Текст книги "Анжелика. Путь в Версаль"

Родогон и Каламбреден продолжали биться с яростью бешеных псов. Удары сыпались один за другим. Силы были равны.

Внезапно все изумленно вскрикнули.

Родогон, словно по волшебству, исчез. Присутствующих, а все они, как один, были безбожники, охватила паника. Но тут все услышали крик Родогона, которого Каламбреден мощным ударом свалил в самую середину общей могилы. Придя в себя в окружении мертвецов, Цыган умолял, чтобы его вытащили оттуда. Стоявшие поблизости разразились гомерическим хохотом, остальные радостно последовали их примеру. Этот чудовищный смех после воплей убийственной драки бросил живших по соседству ремесленников и работников в холодный пот. Женщины в окнах осеняли себя крестным знамением.

Тут, призывая к заутрене, мелодично зазвонил колокол. Ему отвечали другие, а с кладбища в темное небо вознесся шквал проклятий и сквернословия.

Пора было уходить. Подобно совам и всякой нечисти, боящиеся света воры покинули ограду кладбища Святых Мучеников. В грязном и смрадном свете наступающей зари, окрашенной розовым, точно жидкой сукровицей, перед Анжеликой возник Каламбреден. Он, ухмыляясь, не сводил с нее глаз.

– Она твоя! – прохрипел принц нищих.

Анжелика рванулась и побежала к решетке, но те же сильные руки вновь схватили ее, парализовали движения. Она стала отбиваться. Кто-то сунул ей в рот тряпичный кляп, у нее перехватило дыхание, и она потеряла сознание.

Глава II

– Ничего не бойся, – сказал Каламбреден.

Он сидел перед Анжеликой на скамеечке, положив тяжелые руки на колени. На полу возле него боролась с тусклым светом дня свеча в богатом серебряном подсвечнике. Анжелика пошевелилась и поняла, что лежит на убогом ложе, заваленном грудой накидок и плащей самых разных сортов и оттенков. Среди них были расшитые золотом роскошные бархатные плащи: в таких, должно быть, молодые сеньоры с гитарами распевали серенады под окнами своих возлюбленных. Другие, удобные и простые, из грубой бумазеи, скорее всего, принадлежали купцам и путешественникам.

– Ничего не бойся, Анжелика, – повторил бандит.

Она посмотрела на него расширенными от изумления глазами. Уж не бредит ли она? Он говорил на пуатевинском наречии, и она прекрасно его понимает!

Бандит поднес руку к лицу, сделал какое-то быстрое движение, и уродливая опухоль исчезла с его щеки. Анжелика испуганно вскрикнула. А Каламбреден уже отбросил свою грязную фетровую шляпу, сдернул спутанный облезлый парик и сорвал закрывающую глаз черную повязку.

– Так это тебя называют Каламбреденом?

Он выпрямился и звучно стукнул себя кулаком в грудь:

– Да, это я знаменитый проказник, король карманников с Нового моста. Да, – помолчав, добавил он, – я многого добился с тех пор, как мы с тобой расстались.

Анжелика смотрела на него, лежа на груде старого тряпья, не в силах пошевелиться. Через оконную решетку медленными завитками просачивался густой, как дым, туман. Возможно, поэтому этот оборванец, этот чернобородый геркулес в лохмотьях, который бил себя в грудь и твердил: «Я Никола!.. Я Каламбреден!..» – казался ей пугающим видением.

Сейчас она потеряет сознание.

Не спуская с нее глаз, Никола принялся мерить шагами комнату.

– Да, – снова заговорил он, – в лесах хорошо, когда тепло. Сначала я связался с контрабандистами, торгующими солью, потом встретился с одной бандой в лесу Меркеров. Она состояла из бывших наемников, крестьян, беглых каторжников и всякого сброда. Банда была хорошо организована, и я решил примкнуть к ней. Мы грабили путешественников на дороге из Парижа в Нант. Но в лесах хорошо, только когда тепло. С наступлением зимы лучше перебираться в город. Не так-то это просто… попытали счастья в Туре, в Шатодене… Вот так мы и оказались у ворот Парижа. Сколько же мы натерпелись от стражи! Тем, кому не посчастливилось удрать, брили брови и половину бороды, и – вали, дружок! Возвращайся в деревню, на свою сожженную ферму, к разграбленным домам или на поле боя. Или в Центральный госпиталь, а то и в тюрьму Шатле. Редко раздобудешь кусок хлеба, который из жалости даст жена булочника. Но я присмотрел неплохие местечки, где можно было переждать зиму: подвалы, ведущие из одного дома в другой, стоки, впадающие во рвы, а главное – ведь дело было зимой! – вмерзшие в лед баржи вдоль всей Сены от самого Сен-Клу. Так, с баржи на баржу, и – гоп-ля! Как-то ночью мы все, словно крысы, пробрались в Париж…

