Текст книги "Эрлик"

– Необычайно интересная история, Аня! У вас значительно интереснее, чем у меня.

– Да ладно, я ее придумала в то время, когда слушала вашу, без нее не появилось бы моей. А вы не думаете, Ким, что наша экспедиция вполне может быть даже интереснее, чем мы ожидаем и чем ожидает наше руководство. Конечно, и мы, и они готовы ко всему, но всё-таки.

– Это вполне может быть… В особенности, если учесть то, что мы здесь в эти месяцы должны вовсе ничего не делать. А на самом же деле все, думаю, что и вправду все, переживаем то, что никогда прежде не переживали, открывая всё новое и новое с каждым мигом – море новых знаний, впечатлений, предметов для размышлений, воспоминаний и чувств.

– И правда! Иной раз мы заново обретаем реальность на краткий миг, в наших мечтах и воображении, из которого к нам приходит нечто чудесное. Например, в боязни темноты. С самого детства, засыпая на одном боку в детской комнате, мы привыкаем к ощущениям от этого нахождения в пространстве. А когда вырастаем и комната становится уже не детской, а просто нашей комнатой, стоит нам только попробовать заснуть на другом, как вновь приходят ощущения из детства, которые на самом же деле всегда были с нами. Темнота начинает обретать очертания всех цветов радужного спектра на фоне ночной тьмы. Черное очень быстро становится темно-синим, золотым или бордовым. В наш взор из воображения приходят образы чудовищ или страшных предметов – столбов, выросших прямо из пола, и других. Так что при каждом отдаленном шорохе хочется быстро-быстро зажечь лампу. И так страшно на несколько мгновений, но одновременно и чудесно. Бывают и миражи, дарящие радость и счастье, а не только страх, взращивающий в нас боязнь. Это всегда обман наших органов чувств, всегда некоторый мираж, возникающий от их союза с воображением. Но интуитивно кажется, что, прибыв на место исследований, мы все обретем мираж, который предстанет для нас реальностью.

– Это точно, – улыбнулся Ким.

Солнце уже близилось к закату в своем каждодневном небесном пути, когда подгоняемые его лучами молодые люди вернулись в лагерь, не заметив, как пролетел день их прогулки, обрамленный беседою.

11

Время в лагере принялось течь без меры медленно с момента этой прогулки Кима и Ани… Оно тянулась монотонно настолько, что молодые ученые уже и не понимали достаточно четко, когда закончится день и ночь вступит в свои права. И действительно, с начала мая время словно предстало в своем настоящем обличии – одушевленным. Оно будто жаждало показать ребятам, что является истинным повелителем и властелином здешних мест. И выбрало роль оперного божества, силою своей мудрой мысли возжелавшего исполнить для исследователей могущественное интермеццо – период уютной тишины между их высадкой здесь и предстоящими великими открытиями.

Правда, спустя несколько дней после того, как все в лагере заметили задержку во времени, всё оказалось несколько прозаичнее – оно и в самом деле текло гораздо и гораздо медленнее, чем должно течь. Первым это заметил Карл, географ, поколдовал над настройками своих наручных часов, чтобы убедиться, и не преминул тут же сообщить об этом явлении остальным. К интересному маленькому исследованию подключились и другие ученые. Ребята распаковали датчики, позволяющие сравнивать время в отдельном месте с точным географическим. Их не воспрещалось ввести в действие сразу, так как они не являлись первостепенными для грядущих исследований. Но в то же время всё равно даже эти инструменты, хоть и самые простые, выглядели как произведения инженерного искусства.

Более всего датчики напоминали изящные и прекрасные метрономы, примерно с человеческий локоть в высоту. Вне всякого сомнения каждый из них можно было спутать с настоящим метрономом, если поставить в аудитории рядом датчик и музыкальный прибор. Анна тут же заметила: «А мне знакомы похожие вещи! У дедушки два таких было. У нас в Ленинграде во время блокады в квартире было сравнительно тепло, и, как рассказывал мой дедушка, ему поручили взять на сохранение ценные метрономы из консерватории. А в те годы еще и радиовещание не велось. И по радио звучали голоса метрономов: быстрый темп – воздушная тревога, медленный – значит отбой. И у нас в семье всегда в такт с радиоприемником они звучали. Это чтобы соседи на всякий случай слышали – наш дом был слишком далеко от уличных рупоров».

