Текст книги "Сны в руинах. Записки ненормальных"

III

Процедура снятия отпечатков заметно успокаивала – никто не орал, не задавал вопросов, не всхлипывал в трубку. Я просто смотрел, как на белой поверхности остаются чёрные, изящные, похожие на фрагменты старинных офортов узоры моих пальцев. Нужно было сосредоточиться. Расти держался развязно и демонстративно уверенно. Наглостью он мог умело разозлить любого, а после лишь забавляться, рассматривая результаты своих стараний. Иногда мне казалось, что он как будто питается гневом противника, с удовольствием выматывая нервы, становится только сильнее от чужой ярости. Удивительная, почти мистическая способность…

– Эй, Тейлор, ну как тебе в этом борделе? Запиши адресок, зайдём ещё как-нибудь! – весело заорал он на весь участок и помахал мне чернильными руками. Надсмотрщик, белый от злости, пнул его к выходу.

Отлично. Расти паясничает, а значит, не всё потеряно.

Сами того не зная, мы разыграли выпавшие нам карты очень удачно. Его сразу попытались прижать с револьвером, но не смогли. Целый день 28-го он ругался с пьяным отцом, что прекрасно слышало полдома, а вечером ещё успел попрепираться с полицией, напоследок всё-таки вызванной кем-то из соседей. Каждый час того дня можно было восстановить по минутам. В свидетелях – человек пятьдесят, и, что самое смешное, даже копы.

Ещё непонятно было, улыбнулась нам судьба или всего лишь решила посмеяться, но кое-что, похоже, наладилось. Ничего, мы ещё потрепыхаемся…

Сидя в камере, я оттирал чернила с пальцев и пытался собрать неугомонные, рассыпающиеся мысли. У Расти алиби непробиваемое, моё Венеция подтвердила. С убийством и ограблением нас связать если и смогут, то весьма ненадёжно. Всё, что осталось у обвинения – незаконное оружие, попытка угона и сопротивление при аресте. Револьвер, в основном, был заботой Расти, мне же предстояло сосредоточиться на «попытке угона». Впрочем, сосредотачивайся или нет, максимум я уже выжал. Копы в свидетелях здесь были однозначно против меня. Чёрт, знал бы, что не убежим, что так глупо наскочим на врагов, сдался б сразу. А может, надо было бежать до последнего? Всё-таки пробиваться через толпу «бешеных»? При определённой степени удачи могли бы и прорваться. Не стали бы они нас резать при копах… Хотя, какая разница! Порезали б потом. И никакая удача не помогла бы. Не зря ведь их «бешеными» прозвали. На секунду представил себя в реанимации, рыдающую Венецию. Тьфу! Ну его! Жить всю жизнь инвалидом? Лучше отмашу лопатой на исправительных, «оздоровлюсь» за колючей проволокой. Надеюсь, Венеция меня дождётся. Правда, неизвестно ещё какой срок дадут…

Здесь мне не приходилось себя обманывать, – каждый из нас жил, как хотел. И я не мог придумать для неё причину ждать меня достаточно долго, бездарно и бесполезно тратить свою молодость и красоту, – все эти драгоценности, лишь на время выданные ей природой. Если она до сих пор со мной, то только потому, что сама так пожелала. Изящно и умело лавируя между лаской и дерзостью, она брала то, что я мог и готов был ей предложить, взамен любезно украшая собой моё одиночество. И едва нарушится это хрупкое равновесие, я её потеряю. Я знал это, знал, что никакой болью сердца не смогу удержать её. Даже наше знакомство было насквозь пропитано обоюдной выгодой. Никакой детской романтики. Ей кое-что было нужно от меня, и она согласилась за это платить. Вот и всё. Простая сделка.