– Как ты мог так низко пасть, Никола? – грустно спросила Анжелика.

Он вздрогнул и склонил к ней свое перекошенное от ярости лицо:

– А ты?

Анжелика взглянула на свое рваное платье. Ее грязные, непричесанные волосы были собраны в узел под чепцом неопределенного цвета. Она носила его, как носят в деревне простые крестьянки.

– Это не одно и то же, – сказала она.

Никола скрипнул зубами и прохрипел, как бешеный пес:

– Ну нет… теперь почти одно и то же, слышишь меня, дрянь?

Анжелика с какой-то блуждающей улыбкой смотрела на него. Да, это он. Она вспомнила, как он стоял перед ней, освещенный солнечным светом, с полной горстью крупной лесной земляники. И сейчас на его лице такое же злое, мстительное выражение… Постепенно она вспомнила все. Тогда, в весеннем лесу, он склонился к ней… Тот по-деревенски неловкий, но уже дерзкий Никола. Разгоряченный, как бычок, и все же прячущий руки за спину, чтобы не поддаться желанию и овладеть ею.

«Сейчас я скажу… В моей жизни не было никого, кроме тебя… Я словно бы не на своем месте, болтаюсь сам не знаю где… Единственным моим прибежищем всегда была ты…»

Совсем неплохо для деревенщины. Однако на самом деле теперь он находился на своем месте – наглый, наводящий ужас главарь столичных бандитов! Вместе с никчемными людьми, желающими отбирать у других, а не трудиться, чтобы заработать… Об этом можно было догадаться еще тогда, когда он бросал свое стадо коров, чтобы стащить завтрак у других пастухов. И Анжелика была его сообщницей!

Анжелика резко вскочила со своего ложа и бросила на него мрачный сине-зеленый взгляд:

– Я запрещаю тебе оскорблять меня! Я никогда не была дрянью с тобой. А теперь дай мне поесть. Я голодна.

Она и вправду ощущала зверский, почти болезненный аппетит.

Похоже, Никола – Каламбреден не ожидал такого отпора.

– Успокойся, – пробормотал он, – я обо всем позабочусь.

Схватив металлический лом, он ударил им в медный гонг, сверкавший на стене, точно солнце. И тут же на лестнице послышался перестук сабо и в дверном проеме появился человек с испуганным лицом. Никола указал на него Анжелике:

– Представляю тебе Жактанса. Виртуозно срезает кошельки. Но главное, месяц назад парень изобрел способ избежать позорного столба. Вот я и держу его здесь для стряпни, пусть ребята на рынке подзабудут чуток его физиономию. А там уж мы нацепим на него парик и айда на темную улицу с ножницами! Берегите кошельки! Что у тебя в котелке, бездельник?

Жактанс шмыгнул носом и провел под ним рукавом.

– Свиные ножки с капустой, – ответил Жактанс.

– Сам ты свинья! – проорал Никола. – Разве такая пища подходит для дамы?

– Почем мне знать, хозяин…

– Я согласна и на это, – ответила Анжелика. От запаха еды она почти теряла сознание. И правда, до чего унизительно, что всякий раз, в самые ответственные или драматические моменты жизни, ее обуревает такой голод! И чем драматичнее события, тем более неистовый голод она испытывает!

Через несколько минут появился Жактанс, неся в руках огромное деревянное блюдо. Перед ним шествовал карлик Баркароль. Кувыркнувшись, он отставил пухленькую ножку и, взмахнув огромной шляпой, отвесил Анжелике уморительный придворный поклон. Его уродливое лицо выражало сообразительность и было не лишено некоторой привлекательности. Возможно, поэтому, несмотря на его уродство, Анжелика сразу почувствовала симпатию к нему.

