Текст книги "Комната смеха"

Глава 7

Я вернулась домой затемно. Еще подходя к дому, посмотрела в окна – свет не горел, это означало, что квартира пуста и Гарманов еще не пришел. Странное дело, но я почему-то чувствовала вину за свое долгое отсутствие, а потому, едва оказавшись дома, первым делом порвала записку про борщ, оставленную на тот случай, если бы Вадим пришел раньше меня, и постаралась принять совершенно домашний вид, чтобы ему и в голову не пришло, что я долго отсутствовала. Быть может, это чувство было вызвано тем, что своим визитом на квартиру, где произошло убийство Баси, я нарушила определенный ход вещей или помешала ходу следствия. А что, если, удовлетворяя свое любопытство, я спугнула убийцу?

Рассуждая подобным образом, я надела свободный свитер, широкие брюки, повязала фартук и от нечего делать приготовила салат. Затем заварила чай, после чего, услышав звонок в передней, как блудливая жена, только что вернувшаяся со свидания с любовником, как ни в чем не бывало с выражением крайней озабоченности и нежности на лице пошла открывать.

– Привет. – Вадим протянул мне тяжелый пакет. – А вот и я. Можно?

Не знаю почему, но я страшно разволновалась и даже, как мне кажется, покраснела. Мне было ужасно приятно, что и этот вечер я проведу не одна и что на свободном диване будет спать настоящий мужчина, следователь и вообще очень серьезный и надежный человек. Еще я подумала в ту минуту, когда увидела его на пороге своей квартиры, что была бы счастлива иметь такого брата. Почему брата, а не любовника? С братом проще, спокойнее…

– Вадим, я приготовила борщ, – выпалила я прямо с порога, принимая из его рук пакет и чувствуя, что мне не так-то просто смотреть ему в глаза. – Готовила по книге, потому что не очень-то разбираюсь в стряпне. Но мне кажется, что он вполне съедобен.

– Борщ? Вот это да! А как настроение? Самочувствие?

Мне показалось, что и мой гость чувствовал себя не совсем уверенно в моем присутствии. И тоже не смотрел мне в глаза. Видимо, нам обоим требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть друг к другу и не смущаться по пустякам.

– Настроение? Вам сказать правду или соврать?

– Правду.

– Настроение у меня как у девушки, которую изнасиловали несколько дней назад и попытались убить. Душа и тело болят, голова отказывается делиться правдой, и чувство такое, словно я сошла с ума. А если соврать, то настроение прекрасное и чувствую я себя превосходно…

– Понятно. Тогда давай ужинать. В пакете продукты и немного личных вещей. Может, перейдем на «ты»?

– Если получится.

Вадим достал из пакета полотенце, белье и отправился в ванную. Его довольно долго не было, и за это время я успела дважды подогреть в микроволновке ужин. Я представляла себе, что я жена Гарманова, что мы вот уже несколько месяцев женаты и я все еще продолжаю испытывать к нему нежные чувства. Я так расфантазировалась, что, когда он действительно появился на кухне, розовый, чистый и такой домашний, мне показалось, что было бы очень естественным, если бы он, склонившись надо мной, поцеловал меня хотя бы в щеку. Но он, конечно, ни о чем таком и не помышлял. Улыбнувшись появившейся перед ним тарелке с борщом, густо посыпанным укропом, Вадим принялся за ужин.

– У вас интересная работа… – пролепетала я, с восхищением рассматривая его красивую голову, черные блестящие волосы, густые ресницы, скрывавшие глаза. Ален Делон ему и в подметки не годился.

– У тебя, – поправил он меня. – Интересная, но отнимает все время. Моя жена не выдержала и бросила меня, поэтому я один. Борщ, кстати, отменный, сто лет не ел ничего подобного…

Я тоже немного поела, несколько ложек – больше не могла, потому что уже очень скоро почувствовала приступ тошноты и страха. Мысль о том, что Гарманов не может здесь ночевать так долго, как мне это потребуется, вызвала в душе ужас. Что будет со мной дальше? Как мне жить с таким непонятным и страшным прошлым?