Я вспомнил как увидел её…

Выделяясь в нашей обшарпанной, бездомной толпе, эта «домашняя», ухоженная девушка, случайно и наверняка впервые попавшая к нам в приют, брезгливо и надменно, старательно отстранялась от всех. Будто боялась заразиться чем-то очень паршивым, доказывала насколько ошибочно, вынужденно и временно она здесь. Красивая и гордая она забыла первый закон любого коллектива: не ставь себя выше стаи, если не настолько силён, чтобы в одиночку выстоять против всех. Пару дней к тебе будут просто присматриваться, вычисляя, что ты такое, насколько опасен и как сильно на тебя можно давить. Именно в первые дни новенькие и совершают свои самые главные ошибки, поддаваясь этому иллюзорному коллективному равнодушию. Воображают, что всем наплевать на них, а значит, и они могут позволить себе ни на кого не обращать внимания. Громадное заблуждение, способное навсегда лишить тебя места в сплочённой и по-своему организованной своре людей, привыкших к необходимости быть вместе. И своим плохо скрываемым презрением, высокомерной красотой Венеция, сама того не зная, выбрала самое невыгодное и рискованное – стала объектом травли.

Особенно ущербные личности тут же возненавидели её за собственную ущербность, за то, что ей повезло родиться и не быть брошенной. Глупо зациклившиеся, они не прощали ей самого, пусть даже формального, наличия семьи. Они просто ненавидели, не давая себе труда подумать, почему же она всё-таки очутилась среди нас, какая катастрофа разрушила её мир и так безжалостно вышвырнула на наши берега.

На третью ночь её постригли. От этого крика невозможно было не вскочить. Её красивые, длинные, тёмные волосы прядями остались лежать на подушке. Испытательный срок закончился. Её провоцировали, показывая зубы, цинично и грубо приглашали бороться за место среди хищников. Или стать их добычей. Никаких правил, законов, контроля. Лишь первобытно схлестнувшиеся коллективные инстинкты.

Как лавина с горы, этот ком воплей и визгов катился по коридору. Кажется, уже уронили что-то хрупкое и звонкое. Любопытствуя и забавляясь, весь корпус сбежался наблюдать за этой редкой потехой. Царапаясь, визжа и лягаясь, со смешно торчащими неровными вихрами Венеция норовила вцепиться в лицо сопернице. Как кошка, яростно и зло пользовалась ногтями, зубами – непредсказуемая, подло-агрессивная женская драка, тем более опасная, что в ней, похоже, совсем не было запрещённых приёмов.

Кто-то уже шутливо принимал ставки. Те, кто ещё вчера взбудоражено вились вокруг нашей новой нимфы, изображая поклонников, заигрывая, втягивая её в эти пусть бессознательные, но оттого не менее жестокие развлечения, сейчас галдели как болельщики, разгоняя скуку тем, что, возможно, калечили чью-то душу. Венеция опрометчиво и неосторожно сама попалась в этот капкан ревности и лицемерия. Умело кокетничая, заманивая едва заметным и потому таким восхитительным флиртом всю эту гормонально-активную толпу парней, она не могла не раскалить обстановку. Жертва перепутала себя с хищником. А теперь её жёстко и унизительно ставили на место. И ей в прямом смысле приходилось драться, чтобы выжить в этом зверинце.

Какой-то рыцарь, пунцово-красный от собственного благородства, всё же полез было их разнимать, но его тут же выкинуло из этого шипящего яростью когтистого клубка. Идиот, никогда не суйся в женские разборки – кажущаяся показушной вся эта агрессивная, хаотичная бестолковость на самом деле одна лишь видимость. Женская драка тем и страшна, что живёт по каким-то особым, внутренним, абсолютно непонятным со стороны правилам. И если не готов лишиться глаз, а то и чего поважнее – не лезь.

Заспанные и нервные прибежали несколько «надзирателей». Как в войне двух мелких, почти незаметных держав, толкающихся границами, пока соседи равнодушненько наблюдают, вдруг появляется третья сторона – крупнее, сильнее, важнее каждого из участников конфликта. И от отстранённого бездействия не остаётся и следа – бодро и подленько, один за другим сбегаются бывшие нейтралы под знамёна сильнейшего. Как по сигналу, ещё минуту назад подбадривающие, подначивающие зрители моментально растащили драку, – сработали быстро и чётко как спецназ на генеральском смотре. Никогда не уставал поражаться этой великой силе коллективного разума, какой-то негласной схеме действий, где у каждого своя задача.

Гневная, с расцарапанной щекой, молча и гордо как пленённая королева, Венеция не спускала глаз с противников.

«А она молодец, – невольно отметил я, – не радует тщеславие врагов слезами слабости».

