Текст книги "Осиное гнездо"

8

― Ай! Хватит! Я больше так не буду! Прекрати! ― маленькая девочка кричала, что есть мочи, пока её стегали ремнём. Тем самым тяжёлым кожаным ремнём.

Кажется, я тогда ненароком разбила какую ― то тарелку на кухне. Когда отец пришёл, услышав шум разбитого стекла, он мне ничего не сказал ― сразу снял ремень со стены, который относительно недавно решил повесить на гвоздь возле входа в кухню ― очевидно с какой целью.

Но всего, что сейчас происходило на моих глазах, я вообще не помнила и предпочла бы никогда не вспоминать. Да, я помню, что отец часто бил Даню, при этом заставлял меня смотреть на это, но неужели он действительно мог поднять руку на собственную дочь, причём из ― за такой ерунды? Да, я всегда ненавидела отца ― это правда, но до сих пор моя ненависть была не более чем беспричинным чувством. Я особо не задумывалась о причинах ненависти к нему (хотя скорее просто не хотела), поэтому и не могла объяснить подобное отношение к его персоне. Я просто ненавидела.

Как бы то ни было, смотреть на избиение маленькой Яны мне совсем не хотелось. Впрочем, это всего лишь сон, к тому же осознанный ― мне просто нужно пожелать проснуться. Я расслабилась, закрыла глаза и уже была готова покинуть этот кошмар, но ничего не произошло. Я осталась на том же месте, лицезрела всё ту же сцену. Проснуться у меня не получалось, как бы сильно мне этого не хотелось.

– Да, что ж это такое?! Почему вы просто не можете оставить меня в покое?! Что я сделала вам такого плохого, что вы меня теперь так мучаете?! ― я сама не знала к кому обращалась, до конца не осознавала, что говорила. Слова сами по себе вылетали из моего рта. Был ли в этом непрерывном потоке речи хоть какой ― то смысл ― сложно сказать.

Яну всё также продолжали бить. Её светлая кожа в некоторых местах стала ярко ― красной. Она уже не кричала, просто плакала, будто бы смирившись со своей беспомощностью. На это уже было физически больно смотреть. Я кинулась на отца в попытке оттолкнуть его от маленькой Яны, но стоило мне к нему прикоснуться, как он просто взял и исчез, будто бы его никогда здесь и не было. Вот только Яна никуда не делась, всё также продолжая сидеть на полу и плакать. Вдруг она посмотрела на меня своими большими светло ― карими глазами. Губы её слегка дрожали, дыхание было громким и прерывистым. Кажется, она пыталась что ― то сказать, но постоянно заикалась.

– Почему…? ― похоже, она действительно могла каким ― то образом взаимодействовать со мной. Будь это всё самым обычным сном, я бы так сильно не удивлялась подобным явлениям, но для сна здесь всё было слишком реалистично и в то же время абсурдно.

– Что «почему»? ― переспросила я.

– Почему он это делает? Почему он обижает меня и Даню?

На какое ― то время всё окружающее нас пространство погрузилось в тишину. «Почему он это делает?» ― когда она сказала это, я будто бы на мгновение отключилась, как слишком перегруженный работой компьютер, медленно погружаясь в свои мысли.

– Чего ты молчишь?! Ответь мне! ― громкий голос этой маленькой девочки, буквально обдал меня как холодный душ, вмиг приводя в чувства.

– Я… не знаю.

– Но ты же уже взрослая! Ты должна всё знать! Ответь, наконец, на мой вопрос! Ответь!!!

– Замолчи! Не знаю я ответа! Слышишь?! Не знаю! Оставь меня уже в покое!

– Нет, не оставлю! Пока не ответишь мне, я тебя никогда не оставлю!

Она поднялась на ноги и толкнула с силой какого ― нибудь взрослого мужика, но точно не ребёнка. Я ударилась спиной о стену, и тут же прямо у меня над ухом раздался оглушительный трезвон.

