Текст книги "Жена по завещанию"

Его слова спокойные, взвешенные, уверенные.

– То есть ты заставишь меня выйти за тебя?

Кивает. Дает понять, что не намерен играть и казаться лучше, чем он есть на самом деле.

– У любого человека есть ниточки, потяни за которые и сделает все. Я могу сделать тебе очень больно, Юлия, при этом не прикоснувшись. Я знаю все о твоей семье. Кто где работает, куда ходит, мне не составит труда манипулировать тобою через боль других…

– Подонок! – вырывается со всхлипом, и я протираю слезы с щек дрожащей рукой, разворачиваюсь, пытаюсь выбраться из машины.

Понимаю, что это невозможно, замки заблокированы, но я продолжаю биться, как рыба об лед.

Рывок и меня разворачивают. Фиксирует меня Юсупов. Заставляет ему в глаза смотреть.

– Отпусти меня, мерзавец! Ненавижу тебя! Чудовище!

Рыдания вылетают из горла. И я бы хотела быть сильной, но не могу. Этот человек лишает возможности сопротивляться, когда слегка ласкает пальцем мою щеку и говорит четко:

– Не заставляй меня быть им по отношению к тебе. Выбора у тебя нет. Ты станешь моей женой. Ты все равно согласишься на все мои требования. Просто мы можем прийти к компромиссу с легкостью. Сейчас. Или пойдем по более тяжелому пути. Где я буду ломать и подчинять через душевную боль. Тебе есть что терять. Юля. Есть за кого переживать…

Глава 10

Игнат Юсупов

Слушаю завещание и чувствую, как у меня кровь в жилах вскипает. Поверить не могу, что то, что я слышу – это не происки моих конкурентов, не подковерные игры, этот нож в мою спину воткнул собственный дед.

Удар откуда не ждал.

Отголосок этого удара я получил намного раньше, когда адвокат сказал, что у завещания есть условие – Юлия Михайловна Беляева…

Она является гарантом для того, чтобы воля моего деда была оглашена…

Что я тогда подумал? Что почувствовал?

Не знаю.

Поначалу, вероятнее всего, шок и неверие. Я был привязан к деду. Альберт Генрихович заменил мне отца, он был тем человеком, которого я запомнил в ту роковую ночь, когда мой мир рухнул, когда я лежал в больнице под капельницами и чувствовал, как боль сковывает каждый нерв, каждую мышцу…

Я был совсем пацаном, но я запомнил все. Все то, что произошло с моей семьей. Кадры трагедии до сих пор приходят ко мне во сне, и я просыпаюсь с ревом, потому что больно… До сих пор больно видеть… чувствовать… знать… что самых близких людей больше нет…

Глаза матери… я их вижу до сих пор так отчетливо и ярко…

Трагедия отняла у меня все. И даже больше. В тот день я замолчал…

Были психологи, было лечение в дорогостоящих клиниках, я был прикован к инвалидному креслу.

Маленький мальчик, ставший простой оболочкой…

Со стеклянным взглядом, который был направлен в стену…

И всегда… рядом со мной был дедушка…

Он вытаскивал меня. Он боролся за меня. Он спорил с лучшими психиатрами, которые говорили, что маленький мальчик с изломанными телом и душой никогда не встанет на ноги и не заговорит…

Но Альберт Бахтияров был всегда борцом. Резким человеком. Жестким. Решительным. Эти качества – они словно клеймо моей семьи, которые унаследовал и я…

Он всегда говорил мне:

– Не вздумай сдаваться, Игнат… Ты все, что у меня осталось…

В самые тяжелые дни, когда мое тело мучили фантомные боли, именно дед был тем якорем, за который я держался тонкими пальцами ребенка…

Я был в черной беспросветной яме, из которой не хотел выбираться…

А потом… потом у Альберта Генриховича случился инфаркт. Дед стоял рядом со мной, а в следующую секунду упал… и я… маленький ребенок на инвалидной коляске, понял, что опять лишаюсь самого близкого человека и я…

Я заорал…

Впервые за годы у меня появился голос… Более того, я не понял, как вскочил с коляски и кричал, подобно раненому зверю, выкрикивая всю боль от потери родителей и испугавшись, что я могу потерять и деда…

Охрана тогда сработала слаженно и дедушке быстро оказали помощь.

