Текст книги "Хранители. Книга первая: Зона"

VI

Комната плавала в лунном свете, шторы, как паруса, наполнял ветер, мне было грустно и не спалось. Я поняла, что красавец хирург в моей жизни занимает все больше места. Это было болезненно и некстати.

Сон сморил меня незаметно, и разбился на крохотные осколки от внезапного телефонного звонка.

– Мы давно тебя ждем, – сухо заявил Сорин. – Даем десять минут на окончание сборов!

«Какое окончание, если они даже не начинались?! – в панике подумала я и, жалобно подвывая, ринулась в ванную.

Спустя четверть часа кубарем скатилась по лестнице и, теряя босоножки, выскочила на улицу. Возле машины на солнцепеке мирно беседовала сроднившаяся душами троица. Роднин окинул меня равнодушным взглядом, Димка выразительно глянул на циферблат, а Шурик сердобольно шепнул:

– Там в термосе для тебя кофе, а бутерброды в пакете.

– Спасибо, я позавтракала!

Олег покосился на меня, но ничего не сказал. С неистребимым чувством собственного достоинства, я угнездилась на переднем сиденье, Шурик с Родниным устроились сзади. По каменным лицам ребят я поняла: это заговор! Лишь Русецкий догадывался, как мне нелегко, и, в силу деликатности и рыцарского отношения к женщинам, собирался придерживаться нейтралитета.

Сорин холодно изложил: мы отвозим Олега в больницу, а сами снимаем натуру рядом. Потом едем на следующую точку с Родниным, или же без него, если в больнице возникнут непредвиденные проблемы.

– А как мы узнаем, заезжать за ним или нет? – тупо спросила я.

– Я позвоню, – безразлично бросил Олег.

Возле клиники его встречал пышный букет из дам в белых халатах. Они радостно закудахтали и увлекли Роднина за собой.

– Первый парень на деревне, – пробормотала я.

– Здесь к нему хотя бы по-человечески относятся, – куда-то в пространство сообщил Сорин.

И мы поехали на съемки. С шоссе тойота свернула на лесную дорогу и вынырнула на опушке.

Между двумя массивами старых янтарных сосен расстилался широкий луг, рассекавшийся юркой речушкою. Через нее были положены обтесанные бревна. А на другой стороне возле самых деревьев, как по ранжиру, выстроились холмы. И я сразу же вспомнила археолога из гостиничного кафе и его настойчивую просьбу позвонить. Порылась в сумке, визитки не обнаружила и решила, что оставила ее на тумбочке в номере.

Димка затормозил. Мы вышли из машины и стали рассматривать противоположный берег. Издали решили снять общий план, затем поискать мост, переправиться через речку и поснимать курганы вблизи. Пока ребята искали нужную точку, я рисовала холмы в ежедневнике. Сорин заглянул через плечо:

– А это еще зачем? Все же на пленке будет!

– Хочу сравнить с картами и на досуге подумать. А заодно осмыслить странную фразу, которую обронил археолог за обедом.

– Что за фраза?

– Да снимай ты, вечером расскажу, – с досадой бросила я.

Димка обиженно засопел и пошел к Русецкому. А я спустилась вниз и ахнула: вода была прозрачная, как вымытое стекло! Сквозь нее виднелся на дне каждый камешек, и можно было пересчитать травинки в зеленых прядях, стелящихся по течению.

– Эй, народ! – радостно завопила я. – Не подходите близко: я собираюсь купаться, а купальник с собой не взяла!

На лицах коллег отразилось негодование. Они пошептались, и Сорин крикнул:

– А зачем, собственно, и нам пахать в жару? Мы тоже окунемся сначала!

В голосе слышалось откровенное возмущение, причины которого я не поняла. Наверное, ребят взбудоражило, что умная мысль пришла в голову мне, а не наоборот.

«Какие же все-таки мужики мелочные!» – с отвращением подумала я, разделась и бросилась в речку. И сразу же задохнулась от ледяного холода. Это было восхитительно!