– Тебе плохо? – услышала я и почувствовала, как в голове моей начинает шуметь, а к горлу подкатывает горечь.

…Очнулась я на диване. Вадим одной рукой держал меня за руку, другой гладил по голове.

– Успокойся, все прошло… Это был легкий обморок. Скоро приедет врач, он тебя осмотрит, и если потребуется, то вернешься в больницу.

– Я не хочу в больницу, – заскулила я и, прижавшись к руке Вадима, заплакала. Нервы были ни к черту.

– Не захочешь, значит, останешься дома. Я и сам терпеть не могу больниц. Понимаешь, я не врач, но и я вижу, что с тобой творится что-то не то, ты нездорова, тебя мучают страхи…

– Я выпью лекарство, и все пройдет…

Вечер был испорчен. Вадим, вероятно, тоже чувствовал свою вину за то, что позволил мне так рано покинуть больницу. Поэтому, когда приехал его знакомый врач, которого он вызвал, когда я была без сознания, он, уединившись с ним на кухне, должно быть, рассказал ему мою историю.

Врач, симпатичный лысоватый мужчина с подвижным лицом и веселыми глазами, одним лишь своим оптимистическим видом подействовал на меня лучше всякого лекарства.

– Побольше ешь, спи, смотри комедии и три раза в день пей вот эти красненькие таблетки. Через пару дней все твои страхи исчезнут без следа, вот увидишь… А что касается твоего физического состояния, то ты сделала совершенно правильно, что вызвала участкового врача и рассказала обо всем, что с тобой случилось. И те уколы, которые она тебе прописала, помогут скорее восстановиться и набраться сил. Время все лечит, ты же понимаешь…

Он разговаривал со мной так, словно мы были с ним в дружеских отношениях, и я просто не могла, не имела права не согласиться с ним или не поверить ему. Когда он ушел, я поняла, что он уже наполовину вылечил меня от моих страхов. Такой вот человек.

Я спокойно вернулась на кухню, перемыла посуду и, постелив постель Вадиму, стала укладываться спать сама.

– Если хочешь, я могу спать с тобой, – вдруг услышала я, и щеки мои запылали. Такого я не ожидала.

– Что вы сказали? – переспросила я, чтобы выяснить, не померещились ли мне эти слова.

– Я сказал, что могу спать с тобой в одной комнате, – как ни в чем не бывало ответил Вадим и предложил мне сесть рядом с ним на диван.

– Но ведь здесь только один диван… И в спальне… одна кровать…

– Мы можем спать на одном диване, но под разными одеялами. Если ты, конечно, захочешь. Так, во всяком случае, ты точно будешь знать, что не одна, что я рядом с тобой…

– Не знаю…

Я действительно не знала, как себя вести. Сначала мне показалось, что он сказал это нарочно, чтобы проверить меня, как я поведу себя, что скажу. Но я, надо признаться, не особенно долго думала, перед тем как согласиться. Перспектива хорошенько выспаться под боком у следователя прокуратуры стоила того, чтобы рискнуть и побыть хотя бы одну ночь самой собой. А чего ради придумывать то, чего нет, если можно вести себя естественно? Пусть он знает, что мне действительно будет куда легче, если он ляжет рядом. Тем более если речь идет о разных одеялах! Да и чего мне его стесняться, если он и без того знает обо мне то, чего даже я, быть может, не знаю сама?!

Я принесла в комнату еще одну постель и устроилась возле стенки. Сначала легла я, в пижаме, скользнула под одеяло со скоростью света. Затем, погасив большой свет и включив ночник, разделся и лег под свое одеяло Вадим. Повернулся ко мне, положил свою руку мне на плечо и вдруг спросил:

– Послушай, Валентина, если ты не очень хочешь спать, можно я тебя кое о чем спрошу?

Я напряглась, даже представления не имея, о чем может пойти речь.

