Текст книги "Комната смеха"

Глава 11

Анна позвонила Вадиму утром.

– Ты можешь мне не поверить, но Алексею снова пришла посылка. Точнее, бандероль. И тоже без обратного адреса. В ней – белье. Женское. Как утверждает Алексей, эти вещи принадлежали Эмме.

– Они у тебя?

– Да, я решила забрать их, чтобы показать тебе. Может, все-таки выяснишь, кто и откуда отправлял эти посылки?

– Да, конечно… А у меня тут возникла еще одна идея. Надо бы навестить вашу портниху, Лизу Гусарову.

– Ты хочешь поехать к ней?

– Да, не хотелось бы вызывать ее сюда. Хочу увидеть ее в домашней, привычной обстановке.

– Что ж, адрес ее я тебе дала. Поезжай. Только не представляю, что может дать тебе этот визит.

– Сначала надо подумать, как его обставить. Пока я не собираюсь раскрываться и представляться следователем прокуратуры. Это лишь спугнет ее. Есть у меня одна идея… Мы увидимся сегодня?

– Конечно.

– Тогда до встречи?

– До встречи.

Он положил трубку, надел куртку и поехал к Гусаровой. Из головы не выходила Анна.

Лиза жила на Таганке, в большой квартире.

– Вы ко мне? – спросила она его, когда он позвонил в ее дверь. Перед ним стояла невысокая худенькая девушка в черных брюках и белой кофточке. На груди болтался сантиметр.

– Вы – Лиза Гусарова?

– Да. Но я не шью на мужчин.

– А я пришел не ради себя. Понимаете, одна знакомая дала мне ваш адрес и сказала, что вы – одна из лучших портних Москвы…

– Понятно. Дальше? – резко оборвала она его. – Вы хотите, чтобы я обшивала вашу девушку, жену, любовницу?

– Нет, не угадали. Речь идет о моей маме. У нее скоро юбилей… Нет-нет, вы не подумайте, она не какая-нибудь кубышка-толстушка. Напротив, это высокая стройная женщина. С хорошим вкусом. Просто ее портниха неожиданно уехала…

– Вас предупредили, что я дорого беру?

– Да. Но прежде чем привезти к вам мою маму, мне бы хотелось хотя бы краешком глаза взглянуть, как вы шьете…

– Знаете, первый раз ко мне приходит мужчина и говорит, что ищет хорошую портниху для своей мамы. Удивительно. Проходите. Я покажу вам кое-что из готовых вещей. Только, пожалуйста, разувайтесь. У меня здесь чисто.

Вадим прошел в комнату, и первое, что он увидел, – это большой стол, на котором была разложена черная толстая ткань, а на ней булавками пришпилены лекала. Рядом лежали большие зингеровские ножницы.

– Я смотрю, вы шьете и верхнюю одежду?

– Я шью все, но только на женщин. Не берусь лишь за кожу и мех. Это не мой профиль.

– Понятно.

– Вот, смотрите. – Лиза распахнула большой шкаф и стала выбрасывать оттуда на стол платья и костюмы на плечиках. Целый ворох.

…Он вышел оттуда через три часа. За это время ему удалось выяснить практически все о жизни портних. Теперь он имел представление об их клиентках, ценах, тканях и об образе жизни конкретно Лизы Гусаровой. Судя по тому, как легко она согласилась встретиться с ним этим же вечером, он понял, что она не замужем или, во всяком случае, у нее нет постоянного мужчины. Главная цель его визита состояла в том, чтобы пригласить ее «домой», то есть к Валентине, и увидеть, в чем она придет. Он так тщательно рассматривал все готовые, сшитые ею вещи, за которыми должны прийти клиентки, что, если бы она появилась в одной из этих вещей, он непременно понял бы это. А уж потом он разберется, о чем поговорить с ней, особенно если речь зайдет об Эмме Майер.

