Текст книги "Эксперимент"

Ты делаешь не так. Это что-то чужое. Я не могу сказать наверняка, имеет ли это ко мне отношение? Книга… Гюисманс… Какой-то старый автор. Откуда она здесь? Это Артур. Он пользуется этой квартирой в мое отсутствие.

Ей показалось, что мужчина зашевелился. Боже, он пытается встать. Глаза опять смотрят на нее. Пальцы судорожно сжимаются, как будто хотят ухватить воздух.

«Я убила тебя. Мне безразлично. Это совсем не то, что ты думаешь. Ты ведь так обо мне подумал? Я слишком впечатлительна. Не могу представить, что смогу это забыть. И все-таки это нечто другое. Совсем другое. Как будто спускаешься по лестнице вниз. Все время вниз. Если бы я знала это раньше… Я никогда не пыталась обмануть себя…»

В дверь позвонили. Кто это мог быть? Она здесь с мертвецом. Артур? Что он может подумать? Анни подошла к двери и прислушалась. Ничего. Только музыка. Саксофон. В этой вещи слишком много осени… Мертвые листья покрывают землю. Больше никто не звонил. Она посмотрела в зеркало. Боже мой… Это невозможно. Глаза старушки опять смотрели на нее. Хорошо же. Теперь она знает, что делать. Нужен ремень или шнур… Там, в комнате…

Баррэт не очень продвинулся в этом деле. Но, судя по всему, результат мало кого мог заинтересовать после того, как была установлена личность убитого в парковых аттракционах. Этот человек десять лет назад порвал с родственниками. Сейчас уже очевидно – он сделал это по личным мотивам. С тех пор о нем ничего не было слышно. Типичный бродяга. Впрочем, Баррэт был несколько иного мнения обо всем этом. Начать с того, что по первому впечатлению его никто и не принял за бродягу: мужчина был нормально выбрит, одет в чистую, слегка поношенную одежду, вообще выглядел вполне ухоженным. Ничто не указывало на то, что он бродяга. И тем не менее неоспоримый факт – он пропал десять лет назад. Родственники считали, что его давно уже нет в живых. В городе у него осталась только жена. Ей сейчас около пятидесяти. Его старший сын с семьей в Аргентине, младшая дочь – в Новой Зеландии. Через компьютерный банк данных вначале были проверены его отпечатки пальцев. Ничего. Затем запрос был расширен. Его смогли идентифицировать по данным медицинской карточки, заведенной на него в порту, где он работал докером. Его имя – Адам Чински. Родители, очевидно, поляки. Жена – гречанка. Сейчас у нее второй муж. Разговор с ней мало что дал. Она успела забыть о своем первом муже. Очень удивилась, узнав, что он умер всего несколько дней назад. А это действительно он? Как-то странно. Адам исчез внезапно. Не вернулся с работы. Полиция так и не смогла отыскать его. Сможет ли она поехать к ним для опознания? Конечно.

Баррэт чувствовал, что неожиданностей не произойдет. Она опознала его. Сказала, что он мало изменился. И еще призналась, что до последней минуты не верила, что увидит именно Адама. Это казалось невероятным. «Откуда он взялся? Где он был все это время? Прочерк. Как будто он ушел в пустоту. И вот появился. Как призрак. Что с ним произошло? Как его нашли? Неужели он был где-то рядом, в этом городе?» – она не переставала удивляться. Впрочем, было видно, что, в сущности, ей безразлично. Удивлял факт, а не суть происшедшего. Как будто речь шла о чужом человеке, которого она когда-то знала. Баррэт знал десятки подобных случаев. Люди пропадали, уходили из дома, их долго не могли найти, постепенно забывали о том, что они когда-то существовали, потом внезапная смерть на улице, и человек, не имевший имени, вновь обретал его. Ничего удивительного. Но Чински не совсем подходил под эту категорию. Он не опустился на дно городской клоаки. Судя по его облику, он жил нормальной жизнью. Но где? У него должны остаться связи в этом городе. Это вполне могла быть женщина. Для начала Баррэт проверил старые знакомства Чински, поговорил с теми людьми, о которых упомянула его жена. Никакого результата. Никто не видел его с тех пор, как он пропал. Вообще круг его знакомых в этом городе был чрезвычайно мал. Они приехали сюда пятнадцать лет назад. То есть до своего внезапного исчезновения он прожил здесь пять лет. Работал в порту. Был довольно замкнут. Успел сблизиться с двумя людьми, такими же докерами, как и он. Один из них уже умер. Второй, типичный алкоголик, долго не мог понять, о ком идет речь. Он давно забыл об Адаме Чински. «А что, он еще жив? Недавно умер? А где он был все это время? Я думал, что море уже поглотило его…» Никто ничего не знал о его жизни в последние десять лет. Но ведь он все-таки жил? Его фотографию опубликовали в газетах.

