Текст книги "Любовный недуг"

IX

В течение последних лет Хосефа Вейтиа превратилась в такую же постоянную читательницу газет, каким всегда был ее муж. Обзор событий, происходивших в стране, держал в постоянном напряжении, так же как романы с продолжением, ожидание которого заставляло ее просыпаться среди ночи и самой придумывать дальнейший ход событий.

Ее увлечение романами и книжными выдумками отошло на второй план в сравнении с историями, которые каждое утро ей дарила жизнь. Она читала столько же газет, что и Диего, и посвящала этому больше времени. Она знала, как таблицу умножения, кто чего хочет, кто делает какие прогнозы, кто был за и кто против восьмых по счету перевыборов диктатора, который в ее воспоминаниях представал героем-победителем множества крупных сражений и, по ее мнению, единственным человеком, сумевшим наиболее долгий срок поддерживать спокойствие в этой опаленной войной стране в XIX веке.

Но после того, как Хосефа стала каждый день читать хвалебные статьи о нем в газетах, написанные людьми, обласканными его режимом, и сравнивать их с дюжинами подпольных брошюр, рассказывающих о произволе, царившем в стране, а в случае с Пуэблой – о злодее-губернаторе, которого он поддерживал уже много лет, она перестала называть его Дон Порфирио и встала в ряды антиперевыборного движения.

Именно тогда понял Диего, насколько благотворными были раньше паузы в их разговорах с Хосефой, и, когда они исчезли, она стала похожа на еще одного товарища по борьбе. Его жена желала говорить только о возможных результатах выборов для господина Мадеро, о Центральном антиперевыборном клубе, а также выражать свое мнение об издаваемых брошюрах и книгах.

– Я уже и не знаю, что хуже, – пожаловался Диего как-то раз за обедом. – То ли прежняя молчаливость, то ли нынешняя бурная река слов. С тех пор как старик объявил, что он дозрел до демократии, любая сплетня издается в виде брошюры, а любой бред оформляется в книгу.

– Кто тебя разберет, Диего? Не ты ли все время жаловался на трусливое молчание, царившее в стране? – спросила Хосефа.

– Да, но наивность тоже скучна. Кто может всерьез поверить, что кандидат Мадеро и его спиритические сны могут что-то изменить?

– Я могу, – заявила Хосефа. – Я, которая не хочет новой войны и так же, как и ты, сыта по горло таким миром.

– Раньше ты любила мир, – сказал Диего.

– И до сих пор люблю. Поэтому я за Мадеро, у него лицо и политические взгляды миролюбивого человека.

– Но ни ты, ни он ничего не добьетесь.

– Ты стал пессимистом, папа, – заметила Эмилия, превратившаяся с некоторых пор в сурового слушателя.

– Дочка, я только наблюдатель, это то, что мне всегда нравилось больше всего, – сказал Диего.

– Я обижусь, если ты еще раз это скажешь, – кокетливо произнесла Хосефа, подняв голову от газет, которые она читала по вечерам.

– Какая же ты тщеславная! – ответил ей Диего, откусывая кончик своей огромной сигары.

– Ты сам тщеславный, вечно носишься со своей правдой и своим разочарованием.

– Хосефа, я всегда признавал твой талант угадывать развитие сюжета любого романа, но это совсем другое, это не подчиняется литературной логике, в которой ты сильна. Мадеро проиграет.

– Милагрос думает по-другому.

– Милагрос думает, как и я, что если старик Диас не потерпел даже глупой игры генерала Рейеса и его сторонников, он тем более не позволит сеньору Мадеро победить на выборах.

– А что произошло с генералом Рейесом? – спросила Эмилия.

– Генерал Рейес был губернатором Нуэво-Леона. Его выдвинули кандидатом несколько наивных членов правительства, поверивших в реальность смены власти только потому, что Диас, желая поразить одного журналиста-гринго, наплел ему, что он воспринял бы как знак свыше, если бы в его стране появилась оппозиционная партия. И они тут же: «Как хорошо! Как хорошо! Давайте прислушаемся к словам господина президента, поищем, кто может прийти на смену старикашке».