– Я вижу, ты доволен своим завоеванием, – сказал Баркароль, подмигнув Каламбредену, – но что скажет Полька?

– Заткнись! – прорычал Никола. – По какому праву ты суешься в мое логово?

– По праву твоего преданного слуги, который заслуживает награды, – весело проговорил карлик. – Не забывай, что именно я привел тебе красотку, которую ты так долго высматривал во всех уголках Парижа.

– Но привести ее на кладбище Святых Мучеников?! Можешь гордиться, ловко придумано! Еще немного, и принц нищих присвоил бы ее себе или ее отбил бы у меня Родогон Цыган.

– Ты должен был заслужить ее, – бросил крошечный Баркароль, которому приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть в глаза Никола. – На черта мне нужен хозяин, который не может сразиться за свою маркизу?! И не забудь, ты выплатил еще не все приданое. Я прав, красотка?

Но Анжелика ничего не слышала, она жадно набросилась на пищу. Карлик с умилением смотрел на нее.

– Самое лучшее в свиных ножках – это маленькие косточки, – любезно заметил он. – Их приятно обсасывать и забавно грызть. По мне, так все остальное можно и вовсе не трогать.

– Почему ты говоришь, что я еще не выплатил приданое? – спросил Никола, нахмурив брови.

– Пресвятая Богородица! А тип, которого она хочет убить, этот косоглазый монах?

Никола резко повернулся к Анжелике:

– Правда, ты этого хочешь?

Анжелика слишком поспешно ела. Теперь, насытившись, она впала в тупое оцепенение и снова свалилась на груду плащей и накидок.

На вопрос Никола она, не открывая глаз, коротко ответила:

– Да, так надо.

– Пусть справедливость восторжествует. Кровь должна оросить свадьбу нищих! У-у-у! Кровь монаха! – И карлик разразился кощунственными речами. Но, увидев угрожающее движение хозяина, торопливо выскочил в коридор.

Каламбреден ударом ноги захлопнул за ним дверь. Встав возле странного ложа, на котором покоилась молодая женщина, и уперев сжатые в кулаки руки в бока, он долго разглядывал ее. Наконец она открыла глаза:

– Это правда, что ты искал меня по всему Парижу?

– Я сразу обнаружил тебя. А также благодаря моим людям я всегда осведомлен обо всех прибывших лучше, чем они сами. Знаю, сколько у них драгоценностей и как проникнуть к ним в дом, когда башенные часы на Гревской площади отбивают полночь. Но ты видела меня в «Трех молотках»…

– Подлец! – Анжелика содрогнулась. – Почему ты смеялся, глядя на меня?

– Я уже догадывался, что ты скоро будешь моей.

Она холодно посмотрела на него, потом пожала плечами и зевнула. Никола Анжелика не боялась, хотя прежде боялась Каламбредена. Она всегда умела подчинять Никола себе. Не стоит бояться мужчины, если ты знала его ребенком. Анжелику клонило ко сну. Она вяло спросила:

– Почему ты сбежал из Монтелу?

– Почему? Вот это да! – воскликнул Никола, скрестив руки на груди. – Ты думаешь, мне очень хотелось, чтобы старый Гильом проткнул меня своей пикой? После того, что между нами было? Я сбежал из Монтелу во время твоей свадьбы. Ты что, и это забыла?

Да, Анжелика забыла. Перед ее закрытыми глазами вновь возникли эти картины, пахнущие сеном и вином, она вновь почувствовала тяжесть мускулистого тела Никола и это мучительное ощущение спешки, гнева, незавершенности.

– Ах, – с горечью сказал Никола, – похоже, я ничего не значил в твоей жизни. Понятно, ты ни разу не вспомнила обо мне за эти годы.

– Конечно, – спокойно ответила Анжелика. – У меня были другие дела, и я не вспоминала какого-то пастуха.

– Дрянь! Остерегайся таких слов! – вне себя прокричал Никола. – Этот пастух теперь твой господин! Ты моя!

Он кричал еще что-то, но Анжелика уже спала. Не тревожа ее, этот далекий голос приносил ощущение грубого, но благодетельного покровительства.

