Текст книги "Преемник"

– Молодцы ребята. Предприимчивые.

– Главное, чтобы глава не отобрал все это.

– А может?

– Говорит, может. Сейчас давит на то, что мы на его земле построили киоск, но в арендных актах написано обратное. Говорит 50 сантиметров земли лишних использую. Вот стараюсь не использовать. Не выхожу. Вот пончики, – протянула два конвертика в салфетке.

И в этот момент заиграли колокола.

– Знак? – спросил я у Лёшки, а тот лишь повел глаза в сторону пончика.

– Ы! – ткнул он.

– Красиво. – Повернулся я в сторону храма. – Жуй свой пончик.

Храм был не высокий и от этого колокольный звон отбивался прямо по асфальту и в сердце.

– Жаль, не слышишь ты ничего. Не слышишь, как красиво может звучать бронза. Как Моцарт. Слышал бы ты Моцарта.

– Ы? – спросил парень.

– Пончики вкусные говорю – Ткнул пальцем в пирожок.

– Ааа. – Согласился он.

Под колокольный звон в порт вошли еще четыре катера и люди стали выгружаться.

– Спасибо, что отвез пацана. – Хлопнул по плечу Трынов.

– А тебя, что, угостили? – удивилась Варя. – А ты спасибо сказал? – обратилась она к сыну.

– Да, ты чего? Перестань. Я же от чистого.

– Спасибо, Илюш. Побежим мы. Хотим до 4 успеть все купить.

Трыновы схватили Лёшку за обе руки и они всей семьей покатились в сторону рынка.

С транспортировкой на Вэн было не просто, но вот путь обратно был еще сложнее.

Не успел на последний вечерний – все, остался на острове до утра. В последнее время пустили пробный катер на 30 человек из Куру, чтобы разгрузить пассажиропоток, но пока не сильно спасало. Все хотели купить себе обои, мебель, шторы и еще какой-нибудь важной ерунды. Казалось, что люди с Утуру постоянно делают ремонт.

Чтобы успеть хотя бы не на последнем катере, надо было спешить. Пять часов и все начнут возвращаться обратно толпами.

От порта в сторону центра я шел минут десять, сворачивал за угол Портовой и попадал на узкую и самую короткую улочку Трапов. На Вэне все улицы были названы матросскими терминами. Улица Трапов действительно напоминала трап ведущий к судну. Дальше улица приводила к тупику окруженному тремя трехэтажными домиками. Хлипкие островные постройки держались только на крепких каменных крышах, под тяжестью которых дома не сносило ветром. Ветер здесь дул постоянно. Даже когда на островах становилось совсем жарко, на Вэне все равно легкий, прохладный, но дул ветер.

Летом 1993 года, когда на острове Окуриси случилось землетрясение, и волна в девять метров с Тихого океана нарушила спокойствие не только окусирских жителей, но и юга Хоккайдо. Всем стало страшно. Волна пошла дальше, и, обогнув с правой стороны остров, напала на Вэн. Порт смыло, как и близстоящие к берегу дома. С тех пор здания рядом с водой строить перестали, а крыши укрепляли, чтобы не лишиться защиты от дождя.

Проходя вдоль южной стороны, где была улицы Дрейфа, на перекрестке между Оверштагской и Сигнальной был закоулок о котором знали все, потому что закоулочек был авантажный. Приятное расположении и почти никогда не задувает ветер, только колышет крыши, но внутрь двора не попадает. Во дворе находился Вэнский исторический музей с кучей старинных экспонатов, но если пройти во двор здания, обогнув его справа, попадаешь в старенький чеховский дворик с лавкой и вишней. Обожал это место летом. Он напоминал мне центр Москвы. Больше на архипелаге Москву мне ничего не напоминало. И вот войдя в здание, пройдя через служебную проходную предоставив документы, спускаешься в подвальное помещение переоборудованное под штаб квартиру внутреннего подразделения «Состав 17». Сюда каждую неделю я приезжал отчитываться перед руководителем. У каждого участника группы «Состав 17» был свой день приема.

