Текст книги "Любовь насмерть"

6

В машине Фимы я размышлял о том, следует ли ему рассказать об Ольге Второй, с которой я провел несколько часов в своей квартире. Я понимал, что вся эта история ему вряд ли понравится, но и не рассказать я как бы не мог. Мы должны были быть готовы к тому, что в квартире Туманова нас встретит именно она, и никто не знал, как она может себя повести. От женщин ведь можно ожидать всего, чего угодно.

– Что? – Машина резко пошла вправо и остановилась на обочине. – Ты переспал с ней? Ты что, больной? Зачем тебе это надо было?

– Так получилось… – Я чувствовал себя чуть ли не преступником. Ну, во всяком случае, беспринципным ослом.

– Марк, ты просто неисправим! – Он ударил ребрами ладоней по рулю. – Может, ты и с Ольгой успел переспать? Я имею в виду Шорохову?

– Нет-нет, там ничего не было…

– А ты не врешь? Может, ты испугал ее, и по-этому она от тебя сбежала?

– Говорю же – нет!

– Ладно… – Машина вернулась на шоссе, и мы продолжили наш путь.

– Проблем, что ли, у тебя мало? – ворчал он. – Вокруг тебя кольцо сжимается, тебя в любую минуту могут задержать, а ты устраиваешь тут…

– Ты вот мне скажи, зачем он привел в дом эту женщину? – Я попытался перевести тему разговора. – Она же не любит его!

– Да таких женщин полно. Он врач, неплохо зарабатывает, у него квартира. Что тут непонятного?

Так, разговаривая, мы доехали до дома, в котором проживал доктор Туманов.

– Я туда не пойду, – сказал я. – Боюсь все испортить.

– Знаешь, я тоже не пойду. Вернее, поднимусь и попрошу его спуститься, поговорим с ним в машине. Придумаю, что ему сказать.

– Скажи, что у тебя болит голова, – попробовал я пошутить.

– А ты знаешь, это чистая правда! От тебя у кого угодно разболится голова!

В ожидании Туманова с Фимой меня стало потряхивать. Что-то я разволновался. Я знал, что Фима уболтает доктора и уговорит его спуститься. Но вот что будет потом, я понятия не имел, хотя мы с Фимой обсудили предстоящий разговор. Нашим козырем была Ольга, ее проживание в доме доктора Селиванова.

Они вышли вместе, и я с облегчением вздохнул. Вот, сейчас я наконец узнаю все об Ольге.

– Добрый вечер, – сев рядом с Фимой и обернувшись ко мне, произнес Туманов. Это был крупный широкоплечий мужчина с крепким затылком, на который я, сидящий на заднем сиденье, уставился, как если бы это было его лицо. Конечно, мы могли бы поговорить и на улице, но в машине было все-таки попрохладнее. Я понятия не имел, каким образом Фима заставил его выйти из дома.

Фима повернулся ко мне.

– Расскажи ему про Ольгу, – велел он, и я понял, что ему удалось каким-то образом так, чтобы не слышала новая жена Туманова, произнести имя его первой, настоящей жены. Поэтому он согласился на разговор.

Я сел так, чтобы видеть лица обоих, они же то и дело поворачивались ко мне во время разговора.

Я коротко рассказал ему о визите Ольги. Судя по всему, об убийстве доктора Селиванова он не знал, иначе вместо простой озабоченности на его лице появилось бы выражение тревоги.

Но после моего рассказа, а я не мог не рассказать об убийстве, Туманов побледнел. Развернулся ко мне всем корпусом и теперь смотрел на меня внимательно, нахмурив брови. Он был красив какой-то медвежьей красотой – серые глаза, крупные нос и губы. Лицо чисто выбрито и почти без морщин. Чувствовалось, что передо мной человек умный и очень добрый. Наверное, его любят все его пациенты, подумалось мне тогда. Да я бы и сам доверил ему свой мозг или что там еще, что он ремонтирует своим скальпелем.

– Вы знали, что она живет у него? – спросил его Фима каким-то неестественным фальцетным голосом.

– Да, конечно, знал. Он приезжал ко мне…

Мы с Фимой переглянулись, как заговорщики. Получается, что мы почти попали в точку, предполагая этот вариант.