Он позвонил Валентине и предупредил ее, что вечером придет не один. Что визит дамы связан с его работой. «Я позже тебе все объясню, хорошо? А пока мы с ней будем разговаривать в спальне, пожалуйста, сделай вид, что тебя нет дома. Договорились? За это я обещаю, что расскажу тебе об одном очень интересном и необычном деле. Согласна?» Конечно, она была согласна.

Потом он позвонил Алексею Тарасову, мужу Эммы Майер.

– Я бы хотел вместе с вами проехать на вашу дачу, – сказал он, объясняя свой звонок.

– На нашу дачу? Но зачем?

– Понимаете, ваша свояченица Анна рассказала мне о странных посылках. Разве вам не хочется узнать, кто решил свести вас с ума? Если вам это все равно…

– Нет-нет, что вы… – смущенно пробормотал он. – Конечно, мне не все равно. Я живу в настоящем кошмаре. Вот только не могу понять, зачем вам моя дача? Там сейчас холодно…

– А я так понял из вашего разговора, что и ваша дача, и окружающие вас дачи скорее напоминают хорошо отапливаемые загородные дома, в которых можно жить даже зимой.

– Да, все правильно.

– Я хотел бы познакомиться с вашими соседями и поговорить с ними. И еще подготовьте, пожалуйста, список ваших знакомых, которые хорошо знали Эмму и вас. Быть может, мне удастся выяснить, кто же это так треплет вам нервы. Учтите, я действую по просьбе вашей свояченицы, которая очень обеспокоена вашим состоянием. Так что благодарите только ее.

– Хорошо, я все понял.

Они договорились о встрече, и уже через полчаса Вадим заехал за Алексеем и повез его на дачу.

Поскольку был ноябрь, темнело рано. Поэтому, когда въехали в дачный поселок, Вадим обратил внимание Алексея на то, что большинство окон в соседних дачах освещены. Понятное дело, встречаться с соседями в присутствии Алексея он не собирался. Ему было важно увидеть своими глазами дачу, чтобы потом, уже самостоятельно, он мог бы приехать сюда и выяснить интересующие его вопросы. Он хотел знать о семье Майер-Тарасовых все, в частности, что думают о них соседи.

– У вас большой участок, – заметил Вадим, осматривая довольно запущенный и заросший сорной – теперь уже побуревшей и заледеневшей – порослью сад. В сумерках, освещенное единственным фонарем, висевшим на крыльце довольно-таки крепкого двухэтажного кирпичного дома, все пространство вокруг казалось унылым, безжизненным, промерзшим и безотрадным. Однако прямо под окнами Вадим заметил какие-то большие свертки из старых одеял, куски мешковины, ватник…

– У вас на даче под окнами растет виноград? – как бы невзначай произнес Вадим, с видом дачника трогая голые ветки вишни.

– Нет, у нас под окнами вьющиеся розы, – объяснил Алексей.

– Значит, вы уже были на даче и сами укрыли на зиму розы? А мне в машине сказали, что после смерти жены ни разу сюда не наведывались…

В машине, по дороге на дачу, Вадим нарочно старался вести с Алексеем нейтральную беседу о пустяках, о садовых делах, погоде. И вот тогда-то он и спросил его, был Алексей в своем загородном доме после смерти жены или нет. И ничего не подозревающий Тарасов ответил ему, что теперь, когда Эммы нет, ему больно будет видеть их дом, сад, потому что все там будет напоминать ему о покойной жене.

– Я не так сказал… – замялся Алексей. – Это не я укрывал, а соседка…

– Какая именно?

– Тамара.

– А где ее дача?

– Да вон, с красной черепичной крышей, видите?

– Фамилию ее можете назвать?

– А зачем? – Алексей почему-то занервничал.

– Что, не знаете фамилии соседей?

– Не помню… Мы все больше по имени друг к другу обращаемся.

– Да бог с ней, с вашей соседкой… Знаете, – Вадим посмотрел на часы, ему было пора встречаться с Лизой Гусаровой, – ничего-то я сейчас сделать не успею… Приеду сюда в следующий раз. Вы не могли бы оставить мне ключи от вашей дачи?