Взглядом она бросала вызов каждому из нас. На одну только секунду наши глаза встретились. Я никогда не был и не собирался быть ей врагом, но и союзника в моём лице она тоже не найдёт. Вечный нейтралитет – основа моего выживания здесь. И я не стану класть своё спокойствие на алтарь её проблем.

…Скажи мне кто-нибудь тогда, что мы будем вместе почти два года, что целый год проживём бок о бок в одной квартире, я бы смеялся до икоты. Не то, чтобы я был не уверен в себе или сильно обделён женским вниманием. Вовсе нет. Настолько нет, что даже сам удивлялся. Но по всем законам природы девушек с семьёй и будущим не мог всерьёз интересовать такой как я. А простой игрушкой, их временным развлечением я быть не хотел. И потому смотрел на этих гостей из другого, недоступного мне мира лишь с любопытством. Запуганные, задёрганные, злые, плачущие, забитые, наглые, скромные, надменные… Все они появлялись в моей жизни очень ненадолго, чтобы вскоре уйти и никогда не вернуться. И я с детства учился подсознательно защищаться от этой неизбежной потери. Мы с ними как будто шли по двум разным дорогам, которые неожиданно и случайно вдруг пересеклись. Но от этой кратковременной близости миров наши пути не становились менее разными. Потому я никогда и никого из них не собирался впускать к себе в душу.

Мог ли я знать тогда, что эта необыкновенная гостья из чужого мира так настойчиво отыщет себе место в моей жизни, затронет что-то долго спавшее в моём сердце?..

Через пару дней после той шумной ночи она вдруг подошла ко мне. С короткими волосами ей было даже лучше – поистине великое женское искусство бить соперниц их же оружием.

– Ты Джейсон?

«На уроках мы сидим через два человека друг от друга, а она даже не знает моего имени», – угрюмо подумал я. Хотя сейчас, изучив её намного лучше, скажу, что, скорее, это был тонкий до извращённости способ потоптаться по моему самолюбию. И если я правильно помню, довольно действенный.

Я буркнул что-то в качестве подтверждения, и она, примостившись напротив, протянула мне сложенный почти до идеального квадратика листочек. Не понимая, чего от меня хотят, я развернул эту записку и чуть не сломал глаза, пытаясь прочесть чертовски сложное и длинное название какой-то медицинской дряни.

– Ну и что это за шарады? Игра «Угробь мозги вон тому парню»? – раздражённо спросил я.

Пожалуй, всё-таки возникла у меня неуловимая надежда на нечто поромантичней, чем название какой-то жуткой наркоты, которая зачем-то ей понадобилась. И, разочаровавшись, я неизбежно злился.

Она серьёзно смотрела мне прямо в глаза:

– Говорят, ты сможешь это достать. Сколько будет стоить?

Замечательно. Кто-то уже любезно рекламирует мои услуги. Надо будет разобраться.

– Нисколько. Можешь взять меня в заложники, потребовать миллион и самолёт, а потом сама купишь себе, что захочешь, – я отбросил бумажку обратно. – И эту хрень «Не-знаю-что-это-такое» тоже. Больше помочь ничем не могу.

Она задумчиво смотрела куда-то мимо меня, старательно что-то соображая. Но любые уговоры тут не помогли бы. Через Расти и Вегаса я мог достать кое-что, если не многое. Но это было что-то вроде услуги для избранных – умеющих молчать и платить. И теперь кого-то слишком болтливого из этого списка придётся вычёркивать.

– Это яд, – вдруг тихо призналась она. – И мне он нужен.

Упрямо она всё ещё пыталась втянуть меня в какие-то свои дикие, безумные авантюры, обольщала, неуловимо обещая взамен что-то таинственное, запретное и восхитительное. Я придвинулся как можно ближе, притянутый её глазами.

– Зайди в туалет в нашем крыле, в унитазе вода наверняка ядовитей этой твоей фигни. А главное, никому ничего не должна – ни мне, ни копам.

Я зло и насмешливо смотрел на неё. Резко, как кошка лапой, она сгребла в кулачок свою записку и, ни слова не сказав, ушла.