– Да, действительно, коллеги, приборы схожи с метрономами по форме, – заметил, улыбаясь, Карл, – но на самом же деле они являются чрезвычайно высокотехнологичными, прекрасными хронометрическими приборами. Необходимо всего лишь взять их в обе руки перед собой, чтобы они начали свою работу. Потом ничего делать не нужно – датчики всё сделают сами, а нужно лишь нам всем пройти с ними некоторое расстояние от лагеря, чтобы установить границы временной аномалии, готовы?

Ученые хором согласились. Ким в числе прочих, взяв на руки эту чудесную вещь, тут же отметил, что, хоть они и сделаны из красного дерева и имеют весьма громоздкий вид, на самом же деле весьма легки. Их вес, по всей видимости, составляла лишь малая тяжесть лакированного дерева. На корпусе датчиков не было привычной надписи в формате «ГОСТ». Что удивительно, не было вообще никакой надписи. На них лишь были тщательно выточены загадочные знаки, наподобие тех, что находились на корпусе шприцев, возвращающих жизнь, но немножечко другие, отличные от тех.

– Когда датчики завершат исследование времени, – продолжил Карл, – все вы увидите на них такие ярко-красные тоненькие ободки… В общем, проще самим попробовать, чем рассказать.

Далеко расходиться ребятам не потребовалось. Когда все отошли от границ лагеря на расстояние примерно в два с половиной метра, по боковинам вокруг датчиков, на первый взгляд состоящих полностью из красного дерева, прошли сияющие алые нити.

Когда же исследователи подошли к центру лагеря, Карл заключил:

– Ну вот, видите – всё сразу стало ясно. Конечно, можно подсоединить датчики к вычислительной машине для подробного анализа, но это не обязательно. Итак, видно, что уже в 2,5 метрах от нашего лагеря время течет как обычно.

– Но если это так, то мы должны видеть там ночи, когда у нас идут дни, – возразил Ярослав. – Чувство такое, что оно везде идет так, как у нас.

– С тех пор, как это началось, никто из нас не ходил на прогулки. Никто не преодолевал это расстояние. А зрительно, да, вы правы, Ярослав. Почему-то там время идет так, как обычно, но ничего не происходит.

– Может быть, кому-то из нас попробовать пройтись туда часов через пять, самим убедиться! Вдруг всё дело в зрительном обмане и там будет тьма, когда у нас купол из дневного света!

– Попробовать можно, – согласился с Ярославом Карл. – Но, правда, интуитивно я не думаю, что будет какой-то зрительный эффект. Не знаю… Очень сложно сказать. Жаль, что датчики не скажут причины происходящего. Эту временную аномалию необходимо изучить.

– Такое вообще где-нибудь случается? – спросил Ким.

– Нет. Такое нигде и никогда доселе не было известно науке. Более того, это явление нелогично по своей сути – ход времени невозможно преломить нигде, по крайней мере, на нашей планете. В нашей солнечной системе вс должно подчиняться одним нам известным законам. Теоретически… как мы все с вами смогли убедиться сейчас.

– А насколько мы отстаем от обычного времени?

– У нас каждый день примерно на трое суток длинее, чем обычный. Ночи такие же, как и должны быть.

– Ух ты, ну вот, так я и думал, – неожиданно вздохнул Станислав, включившись в беседу. – То есть… хм… Не то чтобы думал… Всё казалось день ото дня, что не так что-то, только вот не мог я понять сразу, что именно, и чувство такое приходило, что серьезное что-то стряслось, всамделишное. Не тревога это была, а ощущение. Трое суток – это не шутка. А самое коварное – наш организм этой задержки дневного света даже и не ощущает.