– Расскажите все, что знаете о том времени, что ваша жена жила с ним… Вернее, у него, – поправив себя, потребовал Костров.

– Все, что она рассказала вам, – Туманов посмотрел на меня, – чистая правда. Она вообще не умеет врать. Она такой человек, если хочет что-то скрыть, то просто отмалчивается. Так было и с ее любовью к этому парню, Герману…

– Фамилия? – влез Фима.

– Чердынцев. Герман Чердынцев.

– Продолжайте.

– Да что тут продолжать… Моя жена влюбилась в совсем молодого парня, оператора, который снимает животных, часто бывает в длительных командировках, а Ольга в его отсутствие просто сходила с ума, ей казалось, что он бросает ее… Раз бросил, другой… Я даже справки о нем наводил, выяснил, что он действительно оператор и все его командировки связаны с его профессией, но она ему почему-то не доверяла.

– А как вы сами-то терпели все это? – не выдержал снова Фима. – Все-таки она была вашей женой. И еще: такое в вашем браке с ней случилось впервые или?…

– Впервые. Понимаете, она младше меня намного, я ее совсем юную взял в жены, и она, как мне казалось тогда, была в меня влюблена. Но потом я понял, что никакая это не любовь, а скорее желание обрести в моем лице отца. Да-да, это действительно так. Отец их с матерью бросил, когда Оле было три года, а мать ее умерла пять лет тому назад. И она, я думаю, на подсознательном уровне искала себе человека, покровителя, словом, такого мужчину, который смог бы ее защитить, беречь, взять под свое крыло. Вот поэтому она вышла за меня замуж. И мы, надо сказать, первое время хорошо жили. Говорю же, я думал, что она любит меня. А потом появился этот Герман. Оля тогда уже нигде не работала, сидела дома, ходила по выставкам, путешествовала, и я видел, что ей скучно… И вот однажды где-то в Суздале, кажется, она познакомилась с этим оператором. Он подрабатывал там, что-то снимал… Влюбилась без памяти. Стала пропадать вечерами, а потом несколько раз не ночевала дома во время моих ночных дежурств. Я спрашивал ее, где она была, и она молчала. Я видел, что она страдает, у нее было такое выражение лица… Она чувствовала себя виноватой передо мной. И тогда я спросил ее прямо: у тебя кто-то появился? Она кивнула. Я начал расспрашивать. Возможно, тогда я вел себя действительно как ее отец, я переживал за нее, боялся, что ее обидят. Она же красавица, сами видели… – Горькая улыбка появилась на его лице.

Вы даже не представляете, что происходило со мной в те дни. Я совсем потерялся. Растерялся. Не знал, как себя с ней вести. Другой, думаю, устроил бы скандал и все такое. Но я же видел, как она страдает. Я и сам страдал в свое время, когда только встретил ее, когда влюбился, как мальчишка. И тоже целыми днями стоял под ее окнами, смотрел на них и ждал, когда в них появится ее силуэт. Писал ей какие-то письма, записочки, потом, узнав ее телефон, писал сообщения, какие-то дурацкие открытки, цветочки… С ума сошел! Я, взрослый мужик! А что говорить тогда про нее?

– Что было потом?

– В одно прекрасное утро она вернулась – глаза горят, сияют! Она была такая счастливая! Не знаю, поймете ли вы меня, но я готов был все это терпеть, лишь бы она была счастлива. Больше того, я спросил ее, может, она хочет расстаться со мной и переехать к этому парню? И знаете, что она мне ответила? Нет, не хочет! Вернее, не может, потому что он к этому, видите ли, не готов.

– Понятно, он не собирался ей, видимо, делать предложение… – вздохнул Фима, купающийся в семейном счастье.

– Да он вообще не относился к ней серьезно. Да, возможно, он был увлечен ею, все-таки оба молодые, красивые… Но никаких планов на совместную жизнь у него явно не было. Для него прежде всего была важна карьера, я же наводил о нем справки. И в какой-то момент он собрался и отправился в свою Африку… потом в Южную Америку. Они снимают фильмы о животных. А Оля страдала. Потом, когда он вернулся, он ей просто не открыл дверь. И вот она начала, как я называю это, свое бродяжничество. Бродила вокруг его дома, поднималась к нему, звонила, караулила его возле дверей. А если встречала его, то он проходил мимо нее, словно они незнакомы. Это просто убивало ее.