В тот же день Баррэту повесили еще одно дело. Впрочем, комиссар сказал, что там, кажется, все ясно: убийство и затем самоубийство убийцы. И все же нужно провести расследование, оформить дело: кто знает, может быть, все это инсценировано? «Посмотри, что там и как, я хочу быть спокоен, – сказал ему комиссар. – А дело Чински, пожалуй, будем закрывать». – «Может быть, еще подождем? Возможно, кто-нибудь опознает его по снимку в газете?» – «Как знаешь». Баррэт понимал, что комиссару не интересны подобные дела…

Едва он переступил порог квартиры, как почувствовал этот запах. Запах смерти. За двадцать лет работы в полиции он видел много смертей. И ни одна из них внешне не была похожа на другую. Но внутренне присутствовало одно и то же: некая неуловимая грань, черта, за которой менялся обычный мир, один шаг, дверь квартиры, телефонный звонок, сообщение, переданное по радио… сигналы другого мира, отзвук небытия… Все так просто. Как день и ночь, постоянно меняющие друг друга.

Женщина убила ножом своего любовника, а затем повесилась на шнуре от телефона. Их обнаружил владелец дома, у которого она снимала квартиру…

На следующее утро, сидя в своем кабинете, Баррэт вспоминал ее лицо. Зачем она сделала это? Экспертиза установила, что в тот вечер женщина практически не была пьяна. Одна-две рюмки вина. Мужчина – то же самое. Наркотики? Их присутствие в крови как женщины, так и мужчины не было обнаружено. Расположение трупа мужчины указывало на то, что в момент нанесения удара он, по-видимому, читал книгу. Она лежала рядом с ним, вся залитая кровью. Гюисманс… французский автор девятнадцатого века. То, что он позволил женщине ударить себя ножом в спину, свидетельствует о том, что он вряд ли подозревал о ее намерениях. На открытую ссору не похоже. Впрочем, нечто подобное Баррэт уже видел. Женщины убивали своих мужей и любовников в те минуты, когда они меньше всего думали о смерти. Причины? Они стары, как этот мир. Другое дело, что далеко не каждая после этого убивала себя. Баррэт вспомнил один случай. Жена, узнав о любовной связи мужа, выстрелила в него, потом себе в голову. Сильный эмоциональный срыв. Бесполезно пытаться что-либо объяснить. Очевидно, здесь то же самое. И тем не менее придется как следует покопать вокруг. Версия об инсценировке? Баррэт как-то сразу в это не поверил. Но… необходимо соблюсти формальности. Что еще? Оттенок бессмысленности. Эти двое как будто спрятались от всех в замкнутой, непроницаемой оболочке. Подлинная суть вещей исчезает вместе с теми, кто эти вещи создает.

8

Хенесс два дня не выходил на улицу. Город был во власти дождя. С зажженной сигаретой и чашкой горячего кофе Хенесс сидел у окна и смотрел на потоки воды, бегущей по тротуарам к водостоку, на разноцветный серпантин зонтиков, на караваны машин, скользящих по мокрому асфальту в разных направлениях и на разных высотах. Город опутывали кольца подвесных дорог, как щупальцы гигантского осьминога. Весь мегаполис был похож на слоеный пирог. Где-то внизу – старая архитектура, остатки трущоб, разбитые, поблекшие обломки минувших столетий, а вверху – небоскребы, и где-то рядом футуристический пейзаж, очертания нового города, некая каменная макроструктура со своим математическим принципом устройства и управления.