– И?… – спросила Эмилия, когда отец вдруг расхохотался и перестал рассказывать дальше.

– Недолго они радовались. Диас позвонил Рейесу, Рейес отрекся и обманул надежды масонских лож, мелких чиновников и армии. Он отозвал свою кандидатуру и предложил Диасу поддержку на перевыборах. В качестве награды у него отобрали пост губернатора Нуэво-Леона и послали в Европу изучать новые методы ведения войны. Он хитер как лис, этот знаменитый президент Диас, – сказал Диего. – А твоя мама думает, что его может победить помещик из штата Коауила, который вдруг превратился в проповедника и чьими достоинствами можно считать его мужество, решительность и то, что он написал книгу, полную философствования на исторические темы, что по-хорошему никуда не приведет.

– А! – сказала Эмилия, пытаясь переварить эту информацию. – Даниэль мне написал в одном письме, что он добрый человек.

– Это действительно так, Диего, согласись, – вставила Хосефа, считавшая доброту главным человеческим достоинством.

– Мало теперешней неразберихи, так он еще добавляет, – сказал Диего.

– О какой неразберихе ты говоришь? – спросила Хосефа.

– Ты считаешь, ее недостаточно? Только в штате Пуэбла девяносто антиперевыборных клубов.

– Я это знаю, – ответила Хосефа. – А что в этом плохого?

– То, что они все переругались. Их девяносто, а что толку?

– Это не так, дорогой.

– Хосефа, только не говори мне, что это не так. Я в этом убеждаюсь каждый день. Я говорю с ними, ты читаешь их литературу.

– Ты тоже ее читаешь, – сказала Эмилия.

– Только чтобы убедиться, что они не выполняют своих обещаний, – уточнил Диего, сменив игривый тон на серьезный. Ему не нравилось, что его дом стал полем пусть и словесных, но баталий, он больше войны боялся, что какая-нибудь случайность разрушит это уютное райское убежище – их гармоничную семейную жизнь.

– Диего, – не отступала Хосефа, – Ахиллес Сердан сидел два месяца в тюрьме из-за того, что выполнял свои обещания.

– Он сидел в тюрьме потому, что он позер. Кому придет в голову всей своей антиперевыборной организацией принять участие в ежегодном параде в День независимости? А потом он позволил себе роскошь написать письмо президенту с жалобой на плохое обращение со стороны губернатора. Представь себе: «Всем известна Ваша фраза: нужно верить в справедливость и истину, так вот, если в этот раз все останется безнаказанным, ни мои соратники, ни я никогда больше не сможем поверить», – сказал Диего голосом капризного ребенка. – Звучит очень смело, но это полная глупость, Хосефа. Как будто Диас – это тот человек, которому стоит жаловаться. В этом Сердан похож на Мадеро. Они борются с правительством, и каким правительством, и хотят, чтобы оно, в свою очередь, хорошо с ними обращалось.

– И они правы, – сказала Хосефа.

– Но в этой стране царят не правые. Рабочие фабрик в Орисабе и шахтеры в Соноре тоже были правы, а мы знаем, какой ответ они получили на свои справедливые требования.

– Так что ты предлагаешь, Диего? Чтобы все осталось как есть?

– Не оскорбляй меня, Хосефа, ты еще новичок у нас, – ответил ей Диего. – Я двадцать пять лет назад начал говорить тебе о том, что сейчас стало таким модным.

– Вот тут ты абсолютно прав, – согласилась Хосефа, встав со своего кресла-качалки и уронив газету, которую держала в руках на протяжении всего спора. – За что я тебя люблю, так это за упрямство.

– И правильно делаешь, – сказал Диего, выпрямив спину и переваливаясь из стороны в сторону, как гусь. – Мы будем ужинать? – спросил он, успокоившись.