Берега разделяло пространство не более пятнадцати метров, и я несколько раз переплыла его туда и обратно. Благодаря урокам отца, который служил в свое время на флоте, я воды не боялась и с трех лет плавала, как рыба. И была благодарна родителям, справедливо рассудившим, что одной опасностью для меня стало меньше.

Я приблизилась к иве, росшей возле самой воды, вцепилась в ветку, чтоб не снесло течением, легла на спину и закрыла глаза.

– Привет! – раздалось сверху. Ветка выскользнула из пальцев, и от неожиданности я с головой ушла в глубину. Через мгновение вынырнула и, отплевываясь, увидела лицо Роднина. Он стоял на берегу, улыбался и с интересом меня разглядывал. Рядом торчали две женские головы и одна мужская.

«Вот идиот! – подумала я. – Нашел, куда зрителей притащить!»

Увидев мои глаза, Олег растерялся, глянул по сторонам, и, сообразив, что устраивать шоу из моего пребывания в прозрачной воде без купальника, минимум, неприлично, шикнул на свиту и потащил ее к «скорой», маячившей неподалеку. Я решила выждать и убедиться, что на бис нырять не придется. Спустя пару минут машина зафырчала, и снова появился Роднин.

– Извини, – он прижал руку к сердцу, – не подумал! Как водичка? Подожди, сейчас вместе поплаваем. Кстати, Жора пришел в сознание, но к нему пока нельзя!

Он стал раздеваться с невероятной резвостью, и мне пришлось остудить его пыл:

– Очень рада за Жору, но, во-первых, замерзла и собираюсь вылезать, чтобы согреться, а, во-вторых, мужская купальня внизу по течению. Держи курс на дикие вопли!

Олег вздохнул, подхватил вещи и, с сожалением оглядываясь, побрел к братьям по разуму.

А я выбралась наверх, оделась и пошла следом. Пару минут постояла на берегу, оттаивая под солнцем и любуясь, как здоровенные гомо сапиенс с гоготаньем пытаются утопить друг друга. Завидев меня, они стали делать это с утроенной энергией. И я с удовлетворением подумала, что страсть к рыцарским турнирам в присутствии прекрасных дам за столетия из мужской крови так и не выветрилась. И то, что участники сбросили не только латы, но и остальные предметы туалета, а побежденный не истекает кровью в красивой позе, а, выпучив глаза, отфыркивается и ржет, соревновательный дух не уменьшило. Просто турниры стали гуманнее, а смерть за взгляд нежно любимых глаз – не модной.

С такими унылыми мыслями я поплелась дорисовывать холмы. Собственно, из этой троицы нежные чувства ко мне мог питать лишь Роднин, остальные были друзьями, но зверский голод после купанья ожесточил мое сердце, и оно исходило ядом по отношению ко всей компании.

Вернувшись на прежнюю точку, я принялась рассматривать курганы. Что-то в них было не так. Три холма располагались в виде неправильного треугольника и сомнений не вызывали, поскольку были естественны и логичны. А еще четыре выстроились в единую линию, выверенную, казалось бы, до миллиметра. Не представляю, какие аккуратисты их насыпали! Форма холмов была абсолютно одинакова, а вот размеры уменьшались в определенной пропорции. И здесь тоже чувствовался скрупулезный расчет. Судя по всему, курганы возводились одними и теми же людьми в одно и то же время. И, скорее всего, не были такими же древними, как те, что составляли треугольник. Но почему же тогда государство взяло под охрану все захоронения, о чем свидетельствовали таблички, которые мы когда-то разглядывали? Специалисты не смогли установить их точный возраст? Я снова вспомнила сомнения ученого в кафе и подумала, что это маловероятно.

Вдруг с противоположного берега что-то блеснуло. «Снайпер!» – мелькнула дурацкая мысль, и я присела, как в кино. Потом сообразила, что это полная чушь, но решила не подниматься.

У меня было прекрасное зрение, и вскоре я убедилась, что рядом с курганами снуют фигуры, отдаленно напоминающие туристов. Один из них и разглядывал этот берег в бинокль. Конечно, туристы могли оккупировать здешние места, но вести себя так они бы не стали. Я ходила в походы и знала: народ с рюкзаками весел и шумен, ни от кого не прячется и всегда открыт для общения. Люди же на другом берегу явно хотели остаться незамеченными. И я подумала, что это, пожалуй, черные археологи, и соваться туда пока не стоит. Вначале нужно уговорить ребят собрать информацию о них, хотя это было проблематично: в коллективе возникла напряженность, и к моим предложениям теперь будут относиться скептически.