– Потом она пропала, – подсказал я ему.

– Да. Я приехал к этому Герману, долго звонил в дверь, сказал ему, кто я, что я не собираюсь выяснять отношения, что мне нет дела до него и что я не стану его бить, наконец, что меня интересует одно – где Оля. И только тогда он открыл дверь. Знаете, вполне себе нормальный парень. Я уж предполагал всякое, что он наркоман или алкоголик. Но нет, повторяю, нормальный парень. В квартире чисто, вся комната завалена видеоаппаратурой… Он смотрел на меня растерянно, говорил, что ну да, было у него что-то с Олей, но он объяснил ей, что все кончено, что у него дела, поездки, что у него нет на нее времени, что она выматывает его. Он просил ее оставить его в покое. А она не могла без него жить… Идиотская история.

– И что было потом?

– Когда она пропала, перестала отвечать на звонки, я забеспокоился, стал ее искать, обратился в полицию. И вот тогда-то на моем пороге и возник доктор Селиванов. Хороший мужик. Рассказал, как увидел ее случайно на улице… Ну остальное вы знаете. Он приехал, чтобы попросить меня забрать свое заявление из полиции, сообщил, что Ольга жива и здорова, что он лечит ее на своей даче. Он показал мне ее фотографии и видео, которые он сделал на свой телефон, чтобы я убедился, что с ней все в порядке. Даже предложил мне поехать туда, к нему, и увидеть ее, но только так, чтобы она меня не видела. Он сказал, что есть еще один вариант – упечь ее в психушку, но она там не выдержит, совсем свихнется. Что ей надо просто все забыть. И Германа, и меня, своего мужа, потому что я ассоциируюсь у нее, опять же, с Германом и всей этой историей.

В сущности, он не рассказал нам ничего нового. Известие о смерти доктора Селиванова потрясло его. Причем, как выяснилось из его реплик, не столько из-за того, что погиб покровитель и доктор его жены, которая к тому же еще и пропала, а из-за того, что не стало просто хорошего человека.

Мы выяснили, что он время от времени отправлял доктору деньги на содержание его жены, конверт привозил его хороший знакомый, поскольку Туманов не знал банковских реквизитов доктора, тот сразу, еще во время их первого разговора, отказался от финансовой помощи. Сказал, что он ни в чем не нуждается. Конверт с деньгами оставлялся просто в почтовом ящике Селиванова.

Вот это любовь так любовь, думал я, удивляясь поступкам нейрохирурга. Разве вообще существует такая любовь? Если бы мне кто-то рассказал подобную историю, никогда бы не поверил.

– Вы не допускали мысли, что между Селивановым и вашей женой могли бы сложиться определенного рода отношения? – спросил въедливый и всех подозревающий Фима, причем точно зная, что этим вопросом он причинит и без того несчастному доктору боль.

– Может, вы еще не поняли, но для меня главным было ее счастье, понимаете?

Мне его слова показались искренними. Но Фима, вероятно, успел поставить очередным пунктом своего собственного расследования вопрос причастности самого Туманова к убийству доктора Селиванова. Все-таки его жена ушла от него и поселилась в доме другого мужчины, с которым прожила под одной крышей целых два года! Меня так и подмывало рассказать Туманову о том, что, проживая с Ольгой, Селиванов водил туда других женщин, что само по себе наводило на мысль, что с Ольгой он был просто в дружеских отношениях. Возможно, она так и оставалась для него пациенткой. Как теперь узнаешь?

– А кто та, другая девушка, которую убили? Какая-то его знакомая?

– Нет-нет, сведений о том, что они были как-то связаны, у нас пока нет. Но, по предварительным данным, она вообще посторонний человек. Предполагаем, что доктора убили случайно, как свидетеля.