…Потом я думал иногда, кого же она хотела этим накормить? Или сама хотела отравиться? Один раз, почти в шутку, я попытался спросить, но она только рассмеялась в ответ. Сказала, что это глупость, что ничего она не замышляла, а всего лишь стремилась со мной сойтись, инфернально и шокирующе увлечь моё любопытство. А я, дурачок, ничего не понял. Как часто она вот так уходила от вопросов, вскармливая лестью моё самомнение, отвлекала меня моим же эго, пряча собственные секреты за ласковой, кокетливой весёлостью…

«Интересно, если обижу её достаточно сильно, меня она тоже захочет отравить?»

Я тут же осадил своё не в меру активное воображение:

«Ух, ну и идеи приходят в голову на тюремной койке. Так и до паранойи недалеко… Не отравит. И не потому, что не сможет – на самом деле чёрт её знает, на что она способна, – а просто я не обижу её настолько сильно. Никогда».

IV

Листая воспоминания, я никак не мог уснуть. Весь этот бешеный, безумный, неудачный день упорно не хотел отпускать моё сознание. За стеной кто-то невменяемо и жалобно выкрикивал во сне, а я лежал, разглядывая потолок. Спрашивал себя, что было бы, знай Венеция тогда, что однажды придётся пугливо отвечать на вопросы полиции, одиноко плакать в пустой квартире, пока тот, кто должен был её защищать, отлёживается за решёткой. И что теперь ей самой придётся защищать и выгораживать меня. Знай она всё это, не выбрала ли б кого-нибудь другого?

Бессмысленные вопросы…

Но всё же… почему тогда она подошла именно ко мне?

Я не был единственным, кто не потел при её приближении, не лез с гнусными намёками. И уж само собой, не был самым грозным. Предпочитая не влезать в конфликты и споры, трусливо избегая любых неприятностей, я всегда держался в стороне. И прощалась мне эта обособленность лишь потому, что я научился быть полезным. Возможно, именно это умение держаться на расстоянии, но не быть изгоем, эта загадочная отстранённость и привлекли её внимание. Она не понимала, почему ей не хотят прощать того, что мне, казалось, давалось так легко. Или сложное название того яда автоматически сделало нас кем-то вроде соратников в так и не состоявшемся заговоре? Не знаю… Всегда предпочитал верить, что просто чем-то понравился…

– Джейсон? Мне нужна твоя помощь.

Почему-то, когда она произносила моё имя, звучало это как на каком-то собеседовании, – вежливо и официально, – но на сердце будто падала ледяная капля.

Я устало посмотрел на неё:

– Мы это уже обсуждали.

– Просто выслушай. Всего лишь небольшая услуга. И я готова заплатить.

«Боже мой, она, кажется, говорит серьёзно! Занятно, и каких это фильмов она насмотрелась?»

Так и веяло нехитрой детективной драмой. Всем этим заламыванием рук, закатыванием глаз, кружевами интриг и дешёвой эстетикой глицериновых слёз.

Я засмеялся:

– У тебя нет ничего, что мне нужно.

Но на этот раз она явно не собиралась сдаваться так же легко.

– Тогда может, будет проще, если ты скажешь, что тебе нужно, – она пристально следила за мной.

– Любви и ласки, – развязно пошутил я, только бы побыстрей отвязаться. – А о чём же ты мечтаешь, радость моя?

Меня начинала забавлять вся эта выспренняя, комичная своей неестественной серьёзностью сцена. Но, видимо, её мир и правда рушился, раз она отважилась на унижение снова просить помощи у того, кто уже однажды отказал. Какие-то тихие, подпольные, подлые интриги тлели вокруг неё, и она заметно сдавалась. Одна против всех, сознавая, что долго не продержится. И возможно, лишь во мне она рассчитывала найти сторонника.

– Мне нужно, чтобы все решили, что мы вместе, – она ни капли не смущалась, и очень было похоже, что придумала этот вздор не только что.

Уже не доверяя своим ушам, я уточнил:

– «Вместе»? Это как понимать?

– Спим. Встречаемся. Что мы – пара, – она ошарашивала меня своей прохладной откровенностью всё больше. – Считай это сделкой, деловым соглашением.

«Ого! В какую же сложную паутину она решила меня вплести? Почему даже не попыталась заигрывать, флиртовать? Зачем вот так, напролом? Или и впрямь так срочно требовалось потушить формальными отношениями со мной тот кипящий ревнивой стервозностью пожар женской конкуренции?»