Вдруг Никола умолк.

– Да, – сказал он вполголоса. – Совсем как прежде, когда ты засыпала во мху в самый разгар наших ссор. Ну что же, спи, моя птичка. И все-таки ты – моя. Тебе не холодно? Может, тебя накрыть?

Ее веки едва заметно дрогнули. Он взял роскошную накидку из прекрасного сукна и набросил на нее. Потом с нежностью боязливо коснулся рукой ее лба.

* * *

Комната действительно производила странное впечатление. Сооруженная из больших камней, как сторожевая башня, она была круглой, и свет с трудом проникал в нее сквозь зарешеченную бойницу. Ее загромождали самые разнообразные предметы – от изысканных зеркал в рамах черного дерева или слоновой кости до старых железяк, вроде молотков, лопат и ржавого оружия.

Анжелика потянулась. Еще не совсем проснувшись, она с изумлением смотрела вокруг. Затем встала и взяла зеркало. В нем отразилось незнакомое бледное лицо, с испуганными и слишком неподвижными, как у злой кошки, подстерегающей добычу, глазами. При свете заходящего солнца молодая женщина разглядела свои потускневшие спутанные волосы. В страхе она отбросила зеркало. Эта девушка с затравленным и померкшим взглядом не она!

Что происходит?

Почему в этой круглой комнате так много вещей? Шпаги, кастрюли, сундуки, наполненные всякой всячиной, шарфы, веера, перчатки, украшения, трости, музыкальные инструменты, грелка для постели, груды шляп, а главное – сваленные в груду на кровати, где она спала, плащи и накидки.

Единственной мебелью оказался инкрустированный ценными породами дерева изящный платяной шкаф, который, казалось, сам дивился, как очутился в этих сырых стенах. Прикоснувшись к поясу, Анжелика нащупала что-то твердое. Потянув за отделанную кожей рукоятку, она вытащила тонкий кинжал. Где же она могла его видеть? В своем тяжком и мучительном кошмарном сне, когда луна жонглировала черепами.

Его держал в руке смуглолицый человек. Потом нож упал, и Анжелика подобрала его в грязи, пока двое бандитов, сцепившись, катались по земле. Так знаменитый нож Родогона оказался у нее в руках. Быстрым движением она спрятала его под корсаж. Мысли ее путались. Никола… Где Никола? Она подбежала к окну и сквозь решетки увидела Сену, ее медленные зеленые волны под затянутым тучами небом и бесконечно снующие по ней лодки и баржи. На утопающей в сумерках противоположной стороне Анжелика разглядела Тюильри и Лувр. Видение прошлой жизни потрясло ее и убедило, что та безумна. Никола!

Но где же Никола?

Она кинулась к двери. Обнаружив, что она заперта на два оборота, принялась стучать, ломая ногти о гнилую древесину, и звать:

– Никола! Никола!

В замочной скважине заскрежетал ключ, и на пороге появился человек с красным носом.

– Маркиза, что ты орешь как бешеная? – спросил Жактанс.

– Почему дверь заперта?

– Почем я знаю. – Он глянул на нее и решился. – Пойдем, познакомлю тебя с приятелями. Развлечешься.

Она последовала за ним по винтовой каменной лестнице, сырой и темной.

По мере того как они спускались, становились слышнее ругань, крики, грубый смех и детский рев. Анжелика вошла в темный сводчатый зал, наполненный всяким сбродом. Прежде всего она увидела Жанена, возлежащего в своем корыте посреди стола, как кусок говядины. В глубине зала горел огонь. Легконогий следил за стоящим на очаге котелком. Какая-то толстуха ощипывала утку. Другая женщина, помоложе, занималась не менее отвратительным делом: вычесывала вшей у стоящего перед ней полуголого ребенка. Повсюду на разбросанной на полу соломе валялись укрытые лохмотьями старики и старухи; грязные оборванные дети дрались с собаками из-за объедков.

Несколько человек сидели вокруг стола на служивших им стульями старых бочонках, играли в карты, пили или курили. При появлении Анжелики все взгляды обратились к ней, и в жалком собрании установилась относительная тишина.

