Текст книги "Невесты Джихада. Почему европейская девушка решает уехать в «Исламское государство»"

Террористический ажиотаж

«Исламское государство» располагает продвинутой компьютерной сетью, которой управляет Ахмед Абу Самра, сириец, родившийся в Париже в семье врача-эндокринолога. В Массачусетском технологическом институте, одном из самых престижных университетов мира, он защитил диплом по компьютерным технологиям. Свои обширные знания он привез в новую штаб-квартиру в Ракке и оттуда смог привлечь и мобилизовать десятки коллег и других квалифицированных экспертов.

Теперь они управляют центрами производства документальных фильмов и пропаганды по стандартам, сходным с голливудскими. Кроме того, они владеют электронной армией, состоящей из сотен людей как внутри, так и вне территории государства.

Организация имеет более чем 50 000 аккаунтов в Twitter, с которых рассылается более 100 000 сообщений в день, кроме того, существуют десятки тысяч страниц в Facebook и тысячи аккаунтов в WhatsApp.

В качестве примера Бари приводит популярное видео, в котором иорданский пилот Муаз аль-Касасиба, схваченный боевиками «Исламского государства», в феврале 2015 года был заживо сожжен в клетке. За несколько секунд это видео получили сотни тысяч людей. Сначала они писали в твитах, что вот-вот что-то произойдет, и просили, чтобы подписчики ретвитили контент, если он их впечатлит. Затем они отправили ссылки на копии видео, размещенного на JustPaste.it. Это анонимная платформа-мессенджер, созданная и управляемая 26-летним поляком, которая превратилась в составную часть медийной машины «Исламского государства», наряду с арабскими эквивалентами – Nasher.me и Manbar.me и множеством других платформ.

Потом они вновь запостили твиты, которые угрозами принуждали подписчиков делиться ими, чтобы люди с высокой скоростью связи могли бы загружать и сохранять их в анонимных облачных сервисах или в зеркальных сетях. Кибернетический халифат в своей максимальной концентрации.

Реакции были различными. Начиная с тех, кто выражал ужас, и заканчивая дикарями, которые без всякого сочувствия повторяли burn baby burn!

Кибернетическая психологическая война также включает вещание 24-часового информационного интернет-канала, который называется KalifaLive.info. И нельзя не вспомнить собственную радиостанцию «Аль-Баян», располагающуюся в Мосуле, и спутниковое телевидение «Тавхид» в Ливии. Также у группировки есть огромное сетевое хранилище, где размещены диссертации по идеологическим вопросам, ежемесячные доклады, проповеди, интерпретации Корана и фетв, журналы, учебные пособия, инструкции, как относиться к рабыням или какой должна быть жизнь женщин в «Исламском государстве».

Психологическая война халифата проходит преимущественно с помощью сети под названием «Аль-Килафах Аридат» (то есть «халифат вернулся»), через которую он пытается обеспечивать кибер-джихадистов новейшими технологиями в области безопасности. Ключевой для безопасности считается виртуальная частная сеть VPN, которая скрывает IP-адрес, номер, логически и иерархически обозначающий место в Сети, скрывает интерфейс, создавая на его месте фальшивую локацию, отсылающую обычно вообще в другую страну, в какую-нибудь пустынную область.

Анонимная навигация по VPN – одна из программ, наиболее эффективно взаимодействующих с системой Tor (the onion router), изначально разработанной американской военно-морской разведкой и с тех пор очень эффективной. Tor скрывает местоположение пользователя, отправляя его сигнал через узлы в десятках различных стран; также он обеспечивает возможность доступа к теневому Интернету, анонимной зоне, где прячутся преступники – распространители наркотиков и детской порнографии.

Наиболее безопасная комбинация, «Аль-Килафах Аридат», – это Ghost VPN с оперативной системой под названием Tails – The Amnesic Incognito Live System, которая загружается с внешнего источника, например СD или USB-флешки, и не оставляет следов активности на компьютере или жестком диске.

В Tails уже установлен Tor – это позволяет использовать сразу множество компьютеров и дает возможность немедленно отключиться в случае, если пользователь боится быть обнаруженным. Также Tails располагает инструментальной панелью для зашифровки файлов, электронных писем или сообщений в реальном времени. Принимая эти меры безопасности, не совершая глупых ошибок, вроде указания своей почты или ссылки на аккаунт в Facebook, можно оставаться полностью анонимным и вести фальшивую жизнь онлайн, без местоположения, с различными никнеймами на различных платформах.