– Да, тогда это больше похоже на правду. Я вообще не представляю, чтобы у такого человека, как Селиванов, были враги. Хотя всякое случается…

– Скажите, Осип… Мне можно вас так называть?

– Да, конечно!

– Скажите, Осип, как вы думаете, где сейчас может быть ваша жена? – спросил Костров.

– Понятия не имею! Если раньше, два года тому назад, ее можно было найти где-нибудь в радиусе нескольких метров от квартиры Германа, то теперь…

– А что, если она и сейчас там? Вы можете назвать его адрес?

Фима записал адрес в своем блокноте. Лицо его было довольным, как если бы он добыл крайне важные сведения. Хотя я, конечно, не верил, что она вернулась к Герману. Если только она, конечно, не сумасшедшая.

– Она могла бы отправиться к своим родственникам или друзьям?

– Нет-нет, родителей у нее нет, есть какие-то дальние родственники в Бологом, но она с ними не общается.

– А своя квартира у нее есть?

– Да, есть, но она пустила туда квартирантов. Деньги ей переводят на карту. Не думаю, что она поехала к ним, чтобы попросить их освободить квартиру. Во-первых, она не такой человек, чтобы вот так нагрянуть и выгнать людей, причем семейных, с детьми, во-вторых, она же сбежала, не просто ушла, а именно сбежала, то есть ее что-то напугало, она чего-то боится, а потому понимает, что если ее где и станут искать, то по ее собственному адресу. Нет-нет, я просто уверен, что ее там нет. И, честно говоря, примерно в таком же неведении я был два года тому назад, когда искал ее, а потому могу точно сказать – она спряталась в самом неожиданном и неизвестном нам месте. Такой уж она человек.

– Скажите, Туманов, а что бы вы сделали, если бы она вернулась к вам? Приняли бы ее? Ведь у вас уже другая жена…

– Да, я живу с женщиной. Она простая, обыкновенная, знаете, такая женщина-женщина, ласковая, заботливая… Полная противоположность Оле. Просто мне было так трудно, я так тяжело переживал Ольгин уход, что, чтобы не сойти с ума и продолжать работать, я сошелся с ней. Ее родственник лежал в нашем отделении… Я видел, как она ухаживает за ним, потом мы как-то пили вместе чай, ну а потом… Вот так все и случилось. Но мы не женаты, нет. И если бы Ольга вернулась, я бы ее принял.

– А ваша новая дама? – спросил я, почувствовав на своих губах вкус губ его жены, и от этого мне стало жарко. – Как бы она к этому отнеслась?

– Понятия не имею.

– Она в курсе того, где ваша жена? – произнес я, вспоминая голос сожительницы Туманова и ее горячие руки, с видом человека, который не знает о ней вообще ничего. Жена-красавица, обладающая даром любить! «Дурак ты, Туманов, – крутилось в моем мозгу, – от такой женщины отказался, взял бы да и приехал к Селиванову, забрал бы Ольгу…»

– Да, я как-то говорил ей, что у меня была, вернее, есть жена, но я сказал, что она живет с другим. Не стал ей объяснять все подробности. Уж кто-кто, а она бы меня точно не поняла. Не такой она человек.

Это уж точно! Она лживая, подлая и корыстная дрянь. Как хорошо, что мои мысли никто не мог прочитать или услышать. Иначе я стал бы объектом всеобщего презрения.

Больше из Туманова выжимать было нечего. Главное – у нас теперь был адрес этого Германа.

– Мы будем держать вас в курсе, – пообещал ему Костров. – И не вздумайте обращаться в полицию. В доме Селиванова полно ее отпечатков пальцев, и ее, я думаю, ищут.

– Господи, ну как ее угораздило впутаться еще и в это?! – воскликнул в сердцах Осип Туманов, и мне стало его по-человечески жалко. Но не по-мужски.

Когда он шел к своему подъезду, мне показалось, что он стал даже меньше ростом – так придавило его горе. Именно горе, беда – мы с Фимой поняли, что, несмотря ни на что, он все еще продолжает любить свою Олю и страдает из-за невозможности ей помочь или даже хотя бы найти ее.

Остаток вечера мы посвятили поискам Германа. Звонили, стучали в его квартиру, но нам никто не открыл. Вышла соседка, сказала, что Герман в командировке. На этом тема была закрыта.