Он выжил, а я…

Я вернул возможность говорить, стал ходить, другое дело, что понадобились еще годы реабилитации, чтобы вернуться в строй…

И за все эти годы борьбы мой дед был рядом со мной, более того, он настолько занялся моим здоровьем, что забил на компанию, на детище своей жизни и постепенно все пришло в упадок.

Альберт Генрихович выбирал между войной за здоровье единственного внука и процветанием своего детища. Сложный был выбор, но дед… он выбрал меня.

Был рядом, а я… я наблюдал за тем, как наш дом беднел, как друзья, которые считали честью прийти в особняк Бахтиярова, начали отдаляться, я видел, как мой сильный и суровый дедушка оставался не у дел…

Мир жесток и правила в нем такие же…

Мы обеднели. Все, что у нас было, ушло на мою реабилитацию. Пока дед занимался мной, его партнеры его кинули, сговорились за спиной и увели контракты, заказчиков…

Будучи еще ребенком, я понял, насколько жесток этот мир…

Если медведь пошатнется, ему никто не будет помогать, свора шакалов лишь будет точить зубы и нападать скопом, стадом, вцепляться клыками и гасить, отрывая куски получше…

Так дед лишился всего. Бизнес оказался в руинах, а на нас только долги… огромная кредитная яма, в которой мы оказались.

У нас остался только дом и то он почти уже был в руках у банка. Особняк, который был спроектирован дедом, все ценное, что было внутри, давно было распродано и отнято…

Единственное, что к этому времени я уже был достаточно взрослым и поступил в университет… только на учебу пришлось забить…

Помню, как пришел однажды домой и увидел деда. Я словно очки с глаз снял и заметил все, чего раньше не видел.

Альберт Бахтияров поседел за эти годы… Когда-то высокий и широкоплечий, сейчас он сидел весь скукоженный и смотрел на огонь, покачиваясь в своем старом кресле-качалке…

Этот кадр отпечатался во мне на всю жизнь. Дед всегда был сильным. Я не видел его слабостей, я не видел его отчаяния даже тогда, когда его предали его же друзья и партнеры, а в тот день…

Я видел, как он рассматривает нашу семейную фотографию, сделанную незадолго до трагедии, которая разделила нашу жизнь на до и после, и я заметил одинокую слезу, которая скатилась по щеке моего деда…

И тогда во мне что-то перемкнуло.

Именно в тот день я поклялся, что верну все то, что принадлежало нам по праву, я поклялся бороться… и я пахал, как ломовая лошадь, я не спал, не ел, я продвигал бизнес и не сдавался.

Пришлось заматереть. Пришлось стать лютым зверем. Иначе никак. Привык к предательствам, привык к ножам в спине, но… черт его дери!

Я никогда не ждал, что самый большой нож в спину воткнет мне собственный дед…

Глава 11

Юля

После откровенной угрозы Юсупова я замолкаю. Отворачиваюсь и больше не могу произнести ни слова. Родные и близкие. Вот цена моего согласия…

В том, что миллиардер наделен силой и властью и может порушить жизни дорогих сердцу людей, я даже не сомневаюсь.

В желтоватых глазах олигарха я прочитала свой приговор и сейчас я просто взяла время на то, чтобы обдумать…

Бросаю осторожный взгляд на мужчину, который продолжает гнать машину, и понимаю, что, в принципе, он такой же заложник ситуации, как и я…

Не понимаю, почему Альберт Генрихович решил устроить мне с его внуком такую невыносимую сделку длиною в пять лет.