9

Как оказалось, этот дьявольский звук был не более чем звонком с урока. На сей раз Яна была в школе. Она сидела за последней партой, низко опустив голову, и рисовала что ― то в тетради. На вид ей было лет десять ― одиннадцать. Одета она была в кофту с высоким воротником и длинные штаны, которые чуть ли не касались пола. Её слегка растрёпанные волосы так и лезли ей в глаза, закрывая при этом лицо. При взгляде на неё создавалось ощущение, что эта девочка отчаянно хотела от чего ― то спрятаться, быть невидимой для окружающих, скрыться ото всех в своём мире рисунков, так чтобы её никто не смог оттуда достать.

– Яна, привет! ― высокий, почти что писклявый голос, резал по ушам, разрушая некую стену, так старательно возведённую между Яной и окружающем её миром. ― Что рисуешь?

Алиса ― так звали обладательницу невыносимо высокого сопрано. Она была белобрысой, упитанной девчонкой, с слегка кривыми зубами и светло ― серыми маленькими глазами, которые, когда она широко улыбалась, становились настолько узкими, что её можно было бы без проблем перепутать с буряткой.

Яна не обращала на неё никакого внимания, продолжая чиркать что ― то в тетради.

– Эй, я вообще ― то тебя спрашиваю! Показывай, что рисуешь! ― Алиса потянулась своими короткими пухленькими пальчиками к тетради, но Яна спешно её закрыла и убрала в сторону. ― Ну, дай посмотреть! Почему ты такая вредная?!

– Не дам я тебе ничего смотреть! Оставь меня уже в покое!

– Дай посмотреть! ― Алиса всё продолжала тянуться к тетради.

– Я сказала, оставь меня в покое!

Вдруг Яна резко подскочила со своего места, опрокидывая тетрадь с парты, и толкнула Алису с такой силой, что та, потеряв равновесие, упала, сильно ударяясь головой об пол. Через секунду лицо её скривилось: глаза зажмурились, рот стал квадратным, щёки в миг покраснели, а в следующую секунду она принялась рыдать, хватаясь за ушибленное место. Остальные дети столпились рядом, смотря на Яну таким жадным взглядом, каким только голодный лев смотрит на запыхавшуюся антилопу. За дверью раздался громкий стук каблуков. Он становился всё громче и отчетливее, пока учительница наконец не вошла в класс. Увидев плачущую Алису, она тут же встрепенулась и подбежала ко всем остальным.

– Что здесь случилось? ― спросила учительница своим привычно тяжёлым и грубым тоном.

И тут дети, все, как один, громко загалдели, уже больше напоминая ворон на помойке. Каждый старался перекричать всех остальных. Из всей этой смеси детских голосов и выкриков, была понятна только одна фраза: «Я знаю, что случилось!»

– Так, а ну ― ка тихо! ― стоило учительнице лишь чуть ― чуть прикрикнуть, как дети сразу же замолчали.

Преподавательница помогла Алисе подняться и начала успокаивать её.

– Всё, тихо, успокойся, ― её голос в один момент стал таким мягким и сладким, будто бы этого человека только что подменили. ― Расскажи, что случилось. Почему ты плачешь?

– Меня Яна толкнула, и я упала, и головой очень сильно об пол ударилась, ― заикаясь, медленно проговорила Алиса.

– А почему она тебя толкнула?

– Я не знаю. Я ей ничего не сделала, а она… ― Алиса опять разревелась, из ― за чего её последующая речь стала абсолютно неразборчивой.

– Яна, это правда?

«Нет, это ― не правда! Она первая ко мне полезла!» ― должна была сказать она, но вместо этого просто промолчала. Ей действительно хотелось рассказать, что произошло на самом деле, но слова будто бы застряли в её горле огромным комом, не давая произнести и слова.

– Ну, чего ты молчишь?! Ответь уже что ― нибудь! ― продолжала наседать учительница.

Яна всё так же ничего не отвечала, только опустила взгляд в пол, сведя колени вместе.

– Что ж ладно. Я позвоню твоим родителям. Может быть они научат тебя уму разуму.