Я догадывалась: если бы фильм снимали только мы с Димкой, то ничего подобного не случилось бы, но мой роман с Олегом все запутал. Однако я никак не могла взять в толк, почему коллеги восприняли наши отношения так болезненно? Из тупой солидарности? Отчего старый друг Сорин неожиданно встал на защиту Олега, которого знал намного меньше, а обожавший меня Русецкий с трудом сохраняет нейтралитет? Околдовал их Роднин, что ли? Я была ошарашена таким поворотом, и пришла к выводу, что с романом надо срочно завязывать: к ногам этого красавца, небось, женщины падали штабелями, но меня роль очередной жертвы не прельщала!

Со стороны реки донеслось радостное ржание.

«Во всяком случае, надо хотя бы его помучить сначала…», – рассеянно подумала я.

Была и более веская причина, по которой мне следовало избегать Олега: если из-за меня покушались на жизнь Алексея, то почему это не могло произойти и с ним? А я скорее бы умерла, чем подставила Роднина под удар!

Впрочем, в данный момент меня больше занимала другое: я собиралась проучить коллег, чтобы те осознали свою вину и впредь не совались в мою личную жизнь. Ведь утром все поняли, что я проспала, но будить меня принципиально не стали. Ничего бы не изменилось, если бы десять минут ушло на мой завтрак! Правда, потом с барского плеча мужики все-таки отжалели кофе и бутерброды, но если бы я проявила слабость, они помыкали бы мною до конца съемок! А инициатором травли, конечно же, был Сорин.

Подошли ребята. Димка полез за камерой, а Роднин рассказал вкратце о состоянии Жоры. Тот очнулся, но нуждался в абсолютном покое. Жизнь его находилась вне опасности, с мозгами тоже все было в порядке, и мы были счастливы. Я полагала, что спасение Жоры – полностью заслуга Олега, хотя и не понимала, как он этого добился.

Сорин с Русецким отправились снимать общий план курганов, а Роднин потоптался на месте и подошел ко мне:

– Я тебя чем-то обидел?

– Вы что, с ума все посходили? Не забывай, что мы сюда работать приехали, а не развлекаться!

Ну, не могла я признаться, что боюсь за него, он бы не понял и не принял этого!

Олег помрачнел и двинулся навстречу ребятам, которые возвращались к машине. Сорин сложил аппаратуру, и я довольно быстро убедила его сначала снять запланированное интервью старожила из соседней деревни, а потом уже перебираться на другой берег.

– Обедать пора! – воскликнул Шурик, взглянув на часы.

– Точно, после купания голод зверский, – поддержал Олег.

– Так у нас же есть кофе и бутерброды, – радостно провозгласил Димка и извлек из машины мой завтрак. И тут все растерянно посмотрели на меня.

Я ликовала! Тихонько отошла в сторону, извлекла ручку и ежедневник, и сосредоточенно принялась вносить последние коррективы в шедевр под названием «холмы». Весь вид мой выражал скорбь и смирение. Но есть хотелось ужасно! Сзади неслышно подошел Шурик и протянул стаканчик с кофе и бутерброд.

– Спасибо, не голодна, – кротко отказалась я.

– Послушай, мы были неправы, но, может, хватит демонстрировать обиду? – с досадой сказал он. – Кофе сварил, и бутерброды для тебя приготовил Олег, он изначально был против сегодняшнего демарша. Его-то за что? Он для тебя так старался!

– А теперь выслушай меня, – холодно возразила я, с тоской покосившись на стаканчик. – Почему вы решили, что я обиделась? Проспала, значит, должна расплачиваться! Олегу передай благодарность, но разгрузочный день мне не повредит. А бутерброды и кофе вам нужнее!