– Прямо сейчас, пока еще есть что поесть, – вмешалась Милагрос Вейтиа. Она уже какое-то время стояла в дверях и прислушивалась к их разговору.

– Что ты такое говоришь, Милагрос! Ты еще большая пессимистка, чем Диего.

– Я просто меньшая оптимистка, – сказала Милагрос, целуя свою племянницу. Потом, чтобы сменить тему разговора и хотя бы за ужином отдохнуть от забот, она спросила, как поживает ее подруга Соль.

Как и предполагала Соль Гарсия несколько лет назад, ее мать, любительница всех сватать, чем она занималась с почти маниакальной одержимостью и крайне успешно, сумела представить свою дочь во всем ее блеске одному из отпрысков самой богатой фамилии в городе и в стране. Очень скоро этот отпрыск потерял из-за Соль даже аппетит, хотя еда всегда была его единственной страстью, и стал искать способ сделать ее своей раз и навсегда. Владелец нескольких поместий, сахарных заводов, табачных плантаций, домов и денег в стране и за ее пределами завоевал Соль быстрее, чем Эмилия предполагала. И в тот момент, когда искорка сомнения промелькнула в душе девушки, ее мать придумала довольно неуклюжую, но убедительную метафору относительно того, что ее дочь была драгоценностью, а они должны храниться в роскошных ларцах. Как бы там ни было, шли приготовления к свадьбе, которая обещала запомниться надолго.

– Готово ли приданое принцессы? – спросила Милагрос, когда они ели суп.

– Оно еще не прибыло, – объявила Эмилия. – Они все заказали в Париже, даже нижнее белье. Но их багаж затерялся: одни сундуки прибыли в Веракрус, а другие еще не отправлены из Парижа. В этой неразберихе ей придется выходить замуж в нижней юбке из фламандских кружев, которую они получили вчера.

– Эта девочка унаследовала твой острый язычок, – сказала Милагрос ее сестра.

– Тем лучше для нее, – ответила Милагрос. – И предупреди свою подругу-сваху, что, если ее дочь не выйдет замуж в самое ближайшее время, ей придется стать женой банкрота.

– Но они хозяева половины штата Пуэбла и части штата Веракрус. Почему ты думаешь, что ее свадьба – дело рук Эвелии? – спросила Хосефа.

– Потому что она никогда не отличалась предусмотрительностью и заражена коммерческим азартом мужа, – сказала Милагрос осуждающим тоном.

– Этим заражаются легко, – вставила Эмилия. – Соль уже заразилась. Вчера она мне целый час рассказывала, сколько всего у нее теперь будет. Дом на проспекте Реформы, английская мебель, баварская посуда и рюмки шведского хрусталя. С ней очень трудно общаться, мне иногда хочется бросить ее, пусть живет как знает. В общем, она уверена, что ее будущее превосходно.

– Другого и нельзя ей пожелать, – сказала Хосефа.

– Тебя невозможно понять, Хосефа, – возразил Диего. – Ты реши: либо ты с одними, либо с другими, невозможно сразу угодить и нашим и вашим.

– Почему ты так говоришь? – ответила ему Хосефа, нюхая рыбу. – Думаю, что я переборщила чили.

– Диего хочет сказать, что нельзя одновременно ждать, чтобы что-то изменилось, и желать, чтобы все было хорошо у нынешних хозяев жизни, – объяснила Милагрос. – Ты действительно переложила чили, но рыба вкусная.

– Нет, невкусная, – возразила Хосефа.

– Давно такой вкусной не ел, – сказал Диего. – Тебе не нравится, Эмилия? Почему ты не ешь?

– У Соль кольцо на полпальца, – сказала в ответ Эмилия. – Даже кажется, что она так и завалится набок.

– И поэтому ты не притронулась к еде? – спросила Хосефа.

– Я не очень голодна.

– Все равно поешь, – сказала Милагрос. – Делай запасы на голодный год.

– Почему ты сейчас так упорно говоришь об этом? – спросила ее сестра.