– Конечно, спрашивай…

Я лежала ни жива ни мертва и просто млела от счастья, что лежу на одном диване с таким мужчиной. От него исходило такое сильное мужское обаяние, что тело мое, завернутое в предательски толстое, мешающее чувствовать одеяло, запылало от одной мысли, что мы могли бы лежать под одним одеялом…

– Как ты думаешь, какая причина может не позволить женщине надеть платье, которое ей очень нравится, которое ей сшила ее портниха и которое к тому же очень дорого стоит?

Да, это был, конечно, вопрос жизни и смерти. Платье, портниха… Я ничего не понимала. Тем более что я ждала совершенно других вопросов. К примеру: можно я поцелую тебя в щеку? в губы? обниму за плечи? положу руку на…

– Понимаешь, – Гарманов придвинулся ко мне, и я почувствовала на своем лице его теплое дыхание и неуловимый запах мужского одеколона, – погибла одна женщина.

– Да?.. – Мне показалось, что он чуть не коснулся своими губами моих губ. И меня снова бросило в жар. – Погибла? Какой ужас…

– Да нет, не в том дело. Погибла женщина. В автокатастрофе. Ее машина слетела с трассы в низину, врезалась в деревья и взорвалась. Думаю, она уснула за рулем… Понимаешь, тело сильно обгорело…

Я подумала, что Гарманов сошел с ума. Он забылся. Забыл, что лежит рядом с девушкой, которую надо с помощью психиатров лечить от страхов. А вместо этого он решил рассказать ей на ночь байку про сгоревшую женщину. Ну не дурак? Или же у него свой метод выведения из депрессии? Мне стало даже смешно…

– Действительно, страшная история. Но ведь здесь все ясно.

– Да. Я тоже так думал. Но недавно ко мне пришла ее родная сестра и рассказала довольно странную историю о платье Эмилии. Эмилия – это имя погибшей женщины.

– И что же это за история?

– Как говорит Анна, сестра Эммы, она не могла надеть в день смерти то платье, в котором ее нашли… Ни за какие деньги, ни по какой причине. Из принципа.

– И что же это за платье? И почему она не могла его надеть? Оно что, было ей мало или, наоборот, велико?

– В том-то и дело, что платье сидело на ней, как я понял, идеально. И фасон, и пошив, все отличало это платье… Мне трудно говорить на эту тему, потому что я мужчина и мои слова могут выглядеть нелепыми… Но сестра этой женщины утверждает, что Эмма не могла надеть это платье по той причине… Вернее, это же я в самом начале нашего разговора попросил тебя попробовать назвать мне известные причины, по каким женщина не может надеть платье, которое ей очень нравится.

– Ну, хорошо. Я про себя, конечно. К примеру, я не надела бы платье, с которым у меня связаны определенные неприятные ассоциации. Больше того, я бы постаралась избавиться от этого платья… Кстати, – вдруг вспомнила я, – а что было на мне в тот самый вечер? Меня нашли без одежды? Ведь когда ты привез меня из больницы домой, на мне была только больничная одежда…

– Ты отвлеклась. А мы так не договаривались.

– И все-таки.

– Тебе это очень важно?

– Конечно.

– На тебе ничего не было.

Вот этого я боялась больше всего на свете. Значит, я лежала на улице голая, в крови… Боже…

– Так что там про платье? Ассоциации. Это я понял. Еще, – потребовал он. Мужлан. Грубиян. Я подтянула колени и почувствовала, как двинула ими по коленям лежащего совсем рядом Вадима.

– Еще? Я не надела бы платье, если бы ткань оказалась колючей…

– Нет, не то. Говорю же, платье было идеальным. И не кололо. Его сшила портниха…

– Портниха. – Я предположила, что причина могла быть связана с портнихой. – Портниха, – повторила я. – Понимаешь, даже если бы я поссорилась с портнихой, я бы все равно надела это платье. Стоп… Существует еще одна причина, по которой я бы не надела это платье. Пятна! Пятна, которые не выводятся.

– Нет, не то… Ладно, я тебе сам подскажу, а ты скажешь мне, существенная ли это причина или нет…

– Подожди, я сама… К примеру, этой женщине мог кто-то нарочно сказать, что это платье ей не идет, что оно на ней плохо сидит или не модное… Или же, – меня понесло, – у нее могла быть аллергия на это платье, вернее, на ткань! Предположим, в ткани была искусственная нитка, которая вызывала зуд и жжение…

– Не то, все не то.

