Текст книги "Ольховый король"

Глава 7

Праздность доставляла такое удовольствие, что этого стоило бы стыдиться.

Но мысль об этом Ксения гнала прочь. Да и вообще все мысли от себя гнала. Просто сидела в тени старого дерева, названия которого не знала, и смотрела на бирюзовую бухту, к которой город Аль-Джазаир амфитеатром спускался с отрогов Атласских гор.

Верхний город выглядел так же, как любая медина: сплетение узких улочек, беленые одноэтажные дома с плоскими крышами теснятся стена к стене, тут и там высятся минареты. Но с террасы, на которой сидела Ксения, открывался в просвете улицы прекрасный вид на море. Им она и любовалась изо дня в день, потеряв счет всем дням.

Нет, слово «любовалась» все-таки не подходило. Она просто погрузилась в счастье, и если бы перед глазами у нее была не сверкающая под осенним солнцем морская гладь, а любой другой, даже самый неприглядный пейзаж, ее счастье не стало бы меньше.

Когда они пришвартовались вечером в порту, уже в темноте поднялись сюда, в Верхний город, и Сергей Васильевич открыл перед ней какую-то дверь, сказав: «Располагайтесь здесь», она только и смогла, что без единого слова шагнуть к широкой низкой кровати, стоящей посередине комнаты, упасть поверх пестрого тканого покрывала и провалиться в сон, как в смерть.

Но это не было смертью. Наоборот – открыв наутро глаза, Ксения ощутила во всем теле такую легкость, точно вынырнула из бассейна с минеральной водой. В Баден-Бадене, в римских термах, был такой бассейн, однажды она плавала в нем вместе с мамой и запомнила ощущение, с которым из него вышла: казалось, исцеляющая вода не только омыла кожу, но проникла внутрь тела и даже в душу.

«Теперь все будет хорошо».

Эта мысль, ничем вроде бы не подкрепленная, искрилась в голове все время, пока она искала туалетную комнату.

Было в этой комнате и зеркало. Ксения взглянула в него почти со страхом.

Но ничего ужасного не увидела. Лицо, которое она никогда не находила ни уродливым, ни красивым, а лишь невзрачным, таковым и осталось, только потемнело от пустынного солнца, как ни прятала она его под туарегским платком. От солнца же и волосы выгорели. Их цвет так явственно напоминал о Сахаре, что Ксения поежилась. Даже глаза стали такими, будто в них навсегда запечатлелся проклятый песок. Теперь пустыня будет смотреть на нее при каждом взгляде в зеркало.

Напротив своей комнаты Ксения увидела еще одну дверь, но за ней стояла тишина, и она не стала ее открывать, а огляделась в поисках выхода наружу.

И, выйдя, оказалась на террасе. В тени огромного дерева стоял ломберный стол. Среди разбросанных по глиняному полу подушек он выглядел странно – тяжеловесный, старинный, с массивными резными ножками. Точно такой ломберный стол Ксения видела в Ницце, в пансионе, где они с мамой снимали комнату. Там он использовался как чайный, и здесь, кажется, тоже: на нем стоял расписной чайник и стеклянные армуды.

Лучи проникали сквозь древесную крону. Чай в армуде золотился солнечными искрами. Сергей Васильевич сидел в плетеном кресле у стола и читал английскую газету.

Ночью, когда он появился у притона, то уже был одет по-европейски, но тогда потрясение не позволило Ксении понять, во что именно, и в шлюпке ей тоже было не до этого. Теперь же она сразу и до мельчайших деталей разглядела и его светлые полотняные брюки, и белую рубашку, и бежевые туфли из такой кожи, из которой, она думала, шьют лишь перчатки. Крепкий чай на столе перед ним и английская газета в его руке делали утреннюю картину такой цельной, что она зажмурилась от счастья.

Хотя, конечно, не с газетой и не с чаем это счастье было связано.

– Доброе утро, – сказал Сергей Васильевич.