Так странно…

Еще секундами ранее я готова была впасть в истерику, бить ногами и требовать, чтобы Игнат отпустил меня, а сейчас…

Одно слово, взгляд, завуалированная угроза…

Юсупов сказал, что мне будет очень больно морально, не физически… Женщин, видите ли, не бьет, но может доставить страшные муки, ударяя по самому болезненному, по людям, которых люблю.

Мерзко. Жестко. Дико и безумно. Но в то же время сделает. Я чувствую это.

Смотрю на профиль мужчины и понять не могу, как мы выберемся из этой трясины…

Игнат ведет машину агрессивно, подрезает другие автомобили…

Мы доезжаем до его огромного дома, паркуемся и я не жду своего будущего мужа. Выхожу, хлопнув дверью, и иду в спальню.

Убегаю вообще-то. И от него, и от своих чувств и эмоций. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы понять себя.

Стоит двери захлопнуться за моей спиной, как я делаю несколько шагов и буквально валюсь на кровать, начинаю плакать, рыдаю просто.

Истерика накрывает. Странно, что я столько времени вообще продержалась. Я чувствую себя безвольной пленницей. Лежу на кровати и не шевелюсь, смотрю в окно и наблюдаю за тем, как солнце садится.

Ко мне в комнату никто не приходит, никто не стучится, не тревожит меня, а я все в окно смотрю и смотрю, все жду, что сейчас проснусь и посмеюсь тому, что мне привиделось.

В какой-то момент слышу, как паркуется автомобиль…

Меня будто укачивает и уносит в сон…

Некая поверхностная дрема, сквозь которую мне кажется, что я слышу грохот битого стекла, а затем хлопок…

Силюсь распахнуть веки, но не получается, сон не отпускает. Сколько проходит времени, не знаю…

Щелчок двери воспринимается подобно раскату грома. Будто взрыв и я сразу же встаю, обращаю взгляд на мужчину, который проходит в мою спальню.

Без пиджака и галстука. Рукава сорочки закатаны и… волосы взъерошены… В руках бокал с коричневой жидкостью…

Мне вдруг кажется, что Игнат пьян…

Я замираю и пячусь под прицельным и злым взглядом.

– Нам надо обсудить стратегию дальнейших действий, – совершенно спокойно заявляет мужчина и я на мгновение теряюсь.

– Что? – переспрашиваю.

– Поговорить, говорю, нужно мне с тобой и обговорить, как и что мы будем делать, как будем сосуществовать в ближайшие пять лет. То, что ты станешь моей женой – вопрос решенный, теперь надо понять, как быть со всем остальным.

Морщится, явно не нравится самому то, что приходится что-то со мной обсуждать. А во мне вдруг злорадство просыпается. Как-то чувствую, что Юсупову сейчас, возможно, гораздо хуже, чем мне. Ведь у него невеста…

И я… я сейчас радуюсь, наверное, тому, что нет и не было у меня мужчины, не было парня…

Ведь ситуация могла бы быть патовой, если бы я встречалась с кем-то или жила с парнем, такой, как Юсупов, подобно бульдозеру смел бы все со своего пути и принудил бы меня сделать так, как надо именно ему.

От этих мыслей у меня такая злоба поднимается на всю эту ситуацию и на мужчину, которого мне навязали силой…

Что я не выдерживаю и жалю Игната, выпуская собственную боль и обиду:

– Ты сейчас пришел просить у меня благословения на то, чтобы жить со своей невестой?

Сжимает челюсти так, что желваки на щеках ходуном ходить начинают, и в глазах предупреждение проскальзывает, прищуривается, а у меня тормоза срывает, потому что я понимаю, что не могу я быть здесь с этим мужчиной, стать его женой не могу, учитывая, что он другую, скорее всего, любит.

– Будем жить ближайшие пять лет большой и счастливой шведской семьей?!