Была ночь, когда мы заехали к Ефиму в городскую квартиру, где его жена, прелестная женщина по имени Елена, накормила нас ужином. Я смотрел на них двоих, и сердце мое радовалось за Фиму. Да, я своими собственными глазами увидел счастье, но что поделать, если оно меня обошло стороной?…

7

Начались звонки, Фима, удалившись в свой кабинет, с кем-то долго о чем-то беседовал. Когда он вышел, лицо его выражало тревогу и озабоченность. Я понял, что у него появилась информация по интересующему нас делу.

Все как мы и предполагали. Эксперты сработали быстро, произведя обыск в моем доме (я лично воспринял этот факт как изнасилование, осквернение моего жилища!) и обнаружив следы Ольги, они сравнили их с отпечатками в доме Селиванова. Получалось, что у нас успел побывать один и тот же человек, что априори связывало меня с убийством Селиванова. Отпечатков пальцев убитой Софьи Винник в доме Селиванова не обнаружено. Все ищут ту, другую женщину, которая, судя по всем признакам, долгое время проживала у доктора, но которую практически никто не видел. И именно ее исчезновение связывают с убийством, так же, как и меня – внезапно исчезнувшего «сценариста» и «хозяина бара». Анализы ДНК, понятное дело, еще не готовы, но и так понятно, что убитая Винник и подруга (или «пленница», «любовница») доктора – разные люди.

Слепок автомобильного протектора в точности совпал со следом моего автомобиля, обнаруженного в моем саду, – кто бы сомневался?

– Тебе надо бы вычислить врагов в своем стане, – сказал Фима, имея в виду моих лесных приятелей. – Но для этого нужно бы встретиться с кем-нибудь из них. Прозондировать, так сказать, почву.

– Ты предлагаешь мне вернуться домой, открыть бар и… Ты это серьезно?

– Обыск закончен, ключи от дома у тебя. Конечно, поедем туда, ты откроешь бар… Позвонишь тем, кому доверяешь, скажешь, что есть разговор. Люди же они, должны понять, что кто-то под тебя копает. Уверен: они сейчас, зная об обыске, от любопытства сгорают. Пусть придут, а я послушаю, о чем они будут говорить.

Предложение казалось мне рискованным, опасным. С другой стороны, действительно надо было послушать мнение моих друзей. Да, безусловно, я рисковал, но доверял Фиме, понимал, что бездействовать в моем положении было тоже нельзя, когда вокруг меня все складывалось таким образом. Может, кто-то что-то видел, знает, слышал.

И мы поехали ко мне.

Была глубокая ночь, когда я, загнав машину во дворик, с трудом открыл двери своего бара.

– Отмычками открывали, – заметил мимоходом Фима. – Хорошо, что после этого ты вообще свой ключ вставил. Интересно, кого взяли понятыми?

Первое, что мне бросилось в глаза, – это страшный беспорядок – в баре, а потом, как выяснилось, и по всему дому. Все шкафы были выпотрошены так же, как и ящики письменного стола, выброшены на пол книги с полок, под ногами валялись диванные подушки, одежда, документы…

Я посмотрел на Фиму растерянно:

– Это что, такие методы? Превращать квартиру в свинарник?

Он тоже смотрел на бардак с удивлением.

– Слушай, старик, вообще-то они так не работают. Но звонить Ракитину мне тоже, как ты понимаешь, сейчас нельзя. Это все равно что признаться в том, что я здесь и все такое.

– Ладно, как-нибудь переживу, – сказал я и принялся укладывать вещи в шкаф.

– Отчаянные ребята… Злились они на меня, что ли?

– Обычно так все выглядит, когда ищут деньги… – заметил Фима, поднимая с пола книги и укладывая на полку. – Сам ничего не понимаю.

Денег не было – ни в одном из моих тайников. Сейфа же у меня отродясь не имелось.

К счастью, помимо тысячи евро, которые я держал в ящике письменного стола, наличных в доме не было, все свои средства я храню в банке.