Взгляд, лицо – ничего в нем не изменилось. Разве что его свежевыбритость бросилась ей сейчас в глаза, и то лишь потому, что вчера вечером, когда сходили на берег, она заметила машинальное проверяющее движение, которым он провел по заросшему щетиной подбородку.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – сказала Ксения. – Извините, я долго спала.

– Пожалуйста. – По его тону легко было понять, что он не испытывал необходимости в ее присутствии. – Завтрака нет, к сожалению. Можете выпить чаю.

– Благодарю, – подавив вздох, ответила Ксения.

Конечно, она принесла ему одни лишь хлопоты, и это еще мягко сказано, так что его безразличие к ее существованию понятно. Но уныние охватило ее, когда она в этом убедилась.

– Потом спустимся на набережную и позавтракаем, – добавил он.

И уныние тут же развеялось.

– Я могу обойтись без чаю, – поспешно сказала она.

– Нет необходимости спешить. Но раз так, пойдемте. А чаю выпьете в хамаме.

– Где? – удивленно переспросила Ксения.

– В бане, – уточнил он.

– Я знаю, что хамам… но как же…

Сергей Васильевич едва заметно поморщился, и она тут же оборвала свой несвязный лепет.

– Едва ли вы научились обтираться песком, как туареги. Вполне сносный хамам есть на соседней улице. Я вас туда провожу, – сказал он.

Раз знает, где находится хамам, значит, сам уже побывал там. Впрочем, об этом и по его свежему виду можно догадаться. Наверное, ходил туда вообще чуть свет, ведь и сейчас раннее утро. Или хамам открыт и ночью?

«Но как же я с ним пойду? – вдруг подумала она. – Ладно на соседнюю улицу, но потом!..»

Ксения представила, как будет выглядеть на набережной, наверняка французской, в своих замызганных туарегских синих шароварах и в бесформенной синей же рубахе. Рядом с его ослепительно-белой одеждой, да что там, рядом с ним самим, ослепительным… Ей захотелось провалиться сквозь землю. Но объяснять, по какой причине, было бы так стыдно, что пришлось об этом промолчать.

– Если вы мне укажете, где хамам, я и одна могу… – все же проговорила она.

– Одна не можете. Туареги демократичны, а в мусульманском городе свои правила.

– Я знаю…

Сам он, впрочем, местных правил не придерживался: на улице попросил Ксению не плестись у него за спиной, а идти рядом, чтобы ему не приходилось то и дело оглядываться.

У входа в баню встречал посетителей кланяющийся пухлый человечек в чалме. Сергей Васильевич сказал ему что-то по-арабски, указывая на Ксению, потом спросил ее по-французски:

– Часа вам будет достаточно?

– Это даже много! Я очень-очень быстро! – воскликнула она.

И, встретив его холодный взгляд, сразу же замолчала.

– Я буду в чайхане, – сказал он. – Вон там, напротив.

Ксения торопливо закивала. Уже глядя ему в спину.

Сергей Васильевич не сказал, что ей должно хватить часа, а лишь спросил, достаточно ли будет этого времени. Но пока она была в хамаме, внутри у нее словно песочные часы переворачивались, и она точно знала, сколько времени длится наслаждение, доставляемое горячей водой, которой ее обливают, и теплым мрамором, на котором она лежит, и мыльной мочалкой, которой ее растирает банщица, и горячим чаем, который ей поднесли, пока она обсыхала, завернувшись в белую простыню. Неприятно было снова надевать рубаху с шароварами, из швов которых до сих пор сыпался песок, сколько Ксения их ни вытряхивала. Но какой чепухой это казалось в сравнении с тем, что она увидит его через десять, нет, уже через пять минут, оставшихся до истечения часа!

Сергей Васильевич вышел из чайханы одновременно с тем, как Ксения перешагнула порог хамама. Наверное, увидел ее и не стал дожидаться, когда какой-нибудь ревностный мусульманин возмутится тем, что женщина идет по улице одна.

– Вы чувствуете время, – одобрительно заметил он. – Действительно отсутствовали ровно час. Ну да вы и вообще интуитивны.

Его одобрение было так неожиданно, что Ксения растерялась.