Я прошел все испытания, и спускался на лифте в подвал. У выхода встретил младший сержант, который еще раз проверил документы, все внутренности карманов и провел по мне металлоискателем и указал рукой, что пройти я все-таки могу. Это унижение приходилось испытывать каждую субботу.

В светлом кабинете за длинным прямоугольным деревянным столом сидел глава действующего подразделения «Состав 17» генерал -полковник Игорь Геннадьевич Смолин. Над его головой висел портрет президента. По обе руки от него сидели два полковника. По правую Свиридов, по левую Батов. Каждую неделю этим составом мы обсуждали работу стратегически важных объектов.

Иногда я задавал себе вопросы – правда ли передо мной сидят Свиридов, Батов и Смолин? А может быть у этих людей другие имена и жизни. Насколько они уже далеки от оригиналов себя? Может быть, они уже давно не помнят своих настоящих имен? Иногда казалось, что я забывал и свое имя тоже.

Меня зовут Андрей Беруф, мне 35 и я капитан специального подразделения внутренней полиции, агент группы «Состав 17». Командированный на острова следить за внутренним порядком стратегически важных военных объектов и за порядком жизни человека, который намерен стать президентом. Я тень своего руководителя. Я исполняю долг. И пока кто-то желает занять президентское кресло, мое единственное желание – поскорее завершить командировку на Вэнском архипелаге.

– Здравия!

– Отставить!

Сел напротив Смолина, ждал разрешения.

Задавать вопросы, уточнять, начинать говорить первому и проявлять инициативу в этом кабинете было не принято, а порой даже непозволительно. Смолин приветствовал, говорил какие-то дежурные фразы и мы по очереди начинали доклад. Батов отвечал на островах за внутреннюю политику и был завербован в правительство островов три года назад, Свиридов работал в правительстве на Куру пять лет.

«Состав 17» состоял из 17 лучших профессиональных агентов страны. Агенты исчезали и появлялись снова, поэтому лица состава менялись, но количество оставалось неизменным. Название осталось от первого отряда, который был сформирован в 1993 году. И постепенно, когда в стране рос авторитет федеральной службы безопасности, капитан Бутенко создал секретный отряд, который был направлен на выявление волнений в обществе. Такие составы отправляли в важные точки страны, где безопасность была первостепенной – военные части, заводы, организации. Так в 2014 году я попал на Вэн – позвали защищать страну. Но как выяснилось позже «Состав 17» не имеет никакого отношения к защите мирных граждан, работали мы все на одного человека с одной целью и операция над которой мы трудились уже пять лет называлась Операция «20-24».

Главным противником Смолина в операции был Иван Юрьевич Прохоров, Мацумуро он по каким-то своим личным причинам в расчет не брал, но следил за его деятельностью внимательно.

В составе были внешние связи и внутренние связи, которые мы контролировали. Были агенты, которые работали в банках, в портах, на границе, в школе, в больницах, в редакциях газет и телеканалов и во всех сферах, которые могли повлиять на мнения, на отношение к власти и духовным органам той же власти. То есть, чтобы понимать масштаб – агенты, которые были несколько раз завербованы другими агентами и все это на территории маленького мирка. То есть, если смотреть широко, то в каждом коллективе был свой завербованный сотрудник. Стоит задуматься – если кто-то ходит с вами курить и поболтать о «насущном», но курит не в затяг, то, скорее всего рядом с вами был я. С «курить» у меня не заладилось еще в 8 классе. Если кто-то в офисе спрашивает, как ты относишься к новому закону об отмене древне-русского языка на проповедях в храмах, то скорее всего, где-то рядом есть я. Если кто-то за обедом спросит тебя о том, каким ты видишь новую Россию, то напротив тебя сижу и жую свою булку тоже я. В масштабах страны – наша власть шире. Наши возможности проникнуть в любую отрасль дают нам право изнутри руководить мнениями и взглядами общества. И, казалось бы, от нашего присутствия во всех сферах должна была эта жизнь налаживаться, но – такого приказа не поступало.