– В самом деле, как-то и чувство голода не приходит, – согласился Степан. – Что будем делать, друзья?

– А у вас самого есть ли какие-то предложения по этому феномену, Степан? – спросил Карл. – Скажу сразу, что без полной распаковки оборудования, которое состоится, как все вы знаете, лишь когда мы прибудем на место, много мы здесь не узнаем – и наши возможности по изучению этой аномалии сильно ограничены. Даже серьезнейшим образом ограничены, если говорить как есть. Нам ведь строго-настрого запрещено всё начинать прямо здесь, что бы тут ни случилось. Несмотря на это, здесь налицо важная особенность, которая так же, как и сама аномалия, не подлежит никакому научному объяснению. По крайней мере, пока. Она настолько же проста, насколько необыкновенна: согласно датчикам границы временной аномалии представляют собой не что иное, как абсолютно ровный и идеальный октагон – восьмиугольник вечного дня, угол которого примерно на 2,5 метра отходит от внешних краев палаток. Но он не спонтанен. Даже отнюдь. Одна из его сторон проходит прямо параллельно лесу. И подходит к кромке лесной полосы так близко, словно вся эта великолепная геометрическая фигура создана лесом. Или исходит из него, движимая чей-то неведомой волей.

– Оставлять без внимания происходящее нельзя. Но и передать о сложившейся ситуации мы никому не сможем. У Оливье ведь у самого инструкции строжайшие – он, по сути, ограничен больше нас. Да и скажем ему, передаст он это нашему начальству – ну не остановят же они всё и не станут нас возвращать. Подождем, что будет дальше. Странная какая-то аномалия, если учесть, что там, за пределами нашего лагеря, всё идет как обычно, он уже должен был к нам прилететь. А так – всё идет как по графику. Это и необычно. Но поделимся с ним. Ему можно сказать, думаю, это будет стоить того. А начальству пусть не докладывает. Карл?

– Да?

– Думаю, выражу наше общее мнение, что кому-то лучше всего тщательно записывать произошедшее, в дневниковой форме или… ну, как ему захочется. Это должен быть тот из нас, кто лучше всего разбирается во времени. Среди нас нет физика, сам я химик, а это… вовсе не моя научная дисциплина.

– Всё нормально, Степан, не волнуйтесь. Я буду, – ответил Карл. – С удовольствием. А что еще думаете? Или, может быть, у кого-то есть свои соображения?

– Что бы это ни было – ясно, что психология здесь ни при чём и нам не показалось, – вновь вступил в разговор Ярослав. – Если представить, что мы все психокинетически воздействовали на результаты показаний датчиков и у нас это получилось синхронно… Карл, такое возможно?

– Исключено. Да вот же – все приборы показывают то же самое и сейчас. Это не может быть возможным по двум причинам. Во-первых, вся наша техника защищена от разного рода психокинетического воздействия. У нас имеются лишь приборы, способные это воздействие измерить. Во-вторых, нас всех проверили и перепроверили так строго, как не проверяли прежде совершенно точно никого в мире. Был бы хоть один из нас на чуточку психологически неустойчив – его бы не отправили. Большую часть времени мы уже пробыли на этом месте. И если бы мы сходили с ума или обманывались по чьему-либо влиянию извне, так сами бы заметили. Но этого не происходит, нам ничего не показалось. А значит, причина в чём-то совсем ином.

– В таком случае, – продолжил Ярослав, – у меня пока единственное предложение: когда вне нашего лагеря наступит вечер, выйти за пределы временной аномалии. Интересно всё же, увидим ли мы наш лагерь в куполе из дневного света, или же это тьма вокруг аномалии станет светом.

– Осталось 5 часов до сумеречных таинств, которые произойдут там и которых мы не ощутим здесь еще двое суток с лишним, – весело и иронично заключил Степан. – Кто вызовется…

– Я пойду, – коротко прервал смелого юношу Ярослав.

– Уверены?