– Ну тогда я не знаю… Или постой, – мне теперь уже не терпелось угадать причину. – Может, это платье без ее ведома надел кто-то?

– Кто? – Вадим вцепился пальцами в мое плечо. – Ну? Говори!

– Какая-нибудь знакомая. Надела, пошла на свидание в нем, перепачкала в салате, заляпала жиром, каким-нибудь соусом, вином… Или же прожгла сигаретами… – Я сделала паузу и добавила чуть слышно: – Или же на платье эта женщина могла обнаружить следы… мужчины…

– В точку! – Гарманов даже привстал на постели и прищелкнул пальцами. – Ее портниха первая надела это платье и испачкала его, я думаю, именно мужчиной… Ты – гений! Думаю, что Майерша просто не осмелилась назвать вещи своими именами. Сперма! На платье были, должно быть, следы спермы. Вот почему она не могла надеть это платье. Ей было противно, потому что в этом платье она планировала пойти к кому-нибудь в гости, на день рождения… Она брезговала надевать его. И тем не менее, – теперь он уже, нисколько не нуждаясь во мне, рассуждал вслух, – в машине ее нашли именно в этом платье. От платья, как и от самой Эммы, практически ничего не осталось. Так, обгоревшие куски ткани, пряжка, пуговицы… А ведь это было вечернее платье. Хотя, по словам мужа, Алексея, Эмма поехала на дачу, чтобы укрыть розы, перекрыть краны, спустить воду из емкости… Туфли на высоком каблуке, вечернее платье… Только маршрут совпадает. Трагедия произошла недалеко от того места, где находится их дача.

– Значит, она ехала вовсе не на дачу, вот и все. А мужа своего, Алексея или как его там, она обманула.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– Ну и ладно. Давай спать. Спокойной ночи?

– Спокойной ночи, – прошептала я, чувствуя себя почему-то обманутой. Закрыв глаза, я невольно всхлипнула. Нет, близости я не хотела. Видимо, моя психика была сильно травмирована, меня же все-таки изнасиловали, а не погладили по головке… Но, с другой стороны, как бы мне хотелось, чтобы мужчина, который лежал так близко от меня, хотя бы из нежности обнял меня… Чтобы я поняла, что мной хотя бы не брезгуют.

Я почувствовала, как моего колена коснулась горячая рука.

– Ты не замерзла? – услышала я над самым ухом. – Ты что, уже спишь?

– Сплю.

Он зарылся под мое одеяло, нашел меня, обнял и прижал к себе.

– Ничего не бойся. Я с тобой. – И поцеловал в висок. – Надо бы завтра навестить эту самую Лизу Гусарову.

Глава 8

Обняв Валентину, Гарманов думал совсем о другой женщине. У него из головы не выходили эти стройные ножки в прозрачных чулках, округлые колени… Хрупкая невысокая женщина в черном пальто, полы которого так доверчиво распахиваются при каждом движении… Ему понравилось в ней все, начиная от нелепости ее визита и заканчивая манерой говорить. Чистый, мягкий, словно поющий голос, который завораживает, соблазняет, намекает, зовет. Она пробуждала его к жизни, к любви. Он хотел эту женщину, но понимал, что все его желания так и останутся в мечтах и что он вряд ли еще когда-нибудь увидит ее. Анна Майер. Он не знал о ней ровным счетом ничего. Кроме того, что она является сестрой покойной Эмилии Майер. Конечно, он мог бы ей позвонить и назначить встречу под предлогом того, что его заинтересовал ее визит и что история про платье действительно может пролить свет на причину смерти Эммы. Но разве вообще возможно пролить свет на то, что уже закрыто и передано в архив? Обычная автокатастрофа. Да, это трагедия, и тяжелый психологический шлейф ее будет, возможно, долго тянуться в жизни близких погибшей. Но все равно, автокатастрофа всегда автокатастрофа. Экспертиза, произведенная по всем правилам, показала, что машина в техническом плане была исправна, что тормоза в полном порядке, а сама Эмма находилась в трезвом состоянии. Те повреждения, которые обнаружили на ее теле, явились прямым следствием аварии: был проломлен череп, сломаны ребра и тазовые кости…