Twitter совместим как с Tor, так и с Facebook. Как только кибер-джихадисты вооружились VPN/Tails, они могут подписаться на бесплатный сервис Bitmessage, который позволяет работать с зашифрованной почтой. Bitmessage также используется, чтобы создавать и поддерживать аккаунты под вымышленными именами, давая возможность анонимно общаться через прямые сообщения в Twitter или Facebook.

Джихадисты используют открытые децентрализованные источники, платформы такого программного обеспечения, как Diaspora и Friendica. Как только у них появляются подозрения, что их обнаружили, они удаляют аккаунты. В 2014 году, согласно разведывательному подразделению США, их было 45 000. А по данным лондонской полиции – 1100 в неделю.

Преступные группировки джихадистов вымогают денежные пожертвования, используя криптовалюту, такую как биткоины и догикоины, или же карты с предоплатой. Это делается так: вкладчики загружают сумму, которую хотят перевести на карту с предоплатой, затем регистрируются в программе, предоставляющей услуги оплаты через мобильные телефоны с анонимных аккаунтов. Происходит перевод с одного одноразового телефонного номера на другой незарегистрированный телефон. Адресаты просят, чтобы им перечисляли денежные средства на анонимную карточку, с которой, в свою очередь, можно снять наличные деньги в банкомате. Когда операция произведена, от телефонов и карт избавляются.

Самый популярный мобильный телефон среди джихадистов – так называемый Snowden Phone, получивший свое прозвище в честь Эдварда Сноудена, который в 2013 году вывесил в публичный доступ конфиденциальную информацию об Агентстве национальной безопасности США. Android может менять номера по своему усмотрению, используя 128-битное шифрование, VPN и зашифрованные знаки отличия, чтобы стереть следы мобильного телефона. Можно использовать Skype, мессенджеры, социальные сети и другие виды деятельности в Интернете с минимальным риском того, что тебя идентифицируют. Tor также разработал систему пользования мобильными телефонами в сочетании с Tails. Память телефона стирается автоматически, как только пользователь выходит из сети. ChatSecure – это платформа моментальных сообщений, излюбленная среди телефонных пользователей, которые хотят защитить свой тесный круг общения. Она также функционирует через Tor, и сообщения зашифрованы.

Шейх Усама бен Ладен был менее продвинутым в плане технологий, чем его преемник Абу Бакр аль-Багдади, так как он обычно садился в секретной комнате перед камерой и в течение нескольких часов записывал «видео» со своими проповедями и советами. Потом отправлял его какому-нибудь влиятельному сотруднику канала «Аль-Джазира», где видео монтировали до тех пор, пока продолжительность не достигала менее четверти часа. Затем в эфир пускали то, что было согласовано, исключая основную часть материала, если не всю. Сейчас «Исламское государство» может сократить всю эту операцию до нескольких минут.

Одно нажатие клавиши – и ролик разлетается по двумстам с лишним странам по всему миру.

По мнению Атвана, США если и не создали «Исламское государство» своими руками, то точно дали повод для общественной поддержки, на которую оно опирается. Зерно упало на плодородную почву: они душили Ирак жестокими санкциями, которые зародили в 26 миллионах человек желание отомстить за вторжение в Кувейт, осуществленное диктатором Саддамом Хусейном в августе 1990 года. Впоследствии выяснится, что это была ловушка, чтобы разрушить Ирак, и прелюдия к вторжению в 2003 году. Пол Бремер, американский военный губернатор Ирака, совершил две основные ошибки: сначала он создал в Ираке правительственный совет, основанный на квотах и сектарианизме, а затем распустил иракскую армию, упразднил военный и гражданский институты и Республиканскую гвардию.

Из-за этого на улице оказались более чем миллион солдат и чиновников. Их унизили, лишили привычной жизни, оставили без заработной платы, работы и пенсий. Они превратились в мишень, в пушечное мясо для Даиша. Непродуманная политика Нури Аль-Малики, первого иракского премьер-министра, дополнила эту картину. Бывший президент Саддам Хусейн понимал, что США пришли, чтобы свергнуть установленный им режим. Это убеждение крепло в нем еще с тех пор, когда в 1991 году он ввел запрет на использование воздушного пространства в определенных зонах на севере и юге Ирака. В качестве первого этапа воплощения в жизнь своих масштабных планов Саддам запустил Кампанию Веры – начал закрывать ночные клубы, запрещать алкоголь и написал на флаге Ирака «Аллах Акбар» своей собственной кровью.