Наступаю, подобно сумасшедшему, который чеку из гранаты вырывает и подкидывает ее в воздухе.

– Юлия… – выдает глухо, рычит буквально, а я делаю шаг в сторону Юсупова, ощущаю на себе его ярость, но и сама иду напролом.

Мне с ним пять лет жить. Иначе он со свету моих родных сживет, но быть половой тряпкой под ногами миллиардера и его фифы я не собираюсь.

– Ты пришел сюда. В мою спальню, чтобы обговорить правила. Я поняла. Тогда слушай и мои.

Рык выходит из груди Игната, а затем он меня пятерней за шею хватает и к стене припечатывает. Чувствую себя бабочкой, которую на иглу посадили, прошили насквозь. От страха слезы на глазах наворачиваются.

– Ты смеешь ставить ультиматумы мне?! – спрашивает с таким пылом и прижимается, а я дрожать начинаю.

Смотрю в красивое наглое лицо миллиардера, рассматриваю расширенные зрачки, острые скулы, об которых порезаться можно, и тяжелый подбородок, говорящий о сложном характере, и понимаю, что все равно отступать нельзя.

Нельзя сдаваться и позволить Игнату себя уничтожить, а ведь он уже это делает. Ломает. Подчиняет.

И я чувствую себя куклой, марионеткой, которую привязали леской и дергают, а эта несчастная кукла сопротивляется, и чем сильнее она это делает, тем болезненнее впиваются в кожу струны, за которые тянет кукловод…

Сглатываю едкий ком и все равно смотрю в упор.

– Как и ты. Ведь пришел сюда отдавать приказы… Так вот, господин миллиардер, спешу заметить, что я человек и не смогу принять то, к чему ты хочешь меня подвести…

Глава 12

Игнат Юсупов

– Сделка на этапе подписания. Морозить нельзя. Влетим на лямы неустойки, – выговариваю жестко и бросаю телефон.

Башка болит так, что кажется, виски скоро проломит. Поднимаюсь и иду к бару. Наливаю себе щедро спиртного, хотя обычно предпочитаю быть трезвым, но тут… Без градуса не разобраться… со своими тараканами и мыслями.

Дорога от адвоката до особняка прошла как в тумане. Я позволил эмоциям выйти из-под контроля. Вспоминаю глаза Юли, которая жалась к двери, боясь, что и ей прилетит.

С каждой секундой все больше убеждаюсь, что эта девочка действительно не знала ни о завещании, ни о решении моего деда.

Она вообще бежала от меня, как от черта, а я рассматривал ее задницу и длинные ноги, которыми она лестницы перебирала… и пытался понять, почему именно она.

Что такого в ней есть?

Ну, симпатичная. Учится хорошо. Обычная…

При близком общении сам вижу, что есть в этой малышке что-то цепляющее, но…

Этого, мать твою, слишком мало! Чтобы решить меня с ней связать на пять лет и заковать в кандалы.

Башка взрывается новой порцией боли. Сжимаю пальцы в кулак. Делаю обжигающий глоток.

Никак не могу принять факт того, что меня принуждают. Млять. Меня! Игната Юсупова прогибают и кто?!

Собственный дед! Человек, который всегда был авторитетом, которого ценил и любил… а его уход воспринял так тяжело… потому что единственный близкий ушел… Единственный, кто дорог был… Кто остался после аварии, в которой я потерял всех…

Я переехал к деду. Он забрал меня к себе. Я еще в детстве был одиноким волчонком, жестким и резким, не подпускающим к себе. Когда получил травму, когда долго молчал, а потом заговорил…

Было сложно. Язык не слушался и часто я картавил, не выговаривал всех букв, но все психологи говорили о том, что для адаптации мне нужно идти в школу, общаться со сверстниками, переходить барьеры…

Дед согласился. Я пошел в закрытую элитную помойку. Где от гопоты многих учащихся отличала лишь брендовая одежда и наличие охранников и водителей.