А тут уже действовало правило: «Если тебя всё полностью устраивает, то ты идиот». И я с этим, пожалуй, соглашусь. Хочешь, что-то изменить – возьми и измени, а не жди, когда кто-то более успешный принесет тебе это в бумажном экологичном пакете. Успешный, от того и успешен, что работает за семерых и еще вон за того парня с краю. Хотя по собственному опыту могу сказать, что работая за всех, не всегда становишься успешным. Так было у нас на островах. У нас на заводе был такой юноша. Очень амбициозный, очень стремительный в карьерных целях, работал, казалось бы, за всех. Вникал во все мелочи и детали, чтобы когда-нибудь возглавить завод. Но сделать бы он этого, конечно же не смог. Даже если стал работать в два раза больше и перестал бы спать и сократил обеденный перерыв до 10 минут. В итоге юноша умер. Сердце. А стоит ли успех таких инвестиций?

Редко кому из сотрудников доверяли жить своей жизнью. По крайней мере на острове. Предположительно у некоторых из вэновских агентов были семьи, где-то в Волгограде, Калининграде, Можайске, ну и в других городах необъятной. Все жены (таких историй с мужьями никогда не встречал, но говорят, они были) – говорили, что мужья в командировках, вахтовики. Так сотрудники объясняли свое долгое отсутствие. Никто не должен знать, чем ты занимаешься. На вопрос: «Где работаешь?», отвечать: «На работе!». «Чем занимаешься на работе?», отвечать: «Работаю!». Для того, чтобы не выделяться из общества в котором живешь, по работе выдавалась – жена или муж. Такие семьи чаще всего называли себя среди обычных людей «бездетными». Не выходит, не получается, сперматозоиды слабые, ЭКО пробовали три раза – все никак. Вот, наверное, один из главных признаков семьи агентов. Иногда вербовали и детей. Конечно же, сами дети этого не знали, а их мамы, чаще всего мамы приводили в дом мужчину, который просто жил.

Когда я стал во все это вникать, а вникать я стал сразу, потому что сначала ты не можешь поверить своим ушам, глазам, потом привыкаешь. Я вспомнил историю из детства.

У меня был одноклассник Мишка Кольцов – очень смышлёный парень был, но нелюдимый. Не общался ни с кем – мама запрещала. Домой к нему никто никогда не приходил и кто его родители знали «издалека». У Мишки была мама – красавица. Все отцы собирались на родительские собрания, чтобы посмотреть на Мишкину маму. И был отчим. Отчим нигде никогда не появлялся, постоянно был в командировках и на службе. Он был специалистом по компьютерным связям. Так говорил Мишка.

Семейка была очень странная и общаться с Кольцовым можно было только скрывая общение. А он стремился, ему хотелось прогуливать с нами уроки, работать с нами в газете и пробовать курить за гаражами. Но приходила строгая мама и забирала Мишку домой. Прошло 12 лет, я уже работал в органах, и вспомнил эту историю, стало интересно – а вдруг Мишкины родители… так оно и случилось. Его мать была ему родной – родила в школе и отдала сына на воспитание матери, пока училась в Академии МВД. После забрала 7-летнего Мишку к себе из деревни в Нижний Новгород и по распределению попала в Москву. Там она работала на правительство в айтишной компании и для того, чтобы в жизни ее не появился «человек» к ней прикрепили агента «Состава 17». В такой вот странной семье жил Мишка, а все вокруг считали его нелюдимым. Детство сломано, юность погублена. Мишка потом уехал жить в Европу и пропал. Завербовали, наверное.

На Большой Земле семьи у меня не было. Обе мои жены были завербованы в органах.

– В январе запланировано послание совету федерации. Будет сделан тактический ход конем, чтобы отвлечь людей от главного. Будут блокироваться все потоки информации.

– Будет один преемник или все три? – Вмешался я мыслями вслух.