Мы молча прибирались, и каждый думал о чем-то своем. Возможно, Фима сто раз уже пожалел, что ввязался в эту историю, и мечтал о том, как вернется домой, к любимой жене. Я же думал только о том, чтобы он не бросил меня, не отказался мне помогать. Иначе мне светит тюрьма. Вот просто так, ни за что, просто кто-то решил воспользоваться моей машиной и засветил ее в ненужном месте и в ненужное время. Вот так сразу врагов и не вспомнишь. Кто бы это мог быть? Кому я перешел дорогу, да причем так серьезно? Я начал задумываться о своих профессиональных делах. Да, возможно, те люди, что покупали мои сценарии, подвинули кого-то другого, и если я исчезну с горизонта, если меня обвинят во всех смертных грехах, то тот человек, сценарист, писатель, мой коллега по цеху и одновременно соперник предложит свои сценарии продюсерам. Но не слишком ли это круто? Пусть пишет лучше! Я особо-то и не старался выделиться, просто предложил своим знакомым, те отказались из-за отсутствия денег, но отдали флешку другим людям, им понравилось, со мной связались, поговорили и предложили мне контракт. Сериалы пошли, и я, что называется, попал в обойму. Работал я быстро, когда нужно было, приезжал на студию, что-то там переписывал, считая, что нет смысла спорить с теми, кто мне платит, и совершенно беспринципно что-то там перекраивал, придумывал новых персонажей (как правило, это были красивые девушки, подружки кого-то там), некоторых убирал (или убивал по сценарию), в основном это происходило по причине пьянства актеров, от которых хотели избавиться, или по болезни. Откровенных конфликтов между продюсерами и актерами я не замечал. Да и вообще моя профессия мирная, сижу себе в лесу и кропаю сценарии. Да, еще пьесы. Но это еще более мирная стезя, в театрах идут пока только две мои пьесы, но есть заказ на антрепризу… Нет-нет, ну не чувствовал я, что в том, что со мной происходит, виновата моя работа. Не такие это люди. Тот, кто подставил меня, во-первых, знал мою лесную жизнь, расположение моего дома и гаража, знал, что ночами я, убираясь в баре, слушаю музыку, а это значит, что не услышу шум выезжающей со двора машины. Надо было хорошенько подготовиться, прежде чем все это устроить. К тому же убиты люди! Девушка и наш доктор. Я-то с ними как связан? Ну да, мы предположили, что доктора убили случайно. И это очень похоже на правду.

Ракитин еще не сообщил Ефиму ничего о том, каким образом могла быть связана эта девушка, Соня Винник, с доктором или с кем-то, кто проживал в лесу. Вполне возможно, что еще сегодня днем Ракитин беседовал с родителями Софьи Винник, пытаясь выяснить, кто она и что могла делать в лесу. Составлял список ее друзей и знакомых, выяснял все о ее личной жизни. Быть может, у нее был молодой человек, и тогда начнут потрошить уже его. Станут искать связь между мной и Винник… Голова шла кругом. Две Софьи Винник! Уму непостижимо!

Первым человеком, кому я (воспользовавшись телефоном Фимы) позвонил той ночью, был Саша Коневский. Я знал, что он не спит, он ночами писал стихи, несколько томиков любовной лирики украшали мою полку в баре.

Услышав мой голос по телефону, он бросил «Иду!», и я машинально достал с полки банку с сухими травами – заваривать ему чай. Мне показалось, что он словно ждал моего звонка. Во всяком случае, я почувствовал его готовность немедленно встретиться. Предположил, что ему есть что рассказать.

Фиме я предложил виски.

Саша появился буквально через несколько минут, вошел и осмотрелся. Увидев Фиму, напрягся, замер в дверях, бросив на меня вопросительный взгляд, мол, кто это, враг или друг?

– Проходи, Саша. – Я подошел и по-приятельски обнял его за худые плечи. Под его пиджаком его кости разве что не гремели, такой он был худой и сухой. – Это мой друг, Ефим, но только ты его не видел, договорились?

– Ага… – Саша сделал несколько широких шагов и, не сводя взгляда с Фимы, который также рассматривал его, занял свое место возле окна.