Те же мухи, только в другом ракурсе. И я помню, как в начале обучения в этой самой школе для богатых и влиятельных отпрысков меня решили потроллить…

Дети жестоки. Они не прощают непохожесть и слабость. Но тут. Зарвавшийся баран выше меня в росте примерно на полторы головы просчитался.

Пришлось немного подрихтовать манеры.

Выбитая челюсть старшеклассника, перелом носа…

Я был на грани исключения… сидел в кабинете, ожидая решения директора. Тогда дед приехал, сел передо мной и посмотрел в глаза.

– Почему ты избил того парня? – задал вопрос совершенно спокойно, он вообще всегда был крайне терпеливым и взвешенным. Потом я узнаю, что взрывной характер был и у него, просто Альберт Генрихович умел гасить в себе порывы.

Помню, как сжал кулаки и прошептал отчаянно:

– Он издевался надо мной. Называл калекой. И сказал, что я выродок. И… я не жалею… надо было вообще его с лестницы спустить, чтобы знал, каково это – хотеть пошевелиться и не суметь…

Дед кивнул и встал. Больше ничего не сказал. Меня оставили в школе. Не исключили. Дело замяли. Но одноклассники начали сторониться меня. Называть бешеным псом за глаза, потому что в глаза сказать такое больше никто не рисковал…

Помню, как потом сам пришел к деду. Я знал, что для того, чтобы спасти меня, он многим пожертвовал. В том числе и крупным денежным чеком в фонд школы.

– Дед. Прости меня. Не за то, что я того урода отмутузил, а за то… что пришлось тебе за меня отвечать. Не повторится это больше.

Альберт Генрихович посмотрел тогда на меня внимательно, пронзительно как-то, а затем произнес:

– Ты молодец, Игнат. В тебе есть мужское начало. Гордость. Есть еще и несговорчивость, жестокость тоже имеется, но в этой жизни без нее тебя прогнут. Ты защищал себя и память своих родителей. Я это понимаю. Но в будущем учись отвечать иначе.

– Иначе… это как?

– Иначе. Это когда ты не кулаками неправоту другого доказываешь, а поступками. Однажды ты вырастешь, превратишься в сильного мужчину, а сильный человек ответственен.

Короткая пауза и дед поднимается, подходит ко мне и обнимает меня крепко. Редкое проявление теплоты, которое было не слишком присуще этому сильному и властному человеку.

Помню, как оторвал меня от себя и проговорил уверенно:

– Однажды, Игнат, ты возьмешь ответственность на себя. Я ведь не вечен…

– Дед, не говори так…

– Я не вечен, Игнатушка, увы…

Обнимаю деда крепче, отпускать его не хочу… а мой дед бросает фразу, которую я фиксирую на всю жизнь.

– Однажды я попрошу тебя об одной вещи, внучок, считай это моей последней просьбой и выполни ее…

– О чем ты попросишь, дед? – спросил тогда с отчаянием.

– Придет время… Игнат… и будет моя последняя воля, которую ты исполнишь…

Хлопок двери и я возвращаюсь из своих мыслей. Вижу Кристину, которая идет по направлению ко мне походкой от бедра. В соблазнительном мини. На убойных шпильках.

Пользуется тем, что я развалился на софе и сразу же запрыгивает на меня, седлает бедра.

– Я так соскучилась, любимый… – шепчет мне в губы и целует страстно, и я позволяю своей невесте углубить поцелуй, запустить проворный язычок мне в рот и начать расстегивать пуговицы на моей рубашке, чтобы провести ноготками по моей коже…

– Я так соскучилась… – шепчет и все ниже продвигается, пока, наконец, не падает на колени и не принимается расстегивать ремень на брюках, а я смотрю на это все действие и делаю глоток.