– Хороший игрок два раза комбинацию не повторяет. Будут выборы. С 2020 года начинается подготовка. Самое интересное случится в январе.

– Известно кто победит? – рискнул Батов.

– Решат выборы. Для этого и будет выбран один, но конкурентоспособный политик.

– Кто возглавит штат технологов? – Надежда была на то, что «Состав 17» сможет вернуться на время подготовки в Москву.

– «Коммуникация». Я буду работать только с «Коммуникацией».

Смолин был убежден, что у него нет конкурентов. В своей голове он уже правил страной. Кто же станет президентом в 2024 году никто еще не знал. Задача аппарата была следующая: создать сильную конкурентную группу управленцев, которые имеют собственное мнение, политические взгляды и смогут руководить огромной страной и держать оборону. Отбор кандидатов происходил на протяжении десяти лет. Каждый год в каком-то регионе тайно объявлялись лидеры и этим лидерам давалось время, чтобы доказать свою силу и мощь в том, чем они занимаются и только после этого кандидаты попадали на политическую арену. То есть, создав конкуренцию в 2024 году между кандидатами президент мог смело уйти, затаится, придумать план по своему исчезновению, оставаясь между тем на посту, но для успокоения разгневанных людей страны поставить вместо себя своего преемника, которого выберут люди. Вполне себе рабочая схема, которая могла выстрелить, но как было на самом деле, никто не знал, знал лишь один человек в нашей стране.

– А если мы всех уберем? – Свиридов поднял глаза и предложил самое оптимальное решение для человека, который привык всех истреблять. Долгое время он был завербован на полях военных действий.

– Ты хочешь убрать человека, который владеет всей массовой информацией в стране? Или человека, который производит самое страшное оружие в этом мире? Мои руки будут чисты. – Возразил Игорь Геннадьевич.

– Я могу свои испачкать. – Так Свиридов привык решать вопросы.

– Никто не будет пачкать руки. Пока.

Смолин задумался.

– Их же можно подставить? Что нам мешает создать военную обстановку, пригнать всех федералов и дать разгромные новости из мира военной авиации?

– Иногда мне кажется, что вы товарищ Беруф – идиот. Как вы думаете, кто окажется с краю этих двух самоуничтожающих себя кандидатов?

– Да, какая разница что подумает. Подумает – хороший президент всех противников убрал. Первый среди первых. Главное не что думает, главное что делает. Ну, согласитесь?

– Так все по-другому. Я не могу вычислить ход его мыслей. Будет что-то очень серьезное зимой. Точно будет. Все к этому идет.

Смолин встал и зашагал из стороны в сторону.

– Свиридов, можете начинать.

Пока полковник докладывал о происходящем в правительстве Куру Смолин не мог отвлечься от своих мыслей, он впал в транс на несколько минут.

– Беруф, вы в курсе, что у вашего партнера связь? – прервал он своим вопросом Свиридова.

– Любовник на Тихой живет. В курсе.

– Нет. Другой. Не на Тихой, с Куру.

– Никак нет. – Ладошки покрылись испариной. Я не имел права не знать такие подробности о жизни своей напарницы.

– Почему сотрудник секретного отдела безопасности не знает, что происходит в жизни его де-факто жены?

– Упущение, генерал – полковник. Женщина в самом расцвете сил, вправе выбирать себе партнера по состоянию физического здоровья.

– Пока Камаева находится на службе в моем составе она будет спать только с теми, кого я сам ей утвержу. Любовник Камаевой агент центрального района.

– К чему мне быть готовым? – Понимал я всю опасность.

– Третью привезем. Батов, подготовьте все документы на заместителя правительства Хабаровского края. Он тоже был на совещании в аппарате.

Сегодня Смолин был не готов слушать доклады, ему было плевать на наши неинтересные еженедельно одинаковые новости. Он был человеком военным и не понимал, что делать, когда не знал правил игры. Пока Игорь Геннадьевич не отдавал отчет на чьем поле идет эта сложная политическая игра. Он озадаченно посмотрел на нас.

– Свободны.