Хенесс стряхнул пепел с сигареты на маленькое блюдце. Все получилось не так. Брюнет сам убил себя. Тем самым он подтвердил свою принадлежность к террористической организации. До сих пор Хенесс почему-то не мог заставить себя поверить в это. Но факт остается фактом. Просто так самоубийством не кончают. Тем более само стечение обстоятельств подводило к этому. А уж за объяснением далеко ходить не надо. Вероятно, брюнет слишком любил свою сестру. Вот так. Он не хотел убивать его. Но судьба распорядилась по-своему. Здесь он был бессилен. Теперь можно подумать о положении, в котором он оказался. Оно не выглядит безнадежным. Что он имеет в виду? Да, да. Тонкая усмешка тронула его губы. Самоубийство брюнета – это выход из тупика. Так ли? Он не смог убить его, но брюнет мертв. Так или иначе дело сделано. Означает ли это, что он может продолжать игру? Разве он не сделал выбор? Хенесс чувствовал неудовлетворенность. Казалось, он сел в лодку и оттолкнулся от берега. Но берег по-прежнему притягивал к себе. Смерть брюнета, казалось бы, расставила все по своим местам. Но это мучительное чувство неопределенности… Девушка… Когда она пришла в себя, она кое-что рассказала ему. И на следующее утро он дополнил картину подробностями из газеты…

В полиции ее ждали. То есть ждали человека, который обратится к ним за помощью в поисках пропавшего мужчины лет тридцати, хорошо одетого, темноволосого… его труп был найден в понедельник утром вблизи строящегося дома. По-видимому, он покончил с собой, выбросившись из окна этого дома в пятницу вечером, и лишь пришедшие на работу после выходных рабочие смогли обнаружить тело. Это здание стоит несколько в стороне от жилых кварталов, поэтому даже мальчишки появляются тут нечасто. Впрочем, он лежал в плохо просматриваемом месте, полуприкрытый каменными блоками. Сомнений в самоубийстве у полиции не было. Мужчина имел травмы, полученные только в результате падения. А если его столкнули? Это вызывало сомнения.

Читая газету, Хенесс спросил себя: а верит ли он в это самоубийство? Кроме медицинского заключения, у полиции было только одно подтверждение их версии – показания свидетельницы, живущей в самом первом от пустыря доме. В пятницу вечером она вроде бы видела од н о го мужчину, идущего в направлении стройки. Она еще подумала: «зачем он туда идет?» Хенесс понимал, что это еще ничего не доказывало, но… как бы это поточнее выразить? У него уже возникло убеждение, что брюнет мог поступить именно так. Со слов девушки Хенесс сделал вывод, что она ничего не рассказала о нем. Пока. Полиция так или иначе будет держать ее в поле зрения. Кроме того, он из своего опыта детектива знал, что версии, публикуемые в газетах, зачастую тонко поданная мистификация. Однако, по мнению Хенесса, именно самоубийство выглядело наиболее логичным. Поверила ли девушка в то, что ее брат сам покончил с собой? Хенесс не стал бы это утверждать. Вообще в тот вечер было трудно понять, во что она верит. Она казалась подавленной и безразличной.

Погасив сигарету, Хенесс по-прежнему смотрел на огромный город, заливаемый августовским дождем. Решение пришло внезапно. Он должен позвонить ИМ. Его сомнения как будто оказались беспочвенными, но трещина осталась. Она была где-то внутри, расщепляя его на двух человек, каждый из которых хотел бы закрыться в собственной раковине. Через час он стоял в будке телефона-автомата и набирал номер…

– Алло? Алло?

Ему ответил все тот же мужской голос.

– Да, я слушаю.

– Это я.

– Мы ждали вашего звонка. У вас все в порядке?

– Более-менее. Я хочу сообщить, что… дело сделано. – Вероятно, в этот момент его голос дрогнул и это почувствовали на том конце провода.

– Что-нибудь не так?

– Я не имел к этому никакого отношения.

Хенесс сделал паузу, но там молчали, ожидая продолжения.

– Во вчерашней утренней газете. На четвертой странице. Недостроенный дом.

– Хорошо. Я все понял. Вас будут ждать завтра. В пять. Там же.

Хенесс повесил трубку.