– А это еще зачем?

– Понимаете, я должен буду провести определенную работу с вашими соседями. Сейчас не июль месяц, холодно… Думаю, вы не будете против, если я приглашу их для беседы в ваш дом. А заодно покажите мне, как включать котел…

– У нас камин. Дрова вон в том сарайчике, за яблонями… Но только я не совсем понял, зачем…

– Алексей, мне кажется, вы чем-то напуганы. Если у вас была интрига с вашей соседкой Тамарой, так вы мне скажите об этом как мужик мужику. Поймите, я вас ни в чем не подозреваю, и мне абсолютно все равно, с кем вы спите, но меня интересует ваша жена Эмма. Я хочу понять, куда она отправилась в тот день в вечернем платье…

– В вечернем платье?

– Ну да! Это мы, мужики, поначалу не разобрались, что к чему…

Вадим старался окончательно запутать его и в то же самое время успокоить в отношении того, что он Алексея ни в чем не подозревает. А потому ему важно было отвлечь его такими вот ничего не значащими, по его мнению, деталями, как вечернее платье Эммы, туфли на высоком каблуке. Хотя на самом деле Вадим подозревал Алексея в том, что он пусть и косвенным образом, но имеет отношение к смерти своей жены. Он мог поссориться с ней и довести ее до такого состояния, что она, не помня себя от обиды, гнева или ярости, надела первое попавшееся под руку платье, села в машину и помчалась куда глаза глядят. Возможно даже, Алексей признался в тот день жене в том, что любит другую женщину и уходит от Эммы. Все эти мысли и предположения были навеяны, безусловно, разговорами Вадима с Анной, ее сестрой. По ее мнению выходило, что Эмму можно было вывести из себя лишь событием неординарным, из ряда вон выходящим, скандальным. Потому что она от природы была человеком уравновешенным, спокойным. Вероятно, произошло нечто такое, что потрясло ее и заставило действовать неосознанно, когда она надевала синее платье… Но что? Алексей пока не делал никаких признаний, следовательно, надо было собирать информацию о супругах среди друзей, соседей – словом, окружения. Большие надежды, безусловно, он возлагал в этом отношении на Анну, инициатора этого неофициального расследования. Но, как выяснилось, Анна не могла быть объективной по отношению к Алексею, поскольку испытывала к нему явное чувство неприязни. И это мешало Вадиму составить картину супружеской жизни Эммы и Алексея.

Конечно, он сознавал, что тратит свое рабочее время на пустое. И что занимается он делом о гибели Эммы Майер исключительно ради Анны. Но эта женщина стоила того. Он, даже беседуя с Алексеем, все еще находился под впечатлением от свидания с Анной. Вечер, который он провел в ее доме, превзошел все его ожидания. И то, что он не зря к ней пришел, он понял, едва переступил ее порог. Он возбуждался теперь всякий раз, когда вспоминал, как она встретила его, каким взглядом, каким поцелуем. А как она была нежна с ним позже…

– А вот ваша свояченица Анна сразу обратила внимание на платье и туфли. Их ведь, женщин, не проведешь. Они всегда зрят в корень.

Ему самому было противно говорить с этим и без того несчастным вдовцом таким пошловато-казенным тоном, но и вступать с ним в доверительно-дружескую беседу он не был настроен, поэтому решил свернуть разговор и как можно скорее вернуться в Москву. Как вдруг услышал:

– Не знаю, что ей вообще нужно! И зачем только она к вам пришла? Человек погиб, трагически. Эмму теперь все равно не вернуть. Так зачем бередить эти раны? Зачем посылать эти дурацкие посылки?

– Посылки? – поразился Вадим. – Вы что же, считаете, что их посылает вам Анна?

– А кто же еще? Разве вы из разговора с ней еще не поняли, как она ненавидит меня?