– Только… ведь надо заплатить за хамам, а у меня… – пробормотала она.

– Я был там вчера и заплатил. Предполагая, что и вы захотите помыться.

– Как вчера? – не поняла Ксения. – Ночью?

– Утром. Вчера утром.

– Господи! Я думала…

– Вы спали больше суток. И прекрасно.

«Ничего прекрасного, – подумала Ксения. – Но хотя бы не обременяла его своей беспомощностью».

– Теперь пойдемте завтракать, – сказал он.

– Может быть, вы возьмете что-нибудь в чайхане? – робко поинтересовалась Ксения. – Я могла бы поесть… там, на террасе. На которой вы пили утром чай.

Он не ответил, и ей ничего не оставалось, как пойти вместе с ним по извилистой, сбегающей к морю улочке.

Как ни была Ксения поглощена мыслью о том, какой позор ей предстоит от того, что придется сидеть в грязной синей робе в кафе, на виду у людей, рядом с Сергеем Васильевичем, она все-таки оглядывала городской пейзаж с любопытством.

Над домиками Верхнего города возвышалась каменная громада, похожая на старинную цитадель.

– Это Касба, – сказал Сергей Васильевич. – Турецкая крепость шестнадцатого века. Сервантес здесь семь лет провел в плену, кстати.

Ксения уже не удивилась тому, что он отвечает на вопросы, которые она не успевает или не решается задать, а лишь обрадовалась, что прервалось молчание.

– А как Сервантес попал в плен? – спросила она.

– Возвращался с войны морем в Барселону, корабль захватили пираты, продали пассажиров в рабство.

Ксения вздрогнула. И ей ведь грозило подобное. Да и миновала ли угроза?

– Он придумал здесь «Дон Кихота», – покосившись на нее, сказал Сергей Васильевич.

– У меня нет таланта, – вздохнула Ксения.

– Да? – Он усмехнулся. – Не давались сочинения о Татьяне Лариной? Или о ком там – о юном Вертере?

Она не ответила. Не могла же сказать, что у нее не то что писательского таланта нет, а вовсе никакого. Стыдно быть настолько блеклым, ни к чему не годным существом. А перед ним стыднее во сто крат.

– Вы не можете знать, есть у вас талант или нет. – Сергей Васильевич вновь ответил ее молчанию. – Каждый из нас – сын своих дел, извините за афоризм. Не мой, впрочем, а Сервантеса. Он отсюда четыре раза пытался бежать. Видимо, как раз потому, что так считал.

– Как же его не убили! – воскликнула Ксения.

– Чудом. Но мучили сильно.

– И что потом?

– Выкупили тринитарии. Это монашеский орден. Они и сейчас заняты всё тем же – выкупают из плена христиан. Если не хватает денег, то предлагают себя взамен пленников.

Ксения поежилась.

Чем ниже они спускались, тем заметнее менялся городской пейзаж. Появились многоэтажные здания немусульманской архитектуры, и наконец город приобрел совершенно европейский облик.

Возле одного такого здания, показавшегося Ксении подавляюще монументальным, Сергей Васильевич остановился.

– Прошу, – сказал он, взявшись за ручку массивной резной двери.

«Куда?» – чуть не спросила Ксения.

И тут же звякнул дверной колокольчик, и она поняла, что войти ей предлагается в магазин готового платья. Свет проникал в него сквозь огромную стеклянную витрину, и в этом ярком свете видны были манекены, одетые в прекрасные разноцветные наряды, и вешалки с другими нарядами, не менее прекрасными, и полки, на которых было разложено что-то кремовое, розовое, белое…

Все это великолепие застало ее врасплох. Она даже сделала полшага назад, но продавщица, спешащая навстречу с широкой улыбкой, предупредила эту попытку позорного бегства.

– Добрый день, месье. Я рада снова видеть вас! – по-французски произнесла эта элегантная дама; пожалуй, даже не продавщица, а хозяйка магазина. – Надеюсь, вы довольны всем, что приобрели у меня? – И, искоса взглянув на Ксению оценивающим взглядом, с той же радостной улыбкой спросила не ее, а Сергея Васильевича: – Чем я могу служить мадемуазели?