И вышел из штаба.

– Кто станет преемником президента? – озвучил наши мысли Батов.

Ответ на этот вопрос никто не знал.

Пять лет назад началась Операция «20-24» и пять лет три претендента на президентский пост изучали друг друга, они становились хитрее и сильнее. Каждый ждал действий, каждый не решался. Смолин имел все шансы стать лидером страны. И сегодня в голове его сложился пазл – он готов был начать действовать.

– Распустились твои бабы.

Свиридов был человеком хитрым и жестким и каждый разговор с ним напоминал фехтование на рапирах. За пять лет научился отбиваться, но нападать никогда не мог. Мне было честно плевать на этого человека, а ему, по всей видимости, на меня нет.

– Ты бы попробовал пожить с ней.

– Я не о Тане. Я о твоей японке.

Свиридов в принципе не был тактичным и сдержанным человеком. Никто от него этого и не ожидал. Психика человека была нарушена на первом военном задании. Ему было двадцать два года, когда его отправили на операцию – обезвредить штаб противников. Четырех иностранных шпионов он положил ножевыми в отеле, в центре Санкт-Петербурга. После, вымыл руки с мылом и удалился. С того момента, переступив черту, он почувствовал свою власть над человеческой жизнью. Но, как агент он устраивал руководство, поэтому держали. Первый год сотрудничества мы ругались до драк в коридорах. Не выдерживал я. Слабость. Потом прошло. Но терпимость он потерял ко мне насовсем, когда Таня по распределению стала моей женой. Договор был подписан на четыре года.

Свиридов пытался выкупить ее, выторговать, обменять, но договор есть договор. Хотя мне кажется лучшим вариантом для моей де-факто жены был я. Какой-нибудь Свиридов закопал бы ее на окраине острова, чем терпел дрянной характер. Если бы они все же жили вместе, то это были бы знакомые всем семьи, где жену выгоняют на улице босой на мороз, а она бьет окна квартиры кирпичами, которые долетают до этажа. Приезжает наряд полиции и после недолгой беседы уезжает, оставляя их одних. Такие семьи есть в каждом районе.

– Твоя-то уезжает в Японию. – Как бы, между прочим бросил он в меня новость.

– Ну, значит ей туда надо.

– А может быть это побег?

– А может у нее отпуск?

– В марте. У нее отпуск в марте.

«Тупик» – подумал я.

– Все следишь за мной?

– Как и ты за мной.

Естественно, про своих коллег я знал больше, чем они того заслуживали порой. Свиридов играл в карты на деньги в закрытой комнате «Краба». Там собиралась покерная элита архипелага. Поговаривают, что иногда туда заходит сам Мацумуро старший, но это такая же тайна, как и само существование этого острова и закрытой комнаты и фамилий людей, которые затерялись в толпе местных жителей архипелага. Свиридов жил один и иногда к нему в квартиру приходила официантка из «Краба» Тата. Относился к ней спокойно, без эмоций. Иногда, как перепьет, мог приложить ее к полу из-за ревности. Она была покорной. Сносила все тяготы жизни и отношений.

Батов был чуть проще. На Большой Земле у него был автомобильный бизнес, которым владела его законная жена, а жена де-факто заездами в Геленджик завозила его настоящей деньги. Дружили семьями. И когда соседи на острове прознали, о его параллельных отношениях. Случайно. Ей пришлось ответить: «Так вышло, что он не может бросить свою первую жену из жалости. Болеет сильно». Жили они с напарницей в соседних комнатах, как и все агенты. Информацией по работе не делились никогда. Идеальная пара безопасников.

– А с японками также, как и с русскими? – заводился Свиридов, чтобы вывести меня.

– В целом одно и тоже – баба она и есть баба. По-разному бывает – когда стоя, когда сидя, лежать можно, она сверху. Она лёгкая можно подкидывать и крутить как хочешь. – Хочешь победить – обезвредь. Тактика, которая всегда работала.