– Нет… А что, у нее есть причина ненавидеть вас?

– Да она невзлюбила меня с самого начала, как я только познакомился с Эммой. Анна всегда считала, что я ей не пара. Что я и недостаточно зарабатываю, да и внешне я не очень-то… Я всегда, все те годы, что был с Эммой, чувствовал, как она настраивает жену против меня. Думаю даже, что она подыскивала ей другого мужа… Конечно, все это недоказуемо, но подумайте сами: кто еще мог взять, к примеру, из нашего дома вещи Эммы? Кто, как не ее родная сестра, которая постоянно торчит там… как кость в горле! – воскликнул он в сердцах. – Платье, белье… Да, конечно, это ее рук дело!

– Постойте, – несколько растерялся Гарманов. Он вдруг обругал себя за то, что до сих пор был так близорук и видел в Анне только женщину. А что, если смерть Эммы вообще не самое главное событие в жизни Алексея и свояченицы? Что, если смерть Эммы была выгодна кому-то из них двоих и является лишь первым звеном более сложного плана? Алексей валит все на Анну, Анна, в свою очередь, ненавидит Алексея… Кто-то хочет свести его с ума, подбрасывая чудовищные по своему цинизму посылки. Но зачем? Предположим, Алексей во время кризиса покончит собой. Что дальше? Кому выгодна его смерть? Анне? Но почему? Ему требовалось время, чтобы все обдумать.

– Постойте, но какой смысл Анне сводить вас с ума этими посылками? Даже если вы, отчаявшись, убьете себя, то какой прок от этого ей? Вы как-то связаны?

– В смысле… Мы не любовники, уж это точно… Кстати, у меня не было интриг ни с какими соседками, это я к слову. Я всегда любил лишь свою жену. Вот только она относилась ко мне, мягко говоря, с равнодушием. И хотя она и старалась делать вид, что видит во мне мужчину, и всячески подыгрывала мне, чтобы не давить на мое мужское самолюбие, я-то прекрасно чувствовал, как именно она ко мне относится.

– И как же?

– Мне неприятно об этом говорить, но Эмма не любила меня и жила со мной из жалости.

– Пусть так. Но теперь Эммы нет. Какой смысл, повторяю, Анне изводить вас?

– Понятия не имею. Может, существует завещание, о котором я не знаю, по которому все имущество и сбережения моей жены должны перейти к ней? Я не особенно-то разбираюсь в законах, и меня легко обмануть. Но квартира, в которой мы с Эммой жили, моя. А больше-то ничего особенного у меня и нет. Что касается драгоценностей Эммы, то я сам недавно предложил Анне забрать все. Зачем они мне? Поверьте, если она и ведет себя так по-свински по отношению ко мне и отправляет эти посылки, это со злости, просто так… Никаких имущественных интересов у нее нет.

– По-свински?..

– Я понимаю вас… Да, действительно, в это трудно поверить. С одной стороны, Анна терпеть меня не может, а с другой стороны, моя свояченица заботится обо мне, приходит, кормит, успокаивает меня… Честное слово, я и сам не могу понять, как же и я на самом деле к ней отношусь. Иногда ее приход спасает меня от страшной хандры, и я благодарен, что она есть и что сейчас мы с ней посидим, поговорим об Эмме… Но иногда она становится настолько назойлива в своем стремлении утешить меня, что я готов прибить ее… Вот так. – Он развел руками. – Слаб человек, сами знаете… И все-таки я не понимаю, зачем ворошить нашу с Эммой жизнь сейчас, когда ее уже нет? Она разбилась и сгорела. Ничего ужаснее и представить себе невозможно. Но это случилось, случилось… – Глаза его наполнились слезами. – И поверьте, мне сейчас все равно, кто укрыл розы… Я находился в таком состоянии…

Весь обратный путь Алексей молчал, глядя в окошко. Вадим же думал об Анне и спрашивал себя, зачем ей понадобилось поднимать столько бесполезных, как ему казалось, вопросов, связанных со смертью сестры. Машина была исправна, тормоза – в полном порядке. Алкоголя в крови жертвы не обнаружено. Можно было, конечно, попытаться найти свидетелей аварии… Вадим, придерживая руль одной рукой, другой достал телефон, связался с одним знакомым тележурналистом и попросил его подъехать к нему в прокуратуру.