На всякий случай я усмехнулся, – уж очень это смахивало на чей-то недоразвитый розыгрыш.

– Здо́рово. Иди растрезвонь всем эту чудесную новость.

Если это идиотская шутка, пусть потешатся. Надо будет присмотреться к нашему «зоопарку», а то я начинаю теряться в происходящем. Главное, не дать этому цирку затянуться.

– Надеюсь, ты догадываешься, как должен себя вести? – уже заметно сомневаясь в выборе, она напряжённо меня рассматривала.

Я рассеяно наблюдал за ней, стараясь вспомнить, что могло спровоцировать эту облаву на мою психику. Паранойя была поднята по тревоге, память спешно перебирала события последних дней. Кто и для чего решил развлечься, втягивая меня в такие вот оригинальные забавы?

– Конечно, дорогая, – я лучезарно заулыбался как клоун на манеже. – Поцелуй?

Она строго глянула на меня:

– Здесь никого нет, кроме нас двоих, – её начинала удручать моя тупость.

«О, точно! Всё ж на публику».

Я нагло оскалился:

– А порепетировать?

Она унизила меня взглядом, молча втаптывая в грязь. Ухмыляясь ей вслед, я был уверен, что навсегда потерял право аудиенции у этой принцессы. Вряд ли теперь она снизойдёт до разговора с таким ничтожеством.

Как же плохо я её знал тогда…

Я улыбнулся в темноту, вспомнив этот давний разговор. Если бы упорство не выскочило тогда так явно, то, пожалуй, я никогда бы и не рассмотрел его в той весёлой, игриво-кокетливой, хитрой Венеции, которую узнал гораздо позже. В этой хрупкой, ласковой, в меру расчётливой девушке скрывалось упрямство почти болезненное, какое-то совершенно невероятное и иногда, казалось, вовсе ненужное. Она добивалась своего, и любой, вставший на её пути и всерьёз мешающий, сам того не зная, рисковал очень сильно. Всего раз, в той самой драке я увидел её чертёнка – изобретательного и мстительного, – и с тех пор никогда не забывал, насколько изощрённо-запутанным может стать её путь к цели.

«Её, должно быть, и тюрьма бы не испугала. Не то, что меня…» – как-то странно, изумляясь самому факту этой мысли, предположил я.

Рассматривая полосатую тень решётки, я думал, что всё-таки никак не ожидал, что она так храбро свяжется с ложным алиби, рискнёт, возможно, собственным благополучием. И самое забавное, что попроси я её о таком впрямую и заранее, то, скорее всего, получил бы лишь саркастический смех в лицо.

Почему же она вдруг решила так приятно меня удивить?

За всё время нашего знакомства я мог вспомнить только один такой же случай… Той ночью…

Я вдруг проснулся от непривычного ощущения присутствия кого-то рядом. Венеция.

– Не бойся, – шепнула она.

«Не бойся»? Зачем она это сказала? Чего я должен бояться? Теперь мне и вправду стало тревожно. Это как услышать: «Не смотри вниз», – тут же, даже не успев сообразить, именно вниз и глянешь. Такие фразы как специально выдумывают…

Ловкими пальцами она шарила по одежде, быстро что-то расстёгивала, торопливо, будто за ней кто-то гнался. В темноте я молча перехватывал её руки, мешал как мог, стараясь не разбудить соседей. Но она даже не пыталась остановиться. Наверное, со стороны мы выглядели смешно – сопящие, возились как хомяки в опилках. Но и эта мгновенная потешная мысль не смогла меня усмирить. Было в этом моменте, в самой Венеции что-то такое… Словами не объяснить. Только вот моё тело вдруг стало моим же противником в этой страстной борьбе. Теряя последний контроль, я чувствовал, как смешивается наше судорожное дыхание, сплетаются руки… Трепыхание незнакомого сердца так близко к моему. Фатально, невозможно близко…

Она целовала, нашёптывала, укрощала, уводила душу за собой в таинственные, чарующие дебри влечения. Кто научил её этим неуловимым касаниям, этой гибкой, кошачьей грации? Я тонул в её мерцающих искушением глазах, покорно сдавался. Приставь она нож к моему сердцу в этот момент, и я, ни секунды не колеблясь, согласился б принять такую восхитительную смерть. Рассудок, захлебнувшийся гормонами – всей этой фантастической смесью ласки, страсти, восторга, – блаженно отвернулся от реальности. Потрясающий миг принадлежности кому-то другому, самый изысканный вид добровольного рабства… Всё, что осталось – это ощущение тёплого, чуткого, чужого тела в руках. Не давая опомниться, оно захватило и понесло в какую-то мягкую, нежную, завораживающую глубину…

Интересно, есть ли в мире сила, способная остановить желания молодости, контролировать эти поразительные первозданные порывы, когда разум становится лишним?..