– Благодарю, я всем доволен, – ответил он. – Мадам тоже намерена приобрести у вас все необходимое. И рассчитывает на вашу помощь в выборе.

От предвкушения выручки улыбка у хозяйки сделалась еще шире.

– Могу я предложить вам кофе, пока мадам будет занята? – немедленно обозначив Ксению так, как ее назвал Сергей Васильевич, поинтересовалась она.

– Да, с удовольствием.

Он уселся в бархатное кресло в углу, маленькая арабская девочка во мгновенье ока подкатила к нему сервировочный столик на колесиках, запах кофе наполнил магазин.

Ксения стояла перед вереницей вешалок, не в силах пошевелиться. Хозяйка не стала дожидаться, пока пройдет ее остолбенение.

– Мадам, давайте посмотрим осеннюю коллекцию этого сезона, – защебетала она. И, мельком взглянув на ее синие шаровары, добавила: – У нас имеется абсолютно все, от дессу до пальто и обуви!

– Но пальто ведь не нужно…

Ксения растерянно оглянулась на витрину, будто призывая солнечные лучи в свидетели своих слов.

– Здесь и сейчас не нужно, а не здесь и после пригодится, – философским тоном произнесла хозяйка.

И, не дожидаясь других возражений, столь же глупых, увлекла Ксению к вешалкам, с которых принялась ловко снимать одежду, приговаривая:

– Весь Париж носит креп-де-шин. Взгляните, какое платье! Для здешней осени как раз подойдет. А будущим летом вы сможете носить его и во Франции. Оно не выйдет из моды, уверяю вас! А эта блузка – из маркизета. Тоже китайский шелк, но выглядит совсем иначе, чем креп-де-шин, правда? И совсем иначе ощущается на теле. Вы примерите и сразу же поймете разницу! Что же до более теплых вещей, то кроме пальто рекомендую также вот это. – Она сняла с вешалки черный свитер с вывязанным на груди белым бантом и, любуясь им, пояснила: – Если вы станете просматривать фотографии Эльзы Скиапарелли, то непременно увидите точно такой же. И к нему у меня как раз есть подходящая круглая шляпка с лентой.

Ксения наконец пришла в себя от этого щебечущего напора.

«Да что это я? – сердито подумала она. – Одичала в пустыне, да, но не настолько же!»

Она вспомнила прогулки по торговым улицам Фрайбурга, Ниццы, и как заходили в модные лавки и универсальные магазины, и как мама учила ее выбирать бюстгальтер и объясняла, что такое стиль сезона, и как улыбались им хозяйки тех прекрасных заведений… Да, это было в другой жизни, да, жизнь та сгинула навсегда, но что-то должно ведь от нее остаться! Почему бы не вот этот неожиданный выбор одежды? Пусть и один-единственный раз.

– Не сочтите меня бесцеремонной, – продолжала между тем хозяйка, – но поскольку в моде заниженная талия, ваша фигура сейчас тоже в большой моде.

– Моя? – удивилась Ксения.

Она была уверена, что никакой фигуры у нее нет вовсе.

– Ну конечно! – воскликнула хозяйка. – Нечто андрогинное, если вы понимаете, о чем я.

Ксения слышала это слово впервые в жизни.

– Н-не очень… – с опаской глядя на растущую гору вещей, пробормотала она.

– Все модные журналы об этом пишут, – снисходительным тоном объяснила хозяйка. – Узкие бедра, плоская грудь. Некоторые специально ее бинтуют. И принимают йодные ванны.

– Зачем? – удивилась Ксения.

– Потому что загар чрезвычайно популярен. Так что вы и в этом смысле выигрываете. Ведь у вас есть жемчуг? Если еще нет, попросите месье, чтобы он непременно приобрел его для вас. Жемчужная нить смотрится на загорелом теле очень соблазнительно. Особенно когда спускается в вырез платья. – Она тут же сняла с вешалки и очередное платье из блестящей серебряной ткани, напоминающей парчу. На ткани видны были сложные узоры. – Вот этого, например. Фасон называется флэппер. Обратите внимание, ткань не имеет изнанки. Можно носить блестящей стороной наружу, а можно матовой.