…Вадим сидел в своем кабинете и курил, глядя в окно. Он впервые за много дней, проведенных в родной прокуратуре, чувствовал себя комфортно: рано утром он принял контрастный душ в чистенькой ванне своей подопечной, плотно позавтракал сырниками, выпил отменный кофе и вообще отогрелся душой и телом. Он даже почувствовал гордость за то, что нашел способ успокоить Валентину, не вызвав в ней никаких ненужных подозрений: просто обнял ее и проспал всю ночь, прижимая ее к своей груди. Совершенно чужую девушку. И ему было приятно это. Он чувствовал, что, отогревая ее, греется и сам. Легкое возбуждение, которое он испытал, он отнес к физиологии, не больше. Еще бы, после такого ужина, горячей ванны оказаться в постели молоденькой девушки! Да в такой ситуации любой возбудится! И она, как ему показалось, поняла его правильно…

Зазвонил телефон. Вадим взял трубку и услышал голос следователя Петра Васильева.

– Бабку Тихонову проверили, у нее действительно нет ни внуков, ни племянников, которых она могла бы покрывать. Судя по тем данным, которые мы получили, она не имеет к этому никакого отношения. Отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире на улице Бахрушина, принадлежат Орловой, покойной Басовой и неизвестному лицу, который в нашей картотеке не значится. Ножа или иного предмета, которым были нанесены раны на теле жертвы, так и не обнаружили… Окурки со следами губной помады оставлены убитой Басовой…

Гарманов слушал вполуха. Он и так знал, что хозяйка квартиры, где произошло убийство, Людмила Борисовна Тихонова, ни при чем. Как знал и то, что вряд ли они смогут раскрыть это преступление. Никто из соседей ничего не видел и не слышал. Орлова ничего не помнила, Басова была мертва. Ни за что ни про что какой-то подонок искалечил жизнь оставшейся чудом в живых Валентины и убил Катю Басову. В крови погибшей Басовой, как и у Валентины, была обнаружена лошадиная доза клофелина, которая, возможно, и вызвала потерю памяти Валентины, а перед этим усыпила девушек, дав возможность убийце поиздеваться над ними. Но, со слов Орловой, девчонки не могли пойти с незнакомым человеком в незнакомую квартиру. И Вадим верил ей. Теперь, когда он вот уже две ночи провел в ее квартире, он имел представление о том образе жизни, который она вела. Положительная во всех отношениях девушка, имеет высшее образование, работает, следит за собой, поддерживает порядок в доме и вполне адекватно, нормально реагирует на происходящее вокруг. В ее доме нет спиртного, даже сигарет! Кстати, о сигаретах. Похоже, что убийца тоже не курит, поскольку в квартире Тихоновой обнаружили лишь дамские сигареты, принадлежащие, как показала экспертиза, Басовой. Все это указывает на то, что или Орлова, или Басова хорошо знали убийцу, раз согласились пойти с ним в квартиру. И, поскольку Кати уже нет в живых, а Валя жива, убийца, зная это, но не зная, возможно, о том, что она потеряла память, захочет ее убить, чтобы его не выдали. Вадим не хотел запугивать ее, но не мог не сказать ей о том, что ей грозит реальная опасность. А потому он тщательным образом проинструктировал ее, как следует себя вести: никому не открывать дверь и постараться вообще не выходить из дома. Это два главных условия, которые надо соблюдать, если она не хочет, чтобы ее убрали как свидетеля. Понятно, что она догадывалась об этом. Но если так, то почему выходила из дома? Он понял это, едва взглянул на ее обувь. На ней была свежая грязь. Но он не стал расспрашивать ее ни о чем. Просто объяснил, как опасно выходить из дома, и все. Замки на дверях у нее вполне крепкие, а ночью он сам охраняет ее. Так что если она будет осторожна и не наделает глупостей, то ей ничего не грозит. Но установить за квартирой слежку он был все-таки обязан. Хотя Валентине об этом не сказал.