Постояв немного в раздумье, взял зонтик и вышел под дождь. ГОЛОС… Что с этим ГОЛОСОМ? Та же немногословность, что и всегда. По первому ощущению ничего необычного. ГОЛОС давал ему свободу? Нет, не так. ГОЛОС как бы предоставлял ему возможность изложить свою точку зрения. Вот оно. Как будто было заранее известно то, о чем он скажет. Или ему это только показалось? Газета? Во вчерашней газете мужчина, найденный мертвым на стройплощадке, не имел имени. После того как девушка связалась с полицией, его имя стало известно, но печатать его в газетах полностью без согласия девушки никто не имел права. Все-таки стоит проверить. В двух кварталах отсюда городская публичная библиотека с читальным залом. Он добрался туда за полчаса. В зале почти не было посетителей. Хенесс сразу же углубился в просмотр газетных подшивок. Его интересовали все вчерашние газеты, в также подборка сегодняшних утренних. После десяти минут внимательного чтения ему стало ясно: имя брюнета не всплыло нигде. В сегодняшних утренних об этом деле вообще не было ни слова. Колонки криминальной хроники заполнялись свежей информацией… Двое китайцев, служащие ресторана, стали жертвами ограбления, один из них в тяжелом состоянии доставлен в больницу, полиция организовала поиск преступников… семнадцатилетняя девушка-наркоманка с проникающим ножевым ранением брюшной полости была найдена вчера в десять часов вечера случайным прохожим, девушка в реанимации, есть предположение, что удар ножом ей нанес один из ее друзей-наркоманов, девушка состояла на учете в наркологическом отделении… в областную клинику был доставлен девятнадцатилетний юноша, вскрывший себе вены, состояние его после оказания медицинской помощи удовлетворительное… По статистике, в городе ежедневно совершалось до пяти попыток суицида, три из них приводили к смертельному исходу… Хенесс отложил газеты и направился к выходу. Если информация, которую он искал, не прошла в газеты, вероятно, ее не было и по телевизионным каналам.

Он вышел из библиотеки, раскрыв зонтик. Прямо напротив него на перекрестке остановился легковой автомобиль. Из-за полуспущенного стекла задней дверцы высунулась голова мальчика лет десяти. Мальчик звал мокрую кошку, присевшую на тротуаре рядом с дорогой. Дверца машины приоткрылась. Мальчик выбежал под ливень и, схватив котенка, быстро вернулся в машину. В этот момент светофор дал зеленый. Хенесс медленно, стараясь обходить лужи, пошел по тротуару в сторону метро. Почему он подумал, что ГОЛОС знал о самоубийстве брюнета? Какой-то неясный штрих. Что ему должны были сказать? Он усмехнулся. Неужели дело дошло до того, что он пытается прогнозировать их действия? Достаточно очевидно: это бесполезное занятие. И тем не менее. Из чего это состояло раньше? Строго ограниченное пространство, время, отмеренное, как песок в песочных часах. Точный выбор фраз. Полная условность, доведенная до идеальной формы. ОНИ знали об этом так же, как знали обо всем в его жизни… Это было так? А разве он предполагал что-нибудь другое? Но ведь это похоже на безумие. Это абсурд. ОНИ не могли знать. Иногда ему казалось, что по телефону с ним говорит машина. Она держала в своем холодном безжизненном мозгу тысячи вариантов ответа. Она чувствовала на расстоянии малейшие колебания его голоса, предвидела его вопросы, поступки. Машина проникла в его мысли, в его суть. Он перестал быть самим собой…