– Да порно посмотри, Прохоров на остров вывел отдельный канал. Дать пароль? – Батов не любил обсуждать отношения, вообще разговаривать не особо любил, поэтому пытался поскорее закончить бесполезный треп. – Спешу отклоняться.

– Пожалуй, пора и мне. – Поспешил я от вопросов Свиридова на воздух.

Выходили по очереди, чтобы не быть замеченными. Шли до порта разными дорогами. При встрече не здоровались. Старались не пересекаться. В этом месте все было ненастоящим. Не настоящее музейное здание, не настоящие люди, не настоящая жизнь. Единственное, что сейчас ненастоящего могло меня держать в руках – это пончики с глютеном. Самое вкусное ненастоящее. Но если я обладал тайной всего ненастоящего на этом острове, то многие даже не догадывались, что в их квартирах стоят прослушки, на телефонах датчики, которые включаются при упоминании запрещенных слов – скажи три раза «террорист» и датчик срабатывает и какой-то сонный и уставший сержант слушает ваши рассказы о неинтересном. Ведь, вы, как и многие не интересные. И скорее всего люди давно уже об этом знают, но продолжают обсуждать личное, которое при подключении к вашему телефону становится личным какого-то еще агента. Внутренней полиции не нужны ваши разговоры о неважном, им нужны ваши мысли.

Во внутренних органах существует целое отделение формирующее ваше сознание, так как надо заказчику. Заказчиком не всегда выступает правительство, поэтому вы обольщаетесь, если думаете, что во всех проблемах страны виноват один человек с говорящей фамилией. Не секрет и то, что все пикеты и митинги, которые организуют вольные граждане – давно спланированная операция внутренних служб. Все просто – есть агенты, которые играют в шахматы, а люди всего лишь фигуры и чаще всего просто пешки.

Вышел и глубоко вдохнул холодный воздух. Пахло сырыми листьями. Спустился вниз по улице и пошел в сторону моря. Идти на острове было некуда – либо рынок, либо порт. Вэнский порт был одним из самых показательных на архипелаге. Мацумуро лично утверждал план набережной. Одно он не учел, – нельзя ставить православный храм рядом с питейными заведениями. Но его духи поклонения отличались от наших, поэтому класть он хотел на мнение общества. На Большой Земле его легко бы могли привлечь к статье «оскорбление чувств верующих». Но на его островах этот закон не работал.

Единственное, что могла отвоевать церковь, так это закрывать кафешки на время церковных служб. Отцу Василию пошли на встречу. До вечерней службы оставалось полчаса, собственно, как и до следующего катера на Утуру. Я закупился пончиками и сел в кафе, заказал пива и наблюдал, как волнуется море. Самое прекрасное, что может быть в этом месте – это два разных моря. Дикое Японское и мирное Охотское.

На берегу рабочие разгружали цистерны с мазутом. Краном поднимались огромные канистры, которые страховались людьми. Топочный мазут был единственным топливом для котельных. И если к зимнему отопительному сезону службы готовились основательно, то с мая по сентябрь местным приходилось согреваться при помощи электрических обогревателей. В периоды штормовых ветров дома можно было греться только в ванной. Нагреваешь кипятком закрытую комнату и по полчаса стоишь под душем, чтобы согреться.

Когда я переехал на Утуру, был июнь. В мае умерла мама, а уже в июне мне предложили командировку на архипелаг. Соображал я тогда туго и все решения, которые принимал были легкими и неверными. Это я осознал позже. Четвертого июня я вылетел из Шереметьево рейсом Москва-Южно-Сахалинск. После, вертолетом до Итурупа, а от туда, паромом до Куру, а уж потом катером до Утуру добрался до места дислокации. Меня заселили в старую квартирку, она напоминала амбар, в котором греются и разводят костры люди без определенного места жительства. Отопление не работало с мая, сезон закрылся. Согреваться приходилось водкой и горячим душем, горячая вода работала с перебоями. Когда коммунальные службы на уровне правительства островов поняли, что этим летом тепло уже не будет – котельные затопили трубы. Как сейчас помню – 19 июля, я сижу в самых тёплых одеждах, которые успел взять на остров, прижимаюсь к батарее и плачу. Плачу и прошу маму забрать меня с собой. С тех пор прошло пять лет, и как-то привык я и к этим холодам и к перебоям с отоплением и водой. Адаптировался. Но за все пять лет я не забрал свои слова обратно и каждый день, когда я мысленно обращаюсь к отцу и маме, прошу их забрать меня к себе.