Закончив разговор с Васильевым, Гарманов погасил сигарету и вздохнул. Он спросил себя, как долго ему будет позволено жить у Валентины. Кроме того, он понимал, что впервые в жизни ведет себя, мягко говоря, несколько хамовато. Ведь, если признаться себе со всей откровенностью, он согласился поселиться у нее в первую очередь из-за того, что ему самому негде жить. Возвращаться домой он не мог и не хотел. В голову лезли мысли о том, чтобы снять квартиру. Но, во-первых, это дорого, а во-вторых, он будет проводить в ней всего несколько часов. Так стоит ли из-за этого тратить практически всю зарплату на квартиру и оплату телефонных счетов, когда можно попытаться договориться и снять у той же Валентины комнату хотя бы за сто долларов в месяц? И если получится, то попросить ее готовить ему завтраки и ужины. Какая ей разница, сколько яиц разбить на сковородку: одно или два? Сварить суп на одного человека или на двух? Ей это будет просто, а у него появится возможность жить почти семейной жизнью, оставаясь при этом холостяком! От этих мыслей настроение его резко поднялось. Поэтому, когда снова зазвонил телефон, он, улыбаясь про себя, схватил его с особым, радостным чувством приближающейся новой жизни.

– Гарманов у телефона.

– Вадим Александрович? Это Анна Майер. Я бы хотела встретиться с вами.

Он не поверил своим ушам. Анна. Удивительно. Она словно прочла его мысли.

– Где вы сейчас находитесь?

– У крыльца вашей конторы. Я в машине. Могу подняться, если вы не заняты, или, если хотите…

– Я сам к вам спущусь.

– Да?

Она была явно удивлена. А как был удивлен он! От радости, что она позвонила, забылся и повел себя как мальчишка, зачем-то согласился встретиться с ней в машине.

Он даже забыл спросить, какая именно машина, мгновенно набросил на себя куртку и выбежал из кабинета. Спустился, вышел на крыльцо и сразу же увидел одинокую маленькую фигурку в черном пальто. Сердце его забилось. Он подошел к ней и поздоровался.

– Вадим Александрович, мне надо поговорить с вами, – сказал Анна Майер, жестом приглашая его сесть в старенький «Фольксваген». – То, что я сейчас вам расскажу, немного удивит вас. Но если бы вы знали, в каком состоянии от того, что произошло вчерашним вечером, были мы с Алексеем…

Какая чувствительная и эмоциональная особа. Ну что такого могло произойти вчера вечером? Да она пришла просто потому, что почувствовала, как она нравится ему… Он был уверен в этом.

– Вчера я заехала к Алексею, чтобы немного поддержать его. Он начал пить… Совсем раскис. У меня есть ключ от его почтового ящика. Так вот. Открываю я его, а там – извещение. Словом, пришла посылка. На его имя. Без обратного адреса. А в ней, знаете, что оказалось?

– Нет…

– Платье Эммы. Зеленое, джерси. Я очень хорошо знаю это платье. Оно было сшито тоже Лизой Гусаровой. Оно очень шло Эмме…

– Ничего не понял. В посылке было платье вашей сестры?

– Ну да! И еще записка. Вот. – И она протянула ему записку.

Он прочел: «Алексей, привет! Буду через полчаса, пожалуйста, разогрей курицу и сделай салат. Майонез в ведерке в холодильнике под окном. Целую, Эмма».

– Какая странная записка, – покачал он головой. – Написана печатными буквами.

– Да, мы решили, что тот, кто это сделал, нарочно писал печатными буквами, чтобы невозможно было определить, чья рука… Эмма писала красивым почерком, очень характерным, с наклоном в обратную сторону… Как вы думаете, кому понадобилось так издеваться над бедным вдовцом? Мы с ним были в шоке… И представляете себе наше состояние, когда ровно через полчаса в дверь позвонили?! Мы подскочили… Словом, вели себя как перепуганные дети. Оказывается, пришла женщина, просила денег за уборку подъезда… Понимаете, записка написана в таком духе, как если бы Эмма была жива…

– А майонез действительно был в холодильнике под окном?