Оглушённый всем, что произошло, будто внезапно свалившийся в канаву после долгого бега, и теперь лежащий в этой самой канаве, едва соображающий, пытающийся понять, как вообще тут очутился и зачем, я с трудом собирал себя в единое целое. Венеция ловко перескочила через меня, молча и проворно одевалась – как при эвакуации, лишь необходимое. Схватила ворох оставшегося и, прижимая его как детей при пожаре, выскочила за дверь. Я слушал удаляющееся шлёпанье босых ног и пытался реанимировать сознание. Лениво и нехотя я снова начинал мыслить.

«Что это было такое?.. Хотя, какая разница. Это было… здо́рово!»

Расслабленно глядя, как медленно сереет тьма, как рассвет разъедает ночь за окном, слушал стук своего сердца и ни о чём не думал… То есть вообще ни о чём, как возможно только от громадной усталости или бурного, страстного секса. Настойчивые, лениво-нежные лапы утреннего сна незаметно обнимали меня, любя утаскивали в тёплый плен темноты…

Венеция…

Из всех она единственная умела удивлять, восхищать, шокировать, беззастенчиво бросая в мою жизнь – агрессивно и изобретательно – свои сюрпризы. Как избалованный ребёнок на карнавале, она швыряла мне под ноги что-нибудь гремящее, сверкающее и веселясь забавлялась, смеялась моему радостно-испуганному удивлению. Жизнь с ней никогда бы не стала скучной…

Едва не проспав занятия, я вскочил, заранее паникуя уже от самого предчувствия чего-то рокового, страшной своей неотвратимостью ошибки, которую я то ли уже совершил, то ли непременно совершу. И что бы я теперь ни делал, как бы ни метался – этого не изменить. Ещё час назад я должен был встретиться с Расти, разобраться с поручениями и уже вернуться к началу уроков. О планах на утро придётся забыть – всё как-то внезапно и неизбежно стало разваливаться на куски. Как назло мистер Ли – наш историк – торчал в коридоре, самолично загоняя всех в класс.

– Тейлор, опять опаздываешь, – он прицельно прищурил свои и без того узкие глаза.

Не знаю почему, но с ним мне всегда было сложнее всего. Может, его закалённая веками лицемерия и коварства азиатская кровь чуяла во мне нечто большее – сложнее и увлекательней, – нечто, что я не желал предъявлять миру, храня для собственной выгоды. За ширмой дурашливого, недалёкого, вынужденно вежливого парня он отлично видел меня настоящего. И как будто не прощал мне этих игр в прятки. Выбора не было. Вся моя хитрость утонула в его безжалостно-пристальных, точно прорезанных в черепе глазах. Я обречённо прошёл на место.

Венеция даже не посмотрела в мою сторону, словно и не было этой ночи. Равнодушная, брезгливо-презрительная как обычно… Моё холёное самолюбие дало ощутимую трещину. В какие игры она со мной играет? Я оглянулся, затылком чувствуя её взгляд, но она умело улизнула глазами от моих.

«Ну и ладно, сердечные раны будем бинтовать позже».

Сама того не зная, своим ночным визитом Венеция серьёзно усложнила мне жизнь. И сейчас я, отчаянно нервничая, пытался найти способ сбежать с урока. Нельзя было подвести Расти. За ним стояли Вегас, сделки, деньги и много всего, о чём я тогда ещё не подозревал. У меня было своё – отвоёванное, выстраданное – место в этой шайке, своя работа. И не выполнить ее, наплевать было опасно. И невыгодно. Ли распинался, рассказывая что-то про Третий Рейх, но я ни слова не слышал, занятый своими нервозными мыслями. Приходилось выбирать – или проблемы с Расти и Вегасом, или мистер Ли с дирекцией. Будут вколачивать в мозги правила, корить и воспитывать. Пускай. Это противно, нудно, испортит много нервов, но уж точно не опасно.