– Проходи, дочь моя, – церемонно сказал Жанен. – Ты маркиза нашего господина Каламбредена. Нам положено уважать тебя. Ну-ка, голытьба, подвиньтесь! Да уступите маркизе стул!

Один из курильщиков толкнул своего соседа локтем:

– А что, она красотка, наша сестренка. Каламбреден сделал неплохой выбор.

Тот, к кому он обращался, подошел к Анжелике и, ласково и одновременно решительно взяв ее за подбородок, приподнял ее голову.

– Я Красавчик, – сказал бандит.

Анжелика гневно отбросила его руку:

– Кому что нравится!

Окружающие расхохотались, найдя ее ответ очень остроумным.

– Нравится не нравится, – захлебываясь смехом, сказал Жанен, – но его так зовут. Ну-ка, Жактанс, налей ей вина. Черт бы меня побрал, но она мне полюбилась!

Перед ней поставили высокий бокал на ножке с гербом какого маркиза. Похоже, банда Каламбредена как-то безлунной ночью посетила его особняк. Жактанс до краев наполнил бокал красным вином, а потом разлил и по другим стаканам.

– Твое здоровье, маркиза, – прохрипел Жанен. – Как тебя зовут?

– Анжелика.

Под сводами вновь разнесся громкий отвратительный хохот бандитов.

– Ну, дела! Анжелика!.. Ха-ха-ха! Ангельская, значит… Мы тут такого еще не видали… А почему бы и нет? Почему бы и нам самим тоже не быть ангелами? Раз уж она наша маркиза… Твое здоровье, Маркиза Ангелов!

Они хохотали, хлопали себя по ляжкам, вокруг нее стоял непрекращающийся оглушительный и зловещий шум.

– Твое здоровье, маркиза! Ну, пей же… Пей!

Она, не двигаясь, смотрела в эти склонявшиеся над ней пьяные рожи, бородатые или дурно выбритые.

– Пей же! – прорычал Деревянный Зад своим леденящим душу голосом.

Анжелика не удостоила урода ответом.

Наступила угрожающая тишина. Жанен глубоко вздохнул и окинул собравшихся опечаленным взглядом:

– Она не хочет пить, что с ней?

– Что с ней? – спрашивали все. – Красавчик, ты, как никто другой, знаешь женщин. Можешь уладить дело?

Тот только пожал плечами.

– Придурки, – презрительно произнес он. – Вам невдомек, что если вы так орете, то никогда ей не понравитесь. – Он присел возле Анжелики и нежно, как ребенка, коснулся ее руки. – Не бойся, детка, они не такие уж злые. Они делают такие страшные рожи, чтобы пугать буржуа. А тебя мы уже любим. Ты наша маркиза, Маркиза Ангелов. Красивое имя. Тебе нравится? Очень идет к твоим красивым глазкам. Ну-ка, выпей немного, милочка, вино хорошее. Бочонок из Гревского порта, на своих ногах прибывший до самой Нельской башни. У нас все так. Ты же во Дворе Чудес.

И он поднес бокал к ее губам. Она подчинилась этому нежному мужскому голосу и выпила. От доброго вина по телу разлилось приятное ощущение теплоты. Неожиданно все упростилось, ей перестало быть страшно. Она выпила второй бокал и, облокотившись на стол, принялась осматриваться. Деревянный Зад не спускал с нее своих зловещих глаз морского чудища. Может быть, он специально приставлен к ней, чтобы следить? Но она и не думала бежать. Куда ей идти?

С приближением вечера Двор Чудес постепенно наполнялся всяким сбродом, жившим под покровительством Каламбредена. Среди них было много женщин, державших на руках слабо попискивающих больных детей или младенцев, завернутых в лохмотья. Одного из них, с гнойными нарывами на личике, передали сидевшей у очага женщине. Та быстрой рукой сорвала с лица младенца все корки, провела какой-то тряпкой по крошечной мордашке, тут же ставшей гладкой и здоровой, и приложила ребенка к груди.

Жанен улыбнулся и пояснил:

– Видишь, у нас во Дворе Чудес быстро исцеляются. Чтобы увидеть чудо, не надо участвовать в религиозных процессиях. Здесь чудеса можно видеть каждый день. Может, как раз сейчас какая-нибудь знатная дама-благотворительница рассказывает своей подруге: «Ах, милочка, видела я сегодня ребеночка на Новом мосту… Какая нищета! Весь в гнойничках! Разумеется, я подала несчастной матери…» И они радуются, ханжи! А ведь это всего лишь несколько сухих хлебных крошек и капелька меда, чтобы мухи садились. А, ну вот и Крысолов. Ты можешь уйти.