– Конечно, нет. Этот холодильник, а по сути, шкафчик под окном, у них давно не функционирует. В нем лежит прошлогоднее варенье и все такое… А майонез Эмма всегда хранила в нормальном холодильнике. «Разогрей курицу…» Получается, что она как бы с того света продолжает заботиться о нем и даже целует его в конце записки. А если бы Алексей страдал болезнью сердца?

– Но ведь не страдает?

– Нет, слава богу. Вот поэтому-то я и приехала к вам.

– А где посылка?

– На заднем сиденье. Вы можете забрать ее. Она не могла оставаться у Алексея. Он бы с ума сошел, если бы я оставила ее там… Может, вы выясните, откуда она была отправлена?

Она вышла из машины, открыла заднюю дверцу и достала большой пакет, в котором было что-то прямоугольное с острыми краями, похожее на ящик.

– Вот, держите. – Анна вручила ему пакет. – Я вот что думаю: а что, если эта ее поездка и эта посылка как-то связаны между собой? Ну разве все это не странно? Вадим Александрович, ну что вы так на меня смотрите? Вы думаете, что я сумасшедшая, которой нечего делать, и она водит вас за нос? Поверьте, я ничего не придумала!

– Что вы, я ничего такого и не предполагал… А смотрю я на вас так потому, что…

Она заглянула ему в глаза и, словно прочтя в них что-то, отвернулась. Несколько мгновений молчала. Вадим решил взять инициативу в свои руки:

– Понимаете, я следователь… Вы – сестра Майер. Все понятно. Но вы мне нравитесь, Анна. Быть может, поэтому я и смотрю на вас несколько иначе, чем если бы вы были просто посетительницей. Теперь вы понимаете?

Анна покраснела.

– Вадим Александрович, что вы такое говорите. У меня сестра погибла…

– Вы замужем? – Он уже не мог остановиться. Ему хотелось узнать о ней как можно больше.

– Нет. Я вдова. Но какое это, в сущности, имеет значение?

– Правильно, ровно никакого. Но все-таки… Значит, вы – свободная женщина?

– Всякая женщина свободна, равно как и мужчина. Разве вас этому еще не учили?

Теперь была его очередь краснеть. Да уж, жена успела научить его этому пониманию свободы в браке.

– Тогда спрошу конкретнее: сегодня вечером вы свободны?

– Вообще-то, я хотела навестить Алексея…

– Навестите, мы можем встретиться позже.

И тут ему стало дурно: он вдруг понял, что ему совершенно некуда будет привести эту роскошную женщину. Кафе и ресторан отметаются сразу. Там нет кроватей, диванов, кушеток и прочей подходящей мебели. Не к Валентине же ее вести! И тут вдруг до него донеслось:

– Я бы могла пригласить вас к себе, но у меня почти пустой бар… Я после похорон Эммочки все спиртное отдала Алексею…

Вадиму было неприятно, что Анна так часто упоминает имя своего зятя. Зять – это же не муж, в конце-то концов! Смутная догадка несколько охладила его пыл: а может, они любовники? Убили Эмму, а теперь валяют дурака? Но мысль как пришла, так и ушла, оставив в душе слабый след.

– Я спокойно отношусь к спиртному. Коньяк я принесу.

Он вдруг понял, что она имела в виду, когда сказала о том, что ее бар пуст. Вероятно, она еще не вполне готова к тому, чтобы принимать у себя мужчину – не может прийти в себя после смерти сестры. Но жизнь-то не остановилась, она продолжается. Безусловно, он понимал, что рассуждает как настоящий эгоист. Но ничего не мог с собой поделать. Он стоял рядом с женщиной и видел ее уже не только без пальто, но и без платья, без всего, и она показалась ему восхитительной.