– Надо бы сделать объявление по телевидению, – объяснил он Алексею после того, как поговорил с журналистом. – Может, свидетели найдутся. Вот тогда картина будет уже более ясной. Хотя мне, признаться, было все понятно с самого начала…

Алексей в ответ не проговорил ни слова.

Вадим довез его до метро и поехал на свидание к Лизе Гусаровой.

Глава 12

Я была в ярости. Ведь обещал же не водить баб!

После звонка Вадима я не находила себе места, представляя себе его любовницу. Вот только этого мне еще не хватало! Конечно, все его действия можно было оправдать единственным желанием излечить меня от тяжелейшей депрессии, и если исходить из этого, то я должна была радоваться тому, что мои мысли сейчас были заняты исключительно предстоящим визитом неизвестной мне дамы. Но, с другой стороны, я не могла не признаться себе, что, лежа под одним одеялом с Вадимом, я уже успела возомнить о нас бог знает что! Больше того, мне показалось, что я уже имею на него какие-то права. Конечно, это было моей ошибкой. Но ведь это касалось моих чувств, моего сердца. А сердцу, как известно, не прикажешь. Нет, я не была влюблена в него. Любить следователя прокуратуры невозможно, пустая трата чувств… Но как же я ждала его, прислушиваясь к звукам на лестнице! На моем письменном столе высилась уже целая гора книг по кулинарии, и я проводила долгие часы на кухне, пытаясь приготовить что-то необычное, чтобы поразить моего жильца в самое сердце. Точнее, в желудок. Конечно, он не верил мне, что я до встречи с ним спокойно обходилась замороженными полуфабрикатами и бутербродами. Думал, наверное, что я кокетничаю, когда говорю, что не умею готовить. Оказывается, даже таких, как я, можно кое-чему научить… Ради чего? Ради тихого восторга в момент, когда я, закрывая глаза, чувствую рядом с собой дыхание мужчины. Ночь за окном, тишина, и только мы вдвоем: я и мой жилец, моя мечта, моя фантазия, моя отрада, моя новая болезнь…

Я нечаянно заснула перед телевизором. Думаю, виной тому были те самые волшебные красные таблетки, которые дал мне доктор, знакомый Вадима. От них мне действительно стало намного лучше, хотя и постоянно клонило в сон. Кроме того, ко мне стала приходить медсестра, которая делала мне очень болезненные уколы, после которых у меня болели порезанные места. Кажется, это были витамины или что-то общеукрепляющее. Словом, я постепенно выздоравливала. И все было замечательно, не считая последнего звонка Гарманова. «А пока мы с ней будем разговаривать в спальне, пожалуйста, сделай вид, что тебя нет дома. Договорились?..» Хорош договор! И почему это им надо разговаривать именно в спальне, как будто для этого нельзя подыскать более нейтральное помещение, кухню хотя бы или ту же гостиную, а уж я бы подождала, пока они не наговорятся, в спальне.

Спальня… Зачем мне такой жилец? Слезы уже подошли так близко, что я чуть не разревелась от досады. Все думала, думала, как же мне себя вести, когда Вадим явится с дамой и удалится с ней в спальню, пока не уснула. А когда проснулась, то поняла, что звонят в дверь. На улице было уже совсем темно. Я посмотрела на часы. Девять вечера! В такое время могли бы побеседовать где-нибудь в кафе за рюмкой чая… Я хотела было уже открыть, но вспомнила о просьбе Вадима сделать вид, что меня нет дома. Вероятно, звонком он как бы предупреждает меня о своем приходе (а своей даме объяснил свой поступок приблизительно так: «На всякий случай, дорогая, чтобы убедиться, что квартира пустая»; черствый, жестокий человек!), потому что сразу же после звонков послышался скрежет замка, и я шмыгнула на кухню и затаилась там среди кастрюлек и сковородок.