Катер подъехал к пирсу и капитан судна вышел покурить. Людей еще не было. Люди обычно собирались к трем. Сейчас было двадцать минут третьего. Очередь стояла в уборную кафе. Стоять в очереди я не люблю. Не могу. Раздражает. Я допил пиво и пошел в сторону центрального банка, который служил банком, почтовым отделением, домом быта. Так было на всех трех островах – пункт передачи информации и денег. Зашел за угол, чтобы быстрее облегчить мочевой пузырь, а после прыгнуть в тёплый катер. Поднял голову и увидел как на меня смотрит рыжая дикая лиса. Шугнул ее ногой, но она не отстранилась, а смотрела прямо в меня. Лис на Вэне боятся. Все знают – если лиса вышла к людям – значит либо голодная, либо больная. Но как говорила моя мама – «Это к переменам в жизни». Маме я верил больше.

Мне было семь лет, когда я впервые отправился за грибами в лес. Была поздняя весна и мама решила, что настало время собирать сморчки. Снарядила меня отцовской шапкой с сеткой от комаров, бутылью аэрозоля от клещей, сапогами, которые доставали своим основанием до середины бёдер, и мы пошли. От бабушкиного дома до леса быстрым шагом можно было дойти за 38 минут. Это я узнал в 13 лет, когда засек время. А тогда в детстве этот путь через поле, кладбище, разрушенные здания ферм бывшего колхоза «Светлый» казался вечностью. Быстрым шагом в обмундировании я не мог, мы задерживались.

– Сморчки-светлячки. Что это за грибы такие?! Их есть –то можно вообще? – нудел я маме, которая была синонимом слова «терпение». Мама умела выслушивать и принимать любое нытье. По образованию и призванию была учителем начальных классов, поэтому выносила абсолютно все мои капризы и выходки.

– Сынок, это редкие грибы. Весной, когда кушать лесным обитателям становится нечего, они выходят к людям, и чтобы зверюшки не уходили далеко из своего домика, Лесовичек-Боровичок рассаживает везде сморчки.

– То есть мы сейчас заберем еду у животных, и они придут за грибами к нам?

– Нееет. Грибов так много в лесу, что хватает и животным и людям.

– Мам, нам, что нечего есть?

Тут мама, конечно задумалась, но она была очень азартным человеком, поэтому отобрать грибы у животных считала забавой – кто успел, тот и съел.

– Эти грибы редкие, они водятся только в нашем лесу. Когда ешь эти грибочки, то надо обязательно загадать желание. И все обязательно сбудется!

До четырнадцати лет я наивно верил, что сморчки растут исключительно в лесах ближайшего Подмосковья. В четырнадцать в одном из школьных походов тайна грибов была раскрыта в калужских лесах.

В тот день мы набрали целую плетенку грибов и уже шли домой. Мама ликовала и торопилась, чтобы как можно скорее приготовить добычу, а я где-то тянулся позади устав ужасно. До дома оставалось минут 15, когда навстречу нам выбежала длинная серая ободранная кошка. Она зыркнула на нас безумным взглядом и чуть дернулась в нашу сторону. Мама прикрыла меня собой.

– Стой и не шевелись. – Строго сказала, и я замер.

– Это волк? – спросил я, не ощущая еще тогда страха перед животным.

– Это лиса. И она может быть бешенная.

– Давай отдадим ей наши грибы? – Прошептал я из-за спины.

– Еще чего! – тут мама удивилась моей логике – Главное не смотри ей в глаза.