Анжелика взглянула на него с изумлением.

– Тебе не обязательно понимать! – прорычал Жанен. – Это согласовано с Каламбреденом.

Крысолов был испанец. Он был так худ, что его тощие колени и острые локти протерли дыры в одежде. Печальный оглодок фландрских сражений, он тем не менее молодцевато кичился своими черными усами и шляпой с пером. На плече он горделиво нес рапиру с нанизанными на нее пятью или шестью крысиными трупами. Днем испанец торговал на улицах средством от грызунов. Ночью он пополнял свое скудное жалованье, применяя фехтовальные приемы к крысам.

Крысолов с достоинством принял бокал и закусил редиской, которую достал из собственного кармана. Несколько старух спорили из-за его добычи. Он брал по два су за крысу. Припрятав выручку, Крысолов салютовал рапирой и вложил ее в ножны.

– Я готов! – величаво возвестил он. – Пойдем со мной, красотка.

– Иди, – сказал Анжелике Жанен.

Она хотела было задать вопрос, но раздумала. Остальные поднялись, это были уважающие разбой и сражения «весельчаки» и «шуты», как их тут называли, бывшие солдаты, которых мир обрек на праздность.

Анжелика видела, что ее окружают висельники. На них были лохмотья военной формы, на которой местами еще висел позумент и поблескивала позолота какого-то королевского полка.

Она поднесла руку к поясу, чтобы нащупать кинжал. Анжелика решила, что, если придется, она дорого продаст свою жизнь.

Но кинжал исчез. Гнев охватил ее – гнев, подогретый добрым вином. Забыв всякую осторожность, она гневно воскликнула:

– Кто взял мой нож?!

– Вот он, – нараспев произнес Жактанс и с невинным видом протянул Анжелике нож.

Она была поражена, как он мог вытянуть кинжал из корсажа ее платья так, что она ничего не почувствовала? Снова своды зала потряс ужасный смех нищих и бандитов – смех, который отныне всю жизнь будет преследовать молодую женщину.

– Хороший урок, красотка, – прохрипел Деревянный Зад. – Вот ты и узнала ловкость рук Жактанса. Его пальцы проворней, чем у фокусника. Спроси, что об этом думают рыночные торговки!

– Знатное перо, – сказал один из «весельчаков», беря кинжал. Рассмотрев, он в ужасе швырнул его на стол. – Да это же нож Родогона Цыгана!

Все со смешанным чувством уважения и беспокойства взирали на сверкающий в свете свечей клинок. Анжелика схватила свое оружие и снова спрятала под корсаж. Ей казалось, что этим жестом она освящает свою власть над отверженными. Никто не знал, как она вырвала этот трофей из рук самого опасного врага банды. Тайна окутала ее неким пугающим ореолом.

– Эге… – прохрипел Жанен, – да она хитрее, чем кажется, наша Маркиза Ангелов!

Под оценивающими и уже восхищенными взглядами Анжелика вышла.

В почти кромешной ночной тьме вырисовывался силуэт Нельской башни. Теперь Анжелика сообразила, что комната, в которую привел ее Никола, вероятно, находится на вершине этой башни и служит складом для воровской добычи. Один из «весельчаков» услужливо объяснил ей, что именно Каламбредену пришла в голову мысль разместить своих людей в полуразрушенной средневековой крепости. И верно, башня была идеальным убежищем для бандитов. Обветшалые залы, полуразвалившиеся стены, шаткие башенки служили тайниками, которых не имели другие банды предместья. Испугавшись сомнительного соседства, сбежали прачки, прежде имевшие обыкновение развешивать белье на зубцах крепостных стен. Никто не вмешался, чтобы выставить темных личностей, которые, прячась под перекинутым через засыпанные рвы горбатым мостиком, подстерегали кареты из Сен-Жерменского предместья.