Истинной колыбелью «Исламского государства» была тюрьма «Абу-Грейб», в которой подверглись пыткам тысячи иракских повстанцев, включая солдат и чиновников армии, гвардейцев Республиканской гвардии и членов Сил безопасности Ирака.

Пытки производили американские солдаты – они сами кричали об этом и выкладывали фотографии в социальных сетях. Вскоре то же самое начало происходить в тюрьме Букка около Басры. В ней состоялась встреча между Абу Бакром аль-Багдади и элитой среди заключенных военных и чиновников. Аль-Багдади организовывал ночные религиозные чтения – в этом ему помогала докторская степень в исламских законах. Он отбывал наказание за экстремизм и за то, что побуждал сопротивляться оккупации. Абу Бакр аль-Багдади присоединился к тавхиду – исламскому монотеизму – и к джихаду, созданному Абу Мусабом аз-Заркави, чтобы в качестве ветви «Аль-Каиды» противостоять американской оккупации. После он стал членом консультативного совета моджахедов, а потом – главой «Исламского государства» в иракской провинции Анбар.

Он решил провозгласить создание «Исламского государства» пятого июля 2014 года, в разгар священного месяца поста рамадана, с платформы большой мечети Аль-Нури в Мосуле – той самой, со знаменитой наклоненной башней, построенной намного раньше, чем Пизанская, которая имеет для миллионов мусульман огромное значение. Символизм – решающий аспект его стратегии в долгосрочной перспективе. Не случайно в его имени сошлись два слова: Аль-Хусейни и Аль-Кураши, подчеркивая, что он принадлежит к роду Аль-Байт и, таким образом, является прямым потомком Мухаммеда. То есть соответствует всем условиям, чтобы стать халифом арабов-суннитов.

Символизм также сыграл основную роль при выборе Ракки в качестве временной столицы «Исламского государства», так как она служила летней столицей халифа «Тысячи и одной ночи», Харуна ар-Рашида.

Одна из самых важных ошибок – думать, что «Исламское государство» – это кучка партизан-любителей с нестрижеными бородами, необразованных оборванцев, которые не умеют ничего, кроме как убивать. Несмотря на то что по сути в этом «государстве» приняты ужасающие и дикие законы, что в нем совершаются страшные казни – обезглавливание, забивание камнями неверных жен и так далее, тем не менее не следует идти на поводу у их основной цели: внушить своим врагам, многократно превышающим их по численности, такой страх, чтобы они вынуждены были бежать.

Политика запугивания имела большой успех. Именно она сработала в случае с 30 тысячами иракских солдат, находившихся в Мосуле, которые каждый раз, лишь проходил слух о том, что боевики ИГ приближаются к городу, в страхе бежали из него, переодевшись в гражданское платье, оставив без защиты военные арсеналы. Тот факт, что в ядро «Исламского государства» входят капитаны и полковники иракской армии и Республиканской гвардии Саддама Хусейна, подтверждает обоснованность опасений. Если бы это было не так, как бы «Исламскому государству» удалось взять города с профессионально разработанными военными планами? Как бы ему удалось создать необходимые учреждения и управлять ими самым современным способом, предоставляя различного рода услуги по крайней мере девяти миллионам сограждан?

ИГ отличают от других джихадистских движений, таких как та же «Аль-Каида», публичное принятие ваххабитской доктрины и строгое следование исламским законам и фетвам – религиозным указам. Советы шейха Ибн Таймии стали религиозной точкой отсчета для всех тех, кто следует джихадистскому прочтению ислама.

Эта причина объясняет вовлечение десятков тысяч молодых людей по всему миру в священную войну под флагом «истинного» «Исламского государства», верного своей религиозной литературе. И это объясняет также, почему 92% саудовской молодежи симпатизирует этой идеологии и почему более 6 тысяч из них пополнили ряды ИГ. По большей части они имеют отношение к батальону самоубийц, которые пригоняют машины и грузовики с бомбами к военным постам врагов, а потом взрываются прямо напротив вражеских баз.