– По-моему, это элегантнее.

Ксения машинально указала на другое платье. Оно тоже было словно из металлической ткани, но не серебряной, а бронзовой.

– Замечательный выбор! – Хозяйка тут же перебросила его через согнутую руку. – У мадам тонкий вкус! Для выхода вечером с месье это платье подойдет наилучшим образом. Осмелюсь предложить еще вот эту шляпку-клош, – вкрадчиво добавила она. – Она кажется похожей на ту круглую, что вы уже взяли, на самом же деле…

– Благодарю, – отказалась Ксения. – Довольно одной шляпки.

– Тогда прошу примерять, – вздохнула хозяйка.

– Я только что, вот прямо сейчас вернулась из археологической экспедиции, – сказала Ксения, останавливаясь перед примерочной. – Из пустыни.

– Можете не снимать с себя то, что решите приобрести, – догадливо кивнула хозяйка. – А все, во что вы одеты сейчас…

– Могу я оставить свою одежду здесь?

– Безусловно, – заверила та.

И раздвинула занавес, и Ксения шагнула под еще более яркий свет, к огромному зеркалу, и из зеркала уже через несколько минут взглянула на нее совсем другая она, забытая, а быть может, и не существовавшая никогда прежде.

Когда она вышла из примерочной в струящемся, легком, как лепестки чайной розы, и бледными розами же расписанном французском платье из китайского крепа, то увидела, что девочка-помощница оборачивает выбранное ею платье-флэппер золотистой бумагой и перевязывает лентой. От вида целой груды уже готовых свертков – хозяйка приносила ей в примерочную и дессу, и шелковые чулки с кружевными подвязками – Ксении сделалось не по себе. Еще и шляпная коробка… Как она могла утратить над собой контроль? Ведь все это стоит немыслимых денег! Ей захотелось провалиться сквозь землю.

– Мадам приобрела все необходимое!

Хозяйка объявила это с искренней гордостью за себя и с восторгом, скорее всего, деланым, от своей клиентки.

– Надеюсь, – кивнул Сергей Васильевич.

В его голосе не слышалось ни гордости, ни восторга, ни каких-либо других эмоций. Он убрал в карман бумажник, и Ксения поняла, что все эти свертки и коробки уже оплачены.

– Куда доставить покупки? – поинтересовалась хозяйка.

– Я пришлю за ними.

Ксения догадалась, что он не хочет сообщать, где остановился. От этой догадки ее смятение лишь усилилось.

– Теперь завтракать, – сказал Сергей Васильевич, когда они вышли из магазина. – Точнее, уже обедать. Представляю, как вы проголодались за сутки с лишним, если даже я уже голоден.

До сих пор Ксения голода не чувствовала, но как только он это сказал, желудок ее сжался спазмом и стало горько во рту.

– А бедуины, если им нечего есть, кладут на живот камень, – вспомнила она. – И перестают чувствовать голод. Мне Дина рассказывала.

– Надеюсь, у меня не будет случая это проверить, – холодно заметил Сергей Васильевич. – Но приму к сведению.

Ей стало стыдно, что она говорит глупости, хотя бы и от эйфории.

Стук каблучков-рюмочек ее новых французских туфель казался ей небесной музыкой. Дома на набережной были четырехэтажные, с лепниной и открытыми балконами. На балконах сидели мужчины и женщины, одетые с европейским изяществом, пили кофе и болтали. Флер непринужденной французской речи произвел на Ксению то же воздействие, какое произвело шампанское, когда родители впервые позволили ей, совсем тогда маленькой, попробовать его в буфете Большого Императорского театра, куда привели ее под Рождество на балет «Щелкунчик».

Уселись на веранде ресторана под белым полотняным навесом, гарсон принес карту, блюда в которой тоже были указаны сплошь французские.

– Или вы предпочитаете алжирскую кухню? – поинтересовался Сергей Васильевич, заметив, наверное, странное выражение, с которым она вглядывалась в меню.