Горожанам оставалось только вздыхать, что пассаж Нельской башни превратился в настоящее бандитское логово в самом сердце Парижа. Порой по вечерам нищие устраивали оргии, и тогда звуки скрипок из Тюильри, на противоположном берегу Сены, смешивались с пиликаньем аккомпанирующего их танцам папаши Юрлюро или песенками Тибо Музыканта.

Увидев крадущиеся вдоль берега тени, матросы на расположенной поблизости крошечной деревянной пристани умолкли. «Местечко становится небезопасным, – думали они. – Когда же наконец городские эшевены решатся снести эти древние укрепления и изгнать отсюда всю нечисть?»

– Приветствую вас, господа, – подойдя поближе, произнес Крысолов. – Не будете ли вы так любезны перевезти нас до набережной Жевр?

– А деньжата у вас имеются? – спросил один из лодочников.

– У нас вот что имеется, – ответил Крысолов, уткнув ему в живот острие своей шпаги.

Бедняга смиренно пожал плечами. Они каждый день имели дело с прохвостами, что прятались в лодках, воровали товар и заставляли бесплатно перевозить их, словно господ, с берега на берег. Когда речников бывало много, дело заканчивалось кровавой поножовщиной. Труженики речного цеха тоже не отличались особой кротостью нравов.

Однако в тот вечер трое мужчин, стороживших свои баржи, которые только что разожгли костер, поняли, что в их интересах не искать ссоры. По знаку хозяина поднялся молоденький лодочник. Анжелика со своими зловещими сопровождающими уселась в его посудину.

Лодка прошла под аркой Нового моста, возле моста Нотр-Дам и причалила к набережной Жевр.

– Тебе повезло, малыш, – сказал Крысолов юному лодочнику, – тебя не только благодарят, но и отпускают в целости и сохранности. Только одолжи нам свой фонарь. Мы вернем, когда вспомним…

Недавно сооруженная набережная Жевр с ее огромной каменной дугой представляла собой плод титанической работы мысли и резца.

Оказавшись под ее сводами, Анжелика услышала напоминающий мощный голос океана рев скованной гранитом реки. Картину дополнял подобный отдаленным раскатам грома грохот карет по мостовой. Казалось, эта холодная сырая уединенная пещера в сердце Парижа специально создана, чтобы служить укрытием для всех городских преступников.

Бандиты проникли в самую дальнюю ее часть. Три-четыре темных прохода, служившие стоками для расположенных на улице Вьей-Лантерн мясных лавок, изрыгали кровавые волны. Через них надо было перепрыгивать. Дальше пришлось идти узкими и зловонными коридорами, по лестницам, скрытым между домами, и топким берегам, где ноги по колено увязали в иле.

Когда бандиты снова вынырнули на поверхность, стояла кромешная тьма, так что Анжелика не могла бы сказать, где она находится. Очевидно, это была какая-то маленькая площадь с фонтаном в центре, потому что слышался плеск воды.

Внезапно совсем рядом раздался голос Никола:

– Это вы, ребята? Девушка с вами?

Один из «весельчаков» направил фонарь на Анжелику:

– Вот она.

Она различила высокий силуэт и жуткое лицо бандита Каламбредена. Даже зная, что это Никола, она не могла побороть панический страх, вызываемый в ней его видом.

Главарь шайки ладонью отвел фонарь от лица Анжелики:

– Совсем, что ли, обалдел со своей коптилкой! «Мусью» теперь для прогулок свет понадобился?

– Что-то у нас не было желания свалиться в воду под набережной Жевр, – возразил тот.

– Ничего не бойся, радость моя, ты же знаешь, что это я, – усмехнулся Каламбреден и подтолкнул Анжелику под навес какого-то крыльца.

– Ты, Снегирь, перейди на другую сторону улицы и встань за каменной тумбой, – распорядился он. – Ты, Мартин, останься со мной. Ты, Гобер, встань в проулке. Другие пусть следят за перекрестками. Ты на месте, Барко?

– Я всегда на месте, – словно с небес, ответил карлик, вскарабкавшийся на вывеску какой-то лавки.

Из-под козырька подъезда, где она стояла с Никола, Анжелика видела всю узкую улочку. Несколько фонарей, укрепленных на стенах наиболее зажиточных домов, проливали свой слабый свет, в котором, точно печальная змея, поблескивала заваленная отбросами центральная сточная канавка.