Несмотря на бомбардировки российских истребителей и коалиции НАТО, «Исламское государство» продолжает существовать благодаря тому, что боевики продвигаются тайно и не имеют постоянных баз. Есть серьезные сомнения в правдивости американских утверждений, согласно которым бомбардировщики США уже уничтожили десятки тысяч солдат ИГ начиная с 2015 года. Также нет надежных цифр потерь среди гражданского населения; а они исчисляются тысячами.

Террористические атаки, которые произошли в Париже в ноябре 2015 года и в Брюсселе 22 марта 2016 года, демонстрируют изменение стратегии «Исламского государства». Теперь ИГ перешло к идее консолидации.

Иными словами, они захватывают землю, усиливают контроль над ней и таким образом мстят западным силам. Это называется «наказывать далекого врага».

Возможно, это изменение было реакцией на воздушные атаки, из-за которых ИГ потерял Тикрит, Бидми, Рамади, Фаллуджи и гористую зону Синджара. Идея расширения, взятая на вооружение «Исламским государством», основывалась, во-первых, на рассеивании по Ираку и Сирии, вплоть до Саудовской Аравии, во-вторых, на захвате святых городов Мекки и Медины.

Однако повышение цен и формирование коалиций, призванных помешать расширению ИГ в регионе, освободили от власти ИГИЛ многие места, такие как Синайский вилайет в Египте, вилайеты Дерне, Сирте и мандат Джафре в Ливии, и также другие вилайеты и эмираты в Сомали, Афганистане, Пакистане и Боко Харам на северо-западе Нигерии.

После эскалации опасности ИГ и первоначальной неудачи воздушных атак, западные страны изменили политику, чтобы покончить с боевиками. Теперь они стали разделять тактику поведения российского правительства. Сделав так, чтобы Асад остался у власти, они использовали его армию, которая после борьбы с вооруженной оппозицией стала принимать участие в городской партизанской войне. На данный момент солдаты Асада обладают достаточным опытом, чтобы противостоять ИГ в регионе.

Это решение было принято после соответствующего предложения из уст государственного секретаря Джона Керри. Также влияние оказал отказ Франции от политического курса, имевшего целью сместить президента Башара аль-Асада с его поста. Нежелание западных держав и стран региона посылать наземные войска для столкновения с ИГ вызвано стремлением предотвратить новые потери и боязнью повторить крайне неудачный опыт оккупации Ирака. И это самый могущественный козырь, который разыгрывают как ИГ, так и сирийский режим. Верно и то, что США поддерживают в основном курдских военных, будь то под флагом Пешмерга или в форме отрядов народной обороны (YPG), прикрываемых в наступлениях западными истребителями. Однако этот выбор весьма рискован, так как существует этническая склонность к усилению симпатии иракцев и сирийских суннитов к «Исламскому государству».

Трудно предсказать судьбу ИГ и его способность выжить и оказать сопротивление натиску военных самолетов в небе над регионом. Однако можно точно сказать, что уничтожить их будет нелегко и, конечно же, опасно, потому что военное решение как таковое здесь неприменимо само по себе, только как часть комплексной стратегии.

Важнее всего, пожалуй, нивелировать общественную поддержку, которая дает ИГ силу и процветание, если только речь не идет о хорошо обдуманных политических решениях, которые бы отвечали идеям правосудия и равенства, и о сотрудничестве с правительством. Помогли бы отказ от этнических квот при создании унитарной единицы, основанной на подлинном сосуществовании, а также отмена всех проявлений маргинальности и всех форм военного западного вмешательства.

Солдаты ИГ могут быть разбиты как с одного, так и с другого фронта, их источники финансирования могут быть обрублены, но цементные леса главных городов под их контролем, Мосул, Ракка, Дайр-эз-Заур, дадут им защиту и убежище, позволят им еще долго оказывать сопротивление.

Нельзя исключать и то, что ИГ владеет химическим оружием, потому что с ним сотрудничают эксперты бывшей армии Саддама, которые знают, как его произвести. Возможно также, что они захватили его у сирийской армии или получили контрабандным способом из Ливии, в которой после падения режима полковника Муамара Каддафи, обладателя огромного количества разнородного оружия, воцарилась анархия.

Самую большую опасность представляет возможность использования этого типа оружия под предлогом самообороны, если ИГ почувствует, что на его шее затягивается веревка. Большинство боевиков не боится смерти. Дезертирство в их рядах возможно, и, в принципе, возможна и смерть их лидера… Однако это не организация, основанная на авторитете одного человека, как «Аль-Каида», которая растворится вместе с исчезновением своего предводителя.