Приглушенный свет в гостиной так и остался гореть. Было бы неестественным выключить его сразу же после звонка в дверь. Пусть гостья моего жильца думает, что Вадим оставил гореть торшер еще ранним утром.

Так, сидя в полной темноте на кухне, я переживала, мягко говоря, не самые приятные минуты в своей жизни. Мало того, что меня изнасиловали и избили чуть ли не до полусмерти, после чего моя голова стала жить по своим, только ей понятным законам, так теперь еще в мою же собственную квартиру какой-то следователь прокуратуры приводит любовницу! За что мне все эти несчастья? Чем я их заслужила? Лишь тем, что всю жизнь была серой мышкой и больше всего на свете боялась влипнуть в какую-нибудь историю? Я много училась, потом работала и вела примерный образ жизни. И в результате меня использовали как последнюю шлюху, да еще и наградили шизой! Выводы напрашивались сами собой. Надо было жить, что называется, на всю катушку: приводить в квартиру толпы мужиков, пить водку, курить, колоться…

Я тихо плакала, кусая кухонное полотенце. Изредка до моего слуха доносились отдельные реплики, но я даже не старалась прислушиваться, чтобы случайно не услышать то, что вконец могло бы расстроить меня… Пусть себе развлекается. Завтра же вылетит отсюда. Подумаешь, следователь прокуратуры! Да видали мы таких…

Дверь спальни распахнулась и ударилась о стену. Послышались торопливые шаги, возня в прихожей, после чего хлопнула и входная дверь. В передней вспыхнул свет, и я увидела Гарманова. Он осторожно прикрыл дверь спальни и теперь шел прямо ко мне. Он улыбался и довольно потирал руки.

– Прикинь, как ушла! Дверью хлопнула. Злая баба, ужасно злая.

– Чем же ты ей так насолил, что она чуть не разнесла мне стену? – хмыкнула я, едва сдерживаясь, чтобы не осыпать его упреками.

– Помнишь, я расспрашивал тебя о том, по какой причине женщина не может надеть платье? Так вот, эта девица, Гусарова, с которой я пришел, как раз и есть та самая портниха, которая сшила то самое синее платье, в котором погибла, разбилась на машине Эмма Майер. Гусарова сшила платье, затем надела его и отправилась на свидание. После этого на платье остались следы, пятна… Когда Эмма, для которой шилось это платье, их обнаружила, то устроила скандал, позвонила портнихе и сказала, что платье это она не принимает, а возвращает обратно, чтобы та вернула ей деньги за ткань и что она, Эмма, сделает так, чтобы от нее отвернулись ее клиентки… Вот, собственно, и все. А пригласил я ее сюда якобы на свидание, чтобы убедиться в том, что это правда и что она действительно грешит такими вещами… И, представляешь, она пришла ко мне на свидание в одном из тех платьев, которые я сегодня уже видел у нее дома. Майер правильно сделала, когда позвонила ей и сказала все, что она по этому поводу думает.

– Но зачем тебе все это, если Майер все равно погибла?

– Если ты покормишь меня ужином, я, пожалуй, тебе кое-что расскажу…

Хитрый и коварный Вадим! Заманил портниху, та надела новое чужое платье, чтобы понравиться ему, и вдруг такое! Расспросы, унизительные выяснения, касающиеся погибшей клиентки… Да уж, тут не только дверью хлопнешь, но и стены снесешь! Зато у меня поднялось настроение. Я с готовностью бросилась кормить своего жильца. И все бы так же чудесно и продолжалось, если бы не телефонный звонок. Я взяла трубку – женский голос попросил позвать Вадима.