Двери лавчонок ремесленников были наглухо закрыты. Обитатели улочки укладывались в постели, иногда за окнами можно было различить движение круглого пламени свечи.

Какая-то женщина распахнула окно, чтобы выплеснуть на улицу ведро нечистот. Слышно было, как она пугает плачущего ребенка, обещая позвать Страшного Монаха. Так в те времена звали Буку, бородатого монаха, который, как рассказывали, ходил по домам с мешком за спиной и забирал плохих детей.

– Я тебе покажу Страшного Монаха! – проворчал Никола. И тихим напряженным голосом добавил: – Сегодня заплачу за твое приданое, Анжелика! Вот как это делается у нищих. Чтобы заполучить свою красотку, мужчина платит за нее как за вещь, которой хочет обладать.

– Но это единственная вещь, которую мы покупаем, – хмыкнул один из головорезов.

Главарь выругался, и тот умолк. Услышав шаги, бандиты затихли, вынули из ножен оружие и замерли в ожидании. Какой человек пробирался по улице, то и дело перескакивая с одной мостовой на другую, чтобы не замарать в зловонных лужах украшенных бантами башмаков на высоких каблуках.

– Не он, – прошептал Никола Каламбреден.

Звякнуло оружие, которое его товарищи вставляли в ножны. Услышав пугающий звук, прохожий вздрогнул, различил смутные силуэты под козырьком подъезда и бросился бежать, завывая:

– Воры! На помощь! Раздевают! Убивают!

– Придурок! – сквозь зубы процедил с противоположной стороны улицы весельчак Снегирь. – Вот так раз в жизни спокойно пропустишь клиента, даже не сняв с него накидки, а он орет во всю глотку, как осел. Прямо противно!

Легкий посвист, донесшийся с дальнего конца улицы, заставил его умолкнуть.

– Смотри-ка, кто идет, – прошептал Никола, потянув Анжелику за руку.

Замерзшая, бесчувственная настолько, что даже не ощутила прикосновения его руки, Анжелика ждала. Она знала, что сейчас произойдет. Это было неотвратимо. Это необходимо должно было свершиться. Только ПОСЛЕ этого ее сердце сможет ожить. Ибо все в ней умерло, и лишь ненависть была способна вернуть ее к жизни.

В желтом свете фонарей она увидела двух монахов; они шли, поддерживая друг друга под руку. В одном из них она без малейшего труда узнала Конана Беше. Второй, пухленький и многословный, разглагольствовал на латыни, энергично размахивая руками. Должно быть, он был слегка навеселе, потому что время от времени прижимал своего спутника к стене, а затем, извинившись, прямиком толкал в канаву.

Анжелика узнала резкий голос алхимика. Он возмущенно возражал, тоже на латыни. Возле самого крыльца Беше с возмущением воскликнул по-французски:

– Хватит, брат Амбруаз! Ваши измышления о крещении в жирном бульоне – это ересь! Таинство ничего не стоит, если вода, которой оно совершается, загрязнена нечистыми элементами, каковыми являются животные жиры. Крещение в жирном бульоне! Какое кощунство! Почему бы не в красном вине, вы ведь его предпочитаете? Вас бы это вполне устроило, – похоже, вы очень его любите!

Резко выпрямившись, тощий францисканец стряхнул цепляющуюся за него руку. Плачущим голосом пьяницы толстый брат Амбруаз пробормотал:

– Брат мой, вы разрываете мне сердце… Увы! Мне бы хотелось убедить вас. – И неожиданно, словно безумный, выкрикнул: – Ха-ха! Deus coeli!

Почти в то же мгновение Анжелика осознала, что брат Амбруаз стоит возле них, на крыльце.

– Валяйте, ребята! – прошептал он, плавно перейдя с латыни на босяцкий говор.

Конан Беше обернулся:

– Что с вами? – Умолкнув, он принялся испуганно озираться по сторонам. Почти лишившись голоса, он позвал: – Брат Амбруаз! Брат Амбруаз, где вы?..

Его тощее лицо фанатика, казалось, исказилось еще больше. Задыхаясь и в ужасе оглядываясь вокруг, он сделал несколько неуверенных шагов.