Яна сжалась ещё больше и затряслась как осиновый лист. Она была готова разрыдаться прям здесь, ибо понимала, чем для неё чреват звонок родителям. Точнее родителю. Ведь когда у детей проблемы с дисциплиной в основном жалуются их отцам, не так ли? Интересно, если бы Алиса знала, что ждёт её одноклассницу дома, она бы так же ехидно улыбалась ей, размазывая сопли у себя на кулаке, и продолжала бы реветь для вида?

– Почему ты не рассказала правду? Ты же ни в чём не виновата, так почему же молчишь? ― обратилась я к ней.

– Не знаю. Я хотела рассказать, но почему ― то не получилось. Впрочем, ты сама всё видела. Я понимаю, что в произошедшем нет моей вины, я всего лишь жертва обстоятельств. Наверное, я просто уже привыкла быть жертвой обстоятельств.

За спиной послышался глухой удар, а за ударом сдавленный хрип. Обернувшись, я тут же оказалась на улице. Было пасмурно. Облака затянули собой весь небосвод, из ― за чего всё вокруг казалось каким ― то блеклым и серым. Передо мной возвышалась красная кирпичная стена школьного здания. Вплотную к стене прилегала мусорка, которая представляла из себя просто две большие, старые, железные урны, до краёв забитые всяким хламом. За углом вновь послышался удар и знакомый ядовитый смех. Как только я ушла за угол, то моему взору предстала не самая лицеприятная картина: Яна лежала на холодном сером асфальте кверху пузом и еле слышно кряхтела, пока Алиса и две её подружки стояли рядом, то и дело смеясь над ней.

– Что, стоило твоему брату слечь в больницу с переломами, некому тебя больше защищать, да?! ― смеясь, причитала Алиса.

Как только Алиса заметила, что Яна пытается подняться, то пнула её в бок. Не проронив ни единого слова, Яна вновь сжалась от боли, а нижняя губа её мелко и часто задрожала.

– Давай ударим её портфелем: она скоро всё равно заплачет! ― выкрикнула одна из девочек, параллельно с этим замахиваясь на Яну. Она без раздумий ударила одноклассницу своим ранцем, вкладывая в этот удар чуть ли не всю свою силу. Яна попыталась закрыться от удара, что, в свою очередь, помогло хоть немного его смягчить.

Алиса подняла ранец Яны, который всё это время валялся где ― то в стороне, открыла его и заглянула внутрь, злобно усмехаясь.

– Знаешь, твой рюкзак ― это просто старьё потрёпанное. Дай ― ка я помогу тебе от него избавиться, ― она подошла к той самой мусорке и, резко замахнувшись, бросила туда портфель. Половина вещей, среди которых были несколько тетрадей и учебников, из раскрытого рюкзака полетели на землю. Алиса подобрала одну из тетрадей, заглянула в неё и, как ― то надменно хмыкнув, сказала, ― Да уж, ну и стрёмные же у тебя рисуночки, ― после чего отбросила тетрадь куда ― то в сторону.

Алиса ушла. И более она про этот случай не вспомнит. Таким детям это свойственно.

Я медленно, будто боясь кого ― то напугать, подошла к той злосчастной тетрадке и взяла её в руки. На одной из чистых станиц клетчатой бумаги был нарисован некий силуэт, сидящий в тёмном углу и закрывающий голову руками. Скорее всего он отчаянно желал только одного: чтобы его оставили в покое. Такие рисунки вызывали чувство жалости. По крайней мере, мне было действительно жаль.

– Странное чувство для такой, как ты, правда? ― голос раздался прямо из ― за спины. Это снова была Яна. Вся в грязи и пыли, она смотрела на меня своими большими карими глазами, абсолютно спокойно, и даже в какой ― то степени безразлично.

– Да, ты права. Давно я ничего подобного не испытывала.

– Когда ты вообще в последний раз испытывала хоть к кому ― то жалость? Кроме себя самой, естественно, ― не прерывая диалога, Яна ушла собирать свои вещи назад в сумку.