– Потому что я прочитала много книг о войне, – ответила Милагрос.

– Только не рассказывай нам о ней! – взмолился Диего. – А ты, Эмилия, на всякий случай зря не переводи еду. Тебе хочется иметь кольцо, как у Соль?

– Зачем оно ей? – спросила Хосефа. – Она разумная девочка.

– Чтобы быть неразумной. Пойдем в пятницу в цирк? Или, может, ты чувствуешь себя слишком взрослой? – спросила Милагрос Вейтиа.

– Пойдем, – сказала Эмилия, снова отодвигая рыбу. – А когда?

– Представление будет завтра и в воскресенье.

– А что за цирк? – спросила у нее Хосефа.

Милагрос стала рассказывать о столичном цирке «Метрополитано». Его хозяин собирался пожертвовать на избирательную кампанию Мадеро половину своих сборов в Пуэбле.

– Если он об этом заявит, то потеряет третью часть публики, – сказал Диего.

– Но он этого не сделает. Я точно знаю, так как мне поручили вчера вечером убедить его в этом.

– Как же ты его убедила? – спросила Хосефа.

– Убедительными аргументами, сестренка. Не волнуйся, я не запятнала честь семьи.

– Если от нее хоть что-нибудь еще осталось, – сказал Диего.

– По правде говоря, мы еще не оправились от брака Хосефы. Представь себе, выйти замуж за никому неизвестного парня, только что приехавшего с Карибского моря.

– Да, я приехал оттуда, но нельзя сказать, что я не был известен. Здесь меня никто не знал в силу вашего полного невежества. Жители этого города всегда думали, что все, что им неизвестно, просто не существует. Но я был знаменит там, где я бывал, – сказал Диего и поцеловал свою жену за ушком.

– Пойдем-ка, Эмилия, тут намечается важное собрание. Пойдешь со мной к твоему свекру? – спросила Милагрос, имея в виду доктора Куэнку.

– Да, – ответила Эмилия, вскакивая со стула.

– Милагрос, не морочь ей голову. В один прекрасный день явится Даниэль, привезет американскую жену, посмотрим тогда, как ты будешь ее утешать, – предостерегла Хосефа.

– Никто никого не может утешить, но может вселить надежду. Мы только узнаем, доставил ли посыльный письмо, и вернемся, – сказала Милагрос, напоминавшая сейчас девочку-подростка. – Давай, Эмилия, поцелуй мамочку так крепко, чтобы этот поцелуй не успел высохнуть за те полчаса, что мы будем отсутствовать. Мы скоро увидимся, свояк, у тебя есть время успокоить новую представительницу радикалов.

– Не смейся надо мной, Милагрос, – попросила Хосефа.

– Я говорю это с энтузиазмом, сестренка. Пока, – сказала Милагрос, потянув за собой Эмилию, которая тем временем запустила палец в карамель на флане.[23]23
  [xxiii] Сладкий десерт наподобие пудинга.


[Закрыть]

Через час они вернулись в теплую гостиную дома Саури. Было тихо, но свет еще горел.

– Твои родители; жгут электричество, как будто не им за него платить, – сказала Милагрос. – Надо же! Оставить все лампы включенными. Ну, что тебе пишет Даниэль?

– Ты же знаешь, пустяки, – ответила Эмилия, складывая письмо и пряча его под блузкой.

Милагрос упала в кресло, словно она много танцевала и обессилела. Эмилия села напротив нее, положив поднятые ноги на плетеное кресло-качалку. При этом она как-то ухитрилась свернуть их кренделем.

– Ты в этой позе похожа на змею, – сказала ей Милагрос.

– Я богиня майя, – ответила ей Эмилия.

– Богини так не сидели.

– У моего папы есть одна, она сидит точно так же, – сказала Эмилия, вставая и направляясь за фигуркой, которая хранилась в ящике письменного стола Диего Саури и которую она всегда считала одним из самых ценных предметов своего будущего наследства.

Она показала статуэтку Милагрос, и та стала вертеть ее в руках.