Шурик постоял немного и вернулся к ребятам. Те принялись смущенно жевать, вполголоса перемывая мне косточки. Димка меня уже тихо ненавидел, и я его понимала: добровольно играть роль садиста и дурака, конечно же, неприятно. Но это был еще не финал! Я пребывала в абсолютной уверенности, что скоро коллектив вконец изведется от чувства вины и стыда, так как глаза сытым мужикам до конца дня будет мозолить голодная, страдающая женщина. Они такого долго не выдержат и либо убьют меня, либо утопятся сами, либо выберут более гуманный вариант: чтобы заглушить муки совести, попытаются силой накормить голодающую в каком-нибудь общепите!

Мужики оказались гуманистами.

– Едем в «Нестерку»! – процедил сквозь зубы Сорин, уничтожая меня взглядом.

И я поняла: его поведение – обычный профилактический прием, к которому он прибегал, когда считал, что я начинаю садиться на голову. Только катализатором на сей раз послужил Роднин, а, вернее, мое отношение к нему. Объяснять мужикам свои истинные чувства я не собиралась, тем более, что и для меня они представляли загадку. Но перегибать палку резона не было, и я миролюбиво предложила:

– Давайте сначала запишем интервью, поскольку находимся рядом с героями, а потом уже перекусим!

И умильно заглянула в глаза Димке. Тот вздрогнул и растаял. А я твердо решила сама поставить точку в сегодняшней истории, но только тогда, когда этого захочется мне.

Народ с облегчением вздохнул, Русецкому удалось влить в меня пару глотков кофе, и мы поехали в деревню.

***

Когда-то, с первых минут нашего знакомства Сорин решил, что я внешностью и характером напоминаю его младшую сестру, и сразу же принялся меня опекать.

Шальная и непредсказуемая девица была настолько неуправляема, что Димкины друзья каждый день сосуществования с ней засчитывали ему за месяц. Но Сорин ее обожал, баловал, правда, иногда проявлял и строгость, – исключительно в воспитательных целях! Родители их развелись, жили за рубежом, и Димка заменял ей отца и мать.

***

…Лето, когда он окончил школу, выдалось славное. И, получив аттестат, Димка повез сестренку на дачу. Туда же приехали и друзья. Вечером парни запаслись пивом и собрались на ночную рыбалку. Девочка запросилась с ними, но Димка прикрикнул и запер сестру до утра. А, вернувшись, обнаружил ее тело в озере. Видимо, она выбралась в окошко, чтобы искупаться, а что произошло дальше, никто никогда не узнал.

Димка так и не отошел от трагедии, просто «загнал» ее внутрь себя. Это было не лучшим вариантом, но ничьей помощи он принимать не хотел. С тех пор парень винил себя в смерти сестры и отрабатывал на мне нереализованные воспитательные приемы. Но, вообще-то, я могла из него веревки вить.

…Тойота тронулась. Созерцая пейзажи за окном, я плотоядно рисовала в воображении то блюдо дымящихся колбасок, то куски жирного копченого угря. И даже замычала от восторга, представив, как нежный угорь тает во рту! Олег удивленно покосился на меня. Я сделала вид, что напеваю томную мелодию, и слегка побарабанила в такт пальцами по спинке переднего сиденья. И тут удивился сидевший впереди Шурик: музыкальные способности за мной не числились, и даже в хоровом пении на шашлыках я старалась рта не раскрывать. Пришлось снова переключить мысли на съемки.

Деревня, в которую мы направлялись, располагалась в излучине реки, узкой петлей внедрявшейся в противоположный берег, и состояла всего из нескольких дворов. Нам нужен был Сан Саныч Борисевич, старый преподаватель и чудак, отличавшийся нестандартными взглядами на жизнь, владевший реальными или мнимыми тайнами истории и окружающего мира. Трактовал он их настолько оригинально, что жизнь предков в обрамлении привычной для всех природы казалась неизведанной галактикой. И совершенно не походила на содержимое учебников!

Но дверь дома Сан Саныча украшал замок, а грядки заросли травой. Я удивилась: три недели назад он сообщил по телефону, что до августа будет на месте… Решили навести справки у его соседа Петра, которого мы с Димкой и Шуриком знали давно. Зимой он в очередной раз откинулся из зоны и теперь с наслаждением предавался незатейливым искушениям сельской жизни.