Вернувшись в свою квартиру, Хенесс попытался сосредоточиться. Так можно сойти с ума. Нужно пробовать делать простые вещи. Самое элементарное. Завтра его ждут. Он сказал: «там же». Это означает то место, где с ним связались последний раз. Там, где он узнал о брюнете… Его фотография, адрес – все было в конверте, который он потом сжег. Итак. Игра продолжалась. Но что-то в ней изменилось. Безусловно. Он окинул взглядом книжную полку. С десяток книг, оставленных хозяином квартиры. Взял крайнюю слева, с золотым тиснением, название набрано готическим шрифтом… Необходимо отвлечься. Он что-то пропустил. Что-то сделал не так. Сборник мистических новелл… Лавкрафт, Майринк, еще несколько старых авторов… вампиры, ведьмы, кабалистика, алхимия, ренессанс черной фантазии, оргии обезумевшего сознания, вереница фантомов, дождь за окном, пустота бытия как тонкая завеса между ним и чем-то темным, очень чужим и бесполезным… Поиск искаженного смысла. Ощущение размягченного сознания… Он снова увидел это лицо. Лицо паяца. В ярком гриме. Даже когда не играл на сцене, паяц накладывал на себя грим. Ведь жизнь и была его главной сценой. Грим – разрисованная скорлупа, без которой он не мог существовать. Эротический плакат на стене… Пальцы… Отпечатки пальцев, оставшиеся на стекле. Это его роль. «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея… Женщина, забавляющаяся с животным… паяц, укрытый ослиной шкурой… безмолвный свидетель. Кто мог видеть его тогда? Хенесс снова увидел страх смерти в глазах паяца. У него были странные глаза. Холодная обволакивающая пустота как будто проступала откуда-то изнутри… глаза античной статуи… пьеса театра марионеток, разыгранная в точном соответствии оригиналу. Разве только паяц остался жив? Это объяснило бы многое. Но ведь он раздробил ему голову двумя выстрелами.

Хенесс вышел из дома на два часа раньше назначенного времени. Он знал, что доберется туда минут за сорок. Проходя через площадь Нации, он взглянул на огромную каменную фигуру одного из самых двусмысленных деятелей истории цивилизации, стоявшую в самом центре на высоком постаменте. Что-то ирреальное было в каменном лице этого колосса. Его застывшие глаза, казалось, наблюдали за людьми, идущими через площадь, сквозь призму времени. От него исходил инфернальный холодок прошлого, исчезающего почти полностью и остающегося лишь в странной, нелепой, иногда трудноуловимой символике, проникающей из века в век с настойчивой обреченностью. Идол одной из самых изощренных мировых инквизиций, чьи кости давно уже обратились в прах, продолжал существовать в этой жизни, играя роль соглядатая умершего времени.

Без двадцати четыре Хенесс был на месте. Старый квартал, предназначенный к сносу. Вот в этом подъезде, на втором этаже… Хенесс вошел в соседний дом, стоявший по диагонали от того, в который ему надо было войти. Он поднялся на девятый, последний этаж, прошел в квартиру направо, плотно прикрыл за собой дверь без замка, положив снизу осколок кирпича. Затем он встал возле окна на кухне. Это была очень удобная точка для наблюдения. В поле зрения попадал весь двор и подходы к подъездам двух противоположных домов. Он ждал не очень долго. В четверть пятого в пустынном дворе появился мужчина с черным дипломатом в руке. Осмотревшись, мужчина вошел в один из домов. Хенесс облизал губы. Теперь оставалось определить окно. Через несколько минут сквозь паутину дождя он увидел, как отворилось одно из окон шестого этажа. Убийца выглянул на мгновение. Его выбор был удачен. Любой подошедший к подъезду противоположного дома как на ладони. Хенесс посмотрел на часы. Половина пятого. Створка окна вернулась в прежнее положение. Убийца аккуратно снял стекло. Хенесс вышел из квартиры, по лестнице поднялся на чердак, прошел в самый конец, к последнему люку и спустился вниз. Выход из этого подъезда находился вне пределов видимости убийцы.

9

По мере накопления фактов Баррэт все больше убеждался, что ему не удастся слишком быстро отправить это дело в архив. Выяснилось несколько деталей, которые вполне могли бы вызвать у него сомнение в правильности первоначальной оценки этой драмы. Женщина, ее звали Анни Ламберт, имела собственный дом в одном из самых старых районов города. Дом достался ей после смерти мужа пять лет назад. Баррэт съездил туда один раз. Особняк произвел на него впечатление как снаружи, так и внутри. Для одного человека это жилище представлялось весьма огромным. Зачем же она тогда еще и снимала квартиру? Первый ответ напрашивался сам собой: для встреч с любовником. Предварительное расследование показало, что убитый мужчина, Олаф Линдхольм, приехал из Мальмё всего неделю назад, но, самое главное, по-видимому, он никогда раньше не бывал в этом городе. Квартиру же Анни Ламберт снимала в течение двух лет. Нетрудно догадаться, что, вероятно, Линдхольм был не единственным любовником этой женщины. Владелец дома, в котором она снимала квартиру, Артур Грейвз, имел кроме того и собственное кафе. Анни Ламберт много раз бывала там. Очевидно, что Грейвз играл заметную роль в жизни этой женщины. Спустя пару дней после того, как было начато следствие, Баррэт вызвал его к себе.