– Сядь снова, как она, – попросила она Эмилию и поставила фигурку на стол, чтобы попытаться сделать то же самое.

– И чего они добивались этой позой? – спросила Милагрос.

– Покоя, – ответила Эмилия. – По крайней мере, так говорит мой папа, но ты знаешь, что он любит фантазировать.

Хосефа, услышав их голоса, доносящиеся из гостиной, через некоторое время покинула свою спальню, чтобы поучаствовать в разговоре. Эмилия принялась что-то рассказывать и час спустя их языки так раскалили воздух, что разбудили Диего.

– Вы не собираетесь ложиться спать? – крикнул он км из спальни. – Уже полночь.

Хосефа, не вставая с кресла, предложила составить им компанию.

– Мы приводим в порядок мир, нам могут понадобиться твои советы.

– Вы слушаете мои советы, чтобы сделать все ровно наоборот, – сказал Диего, не поднимая головы от подушки.

– Но они для нас ориентир, жизнь моя, – заверила его Хосефа. – Иди сюда, – снова позвала она, когда увидела его в коридоре. Теперь можно было не сомневаться, что разговор не угаснет еще по меньшей мере два часа.

– Политзаключенных увозят в штат Кинтана-Роо, – сообщила ему Милагрос, когда Диего сел. – Многие так напуганы, что не хотят даже идти встречать Мадеро.

– Завтра я пойду по клубам и расскажу, какие там условия. Все боятся змей и жары, но на самом деле жить можно.

– Там красиво, правда, папа? – спросила Эмилия, которая с детства слышала его рассказы о запахе ананаса и цветов – запахе одиноких островков в Карибском море. Такого света, как там, не было во всем мире, как не было подобного аромата, птиц и лангустов, обитавших только в тех местах.

– Мы туда поедем, чтобы ты сама убедилась, что все, что я говорю, правда, – пообещал Диего, глаза которого были полны воспоминаний. Он не часто рассказывал о своей малой родине, но если уж начинал, Эмилия могла его слушать часами, не прерывая, веря каждому слову, как только дочери верят своим отцам.

– Ты правда думаешь, что единственный выход – это война? – спросила Хосефа, прервав игру его воображения.

– Я теряю веру и могу предположить все, что угодно, – ответил Диего, у которого перед глазами еще стояли его зеленые острова. – У каждого свой взгляд, и мнения часто не совпадают. Посмотрим, как пройдет визит Мадеро. Пока что ему даже негде остановиться.

– Он может остановиться здесь, – предложила Хосефа.

– Чтобы через три дня после его отъезда тебя забрали в тюрьму? – воскликнула Милагрос.

– Неужели это может случиться? – удивилась Эмилия.

А как ты думаешь, почему ему негде остановиться? – ответил ей отец.

– Мне сказали, что, возможно, его примет Хосе Брачети, итальянец, хозяин гостиницы «Отель-де-Хардин», – сообщила Милагрос.

Хорошо бы! – ответил Диего. – В любом случае запрещено использовать для встреч какое бы то ни было общественное место, нельзя проводить собрания даже в театрах. Может быть, придется организовать демонстрацию на пустыре в квартале Сантьяго. Посмотрим, кто осмелится на нее пойти.

– Не беспокойся об этом раньше времени, – попросила его жена, которая становилась сама не своя, когда он падал духом. В такие минуты она утешала его, словно ребенка.

– Может быть, ты принесешь нам настой ромашки с анисом, – попросила Милагрос, давно обнаружившая склонность сестры готовить настои из трав, когда она не могла повлиять на ход событий.

– Я заварю липу, – согласилась Хосефа, не заметив иронии в голосе Милагрос.

– Не ходи никуда, – сказал ей Диего. – Лучше отдохни. А тебе, Милагрос, не стоит возвращаться к себе домой, уже поздно. Пойду принесу одеяло, – сказал он, погладив по голове Эмилию, которая спала, свернувшись в кресле. Спутанные волосы падали ей на лицо.