– Да, хорошо, я сейчас приеду, – с нежностью в голосе сказал он, и лицо его при этом осветила счастливая улыбка.

Я ушам своим не поверила. И сразу же поняла, почему Гарманов сутки назад пришел за полночь и отказался от второго ужина. Ни один мужчина не отказался бы от хорошего куска мяса и бокала вина, тем более если учесть, что он был на задании. Стало быть, ни на каком задании он не был, раз вернулся сытым. И кормила его – на ночь глядя – женщина. Вот эта самая женщина, к которой он только что умчался как на крыльях. Его настоящая любовница. И если «свидание» с Гусаровой, скорее всего, было все же связано с его работой и с погибшей Эммой Майер, то уж этот звонок имел отношение к его личной жизни.

Перед тем как уйти, он подмигнул мне, как своей младшей сестре, мол, не горюй, я вернусь, и мы с тобой продолжим наши игры, и оставил меня одну.

Я убрала остатки ужина со стола, выключила свет в кухне, но включила все светильники в гостиной. Я не могу сказать, что мне было страшно. Нет, просто очень одиноко и нестерпимо тихо. В такие минуты хочется включить телевизор, забраться под теплое одеяло и начать жить виртуальной, телевизионной жизнью, забыв обо всех печалях и тревогах. Переключая с канала на канал, я искала либо комедию (как посоветовал мне доктор-оптимист), либо какой-нибудь наиглупейший боевик-пародию. Но вместо этого экран выдал мне криминальную хронику, первые звуки которой заставили меня затрястись всем телом…

– Сейчас вот подошел свидетель этого трагического происшествия, – говорил, пуская облачка пара, молодой красноносый (в легкой куртке-ветровке) журналист на фоне залитой светом уличных фонарей набережной. Я даже узнала это место: Водоотводный канал, Зверев мост… Микрофон оказался возле лица немолодой полноватой женщины в черном надвинутом на лоб берете. Глаза ее за толстыми стеклами очков казались просто огромными. – Вот эта женщина первая обнаружила несчастную девушку здесь, возле дома… Скажите, – он обратился к свидетельнице, – вы рядом живете?

– Нет, я живу далеко, но работаю неподалеку. Возвращалась домой, шла к метро, вдруг вижу: прямо передо мной, на асфальте – девушка…

Камера поплыла вниз и показала картинку: прикрытое простыней тело с торчащими из-под нее разведенными босыми ногами. Простыня небольшая, короткая, словно наспех взятая у жителей дома, возле которого нашли тело. В нескольких местах – в области головы и на уровне груди – простыня пропитана кровью. Жуткое, невообразимо жуткое зрелище, особенно для меня, еще недавно вот так же лежавшей на асфальте…

– Вы никогда прежде не видели жертву?

– Может, и видела… Лица-то не видно, волосы растрепались и закрыли половину лица… Видно только, что молодая, красивая…

Теперь камера высветила крупным планом часть лица свидетельницы, черную глянцевую пуговицу на берете, мочку уха с болтающейся на ней красной дешевой серьгой и толстые губы со старческими темными усиками. Неприятнейшая особа. Такие сами лезут в свидетельницы, чтобы только покрасоваться в кадре.

– Девушка была изнасилована, – продолжал бесстрастным тоном молодой журналист, – избита и выброшена из окна третьего этажа. Представители закона отказываются комментировать это преступление. Оно и понятно, дело так называемых «асфальтовых девушек» одно из самых громких на сегодняшний день, а потому правоохранительные органы тщательно следят за тем, чтобы информация, касающаяся этих преступлений, не стала достоянием убийцы. По неофициальной версии, в Москве появился маньяк…

И дальше журналист принялся смачно рассуждать на тему о маньяках, вспомнил даже лондонского Джека-потрошителя.