– Садись сюда, – попросил я его, указывая на столик, за которым сидел Ефим. – Скоро будет твой чай. Расскажи, что здесь было, пока меня не было.

Саша резко повернул голову и снова уставился на Фиму.

– Все в порядке, – попытался я его успокоить.

– Ладно… Просто здесь так много всего произошло! Приезжала полиция, у тебя в доме делали обыск! Все наши приперлись сюда, глазели, как ненормальные. Я тоже, конечно, как иначе? Ты же мой друг! Сразу скажу – никто не верит в то, что ты как-то причастен к этим ужасным убийствам. Однако предполагаю, что все-таки кто-то из наших на тебя и накапал, здесь, в лесу, у тебя завелся враг. Как червь. И его надо вычислить. Мы все знаем, что ты отправился к Селиванову за таблетками и что ты случайно обнаружил трупы, но кто-то считает иначе, вернее, придумал, что ты, убив их, сам вызвал полицию, чтобы тебя меньше других подозревали.

– Вас допрашивали?

– Да, конечно. Думаю, что многие пожалели, что притащились сюда, сгорая от любопытства.

– Что было потом?

– Все собрались у Ильи Безобразова, возмущались обыском у тебя, строили разные предположения, типа, кто мог на тебя настучать, подставить, тебя же все уважают, любят. В основном говорили именно об этом – о черве, который завелся среди нас. Да, конечно, собрались далеко не все, у многих сейчас гости, к кому-то приехали родственники, поэтому выбраться к Безобразову было просто невозможно. У него самогонка была – три литра, так ее быстро уговорили… Потом позвонили Занозову, попросили привезти дорогой водки и колбасы. Он тоже, оказывается, был в курсе, сказал, что в жизни не поверит, что ты виноват, что ты убийца, что это полный бред. Выпил с нами и уехал. Конечно, ничего конкретного никто не говорил, все возмущались и пили. Помянули добрым словом нашего доктора, светлая ему память. Ближе к ночи мы услышали, как к дому подъехала машина, мы напряглись, кто его знает, может, за кем-нибудь из нас приехала полиция. Все же уже пьяные были, но все еще напуганные. Понимаешь, полиции никто не доверяет, считают, что для следователя главное – поскорее закрыть дело, потому и трясутся от страха. Если бы не обыск в твоем доме, может, и не было бы такой явной паники. А так… Если эта гнида, что подставила тебя, захочет сделать еще одно черное дело и указать на кого-то из нас, то что делать-то? Как спастись? Нас мало, все мы люди разные, со сложными судьбами, с особенным отношением к жизни, творческие личности, одним словом. Может, кто-то когда-то сгоряча и наговорил кому-то лишнего, и тот, кто посчитал себя обиженным, решил отомстить таким вот способом. Понимаю, как это звучит, но факты говорят сами за себя – кто-то же подставил тебя.

– Так кто приехал-то? – спросил Фима, практически перебив Коневского.

– Так Зоя. – Саша повернулся к Фиме. – Натурщица. Приехала вся расстроенная, села с нами, Занозов принялся за ней ухаживать, налил ей водки, поставил перед ней миску с клубникой. Ее приезд нас всех не то что успокоил, но явно разрядил обстановку. Она была вся такая роскошная, в зеленом шелковом платье, на плечах золотистая, расшитая цветами шифоновая шаль, она была такая стройная, соблазнительная, но, повторяю, чем-то явно расстроенная. Не могу сказать, что она красавица, и редко кто писал ее портрет, в смысле, лицо, но тело у нее действительно роскошное. Хотя в последнее время она похудела…

– Вы не знаете, в каких отношениях Зоя была с покойным доктором Селивановым?

– Ну… так… – Саша деликатно кашлянул в кулак. – Зоя у нас личность известная. Нет, вы только не подумайте, я не осуждаю, женщина она одинокая, несчастная, а ей, как и всем нам, нужно человеческое тепло, любовь. Предполагаю, что она была влюблена в доктора. Поговаривают, что она и в лес-то приезжала позировать для того, чтобы быть поближе к нему. Что, отработав свои часы, бегала к нему. И уж не знаю, кто распустил слухи, что у доктора была любовница, вернее, что у него жила какая-то женщина.