– К матери. Точно не помню когда, да и давно это было. Лучше скажи, ты знаешь, что это за место? Это сон, да?

– Что – то вроде того. Этот, как ты выражаешься, «сон» является чем – то вроде проекции прошлого. Вот только сон – это субъективное отражение реальности. Иными словами, твой мозг не способен воспроизводить то, о чём у него нет какой – либо информации. А это место нечто другое. Здесь реальность предстаёт пред тобой именно в объективном свете. Поэтому ты можешь не только просматривать свои воспоминания, но и узнавать что – то новое, что – то что было скрыто от тебя когда – то.

– Ясно… А когда я смогу… проснуться?

– Ты проснёшься только тогда, когда к тебе вернутся все твои воспоминания.

– Но они уже все вернулись, мне больше нет смысла здесь находиться.

– Нет, не все! ― она сказала это таким грубым и низким голосом, что с трудом верилось, что этот голос мог принадлежать ребёнку, ― И ты это знаешь! Ты просто не хочешь вспоминать! А знаешь почему?! Потому что это больно, Яна! Это чертовски больно! Но счастье без боли существовать не может! Так что прекрати сопротивляться и прими эту боль, если хочешь проснуться!

– А если я откажусь?

– Тогда просто застрянешь здесь навсегда. Впрочем, выбор стоит только за тобой, так что сама решай. Может быть для людей, подобным тебе, вечный сон не такой уж плохой вариант? Прощай.

Она ушла, оставив меня наедине со своими мыслями. В раздумьях я провела около часа, но решение всё ― таки приняла. Я расслабилась и закрыла глаза, позволяя воспоминаниям наполнять меня дальше, наравне с болью. Вечный сон ― не мой вариант. Я больше не буду бегать от реальности и приму её, какой бы мрачной и гнусной она ни была.

10

Я проснулась в своём старом доме. Было здесь, на удивление, тихо. Мама готовила что ― то на кухне, Яна, которой на вид было уже лет двенадцать, сидела за столом и опять что ― то рисовала, Даня играл во дворе, судя по его громкому смеху, доносящегося снаружи. Отца дома не было. Что ж, это объясняло, почему дома было так спокойно.

Мама отошла от плиты и ненароком посмотрела на рисунок Яны. Впрочем, разглядеть ей ничего не удалось, ибо Яна тщательно прятала свои работы от чужих глаз.

– Может, покажешь мне всё ― таки, что ты рисуешь? ― ласково произнесла мама.

– Нет, ― коротко и тихо ответила ей дочь.

– Ладно. Не хочешь ― не надо, ― мать вернулась назад к плите, продолжая помешивать что ― то в кастрюле, ― Кушать будешь?

– Нет, ― на этот раз Яна ответила как ― то сдавлено и немного жалобно.

– Яна, что ― то случилось?

– Ничего не случилось. Да и с чего такие вопросы?

– Как это «с чего»? Ты же недавно тут постоянно ходила, бегала, крутилась вокруг меня, а сейчас сидишь себе молча и вообще ни с кем не разговариваешь.

Яна молча продолжила рисовать, так ничего и не ответив матери. Тогда мать вернулась обратно к столу и села рядом с дочерью.

– Ладно, не хочешь ― не говори, я на тебя давить не буду. Но ты же знаешь, что мне ты можешь всё рассказать, правда? ― после этих слов мама попыталась приобнять Яну за плечи, дабы хоть немного приободрить девочку, но та быстро убрала её руку, намерено избегая даже минимальной ласки.

– Не трогай меня, пожалуйста, ― всё также тихо произнесла Яна.

Мать покосилась на свою дочь с неким подозрением, но решила ничего не отвечать, вернулась к плите и продолжила готовить.

11

Ночь. Мама, Даня и Яна крепко спали. Отца всё ещё не было. Я сидела на полу своей старой комнаты и слушала размеренное дыхание Яны. Она сладко спала в своей кровати в окружении тишины и спокойствия, коих ей иногда так не хватало.