Решившись, я вскинул руку:

– Могу я выйти?

Ли ошпарил меня ледяным взглядом. Никогда не мог понять, за что же именно он так меня невзлюбил. Созданные на противоположных точках планеты наши ауры никак не хотели мирно сосуществовать.

– В чём дело, Тейлор? Заболел?

– Да. Меня тошнит, – нагло и двусмысленно ответил я.

Его глаза сжались в две тонкие тёмные полоски. Невозможно было определить, сколько мутной ненависти ко мне только что добавилось плескаться в его душе. Но не отпустить меня он не мог. Проскочив мимо Венеции, – пусть думает, что из-за неё я разволновался, так даже интересней, – я выскочил в коридор. Ли, конечно, проверит, но я не собирался тратить время на медпункт – всё равно минимум час моего отсутствия не скрыть пятью минутами симулирования. Уже ни на кого не обращая внимания, я нёсся, перескакивая через ступеньки, почти не рассчитывая, что Расти ещё дожидается в условленном месте. Но он был там. Нервно ходил из стороны в сторону и орал на кого-то в телефон.

– Неужели чудеса всё-таки случаются?! – он, агрессивно насупясь, ждал моих объяснений.

– Прости, никак не мог вырваться, – задыхаясь, я виновато смотрел на него.

Благоразумно умалчивая про Венецию, пытался выкрутиться, на ходу сочиняя подробности несуществующих проблем. Взмыленный, никак не мог отдышаться. Расти внимательно слушал мои оправдания, видимо, размышляя можно ли им доверять.

– Ладно, потом разберёмся. Времени нет, так что разделимся. Сейчас дуй по этому адресу, – он протянул мне обгрызенную бумажку. – И чтоб через полчаса был тут, ясно?

Он угрожающе заглянул мне в глаза. Я кивнул, прекрасно понимая, как сильно он рискует, отправляя непроверенного новичка одного. Не хотелось даже представлять, что сделает с ним Вегас, если я вдруг передумаю быть у них на побегушках, да в придачу прихвачу с собой что-нибудь ценное.

Я мельком глянул в каракули на листке. Чтобы успеть за полчаса придётся бежать без отдыха. У Расти адрес наверняка был поближе, но сейчас не до капризов. Сам виноват…

Я выжимал из своей выносливости всё, что мог. Налетая на прохожих, рискуя попасть под машину, я бежал, зная, что только так смогу реабилитироваться. Загнав себя как лошадь, падая с ног, раздирая замученные лёгкие судорожными, болезненными вдохами, я всё-таки успел в срок. Напряжённо сипя, протянул Расти добытый конверт. Он усмехнулся, давая мне передохнуть. Похоже, его маленький экзамен я выдержал.

– Чего так долго? – Вегас был заметно не в духе.

Расти удивлённо пожал плечами:

– Ты не говорил, что надо срочно. Мы и не спешили.

– Проблемы? – больше для порядка, чем всерьёз что-либо подозревая, буркнул Вегас, думая о чём-то своём.

Я застыл, искоса поглядывая на Расти.

– Никаких. Откуда проблемы? Мы даже не убили никого, – скучающе пошутил он, приваливаясь к стене.

– Рад за вас, – Вегас знаком подозвал его к себе, а мне махнул головой. – Малышня, иди погуляй за дверью.

Я послушно вышел. Любопытно, почему Расти меня прикрыл? И будут ли теперь у него проблемы из-за этого моего опоздания? Никогда раньше я не подводил его, а потому сейчас не знал, чего можно ожидать. Это одновременно пугало и интриговало.

Я не успел развить своё воображение, как Расти грубо и жёстко впечатал меня в стенку. Я сморгнул, мысленно прощаясь с зубами.

– Видишь это? – он помахал парой бумажек у меня перед носом. – Твоя доля, и про неё сегодня можешь забыть, – деньги перекочевали к нему в карман. – Считай это штрафом за тупость.

Я усердно закивал, малодушно радуясь, что не схлопотал по лицу. Расти потоптался, свирепо глядя на меня и что-то обдумывая.