– Да, – взвешенно кивнул юноша, осмотрев коллег. – Ничего. Ничего не произойдет, всё… хорошо будет. Да и чего тут бояться. Мне очень интересно.

Тут в лагере неожиданно прозвучал столь редко слышимый здесь голос. Спартак, до этого живший одиноко среди своих соратников, не участвующий в научных беседах, впервые решил заговорить во всеуслышание.

– А если случится непредвиденное, что будете делать? – голос юноши, доселе кроткого, громогласно звучал среди собравшихся. И центр лагеря для него оказался подобием арены, драматической сцены. – Никто не знает, что ждет ваше тело. Да-да, не меняйтесь в лице, коллега, я имею ввиду ваш организм там. И никто не может спрогнозировать, возможно, ничего, а возможно…

– Так и что же с того? – ответил Ярослав скромным вопросом на этот вопрос. – Мы ученые. Нас всех может ожидать что угодно, помните, мы все подписались на участие в этом проекте. Всё нормально. Если у вас, Спартак, есть какие-то особенные предложения, буду рад их услышать, пока не ушел. Не в далекий ведь путь собираюсь, всего два шага шагнуть. Ни к чему драматизм, что страшного! Подумаешь.

При последних словах юноша оглядел остальных ребят, лицо его исказила дрожь, которую он оказался так и не в силах полностью скрыть.

– Вы храбритесь. Перестаньте. Я шагну туда с вами, – ответил Спартак уже не столь громко.

Строгий молодой ученый словно утвердился для себя в чём-то и, уверившись, позволил себе сделать речь свою не мягкой, но более тихой, чем прежде. Он продолжил:

– Иронично. Еще некоторое время назад многие из нас отправлялись гулять отсюда в разные стороны, почти куда глаза глядят, не подозревая, не ведая, что однажды будут с невыносимой дрожью воспринимать даже единую мысль о том, чтобы лишь шагнуть на два шага от наших границ. Не говоря уже о полноценной длительной прогулке.

С этими словами Спартак, ненавязчиво задержав легкий взгляд на всём коллективе, скрылся в глубине своей палатки.

– Невероятно шекспировское выступление… – задумчиво произнес Степан. – Коллеги, смею надеяться, что никто не обиделся? Обижаться не на что, и вызова в этих словах не было и капли. Спартак во всём и полностью прав. Наше предприятие очень опасно, и это серьезно. Никто из нас не может с точностью спрогнозировать последствия перехода сквозь временные границы. Этот шаг может быть и короток и длинен для человека. Всё в мире путешествует во времени, так же как и в пространстве, без сомнения. Но науке и правда не известно, что происходит на стыках различных слоев времени. Ведь если сравнить нашу аномалию с пространственной, то это что-то, напоминающее шаг отсюда, предположим, в Антарктиду.

– Да ладно, – весело отозвался Ярослав. – Скромный повседневный научный эксперимент. Хоть хорошо, что не один иду, будет с кем поболтать, разделить беседу на неблизком пути.

– Нет-нет, я серьезно, – ответил Степан. – А если честно, я очень нами горжусь. Завтра, по земному мировому времени, то есть часов через 20 должен прилететь Оливье с продуктами. Мы могли бы подождать его прилета и понаблюдать, поговорить с ним. Но если мы сами не желаем окунуться в тайну здесь, то что мы за ученые такие, и как поступим, когда встретимся с тайнами, что грядут. Хотя… не скрою, я сам один хотел идти.

– Не стоит, – подойдя к Степану и похлопав отважного ученого по плечу, мягко и уверенно заметил Ярослав. – Всё с нами будет хорошо. Друзья, только обещайте, что все посмотрите на ход эксперимента, нам нужна ваша поддержка.

Так, в веселых и беззаботных шутках, и пролетели часы, пока не наступил момент нежданного испытания. Ярослав и Спартак были готовы шагнуть во временную неизвестность. Другие ученые выстроились в полукруг с готовностью в любой момент подбодрить обернувшихся если не словом, то добротой улыбки.