Сначала послышался скрип входной двери, а затем и половиц ― отец вернулся домой. От этого звука Яна, резко вздрогнув, сразу же проснулась и задрожала так, как если бы у неё была лихорадка. Скрип с каждой секундой становился всё громче и громче, и по мере того, как этот отвратный звук, пробираясь через уши, обволакивал сердце ребёнка, Яна начинала дрожать всё сильнее. Вдруг скрип резко пропал ― Яна тихо заплакала.

Дверь в комнату неспешно открылась и внутрь вошёл отец, как ― то резко и неуклюже закрывая за собой. По его неровной походке, а также запаху перегара, можно было понять, что был он далеко не в трезвом состоянии. Он сел на кровать, и матрас, скрипя, продавился под его весом. Какое ― то время он просто молчал, пока Яна пыталась хоть как ― то сдержать слёзы. Вдруг он схватил девочку за плечо и резко развернул в свою сторону. Она хотела закричать, но он также резко зажал ей рот рукой. Так она даже пошевелиться не могла, не то что закричать.

– Ты же никому лишнего не болтала? ― вкрадчиво спросил он, наклоняясь к лицу Яны, из ― за чего запах дешёвого алкоголя и никотина прямо ― таки бил в нос. Его лицо по прежнему ничего не выражало.

В ответ она только покачала головой в отрицательном жесте, смотря на него испуганными глазами.

– Вот и славно, ― он улыбался, но взгляд его был полностью равнодушен.

Я закричала, закричала так сильно, как только могла, лишь бы не видеть этого кошмара. «Нет, этого не может быть! Этого просто не может быть! Он не мог так со мной поступить! Не мог!» ― дальше мысли потеряли какую ― либо чёткость. Я просто продолжала громко и отчаянно кричать. Никогда я ещё не впадала в состояние настоящей истерики. В какой ― то момент мне показалось, что я никогда не успокоюсь и навсегда останусь в этом бесконечном кошмаре.

12

Тёплый летний ветер обдувал моё заплаканное лицо, слегка тормоша и без того растрёпанные волосы, пока я сидела на земле, упираясь коленями в дорожную пыль. Правда пыль эта была не грязно ― серой, как это обычно бывает, а почти золотой. Трава, листья и хвоя деревьев имели такой яркий и насыщенный зелёный оттенок, который не смог бы изобразить ни один художник, насколько бы талантливым он ни был.

Отвлекшись от столь дивного окружения и устремив взгляд вперёд, я увидела лес. Тот самый лес, куда мы с ребятами отправились в поход. Тот самый лес, куда мы с братом забрели, будучи несмышлёными детьми. На золотистой тропе, перед самым входом в лес, стояла девочка лет двенадцати, в белом летнем платье и абсолютно босая. Она, не торопясь, развернулась в мою сторону ― этой девочкой была «Я». Она подошла ко мне, оставив следы босой маленькой ножки на золотой тропинке, и протянула мне руку.

– Пошли. Скоро всё закончиться, ― на Солнце её чёрные локоны отдавали неким блеском, а лицо казалось таким умиротворённым. Казалось, что Она была счастлива здесь находиться, как бы странно это ни звучало.

– Да, ты права. Пошли, ― я взяла её за руку, поднимаясь с колен, и позволила ей себя вести.

Сначала она молчала, но потом всё ― таки решила задать вопрос, который её мучил всё это время, и из ― за которого я здесь так надолго оказалась.

– Как ты думаешь, почему отец так с нами поступил? ― Она выжидающе посмотрела на меня, надеясь наконец ― то услышать ответ.

– Однозначного ответа я тебе сказать не могу, потому что я ― не отец, и я не знаю, что конкретно им двигало. Но могу сказать тебе наверняка, что он явно был больным человеком, вот и издевался над нами. В этом нет нашей вины, или ещё чьей ― либо вины, просто он таким родился, и с этим ничего нельзя было поделать. Впрочем, даже будучи больным, он должен понести наказание.