– Это, – он ощутимо ткнул мне в живот маленьким свёртком, – отнесёшь вечером по тому же адресу. Не потеряй.

Я снова покорно кивнул.

– И смотри, Тейлор, – он слегка усилил хватку. – Я поручился перед Вегасом, что тебе можно доверять. Так что не вздумай…

– Я всё понял, – тихо и серьёзно сказал я, открыто глядя ему в глаза.

– Надеюсь, – он наконец-то меня отпустил. – А то и под землёй найду, выкопаю, зарежу и снова закопаю.

Я машинально усмехнулся – интересно было бы такое увидеть.

– Не зарежешь. Вегас – может быть, а ты нет.

Он зло засопел, но я не дал его гневу разгореться.

– Вот был бы у тебя пистолет – застрелил бы. А нож… это грязно, побрезгуешь.

Он как-то странно замер, уставился на меня, словно шёл в темноте, не ждал никого встретить, а тут я на пути… Я лишь успел подумать, что зря пререкаюсь, что всё-таки заработаю по зубам, но он вдруг засмеялся.

– Наглеешь, Тейлор. Но ты наблюдательный, что есть, то есть. И не болтливый, что особенно важно, – он внимательно осмотрел меня с ног до головы, как будто узнавая заново, разглядев что-то новое, чего раньше не замечал. – Ладно, вали в свой приют и смотри, чтоб на цепь не посадили. Хоть решётку грызи, хоть подкоп ложкой рой – «посылку» нужно доставить сегодня.

Я бодро кивнул. Из моего «куратора» Расти, кажется, превращался в приятеля. И это очень вдохновляло. «Карьерный рост», чёрт побери.

Ли уже поджидал меня. Грубо, как арестанта, поволок к начальству.

«Надеюсь, из-за всего этого у тебя будут проблемы», – зло пожелал я ему, не прощая этого гнусного наслаждения властью.

Часа три меня долбили вопросами, проверяли, обыскивали. Но ничего не добились и не нашли – вдохновлённый какой-то пиратской интуицией я спрятал свёрток в нише под стеной сразу, как только вернулся. И теперь оставалось лишь скучающе пережидать этот воспитательный балаган. Отсюда часто сбегали, и ни для кого не было секретом, что каждый из нас мечтает перевалить через заветную цифру возраста и навсегда уйти за двери этого казённого заведения, упорно и бесполезно пытающегося заменить нам семью.

Наконец они устали повторять в сотый раз заученные и бездушные речи про то, как я негуманно их всех напугал, и, с напутствием больше так не делать, выпустили на свободу. Не давая Ли шанса найти меня с какой-нибудь пакостной местью, я рванул за своим кладом.

Ужас ледяными когтями процарапал вдоль позвоночника, – рука шарила в нише и ничего не находила. Пусто. Но я не мог ошибиться, это именно то место…

– Что-то потерял?

Я резко оглянулся, почти не дав себе времени узнать этот насмешливый голос. Бесцеремонно рассматривая меня, Венеция вертела в руках «посылку». И только глянув мне в глаза, сообразила, что задела нечто очень опасное, чего никогда бы не тронула сознательно.

– Прости-прости, – быстро пролепетала она. – Вот, возьми…

Я выхватил у неё из рук чуть не ставший моим инфарктом свёрток, бегло осмотрел – всё цело, она его не вскрывала. Хоть в этом повезло. Всё-таки улица отлично учит укрощать любопытство. Даже неизлечимое женское. Я посмотрел на неё, и она поперхнулась своими извинениями. Никогда – ни раньше, ни потом – я не был так близок к тому, чтобы ударить девушку. И Венеция хорошо разглядела эту опасность. Осторожно притихшая, боясь раздразнить моё бешенство ещё больше, вся будто сжавшись, как зайчонок перед хищником, она тревожно выжидала. Взглядом высказав всё то нецензурное, безобразно-грубое, что про неё думаю, я молча развернулся. Доставить «посылку», доложить Расти и Вегасу о выполнении – мне было, чем заняться. С этой дурой пообщаюсь позже, когда успокоюсь. Боже, и когда я успел стать таким нервным? Зачем судьба натолкнула меня на эту ненормальную?