Помню, что зажмурился и слушал, как медленно она уходит от нас, наступая на сухую еще не сожженную прошлогоднюю траву.

– Ушла. – Выдохнула мама, казалось мне через целую вечность. И мы, оборачиваясь пошли поскорее к дому.

– Зачем она приходила? – спросил я. – Она голодна?

– Говорят очень хорошая примета встретить лису – к переменам в жизни.

– А они нам нужны?

– Не уверена.

В тот год родители купили свою первую квартиру. Купили в элитном районе, у метро Университет. Она была двухкомнатной, с высоченными трехметровыми потолками, с балконом выходящим на проспект Вернадского. На доме была капетель из которой выходила арка. Арка вела во двор. Двор был разделен на две части – взрослую беседку, где пили пиво и играли в домино и на детскую – там был шалаш, который построили из досок местные мальчишки и песочница для малышей. Двор был построен очень удобно, особенно для игры в «войну». Всегда открытые двери подъездов и подвалов, дом можно было оббегать вокруг и прятаться за деревья и машины. Все в этом доме было прекрасно, но нарушало все прекрасное, одно –канализация, которую прорвало при переезде. Отец все лето был в городе и контролировал замену труб, а мы с мамой отдыхали у бабушки в деревне.

В квартиру меня привезли только после летних каникул. И сразу отправили в школу.

Я был единственным и поздним ребенком в семье. Когда появился, маме было тридцать пять, отцу сорок один. До моего рождения они прожили в браке девять лет. Два раза плод застывал в утробе мамы. При следующей попытке – ребенок умер через шесть часов после рождения. Больше детей мама не желала. Точнее так – она очень хотела ребенка, но проходить через смерть она больше не могла. Когда забеременела мной, то два дня плакала и просила отца отвезти на аборт, мол, все равно не выносит. Отец отказался. Через восемь месяцев я родился.

Надо мной тряслись, меня жалели, меня любили так, что иногда не хватало воздуха от этой всей любви, иногда душили и приходилось проявлять характер. С четырнадцати лет я стал придумывать массу предлогов, чтобы не возвращаться домой, а проводить время с новыми друзьями, не всегда хорошими, но все же друзьями. А когда я начал дружить со «старшиками», которые учились в МГУ на биофаке, то начался период дурацких привычек – выпивать, драться, покуривать, что мне не удавалось еще с восьмого класса. Однажды даже залетел в «стакан» к ментам по глупости: разбили стекло в киоске. Чуть на учет в комнату милиции не поставили.

– Я отдам тебя в военное! – Кричала разгневанная мама.

Отец переносил все молча. Внутри. Они терпели долго, но однажды после хорошей оплеухи по лицу от папы за хамство, я задумался: а все ли я правильно делаю? Мне кажется, в тот момент случился как раз тот самый переломный момент, о котором все так много говорят. В этот момент я стал взрослым. Мне было шестнадцать.

И осознав, что что-то в жизни идет не по тому маршруту я задумался, куда двигаться дальше. Навигация была сбита напрочь. И пока я думал – оказался в военной академии, а после на Вэнском архипелаге.

После смерти отца мама осталась одна. Мои постоянные командировки в разные точки мира выматывали так, что сил хватало только на редкие встречи за чаем в родительском доме – это пару часов в два-три месяца и все, на большее сил не было. Спать и снова на работу. По три перелета в неделю, локации менялись картинками – люди, переговоры, кровь на руках, страх, прослушки домов чиновников, разговоры по телефону, доклад в штаб, опасность, слежка за очередным иностранцем.

В мае 2014 я приехал к маме в последний раз. После командировки на Итуруп, привез ей настоящих сахалинских устриц. Она их никогда в жизни не пробовала. Это был полный восторг и радость. Я был горд собой, что смог доставить маленькое, но удовольствие. Оказалось, у мамы была аллергия на утриц. Никто об этом не знал. Отек Квинке в течение часа задушил ее. Я приехал, когда сердце уже остановилось. Через месяц я уже был на Утуру и грелся в ванной горячим паром.