшей футболкой, Нечаев встал с постели. Глаза резало. С пульсирующей головой и часто моргая Нечаев всё-таки добрался до душа, где успешно его и принял.

«Украсть дочь мэра, – мысленно произносил Сергей. – Какой же я тогда телохранитель? Вот если бы, наоборот, спасти её от похищения, тогда да, тогда телохранитель. Похищать людей в мирное время не входило в мои планы. И что это за журналист, который похищает людей? Обычно похищают журналистов, а не наоборот. И вообще странный он. Живёт в каком-то альбатросовом гнезде!»

Малыш, а чего хочешь ты?

Нечаев вышел из душа, заварил себе мятного чая и уставился в монитор компьютера. Воровать людей плохо. Если только цель этого преступления не спасение миллионов жизней. В данном случае речь идёт о целом городе, точнее, о невинных душах молодёжи. Стоит ли оно того? Деньги неплохие, хватит, чтобы вернуться в Веллингтон, на родину. Забыть про ту войну, про эту родину-мачеху. Язык вспомнится быстро, люди там добрые и приветливые. Всё ж лучше, чем здесь, среди всего этого пьянства и разврата. Всего-то стоит украсть какую-то девку. В Таиланде воровал целых полковников…

Эдуард пришёл несколько часов спустя, по предварительной договорённости с Нечаевым, с небольшим кожаным портфелем чёрного цвета. Обменявшись приветствиями и расположившись на кухне, они продолжили свой деловой разговор. Хотя было видно, что Эдику говорить гораздо труднее, чем вчера, потому как губы и десны распухли ещё сильней, и слюней вылетало все больше:

– Нечаев Сергей Геннадьевич. – Он вытер слюни с подбородка, и начал постепенно расстёгивать портфель. – Проходил службу в рядах ВДВ в Таиланде. Где прослужил пять лет. Уволен в запас после выполнения служебного долга в должности капитана. – Эдик достал из портфеля бумажную папку с документами и передал её Нечаеву. – Девятнадцать вылазок за линию фронта…

Нечаев открыл папку и оторопел. В ней лежала копия его личного дела, на первой же странице была его фотография в парадном кителе и с беретом на голове.

– …участник операции «Подстаканник», – комментировал Эдик, – за что и награждён двумя орденами Мужества и медалью участника войны в Таиланде.

Сергей листал дело, в нём было абсолютно всё. Даже то, что четыре месяца он провел в дисбате. Дисбат, награды – это одно. Но вот операция «Подстаканник»! Откуда? Про неё было известно лишь шестерым! Один из них сам Нечаев, один погиб. Остаётся четверо! Кто-то слил? Нечаев бросился на Эдика, прижал его к стене, сжав его горло до хрипаты в голосе.

– Кто?! Кто тебе рассказал про «Подстаканник»? – буквально прорычал Сергей.

Лицо Эдика мгновенного приобрело красно-синий цвет, губы приготовились лопнуть.

– Кто?! – повторял Нечаев. – Нефёдов? Прыжов? Ковалевский? Желябов? Кто, сука?!

– Ф…ф… – хрипел Эдик. – Фигнер… Вера… Николаевна…

Нечаев ослабил хватку и остолбенел. Фигнер? Не может быть. Продажная сука! Но зачем и как? Едва Эдик смог нормально вздохнуть, как Нечаев схватил его с новой силой. У Эдика начали выкатываться глаза.

– Не ври мне, сучёнок! Я сам лично перерезал ей горло!

– А-х-х-р-р-р! – Эдик был уже совсем синий, вены на лбу были размером с мизинец, он еле слышал Нечаева сквозь удары собственного сердца. – Она… моя… мать.

От этих вестей задушить Эдика Сергею захотелось ещё сильнее. Ему пришлось приложить титанические усилия воли, чтобы разжать уже побелевшие пальцы на горле журналиста. Нечаев опустился на стул, Эдик принялся судорожно кашлять и хрипеть. Губы от давления источали кровь. Нечаев впал в ступор и не моргая уставился в одну точку. Все в группе знали, что Вера из них самая старшая. Все шутили над ней по этому поводу. И все знали, что это именно она сливает информацию по операции. Но все, в том числе и Нечаев, были уверены, что она сливает её тайцам. Оттого и было решено расторгнуть с ней контракт, и Нечаев добровольно вызвался разобраться с ней. И что теперь? Подробности операции знает какой-то журналист, и его мать убил человек, которого он же нанимает для похищения человека. Так вот откуда у него динары!

– Твою мать… – еле слышно прошептал Нечаев.

Бери деньги, малыш. Хуже уже не будет…

На этот раз беседу они продолжили в одном из ресторанов «Майами». Потому как Нечаеву нужно было идти на работу, а Эдик боялся, что наедине Сергей задушит его.

Благо – это был будний день, и клиентов не было вообще. Поэтому, усевшись за барную стойку, попивая холодную воду со льдом из трубочек и наблюдая, как официантки от безделья играют в «крокодила», они могли спокойно побеседовать.

«Никогда не понимал эти игры, – думал Нечаев. – „Крокодил“, „Хвост дракона“. Может, оттого что никогда не был студентом по большому счету? Может быть. Так может, оно и к лучшему. А то был бы в очередном стаде студентиков, которое само себя развлекает, изображая веселье на лицах, размахивая руками, угадывая тупые словосочетания типа трёхфазный трансформатор или бархатный сезон. Хорошо, что ни он, ни его сослуживцы не были студентами и не знали про всё это. А то пришлось бы в увольнительные не к проституткам ходить, а сидеть в казарме, размахивая руками, изображать авианосец „Адмирал Кузнецов“. Или ещё того хуже – „Мафия“. Что это за бред? Куча с виду солидных людей сидит за столом и держит карточки в руках. Город спит, мафия проснулась. Да что за бред? У них, конечно, в казарме был аналог этой игры „Пидор среди нас“. Но они все знали, кто из них пидор и что когда он в казарме – лучше спать на спине».