Мое воображение нарисовало мрачного типа в грязной засаленной одежде, сбитых башмаках и с большим кухонным ножом в руке. Я горько улыбнулась своей фантазии. Нет, вовсе не таким должен был выглядеть этот душегуб, раз мы с Баськой так легко клюнули на его приглашение и согласились зайти к нему в квартиру. Хотя, возможно, приглашая нас, он мог сказать, что мы идем к его другу или подружке, жене или родственнице. Баська! Что я знала о ее знакомых? Да если разобраться, то практически ничего. Она была общительной девчонкой, ее многие знали, здоровались при встрече. У нее был легкий и веселый характер, а потому ее всегда окружала толпа подруг и приятелей. Вероятнее всего, на улице Бахрушина мы встретили все же именно ее знакомого или приятеля, потому что у меня не было знакомых, проживающих в этой районе. Но какой же предлог понадобился для того, чтобы нас, двух неглупых девчонок, затащить в чужую квартиру и изнасиловать? Кассета с новым нашумевшим фильмом? Шампанское?

Я понимала, что дело не в шампанском или новом диске. Главное заключалось в том, что мы с Баськой безоговорочно верили этому человеку. Я спросила себя: кому из знакомых мужчин могу довериться лично я? Да целой сотне мужчин! Среди них коллеги по работе, наши общие с Баськой знакомые, одноклассники, однокурсники… Но ни один из них не мог быть маньяком. Это я знала точно. Но тогда кто же? Я все больше склонялась к мысли, что нас пригласил к себе Баськин приятель, и вот тут-то мне и пришло в голову навестить ее мать и брата и попроситься побыть немного в комнате своей подружки. Я знала, что назавтра были назначены похороны Баськи и что ее тело, скорее всего, уже находится в ее квартире и гроб наверняка стоит в гостиной. Все это воспринималось ужасно, трагично, но, пока Баська была там, мне хотелось без дневной суеты, спокойно и без лишних свидетелей попрощаться с ней.

Словом, забыв на время про измену Гарманова, я позвонила матери Баськи, Зое Петровне. Я понимала, что час поздний, но чувствовала, что в эту ночь в доме Басовых никто не спит.

Трубку долго не брали. Я слушала длинные гудки, и мне было не по себе от тихих равнодушных, сонных звуков. Наконец я услышала чуть слышный и словно бы простуженный голос. Я узнала его.

– Зоя Петровна, это я, Валя.

– Валечка? Ты?..

Мне показалось, что она даже обрадовалась мне. Хотя радость как таковая покинула эту семью…

– …Как ты? Мы с Герой переживаем за тебя. Но раз ты звонишь, значит, жива… А вот нашей Кати нет. Ты, наверное, хочешь проститься с ней?

– Да, я потому и звоню. Можно приехать к вам прямо сейчас?

– Конечно, можно! Ты ее не бойся, ей сделали макияж, она выглядит неплохо. Я и волосы ей уложила, платье новое надела… Подожди, – до нее словно только что дошло, что я собираюсь к ней приехать прямо сейчас. – Валя, но сейчас ночь… Ты будешь, надеюсь, не одна? Ты должна остерегаться этого гада. Он ведь на свободе. Продолжает убивать… Это больной человек, безусловно… Ты сказала мне, что ничего не помнишь, но он-то этого не знает… Ты не боишься? Он же наверняка знает, что ты жива. Но ты не должна забывать, что ты пока что единственный оставшийся в живых свидетель. Я хочу, чтобы ты жила. Такие молодые и красивые девушки, как вы с Катей, не должны так рано уходить из жизни.

– Но я должна с ней проститься… Сейчас вот закажу по телефону такси и приеду.

– Хорошо, мы с Герой будем ждать тебя.

Я позвонила и вызвала такси. Оделась и села ждать у окна. Пусть Гарманов вернется и не найдет меня дома. Пусть понервничает. Я не собиралась ему даже записки оставлять… Однако, когда я увидела из окна, как к дому подъезжает такси, во мне проснулась другая Валя Орлова, менее жестокая и бессердечная. Она-то и черкнула Вадиму записку: «Я у Баси. Пока».