В ИГ господствует децентрализация. Аль-Багдади не нравится самому появляться в СМИ. Он намеренно держится подальше от софитов и полностью пренебрегает славой.

Враги ИГ составляют самую масштабную международную, политическую, экономическую и военную коалицию в истории, так что поражение ИГ легко предсказуемо. Тем не менее каковы альтернативы для людей этого региона в случае, если эта опасность будет уничтожена?

Западные солдаты специализируются на том, чтобы разрушать, а не строить. Конфликты в Ливии, Ираке, Йемене и то, что мы сейчас видим в Сирии, – очень показательные тому примеры.

Всегда есть план «А» по свержению того или иного режима, но никогда не продумывается план Б – что именно произойдет потом. Именно поэтому у людей сохраняется ощущение опасности и неустойчивости, и этим пользуются исламские группировки, которые преподносят себя как замену исчезнувшему режиму или образуют новые террористические организации с другими названиями.

Адам и Ева в Лондоне

Учебный класс Университета королевы Марии в Лондоне тем зимним утром был похож на нос корабля, который бороздил каналы, будто разверзнувшиеся из-за подземных толчков. Две девушки – одна одета на западный манер, в джинсах и черном шерстяном свитере, другая – в абайе и никабе коричневого цвета, идут и ведут беседу. Я, собрав всю свою храбрость, решаюсь подойти и заговорить с ними.

Я представилась, и первый же приятный момент – ни одна из них не смогла поверить в мой возраст. Только когда я достала записную книжку, они посмотрели на меня с ужасом. Если ты пишешь на бумаге, то определенно принадлежишь к древним ископаемым. Я заметила, что ни у кого из студентов нет ни записных книжек, ни блокнотов, только обычные университетские компьютеры на столах или личные ноутбуки.

Непроизвольным движением я спрятала пюпитр – папку с зажимами, к которой креплю свои бесконечные записные книжки из желтой бумаги стандартного формата, без которой я была бы никем. Как объяснять им, что Джон Ф. Кеннеди рисовал на такой же бумаге парусники, когда спасал мир от ядерной войны в 1962 году, а король Иордании Хуссейн написал на ней черновик завещания, когда в январе 1999 года узнал, что его дни сочтены?

Мои новые подруги – светская девушка из Анкары (Турция) и религиозная из Лахора (Пакистан) сразу же приняли меня. Как и другие студенты, они согласились открыто ответить на мои вопросы.

Ни Анкара, ни Лахор, как мы договорились их называть, чтобы защитить их личности, не хотят возвращаться в родные страны. У Анкары не будет иного выхода, потому что она изучает в аспирантуре экономику; Лахор замужем, изучает генетику, и она уже британка – ведь она прожила в Лондоне пять лет, а ее муж – десять. Он говорит по-английски без акцента. Лахор объясняет мне, что совместно со своей преподавательницей по генетике боснийского происхождения хочет заниматься научными исследованиями.

Мы начинаем говорить о курдской проблеме в Турции, где, предположительно, живет по крайней мере четверть народа курдов, и о терактах, устроенных противниками мирного шествия, которые повлекли за собой десятки смертей.

– Сесть за стол переговоров, – говорит Анкара, – значит допустить, что речь идет о политической проблеме, и правительство президента Эрдогана, кажется, не в состоянии это понять.

– Пакистан также разделен надвое, – добавляет Лахор, – одна часть – религиозная, другая – светская.

Я спрашиваю у Лахор, есть ли у нее проблемы в британской столице, учитывая, что она одевается как фундаменталистка.

Она отвечает мне, что в университете не чувствует ни дискриминации, ни расизма, но как только выходит из кампуса, в котором ее окружает молодое прогрессивное поколение коллег и преподавателей, все становится ужасно. В вагонах метро люди обступают ее, и никто не садится рядом с ней.

– Правда? – удивляется Анкара.

– Да, да, – отвечает Лахор. – Они боятся ко мне подойти. Это уже меня не задевает, но, по правде сказать, всему есть предел. Мне часто указывают, что я должна одеваться по-другому. Я думаю, что в этом есть некоторое лицемерие. Если ты позиционируешь свободу самовыражения, выступаешь за разнообразие, то нельзя после этого говорить, что весь мир должен быть, как ты. Я интегрируюсь по-своему. Я не буду превращать их жизнь в ад, поэтому и они пусть не делают то же самое с моей.