И вот, за два шага до заветной цели тишину прервал возглас Спартака:

– Стоп, так нельзя.

Ярослав, идущий с коллегой в ногу, даже вздрогнул от неожиданности. Оба ученых обернулись. На что Степан обрадованно заключил:

– Ну вот, очень взвешенная и разумная мысль. Должен был сразу сказать я, что должен один идти вместо вас обоих, да помедлил. Ребята, давайте и правда вставайте-ка все на мое место, я пойду.

– Да нет, – спокойно продолжил Спартак. – Не в этом, собственно, дело, но отпускать нас туда вот так нельзя, нас нужно подстраховать. Иначе эта авантюра может выйти боком всему великому делу, ради которого мы здесь.

– Полностью согласен с вами, Спартак! Друзья! – торжествующе обратился ко всем Степан. – И точно, первым должен идти я. По многим причинам. Ярослав и Спартак изучают минералы, они нам нужны. Другие специалисты не менее ценны. Ну а раз перед нами возникло такое испытание, которое выходит за рамки дисциплин геологических, а охватывает во многом космические законы, – то без всякого сомнения идти должен какой-нибудь географ…

При этих словах все мигом обратили взгляд на Карла, прислонившегося к краю одной из палаток, у которого словно заранее был готов отчеканенный ответ на подобные слова или взгляды:

– Не смотрите на меня и не уговаривайте. Я не пойду.

– …или химик. Ну… вот видите, Карл, раз вы отказались, я и говорю, что один должен идти первым из нас. В случае, если со мной что-нибудь случится, меня и мои знания с легкостью заменят Геннадий, Ким и Анна.

– Да… Что вы, в самом деле! – возмутился Спартак. – Ну подождите же, наконец! «Подстраховать» – не значит «идти туда не нам», а значит, что нужно обвязать наши пояса крепким тросом, канатом или веревкой какой-нибудь! Исключительно на всякий случай! И ее конец крепко-накрепко укрепить в лагере!

Тут Степан прервал свою речь. И свет геройства на его лице угас, когда в следующее мгновение он ощутил, что поведение его больше напоминало со стороны поведение наивного пионера, нежели взрослого ученого, невольно даже отступил на пару шагов назад. Среди ребят образовалась краткая тишина, которую нарушили слова Геннадия, уже распаковавшего крепкий и невероятно прочный трос из наноматерии, похожий на альпинистский:

– Конфуз, – смущенно заключил он. – Всё же… не радует, что лучшие молодые научные умы в мире так и не сообразили о самой главной и простой вещи. И опомнились мы в последний момент.

Всех исследователей охватило некоторое смущение, и, когда пару минут спустя все было готово, Ярослав и Спартак беззвучно шагнули за границу времен. Сделав три весьма смелых шага там, они развернулись к провожающим их взглядом коллегам.

– Ну… Что тут скажешь, всё на самом деле странно, – сказал ребятам Ярослав, взглянув перед этим на наручные часы. – Никакой тьмы, никакого купола над лагерем здесь нет. Судя по часам, та же самая аномалия и здесь, и… везде, видимо, в округе. Здесь тоже время идет медленно.

Степан обратился к Карлу:

– Карл, скажите, границы временной аномалии могли разойтись шире, чем на два с половиной метра за пять часов?

– Нет, всё так же, как и было. Приборы показывают, что границы остались теми же. Но я сразу сказал, что интуитивно уже предполагал, что ничего не изменится. Ни зрительно, ни фактически, даже не знаю почему.

Ярослав достал из куртки миниатюрную кинокамеру.

– Сейчас я засниму отсюда виды Чумикана, леса, всего горизонта вдаль и лагерь. На всякий случай, вдруг это поможет, – наводя объектив попеременно, вокруг, добавил он. – Наши глаза не могут обмануться, а уж взгляд кинообъектива не обмануть точно. Тогда, думаю, можно будет возвращаться, скорее всего, ничего нового мы уже не обнаружим.