– Хорошо. Спасибо, Яна, и прощай.

– Прощай.

Шум ветра заполонил собой всё пространство, знаменуя скорое окончание моего пребывания здесь.

13

Старая нива ехала по неровной просёлочной дороге, то и дело сильно покачиваясь из стороны в сторону. Яна, Даня и я устроились на заднем сидении машины, как ― то странно притихнув. За рулём сидела мама. Её брови были сведены к переносице, а руки сильно напряглись. Она всегда так выглядела, когда пыталась скрыть своё беспокойство по какому ― либо поводу. Через некоторое время вдалеке показался знакомый всем дом. При виде родного жилья Яна заметно расстроилась и поддавшись слегка вперёд произнесла:

– Мама, ты же сказала, что мы поедем к тёте Наташе!

– Да, но сначала мне нужно забрать вещи, а потом сразу отправимся к сестре.

– А почему ты сразу не собралась?

– Яна, не морочь мне голову. Сиди тихо.

Яна резко замолчала, откинувшись назад и слегка опустив голову. Она была одета в ночную сорочку, а внутренний сгиб её локтя покрывали многочисленные гематомы. Судя по всему, Яну только что выписали из больницы.

Машина медленно подъехала к дому и остановилась. Наказав детям сидеть смирно, мама быстро вышла и удалилась в сторону дома. По мере приближения к нему, она постепенно замедляла шаг, но всё равно не останавливалась, и, вплотную подойдя к двери, неспешно открыла её. Но дальше не двинулась, продолжая стоять у порога дома, словно статуя.

«Что там такое случилось?» – подумала я, и уже хотела было выйти из машины, как вдруг Яна одёрнула мою руку.

– Стой. Нет смысла туда идти. Просто подожди немного и мы навсегда уедем отсюда, ― она смотрела таким холодным и стеклянным взглядом, что даже у меня пошли мурашки. Теперь я понимаю, что чувствовали мама и Даня всё это время.

– Знаю, но я должна узнать, что там случилось, ― я резко распахнула дверь машины и ринулась в сторону дома.

Подойдя ближе к матери, я увидела на её лице выражение чистого страха смешанного с отчаянием – её брови поднялись вверх, образуя на лбу множество морщин и складок, глаза расширились, а челюсти плотно сжались. Стоило мне посмотреть в сторону открытой двери, как я сразу поняла, почему мама застыла у порога дома, с гримасой ужаса у себя на лице. Она была в ступоре. Впрочем как и я.

На полу в гостиной валялся деревянный табурет, со слегка надломанной ножкой. Один конец верёвки был привязан к перилам, что находились на втором этаже дома. Даня часто любил спускаться по этим перилам, вместо того чтобы воспользоваться лестницей. Они были прочными, так что без проблем могли выдержать вес ребёнка. И вес взрослого тоже. Отец повесился на этих самых прочных перилах. Его кожа приобрела какой – то бледновато – серый оттенок и походила больше на резину, которой обтягивают манекены. Выражение его лица было лишено каких – либо чувств. Впрочем как и всегда.

– Так вот насколько ты мелочный… – прошептала я и, неожиданно, почувствовала влагу на своих щеках. Я плакала. Впервые за столь долгое время. Я по настоящему плакала. «Неужели, они вернулись? Мои эмоции. Они наконец вернулись!» – эта радость была неописуемой. Три года, лишённых каких – либо красок. И они наконец вернулись.

Я вытерла слёзы и быстро вернулась в машину. Мама тоже возвратилась через непродолжительное время, машина тронулась, и мы уехали к тёте Наташе. Какое – то время мы будем жить у неё. На вопрос о том, что же случилось с папой, мама ответит, что он от нас ушёл, и навряд ли уже вернётся. Отсутствие моих эмоций будет продолжать беспокоить маму и брата. Меня будут мучить бессонница и кошмары. Тогда я начну принимать лекарства, которые должны смягчить подобные состояния.

То было лето 1999 года. Это было моё последнее лето проведённое в родной деревне.