– Я называю это «разложить все по полочкам», – добавляет Анкара. – У всех нас есть много предрассудков. Я тоже мусульманка. Ты сказала, что ты – журналистка? Я из принципа настроена радикально против журналистов. Не принимай это на свой собственный счет, но вы, журналисты, делаете грязную работу, рассказывая об «Исламском государстве». Это не исламская организация; хотя об этом твердят все СМИ, это неправда. ИГ не следует ни одному из правил, которое бы имело что-то общее с нашей религией.

Люди, которые к ним присоединяются, – просто продукт навязанного воспитания, такого же вредного, как любая пропаганда. Им просто промыли мозги. Ты внезапно узнаешь, что некая Кэти уехала в Сирию, или что-то в этом духе; да, мы в этом смысле более уязвимы, вот и все.

В жизни каждого есть моменты, когда ты можешь пойти в любом направлении, в каком захочешь – в том, что навязывает тебе общество, или в том, которое навязывает ИГ, или в абсолютно противоположном. Я это наблюдаю с тех пор, как приехала сюда. Есть люди, которые склонны к тому, чтобы позволять таким людям себя убеждать, например из чувства мести обществу, которое их дискриминирует.

– Да, это ежедневная борьба, – говорит Лахор, – и я не собираюсь это отрицать. Или ты искренне веришь в свой способ видеть жизнь, что делает большинство, или ты критикуешь тех, кто с чем-то спорит. Конечно, и в этой библиотеке есть люди, около 5%, которые думают, что я должна интегрироваться интенсивнее, но я могу прислушаться или к ним, или к оставшимся 95%, у которых нет проблем с тем, кем я являюсь.

На днях, когда я возвращалась домой в автобусе, какая-то женщина подошла ко мне и спросила: «Ты не чувствуешь себя угнетенной в этих одеждах?» Я ответила: «Это то же самое, что ты носишь мини-юбку и чувствуешь себя освобожденной. Я чувствую себя свободной в абайе и никабе. Ты что-то имеешь против?» Она ничего не ответила, возможно, потому что не ожидала этого. Вот что происходит со всеми – они говорят то, что считают нужным, и все.

Разговор, который мы ведем сейчас, совершенно не похож на тот, другой, когда люди подходят и спрашивают, не чувствую ли я себя закованной в кандалы из-за того, что так одеваюсь. Наш диалог – цивилизованный; тот – основан на противостоянии.

– Я думаю, что ксенофобия прямо сейчас – это разменная монета, – говорит Анкара.

– Ты видела запись из автобуса, в которой женщина пристает к двум мусульманам? – спрашивает Лахор. – Боже, я не сомкнула глаз всю ночь, пересматривала этот ролик снова и снова. Меня не удивляет, что страны, откуда уезжает все больше молодых людей с целью вступить в ИГ, – это Бельгия, Франция и Англия. Именно там очень мало людей могут влиться в общество. Это ужасно. Я не хочу позволять себе так думать, хотя и могла бы четко разграничить мир на их и свой, сделать свое восприятие черно-белым. Я этого не делаю потому, что хочу интегрироваться, но да, в таких людях, как иммигранты, всегда глубоко запрятано что-то, что восстает против других, тех, кто их не принимает. Оно всегда там, внутри.

Я рассказываю им, что впервые наблюдала группировку, подобную «Исламскому государству», зимой 1993 года на склонах горы Игман, у подножия Сараева.

Батальон арабских добровольцев, одетых в белые комбинезоны, чтобы слиться с заснеженным пейзажем, в закрывающих лицо черных балаклавах с зеленой налобной повязкой с надписями из Корана, готовились, как нам рассказали, прорвать окружение боснийской столицы, осажденной сербскими регулярными войсками и военизированными подразделениями. Все это стало возможным благодаря пассивному согласию хорватов.

Мы добрались туда, куда смог доехать внедорожник, и спросили командующего. К нам навстречу вышел Зульфикар, более известный как Зука, международный преступник, которого искал Интерпол. Вдалеке группа мужчин разворачивала зеленый флаг ислама. Это было начало чего-то масштабного. Запад проявлял тотальное равнодушие с тех самых пор, как в Боснии в начале апреля 1992 года началась война, и вплоть до зимы 1995 года, когда были подписаны Дейтонские соглашения о мире. Несправедливое разделение территории, основанное на завоеваниях, сопровождавшихся террором со стороны военизированных сербских и хорватских сепаратистов, создало новое явление со знаменем религии в сердце Европы. Ущерб от безразличия международного сообщества к уничтожению беззащитного населения привел, по крайней мере теоретически, к созданию нового мусульманского монстра.