Несколько мгновений спустя двое отважных ученых уже пересекали границу временной аномалии обратно и облегченно вздохнули, когда перешагнули невидимый барьер.

– Ну вот, можно сказать, что мы со Спартаком уже совершили наше «опаснейшее путешествие длинною в несколько шагов», – чуть устало промолвил Ярослав.

– Выше нос! – смело подбодрил коллегу Спартак, освобождаясь от опоясывающего его троса. – Ничего страшного не произошло, мир в прекрасном состоянии, мы в прекрасном состоянии, думаю, что в нашем наблюдении море положительных моментов. Да что уж мы – одинокий затерянный коллектив людей, мир и вовсе как нельзя лучше – столько дневного света, у него нет и в мыслях прекращаться, а ночная тьма и не думает наступать.

– Согласен с вами, Спартак, – подняв стакан с чаем, произнес Степан. – До прилета Оливье остается чуть менее 15 часов. Предлагаю нам всем пройти в палатку и на проекторе посмотреть фотографии и запись, сделанную с кинокамеры. Осуществим изучение этого происходящего здесь настолько, насколько это возможно. Я позволил себе заблаговременно подготовить всё необходимое. Ожидал, что материалы будут.

Когда все вошли в палатку Степана, оборудование для кинопроекции было, действительно, уже готово. Ярослав передал ученому кинокамеру, после чего Степан вложил ее в кинопроектор. К слову сказать, вся аппаратура для кино– и фотосъемки у исследователей была также на последнем уровне развития этих технологий – кинокамера напоминала небольшую книгу в мягкой обложке. И сравнение это выглядело буквальным, она и вправду могла сгибаться, как книга, в разные стороны. Только, в отличие от книги, не только в одной плоскости, а во всех чуть ли не одновременно. Кинопроектор был ее увеличенной копией. Нужно было вложить один изумляющий воображение прибор в другой, чтобы получить достаточно крупное объемное изображение. Но в итоге отнюдь не для того, чтобы только посмотреть отснятую запись, ведь функция проектирования киноматериалов была во всех кинокамерах в лагере, которые находились у каждого из исследователей. Просто кинопроектор, помимо показа отснятого, позволял изучать материалы, проводя за краткое время самую тщательную их экспертизу и позволяя узнать если не почти всё, то очень и очень многое.

– Итак, выключаем свет, – сказал он.

Привычного для кинопроектора матерчатого белого экрана не требовалось, изображение воспарило в воздухе на некотором отдалении от аппаратуры, как раз вблизи противоположного взору собравшихся края палатки. Ребята очень быстро просмотрели десяток фотографий разных точек на местности и переходящее киноизображение местности, длящееся не более трех минут.

После просмотра Степан увлеченно стал управлять кинопроектором. А управление осуществлялось единственным методом – мысленно. На самих приборах не было ни единой кнопки, как и, без сомнения, на всём, с чем ребятам пришлось повстречаться в эти месяцы.

– Я позволю себе… – комментировал он свои действия, – увеличить виды Чумикана, а конкретнее – кусок улицы. Ведь технология позволяет зуммировать изображения на неограниченно большие расстояния. – Посмотрим, есть ли кто-то из местных жителей – прохожие, рабочие, кто угодно, кто может своими действиями убедить нас в том, что у них сейчас так же светло, как и у нас.

Скоро перед учеными предстал фрагмент улицы с группой спешащих куда-то сельских жителей. Несколько секунд спустя они скрылись в двери здания с крупной надписью «Дом культуры» в своем навершии.

– Ну вот, – продолжил Степан, – происходящее говорит само за себя. Я сразу знал, что не потребуется зуммировать окна домов или стремиться выделить звук разговоров. И так понятно, что несколько жителей отправились на какое-то мероприятие в здание чумиканского Дома культуры. Поскольку среди них не было детей, это явно не нечто увеселительное, а, скорее всего, лишь рабочее или партийное совещание. На культурном мероприятии оживление всегда более существенно, на самом Доме культуры было бы объявление об этом мероприятии или афиша о чьих-то гастролях. Один из местных жителей, в спешке взглянув наверх, подходя к двери, явно зажмурился от солнца, стоящего сейчас зрительно в зените. У них день.