Мне определенно нужно скинуть пар, а это я делаю двумя способами. Иду в тренажерку и молочу по груше до седьмого пота, либо… есть второй вариант.

И моя невеста сейчас как никогда верно понимает, что именно мне нужно. Звук зиппера режет по ушам.

Я сейчас зол. Не просто зол. В тихом бешенстве.

Как чувствует себя дикое животное, которого загоняют?

Ненависть. Злоба. Ярость. Чувство дичайшей несправедливости.

И перед глазами Юля…

Вспоминаю, как выпотрошил всю подноготную девчонки, которая стала гарантом завещания, и ловил кучу нестыковок.

Помню, как пришел в этот самый ресторан. Хотелось посмотреть на ту, которая стала большим таким ящиком тротила, подкинутым под капот моей тачки.

Смотрел на девочку, гоняющую по помещению с подносом. Подмечал, как улыбается одним посетителям, светло и тепло, а на других посматривает с опаской.

Лютая сцена супружеской измены также заинтересовала. Но не столько разборки между супругами, а личико девочки-официантки, полное сочувствия к жене, которую предали.

Есть люди, у которых на лицах все написано. Вот и у Беляевой так. Все по глазам прочесть можно… и не нужно тут мое умение распечатывать людей.

Все как на ладони.

Я наблюдал за симпатичной официанткой, пытаясь понять, что к чему, а потом решил познакомиться с ней поближе.

Мог, конечно, приказать своим ребятам скрутить и привезти, но захотелось посмотреть, как эта рыбка плавает в знакомых ей водах.

Подошла ко мне…

Застыла…

Глаза на пол-лица и смотрят настороженно. Ни грамма жеманства. Спокойный взгляд. А я рассматривал малышку.

Симпатичная. Есть что-то. Миниатюрная, но подержаться есть за что, попку успел рассмотреть, пока шныряла туда-сюда, но на высший сорт модельных кобылиц не тянет.

Обычная. Домашняя, что ли. Такие девочки не вертятся в моем мире. Они вообще не из моей лиги. В моей – это гарпии и пираньи, которые выживают и поедают остальных рыбок в аквариуме.

Кто сильней, тот и прав. Так это работает… а вот девочка Юля, несговорчивая и упрямая, совсем не про то…

Пока думаю, тело начинает реагировать на усердную работу моей невесты. Запрокидываю голову и пытаюсь отключиться от мыслей, кайфануть и хоть немного выплеснуть накопившееся напряжение.

Но ничего не получается. Мысли не уходят. Я все свою симпатичную проблему перед глазами вижу.

Реакции вспоминаю. Так ведь не играют…

И восторженное личико девочки, которая дом мой увидела, и поначалу показалось, что глаза на чужое добро загорелись. Привычная реакция, но затем все переменилось.

Из личного дела знал, что Юля студентка архитектурного, но то, с каким жаром она рассказывала про строение, которое мой дед спроектировал, а потом как завороженно картину рассматривала…

Так странно видеть, что не на роскошь реагирует Юля, а на культурную ценность… и вдруг показалось, что, может, дед увидел в этой девочке какие-то качества, и заскрежетало, что, возможно, и есть тайна какая-то давняя…

Но и эта версия не подтвердилась.

Моя невеста работает все усерднее, усталости не чувствует, пытаясь меня расшевелить, и хоть тело и реагирует, мысли далеки…

Удар вспоминаю. Как моя будущая жена заехала мне по челюсти, и с трудом удержался, чтобы не дать ответочку, не притянуть к себе и не поцеловать…

Поломать сопротивление Юли, надавить побольнее…

Тут вопрос решается быстро. Я привык прогибать и ломать конкурентов. Тут либо ты – либо тебя. А дед учил меня, что, если драки не избежать – бить первым. Со всей дури, чтобы с ног сшибить, чтобы выпотрошить, потому что тот, кто на тебя идет умышленно, он тебя жалеть не будет и в этом случае надо отражать удар еще до нападения…