Грейвзу было за сорок. Среднего роста, начавший полнеть мужчина. Усевшись на стул напротив Баррэта, он внимательно взглянул на него и сразу отвел глаза. Он не казался напуганным, скорее настороженным.

– Как давно вы знали Анни Ламберт?

– Около трех лет.

– Где вы познакомились?

– У меня в кафе.

– Характер ваших взаимоотношений?

– Одно время мне казалось, что у нас могло получиться что-нибудь серьезное…

– Вы знали, что у нее есть собственный дом?

Грейвз колебался какое-то мгновение. Очевидно, он понимал, что лгать бесполезно.

– Да.

– А эта квартира, которую вы сдавали ей? Зачем, собственно, это было нужно? Как она объясняла вам?

– Вероятно, вы и сами теперь понимаете? – Грейвз усмехнулся. – Она встречалась там… со своими знакомыми.

– Вы, конечно, знали об этом?

– Догадывался.

Баррэту была абсолютно ясна роль этого человека. Но сейчас не это интересовало его.

– Расскажите еще раз, как все произошло. Почему вы решили поехать туда?

– Я давно ее не видел. – Грейвз заторопился. – А в квартиру я приезжал постоянно раз в месяц, проверить что и как. В этот раз поехал как обычно.

– Но ваше посещение могло оказаться, скажем так, не совсем уместным? Вы же понимали это?

– Предварительно я позвонил по телефону. Никто не ответил. Я так понял, что там никого нет.

– Хорошо. Дальше.

– Я открыл дверь своим ключом, прошел и увидел… это было ужасно. Я до конца не могу поверить в случившееся.

– Насколько мне известно, дом полностью принадлежит вам, так ведь?

Грейвз кивнул.

– В нем четыре квартиры. Вы сдавали квартиру только Анни Ламберт?

– У меня были раньше жильцы. Знаете, не всех устраивает район, квартирная плата. Я собирался продать этот дом городскому муниципалитету.

– Теперь вернемся к вашему посещению… Вы никого не видели, подходя к дому?

– Нет.

– Какое у вас сложилось первое впечатление обо всем этом?

– Я же говорю, это было ужасно. Я совершенно не мог понять, что произошло.

– У вас возникли сомнения?

– Я не совсем понимаю вас.

– Вы говорите: «…не мог понять, что произошло». А разве то, что вы увидели, давало повод к различным толкованиям происшедшего?

– Да нет, – Грейвз помедлил. – Я не мог понять, зачем она это сделала…

– Вы когда-нибудь раньше видели этого мужчину?

Грейвзу опять пришлось подумать. Вполне вероятно, кто-то видел их вместе в кафе.

– Мне кажется, что нет. Но я могу ошибаться. Может быть, он заходил в мое кафе?

– Хорошо, – кивнул Баррэт. – Какое-то время вы были близки с Анни Ламберт. Вы не замечали у нее склонности к самоубийству?

– А разве это можно заметить?

– Бывает, люди признаются в чем-нибудь подобном.

– Мне она не делала таких признаний.

– Но, возможно, она имела склонность к депрессии. Знаете, как это бывает?

– В общем, такого тоже не замечал. Она была общительна, любила вечеринки, разговоры, любила хорошо одеваться. Не могу объяснить, что это на нее нашло?

– То есть, на ваш взгляд, она не казалась человеком, способным к таким вот непредсказуемым действиям?

– Пожалуй, что да.

– Давайте сделаем предположение. Этот человек оскорбил ее. Она убивает его, но… потом не выдерживают нервы, и она убивает себя…

– Так, наверное, и было.

– Она боялась, что ее не оправдают?

– Понятия не имею, – Грейвз покачал головой. – Вообще я всегда считал ее женщиной выдержанной.