– Не поймешь, когда твой муж лучше, когда он грустит или когда всеми командует, – сказала Милагрос.

– Когда командует, – с уверенностью заявила Хосефа. – Когда ему грустно, я не знаю, как с ним себя вести, а когда он командует, я не обращаю на его слова внимания.

– А я вообще его не послушаюсь, мне нужно идти, – сказала Милагрос, набросив на плечи накидку.

– Будь осторожнее. Я умру, если с тобой что-нибудь случится.

– Что со мной может случиться? – сказала ей Милагрос уже с порога и ускользнула в темноту лестницы. Минуту спустя хлопнула входная дверь за ее спиной.

– Кто пришел? – спросила Эмилия, просыпаясь.

– Никто, радость моя. Ушла твоя тетя, иди ложись в постель, – велела Хосефа, помогая ей подняться.

Эмилия оперлась на нее и почувствовала, что она дрожит.

– Почему ты отпустила ее? – спросил Диего, который принес одеяло.

– Потому что с ней нельзя ничего поделать.

– Тетя ушла? – сказала Эмилия, окончательно проснувшись. – Я хотела пойти с ней.

– Даже не думай, – предостерегла ее Хосефа, наливая себе чашку холодного липового настоя. – Пойдем спать, – сказала она, расчесывая ей волосы пальцами, как делала, когда дочь была маленькой. – Пойдем, я тебе спою песенку, почешу тебе спинку, – говорила она Эмилии по дороге в спальню, завораживая ее своим голосом как последним ароматом детства, перед которым та не могла устоять.

На следующий день, когда Хосефа вышла в город, как делала это каждое утро, она увидела, что все вокруг оклеено желтыми плакатами, которые извещали о приезде кандидата в президенты Мадеро и приглашали всех встретить его на вокзале.

От ее дома до дома сестры было семь кварталов по прямой и еще два налево. Хосефа пролетела их за несколько минут. У нее в сумке всегда лежал ключ от дома Милагрос. С ним она чувствовала себя в полной безопасности при любой катастрофе. Она вошла в дом, бегом пересекла внутренний дворик, залитый золотистым светом. Поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пересекла теплую гостиную. Фортепьяно было открыто, как всегда, потому что Милагрос говорила, что закрытое пианино – к несчастью. Все остальное в этом доме тоже существовало не само по себе, а имело свое предназначение. Здесь царила спокойная, но продуманная гармония.

Хосефа не остановилась, как обычно, посмотреть, какую новую антикварную вещицу приобрела ее сестра, а прошла прямо в спальню и с шумом распахнула дверь. Ставни на длинном балконе, выходящем на площадь Пласуэла-де-лас-Пахари-та, были закрыты, чтобы в комнату не проникали солнце и уличный шум. Хосефа закрыла глаза, привыкая к темноте, но, открыв их, увидела лишь пугавшую ее черноту. Тогда она подошла к балкону и на ощупь попыталась открыть ставни.

– Полоска света смело ворвалась в комнату и остановилась на Милагрос, которая беспробудно спала, подобно Истаксиуатль.[24]24
  [xxiv] Белая женщина (ацтекск.). Так называется потухший вулкан на юге Мексиканского нагорья.


[Закрыть] одетая как накануне, даже не сняв сапожек. Рука свешивалась на пол, где лежали несколько листовок, окрасивших город в желтый цвет.

– Сестренка! – прошептала Хосефа, снимая с нее ботинки.

– Что? – отозвалась Милагрос, зарываясь в подушку.

– Я тебя очень люблю.

– Я знаю.

– Ты еще жива? – опять спросила Хосефа, которая еще никогда не видела ее такой усталой.

– Да, – ответила Милагрос, укрываясь за одеялами от солнца, мешавшего ей спать.

– Слава богу! – вздохнула Хосефа, закрывая ставни.

– Какому богу? – спросила Милагрос из своего летаргического сна.

– Богу войны, – сказала Хосефа.