– Нет, совсем нет! – Ксения отрицательно замотала головой. И объяснила смущенно: – Просто я любуюсь всеми этими названиями.

– Что для вас заказать?

– Выберите вы, – попросила она.

– Нет уж. – Он усмехнулся. – Дерзайте сами.

Она любовалась золотыми солнечными искрами в белом вине, извивами пара над консомэ, разноцветной мозаикой ра-татуя, мраморным рисунком террина.

От вкуса всех этих волшебных блюд ее охватила волшебная же легкость. Играющее бликами море, белые домики на склонах, фланирующие по набережной люди… Каждое их слово, каждый взгляд и шаг были исполнены беспечности, давно ею забытой.

Сергей Васильевич молчал.

«Может быть, он ждет, чтобы я заговорила первой? – подумала она. – Чтобы дерзнула сама».

– Извините мою скованность, – произнесла Ксения.

– Она понятна.

– Во мне вообще все понятно. Во всяком случае, вам.

– Почему именно мне?

В его голосе прозвучала настороженность. Вино развязало язык, и Ксения ответила:

– На свете нет ничего, что было бы вам непонятно. И уж точно нет ничего такого во мне.

– Думаю, вы преувеличиваете. – Он пожал плечами. – Впрочем, я об этом не думаю. Надеюсь, в ближайшие дни вам выдадут какую-то бумагу, с которой я смогу посадить вас на паром до Марселя.

Его слова будто обухом по голове ударили. То есть она, разумеется, понимала, что Сергей Васильевич не станет возиться с ней вечно, но от сознания того, что он исчезнет из ее жизни навсегда, и совсем скоро, свет померк у нее в глазах.

– Но кто же мне выдаст эту бумагу? – стараясь не выказать своих чувств, спросила Ксения.

– Местные власти, – бесстрастно ответил он. – Вы ведь хотели добраться до французского гарнизона? Вот, добрались. Я посетил вчера колониальную администрацию и изложил вашу историю. Они сделают запрос об экспедиции вашего отца и, думаю, как-нибудь вас легализуют. Когда окажетесь во Франции, попросите нансеновский паспорт. Возможно, отец уже получил его, в том числе и для вас, просто вы пропустили это мимо своего сознания. Как и прочие существенные сведения.

Он действительно понимал про нее все.

«Я не стану думать о будущем! – со всей силой, какую дает лишь отчаяние, подумала Ксения. – Ни об одной минуте будущего. Вот он, здесь, со мною сейчас. Этого довольно!»

– Благодарю вас, Сергей Васильевич, – сказала она. – Вы сделали для меня неизмеримо много.

– Послушайте, ну нельзя же так! – Кофейная ложечка звякнула от того, как резко он положил ее на блюдце. – Что вы на все киваете, как китайский болванчик? Скажите: хочу это, не хочу то. Выражайте свои желания, иначе никогда не поймете, что вы такое!

– Я понимаю, что я такое.

Улыбка у нее вышла жалкой.

– Вот и не стесняйтесь себя. Говорите что хотите. Сказали же, что хотите съесть это жуткое пирожное.

Пирожное, лежащее перед нею на десертной тарелке, называлось «Сент-Оноре». Поверх высокой белой кремовой шапки оно было украшено золотой глазурью.

– Что же в нем жуткого? – удивилась Ксения. – Оно такое красивое!

– Отвлеклись от самобичевания? – Сергей Васильевич неожиданно улыбнулся. – Ешьте свое «Сент-Оноре». Надеюсь, это по крайней мере вкусно.

От того, что лишь на мгновенье сверкнуло в его глазах с этой краткой улыбкой, у Ксении перехватило дыхание. Счастье заполнило ее всю, до последней клетки тела и до последней частицы того, из чего состоит душа.

И никуда оно не ушло, это счастье, ни через день, ни через два, ни через все дни, которые она проводила на террасе в Верхнем городе, с трепетом сердечным прислушиваясь к его шагам, если он был дома, и с замиранием сердца дожидаясь их, если его не было.