– Но ты же сам говорил, что видел девушку в его садике, – напомнил я ему.

– Но почему сразу любовница? Я и тогда предположил, что это могла быть какая-то его родственница. Думаю, что полиция уже опрашивает всех его родных и друзей в Москве. Им сейчас не позавидуешь…

– Как она выглядела? – спросил Фима Коневского.

– Высокая такая, стройная, в голубом платье. Конечно, это могла бы быть его пациентка, но тогда зачем ей поливать цветы? Не знаю я… Просто не хочу, чтобы люди сейчас вспоминали Селиванова как «тихушника», прятавшего у себя в доме любовницу. С какой стати ему кого-то прятать вообще? Если у него и бывали женщины, так это его личное дело, и нечего копаться во всем этом. Кто без греха? К тому же кто-то говорил, что у него действительно есть любовница, но он сам ездит к ней в Москву. Уж не знаю, откуда такие сведения. Он не был болтуном и никогда не рассказывал никому о своей личной жизни.

Я поставил перед Коневским большой бокал с душистым чаем. Саша улыбнулся и обнял бокал ладонями, вдыхая аромат трав.

– Вот у меня не получается такой чай.

– Саша, у меня машину угнали в ту ночь, а потом вернули, – сказал я.

– Что? Как это?

Я рассказал ему, что знал.

– Но это точно кто-то из наших, – оживился он. – Тот, кто отлично знает расположение твоего гаража… А ты что же, не слышал?

– Я музыку слушал в ту ночь, громкую…

– Я же говорю, кто-то знает и твои привычки! Иначе как?

– Надо вычислить этого человека, – сказал Фима. – Потому что он, вполне возможно, и есть убийца.

– Так что же это получается, ту девушку возили на твоей машине? А где она сейчас, твоя машина-то?

– В надежном месте, – ответил Костров.

– Послушайте… Мне вот тут одна мысль пришла. А что, если Зоя что-то знает о докторе? Ну, если предположить, что они были… в отношениях, то она могла знать что-то о нем, о его личной жизни. Вам бы с ней поговорить. К тому же она позирует многим из наших, а потому во время сеансов могла в разговоре что-то услышать… Я имею в виду, может, она скажет, кто ненавидел тебя, Марк.

– Хорошая мысль, – поддержал его Фима. – Она до сих пор у Занозова?

– Ну да, где же ей еще быть-то? Она выпила, потом плакала, много говорила про Макса, какой он был хороший и добрый, какая у него была чудесная улыбка. Мы все стали вспоминать, что у него, помимо таблеток, всегда можно было одолжить денег! У кого не бывало финансовых проблем? Всякое случалось. И да, действительно, он многим помогал, давал денег, даже мне… Все знали, что у него деньги водятся, он же иностранцам свою квартиру сдавал, а сам жил очень скромно. Неравнодушный был человек к чужой боли или беде. Мне до сих пор не верится, что его нет.

– Она, наверное, спит сейчас у вашего Занозова… – пробормотал Фима, и я сразу понял, о чем он подумал. Разбудить Зою или нет? Утром мы должны вернуться в загородный дом Фимы, здесь нам оставаться опасно. Мы и приехали-то сюда, чтобы именно ночью встретиться с моими друзьями и поговорить.

Сейчас, когда я разговаривал с Сашей и поглядывал на часы (стрелка часов приближалась к двум), идея встретиться с кем-то еще приобрела какой-то уже нереальный характер. Хорошо еще, что Саша пришел. Пойти же по домам, чтобы собирать информацию, тоже казалось уже абсурдным.

– Конечно, спит, – сказал Коневский про Зою. – Она крепко так выпила, потом еще, говорю же, плакала на плече у Занозова, а после ушла спать. Сказала, что ее ноги уже не держат да и чувствует она себя неважно. Она так и сказала: «Нервы». Думаю, все подумали тогда о том, что в лице Макса она потеряла не только друга и любовника, но и человека, который поддерживал ее материально. Зоя из тех женщин, кто не умеет обращаться с деньгами. Вот сколько ей ни дай, все промотает. У нее ни семьи, ни детей… Как птичка, живет одним днем.