– Вы мне хотя бы намекните, где вы живете, – улыбнулся он, не отрывая от нее глаз. – И телефон свой оставьте…

Когда она уехала, он еще некоторое время смотрел ей вслед. С одной стороны, он испытывал стыд за свою несдержанность, с другой – радость, потому что ему все же удалось уговорить ее встретиться с ним. И он знал, чувствовал, что встреча непременно состоится и что Анна Майер, эта маленькая хрупкая женщина с повадками чистенькой, аккуратной домашней кошки, не обманет его ожиданий и не превратит многообещающее свидание в вечер поэзии Серебряного века. Во всяком случае, он очень на это надеялся.

С большим, но совсем не тяжелым пакетом в руках он поднялся к себе в кабинет и достал посылку. Он не был уверен, что держит в руках вещдок. По его мнению, этого вдовца, Тарасова, просто кто-то изводил таким вот циничным образом. Но, с другой стороны, как могло случиться, что у этого человека оказалось платье погибшей Эммы? Возможно, это ошибка, и платье всего лишь копия настоящего платья…

Гарманов поймал себя на том, что его стали раздражать все эти платья Эммы Майер. Слишком уж много было разговоров и мыслей на эту тему. Тем не менее ящик он вскрыл, достал зеленое платье и разложил на столе. От него даже сейчас, после того как оно какое-то время пролежало в фанерном ящике, исходил слабый, но приятный аромат духов. Красивое платье из нежной зеленой трикотажной ткани, способной принять любую форму. Вадим взял его за плечики и встряхнул, чтобы представить себе, как выглядела Эмма Майер в этом платье живая. Судя по всему, у нее была стройная фигура. Тонкая талия, полная грудь и небольшой рост. И вот теперь ее нет, а он, следователь прокуратуры, словно какой-нибудь маньяк, держит в руках ее платье. Что он ответит, если к нему в кабинет кто-нибудь заглянет и увидит его с платьем в руках. Вещдок? Но тогда ему придется оформить его по всем правилам, а для этого вновь встретиться с Эммой… Вернее, с Анной. Эмма, Анна. Скорее всего, сестры были чем-то похожи. На то они и сестры.

Вадим уложил платье в пакет и сунул в свой кейс. А ящик сунул в сейф с мыслью о том, что если понадобится, то он выяснит, из какого именно почтового отделения эта посылка была отправлена. Но в душе он почему-то был уверен, что этого не произойдет и что эта посылка останется единственной в своем роде. Мало ли психически нездоровых людей в обществе, чтобы пытаться в каждом увидеть преступника? Может, это платье было украдено из квартиры Тарасова в момент похорон супруги. Обычно в такой траурный день квартира набивается народом, случайными людьми. Кто знает, может, среди них и затесался какой-нибудь идиот, который был в свое время влюблен в Эмму и после ее смерти решил отомстить ее мужу за то, что тот заставил жену вместо себя поехать на дачу закрывать розы…

Бред. Какой же это бред. Но и посылка тоже попахивает шизцой.

Он позвонил Валентине, спросил, как дела, как самочувствие, настроение и, получив ответ («Все отлично, готовлю ужин»), осторожно сказал, что задержится на работе, и предупредил лишний раз, чтобы она никому не открывала дверь.

– Не беспокойтесь за меня. Никому не открою.

– Тогда до вечера?

– До вечера…

Он решил, что она на самом деле чувствует себя вполне нормально. Это означало, что он со спокойной совестью может провести вечер в компании другой женщины. С этой мыслью он достал папки текущих дел и погрузился в работу. А около семи вечера, когда, голодный и уставший, посмотрел в окно и понял, что просидел за столом, не вставая, около четырех часов, он уже с несколько другим чувством, явно поостыв, принялся набирать номер телефона Майер. Мысль о том, что сейчас, когда голод заглушил все остальные чувства, ему придется ехать на другой конец Москвы, чтобы заниматься любовью с женщиной, вызывала досаду. Он достаточно хорошо знал себя, чтобы спрогнозировать дальнейший ход событий. Сейчас он приедет к Анне, и первое, что будет его беспокоить, это ужин. Накормит ли она его? Голодный он был, как правило, злой. А потому ему пришло в голову сначала заехать к Валентине, поужинать, а уже потом, сославшись на неотложные дела, навестить Майер. Так он и сделал.