Наш визит в Игман состоялся ровно через год после создания коалиции против Саддама с целью выбросить его из захваченного им Кувейта, в период с января по март 1991 г. Это был самый крупный союз после того, что сформировался во Вторую мировую войну против Гитлера. Все мобилизованные в Сараеве молодые мусульмане рассказывали нам одну и ту же историю: как у Боснии не было нефти, и речь шла о мусульманах, поэтому всем было плевать, что их истребляют.

И вот самое важное. За двадцать лет, за два десятилетия до провозглашения «Исламского государства» Абу Бакра аль-Багдади, впервые в истории нашей цивилизации была совершена попытка геноцида… в прямом эфире! Убийства, массовые расправы, стрельба по голодным и отчаянным пешеходам, будь то мужчина, женщина или ребенок. Перед объективами камер. Они транслировались в течение почти четырех лет – с 1992 по 1995 г. – во время завтрака, обеда, ужина. Так что никто и пальцем не пошевелил до бомбардировок НАТО сербских позиций в августе 1995 года. Тех погибших невозможно забыть.

Министр иностранных дел Боснии и Герцеговины в тот период, Харис Силайджич, однажды сказал мне: «За то, что здесь происходит, придется платить всем. В Сараеве мы даем начало новой цивилизации, новой культуре неосязаемости образа». Неосязаемость образа… Сколько раз я возвращалась к этим словам, особенно после нарастания волны террора, который является не чем иным, как одним из столпов стратегии «Исламского государства».

И через двадцать лет после того, как первые моджахеды Афганистана прибыли в центральную Боснию, чтобы сражаться против призванных на службу сербов, которых принуждали проводить этническую чистку гражданских мусульман, в тех же местах сосредотачиваются молодые европейцы противоположного направления. От Горни-Вакуфа до Сирии и Ирака.

Я рассказываю Лахор, что освещала всю ту войну 1992−1995 годов, и она мне сообщает, что родилась как раз в 1995-м.

– У меня есть своя система верований, понимаешь? Так же, как у тебя есть своя. К примеру, я не могу пить алкоголь. Когда я иду на вечеринку, мне приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться искушению. Это борьба, но она не угнетает меня, а дисциплинирует. Это ментальная структура… ну, или ты притворяешься, что она у тебя есть. Когда я вижу нечто вроде этого у верующих, я схожу с ума; поэтому я даже не слежу за новостями в Интернете, разве только кто-то пошлет мне какую-либо новость по почте.

Я перебиваю Лахор, чтобы спросить у нее, какой совет она дала бы кому-то, кто хочет уехать воевать в «Исламское государство».

– Если кому-то промыли мозги до такой степени, то единственный, кто может помочь, это он сам. Никто не будет разубеждать тебя в том, что ты усвоил в качестве своего единственного выбора, не заставит тебя поменять мнение. Понимаешь, что я хочу сказать? Если ты находишься в одной из этих черных комнат и твой единственный выход – это закрытая дверь, даже если ты откроешь окно, это ничего не меняет; ты не будешь пытаться взобраться, надо слишком много усилий… Большая черная дверь, которую ты не видишь, – это и есть истинный смысл радикализации. Даже если ты покажешь такому человеку окно, это будет бессмысленное усилие.

Это медленный процесс, очень медленный, он длится месяцы и годы, это размышление и обучение. Корень всего этого кроется в родителях. Если они очень ортодоксальные и воспитывают тебя, смешивая культуру с религией, то ты не сможешь перед этим устоять. Мне повезло, что я выросла в окружении, которое различает эти две вещи. Если кто-то выбирает одеваться в красное по пятницам – разумеется, это культура, но если ты придаешь этому религиозный смысл – это твой выбор. Это как… – ты записываешь весь разговор, не так ли? – …Это как если бы ты взяла одну фразу отдельно и представила ее как мой образ мыслей. Журналисты имеют обыкновение всегда вырывать что-либо из контекста. Я доверяю тебе, но это наводит меня на мысль… Экстремисты, которые радикализируют молодых людей, делают то же самое: они вырывают из контекста стихи Корана, что позволяет им достигать своих целей. Вот и все.