В данный момент Петр покоился в потрепанном гамаке и лениво поедал из глиняной миски, стоявшей на животе, какие-то ягоды. Рядом на дощатом столе белел стакан с молоком. Но длинная покрытая вязью татуировок рука дотянуться до него не могла, и наш знакомый лишь обреченно косился на вожделенный напиток прищуренным карим глазом.

Мы подошли сзади, Сорин наклонился и протянул стакан страдальцу. Пальцы того вцепились в сосуд, послышались судорожные глотки… Выцедив молоко до капли, хозяин отдышался и с блаженной улыбкой скосил глаза в нашу сторону.

– И давно ты так мучаешься? – добродушно поинтересовался Сорин, усаживаясь на стол перед гамаком. – Небось, сам с собой поспорил, что дотянешься?

– Привет, ребята! – обрадовался Петр.

И сходу пожаловался:

– Ягоды с кустов сыплются, обирать некому, хоть бы вы себе пару литров натрясли!

– А ты не валялся бы, как мешок с картошкой, а собрал бы урожай да наварил варенья, – посоветовала я.

– Так лень! – объяснил Петр. – А вы надолго?

– Как получится, – сказал Сорин. – Мы к Борисевичу. Не знаешь, где он?

Петр чуть не вывалился из гамака:

– Как? Вы ничего не слышали?!

У меня засосало под ложечкой, а Димка с тревогой спросил:

– И о чем мы должны были слышать?

– Так убили его!

Я похолодела. Олег бросил на меня странный взгляд. Шурик тоже растерянно смотрел в мою сторону.

– Ты ничего не перепутал? – голос у меня сел. – Мы же с ним три недели назад по телефону общались?

– Когда именно? – уточнил Петр.

– В четверг, – вспомнила я.

– А его убили в субботу! Убийц пока не нашли. Всех опросили, меня тоже в милицию таскали! – сообщил Петр.

Сердце мое сжалось:

– Как это произошло?

– Я на рыбалку с ночевкой ездил, других соседей поблизости не было, – охотно рассказывал Петр, – а когда вернулся, тут уже милиция вовсю шуровала! Застрелили Сан Саныча. И хату всю перерыли! Следователь говорит, похоже, драка была. Обнаружили бутылку из-под водки и решили, что дед выпивал с каким-то знакомым. Потом поссорились, и тот убил его под горячую руку.

– Так он же не пил! – растерялась я.

– То-то и оно! – подтвердил Петр. – И еще одна странность: в бутылке оставалась водка, а стаканы все чистые!

– Из какого оружия стреляли? – спросил Олег.

– А это уже вторая странность, – закивал Петр. – Убили Сан Саныча из пистолета, правда, не знаю, какого… Да и вообще трудно представить, чтобы у деда такие знакомые были! В милиции говорят: «Учитель был общительный, может, познакомился с кем-то из приезжих, пригласил в дом, а потом все и произошло». Спрашиваю: «А почему вещи перерыты?» Говорят: «Видно, дрались, а потом убийца искал, что бы украсть?» А что у Сан Саныча украдешь? Да и не дрался он никогда!

– Может, какие-то старинные ценности были? – предположил Шурик. – Хозяин похвастался, вот его и убрали?

– У деда, кроме старенького телевизора, никаких ценностей не было, – сердито сказал Петр.

– Вот разве только…

И он нерешительно посмотрел в мою сторону. Потом мотнул головой и пробормотал:

– Да нет, вряд ли.

Я замерла. Димка перевел взгляд с Петра на меня и приказал:

– Рассказывайте!

– Помнишь черепок, который Борисевич тебе подарил перед моей последней отсидкой? – извиняющимся тоном обратился ко мне Петр, смутно догадываясь, что проговорился.

Я молчала.

– Месяц назад им какой-то мужик интересовался, – упавшим голосом сообщил парень.

– Какой черепок? Какой мужик? – с тревогой спросил Роднин.

Петр пожал плечами и снова уставился на меня.