Подробный анализ материалов, который Степан затем запустил в кинопроекторе, также ничего не показал – они были обычны совершенно, как и заснятое на них.

– И всё-таки удивительно, что мы совсем не чувствуем усталости и даже не заметили сразу трехкратной задержки дневного времени, – подвел итог на выходе из палатки Станислав.

15 часов до прибытия Оливье прошли незаметно. Когда же он прибыл, ученые, как и договорились ранее, подробно поделились с ним всем, что с ними произошло и происходит.

Осмотревшись вокруг, летчик сразу взглянул на свои часы. Секундная стрелка на искрящихся под лучами дальневосточного солнца «Патек Филиппе» троекратно замедлила свой ход.

– Мес амис, насколько я понимаю, наручные часы у всех вас своим ходом показывают то же самое необъяснимое происшествие? – спросил он.

– И не только часы, Оливье. Датчики, вся аппаратура, – ответил Степан. – Но на нас происходящее никак не отражается. Более того, мы пару-тройку дней по необъяснимым причинам и вовсе не заметили, что день идет в три раза длиннее.

– Друзья, на нашей станции… как и во всем мире, сейчас день 7 мая. Понимаю, это лишь доказывает, что происходящее не поддается объяснению логики. Я никогда не встречал за мою жизнь ничего подобного, смею вас уверить.

– В любом случае мы вынуждены просить вас придерживаться текущих инструкций, Оливье. Чрезвычайной ситуации нет, всё идет даже больше чем превосходно. Начальству лучше не докладывать о произошедшем.

– Разумеется, Степан. Будем действовать согласно настоящим инструкциям. Я и сам вижу, что ваше состояние превосходно.

После этого краткого разговора ребята помогли вынести из вертолета предназначавшийся для них недельный запас продуктов… В этот раз летчик особенно кратко старался разговаривать со всеми ними. Что-то неведомое в этот раз затаилось на его лице. Еще до своего отлета обратно в ангар, на станцию, он, как казалось, задержал внимательный взгляд на каждом из ученых. Но ребята почти совсем не акцентировали на этой мимолетной перемене своего внимания, лишь Аня несколько насторожилась. Оливье зашел в палатку к Киму, раскладывавшему еду в холодильник. Когда юноша обернулся, летчик беззвучно обнял его, не в силах проронить не слова. Ким помнил об их беседе и не забывал о ней ни на минуту. Молодой ученый всё понимал задолго до этого дня – рано или поздно настанет миг, когда они больше никогда не увидятся: ученый, только начавший жить и творить, и наемник, на долю которого выпало столько приключений, что хватит их и на двенадцать человеческих жизней.

Подойдя к невидимой грандиозной машине, вход в которую уже открылся перед Оливье, явив словно из воздуха всё тот же нежно-бежевый салон, который так гостеприимно пустил в свои покои исследователей в тот зимний ночной полет, летчик еще раз взглянул на Кима. Задержав на юноше взгляд, отважный наемник скрылся в небесном корабле. И Ким лишь еще раз понял – скрылся навсегда.

«Вдруг мы все еще увидимся, и не раз, – думал юноша, глядя издали на костер и облокотившись на край своей палатки, – и с Оливье, и с Андроповым. Стоп! Ведь с Андроповым мы в любом случае должны увидеться на исходе экспедиции, когда вернемся домой, когда всё подойдет к концу. Дом… и даже начальство в лице загадочного седовласого почтенного господина… всё осталось там, далеко позади. И почему здесь приходит такое чувство, что всё и останется вот так… без всякого своего исхода».

До конца светового дня, исходя из условий временной аномалии, оставалось не менее двух часов, когда юноша машинально взглянул на свои часы. Секундная стрелка на блестящем циферблате хронографа осуществляла свое путешествие троекратно чаще.