– То есть достаточно уравновешенной?

– Вполне.

– Это я и хотел выяснить. Вероятно, повод был серьезен.

– Простите, какой повод вы имеете в виду?

– Повод для самоубийства, разумеется.

– В общем, все это довольно странно.

– Она любила выпить?

– Самую малость.

– А наркотики?

– Этого не было. Впрочем, вы легко можете и сами проверить.

– Несомненно. Но мне интересно, насколько хорошо вы ее знаете.

– Видимо, не настолько хорошо. Такое даже в страшных снах не мог себе представить…

Он достаточно искренен, отметил Баррэт. Но женщина все-таки убила Линдхольма, а затем себя. А ведь она могла попытаться избавиться от трупа и от улик. Дом без соседей идеально подходил для этого. Она не стала это делать. Почему?

С той минуты, когда Баррэт узнал, что у Анни Ламберт любовники менялись довольно часто, он немного по-другому стал смотреть на все это. Противоречие заключалось в том, что такие женщины обычно весьма практичны… О любви здесь не могло быть и речи. Тогда зачем ей убивать себя? Он вспомнил ее лицо после смерти и то лицо, которое видел на фотографии, сделанной при жизни. Разница в подобных случаях всегда существует, но было что-то еще… косметика, какое-то странное подобие маски, он где-то уже видел такое. Женщина в свой последний день доступными средствами как-то неуловимо изменила лицо. Оно напоминало лицо чужой, иной расы. Что-то первобытное, откровенно примитивное… Конечно, это было лишь его ощущение, но тем не менее. Он никому еще не говорил об этом. Женщина была великолепной комедианткой и мастером в области грима. Надо будет проверить ее биографию.

– Скажите, Грейвз, когда вы вошли в комнату и увидели их, вам не показалось, что Анни выглядит как-то не совсем привычно?

– Конечно. Мертвые всегда выглядят не так. До конца жизни не забуду выражение ее лица. Неужели со мной может быть то же самое?

– Вы собираетесь покончить жизнь самоубийством?

– Нет, но… никто этого не знает. Ее лицо действительно сильно изменилось, как будто другой человек, а что-то знакомое есть. Думаю, если бы это произошло в другом месте, я мог бы не узнать ее.

– Послушайте, Грейвз, теперь вот еще что, – Баррэт сделал паузу, как бы раздумывая, стоит ли добивать его. – Нам стало известно, что вы были знакомы с Линдхольмом и…

– Нет-нет. – Грейвз побледнел. – Только не это. Я ни в чем не замешан…

– Ваше положение завидным не назовешь, – спокойно продолжал Баррэт. – У нас есть информация, что вы знали практически всех мужчин, которые приезжали в эту квартиру. Это существенно меняет дело.

– Но я абсолютно ни при чем. – Голос Грейвза дрожал. – Это правда, я находил этих людей, но что там происходило дальше, меня не интересовало. Это были только деловые отношения. Линдхольма я никогда раньше не видел, он приехал сюда всего на две недели. Если бы я только мог предположить, что произойдет такое… Может быть, она раньше знала его? Ведь, по существу, они увидели друг друга только в квартире?

– Да-да, – кивнул Баррэт.

Совершенно очевидно, Грейвз был лишним в этой цепочке. Участие его в этом деле весьма сомнительно. Конечно, ставить на нем крест пока нельзя, и все же… Предположим, ему надо было избавиться от Линдхольма. И с этой целью он сооружает эту громоздкую ситуацию? Маловероятно. Слишком уж просто он подставил себя. Хотя, как знать? И все же кто-то третий здесь вполне мог существовать. Отпечатки пальцев Анни Ламберт на ручке ножа, расположение предметов и трупов – все это могло быть хорошо подстроено. Но кто мог быть этот гипотетический третий? Знакомый Линдхольма? Или знакомый Анни? Ко го именно хотели убить? Баррэт поймал себя на том, что стал все больше склоняться к версии об инсценировке, почему? Объяснить это он пока не мог. С какого-то момента у него появилось убеждение, что Анни Ламберт не стала бы убивать себя. Это казалось невозможным. Ему не хотелось верить в женскую истерику.