– Ну, отдал мне Борисевич несколько лет назад какую-то плошку, – нехотя пояснила я. – Кусок глины, не представляющий интереса. Пришлось выбросить.

Вышло неуклюже. Все поняли, что это ложь, но правду я говорить не собиралась. Пока, по крайней мере.

– Ладно, – подумав, сказал Сорин, – а что за мужик о нем спрашивал?

– Не здешний, но я его пару раз видел в «Нестерке», – сообщил Петр. – Средних лет, крепкий, высокий, смуглый. Глаза цепкие и желтые, как у кошки. Я о нем деду сказал, тот занервничал и предупредил: «Ты ничего не знаешь, ничего не видел и не слышал!»

Ребята понимали: я сейчас в таком состоянии, что из меня ничего не вытянешь, поэтому разумнее продолжить работу. Сан Саныча никто заменить не мог, но нам позарез нужен был старожил, который владел хотя бы толикой его знаний о здешних местах. И Петр предложил:

– Через несколько домов отсюда живет Софья Тимофеевна, бывшая учительница. Сейчас она лечит народными средствами и будущее предсказывает. У них когда-то с дедом роман был, и Тимофеевна многое от него знает!

И мы поехали к бывшей пассии Сан Саныча.

Старый, но крепкий дом ее покоился в глубине сада. Рядом с грядками овощей соседствовали ровные лоскутья земли, засеянные разными травами. Хозяйка, высокая статная женщина с умным спокойным взглядом, обирала ягодные кусты. В былые приезды мне ее видеть не доводилось, хотя кое-какие слухи и доходили.

Тимофеевна, казалось, не удивилась визиту, пошла навстречу но, встретившись со мной глазами, слегка отпрянула. Мне показалось, что в них промелькнула неприязнь. И я подумала, что женщина, видимо, винит меня в смерти Сан Саныча, если тот «черепок», о котором вещал Петр, действительно имеет к ней отношение. Но я уже в этом почти не сомневалась.

Роднин, узнав о гибели Борисевича, сразу весь подобрался и, словно охотник-следопыт, ловил каждый звук, каждый взгляд, отмечал любое движение. Заметив реакцию Тимофеевны на мое появление, он насторожился.

Сорин изложил хозяйке цель нашего визита, она подумала и кивнула:

– Спрашивайте, расскажу все, что знаю. Только женщина пусть подождет в сторонке!

Я растерялась. Шурик взял меня за руку, отвел вглубь сада и усадил на скамейку. Рядом примостился Петр.

Подошел Димка, делая вид, что ничего не случилось. Мы оговорили вопросы, которые следовало задать, и я попросила особое внимание уделить озеру и курганам.

Тимофеевна отправилась в дом прихорашиваться, Русецкий стал выбирать точку для съемок, а Олег с удовольствием таскал за ним штативы.

– У тебя с доктором серьезно? – спросил вдруг Петр, покусывая травинку.

Я оторопела: мы с Родниным и двух слов при нем не сказали.

– С чего ты взял, что у нас…

– Да брось, – перебил парень, – я ж не слепой. Он стоящий мужик, за таким любой женщине не зазорно до Северного полюса пешком топать!

– А ты с ним знаком?

– Наслышан. А какая кошка между тобой и Сориным пробежала? Он против твоих отношений с доктором?

– Ну, ты даешь! – обозлилась я. – Сорин мне отец? Или, может, дядя, чтобы у него благословение просить? Если хочешь знать, он-то как раз обеими руками за Роднина!

– Тогда в чем дело? – удивился Петр. – Или доктор женат? А, может, ты замуж вышла? Так это тоже не проблема!

Он был сторонником радикальных действий, но сейчас его явно понесло не туда. Петр это понял, поперхнулся и пробормотал:

– Впрочем, это не мое дело, сами разберетесь!

И тут же оживился, сунул длинную руку в кусты и протянул на ладони мелкие незрелые ягоды:

– А слабо тебе горсть крыжовника сгрызть? Давай, кто быстрее?

Соскреб с ветки еще одну пригоршню, запихал в рот и стал быстро жевать. Дурной пример оказался заразителен, и, удивляясь себе, я тоже принялась давиться кислым крыжовником.