Так и с Юлей. Надавить. Переломить сопротивление. Заставить дышать и делать, как хочу, проблемы-то и нет…

Запрокидываю голову, жилы вздуваются, и я выплескиваю накопленную злобу. Тело разрядку получает, а вот мозги – нет…

Кристина эффектно приподнимается с колен, утирает губы, считая, что действует сейчас заводяще и эротично. Ну, в принципе, так и есть, но… у меня с моей невестой взаимовыгодные отношения. Она мне себя во всех возможных и не очень плоскостях, а я ей исполнение капризов и прихотей.

И все устраивало. Все было приемлемо.

– Ты избавился от той моли? – вдруг спрашивает Крис, приподнимая юбку и демонстрируя микроскопическую полоску трусов. – Дорогой, мне она не нравится… мне кажется, эта ушлая тварь окрутила твоего деда, может, и девочка вовремя подставилась… Все же мужчина в возрасте, деменция там полная…

Не понимаю, как срабатывает инстинкт. Ловлю Кристину за лицо, а она вскрикивает, а я ее к себе приближаю и смотрю глаза в глаза.

– Ты сейчас о деде моем говоришь, – выдаю грозно и Крис пищит.

– Прости… прости, Игнат… я… просто…

– Ты просто сейчас уйдешь.

У нее губы в букву «о» складываются.

– Что?

– То самое, Крис. Планы изменились. Наш контракт аннулирован. Больше в услугах невесты я не нуждаюсь… Тачка и все мои подарки – остаются у тебя.

По мере того как говорю, Кристина бледнеет. Глаза вспыхивают неверием. Затем проскальзывает осознание.

Я никогда не обманывался насчет своей невесты. Я прекрасно осознаю, в каком мире я живу, и если бы я не был бы Игнатом Юсуповым, то вряд ли эта рыбка плавала бы в моих водах.

По мере осознания в глазах Кристины вспыхивает злость.

– То есть, Юсупов?! Ты меня выгоняешь?!

Бросает взгляд в сторону лестницы, будто ищет свидетеля нашего разрыва.

– Что, запал на ту убогую?! Или…

Замирает на мгновение, губу свою подкачанную рабочую зубками ловит и на меня смотрит.

– Игнат… скажи мне, что произошло… мы со всем справимся… всегда есть выход…

Улыбаюсь. Ну что же, Кристина довольно-таки умная женщина. Я и не сомневался, что она вполне себе в состоянии сложить два плюс два.

– Мы со всем справимся, я так понимаю, твой дед тебе подлянку какую-то подсунул, иначе как объяснить, что еще этим утром между нами все было хорошо!

– Мыслишь в правильном направлении. Обстоятельства складываются так, что наши пути расходятся. Я женюсь, Кристина, но не на тебе…

– Женишься?!

Вот здесь, кажется, разумность Крис покидает, она краснеет.

– Что значит, женишься не на мне, Юсупов?!

– Интонацию понижай, когда со мной разговариваешь. То и значит, Кристина. Свадьба в силе, только невеста теперь другая. Ничего личного. Так надо.

Кивает заторможенно.

– Так надо…

Повторяет, а затем руки поднимает в нерешительности, будто сама думает, что ей делать: истерить, паниковать, плакать, бить каблучками о пол или попытаться меня вразумить.

Я буквально чувствую, как шестеренки в голове моей бывшей невесты шевелятся.

– Ты бесчувственный чурбан, Юсупов! – не выдерживает, больше не может играть роль хорошей девочки. – Что значит, невесту поменять?! Ты… ты просто эмоциональный калека! Как робот! Киборг! Ни чувств! Ни эмоций!

Резко разворачивается и цепляет со стола бутылку, из которой я себе наливал, и кидает ее в стену.

– Ненавижу тебя! Это все из-за той моли, да?! Из-за блеклой мыши?! Ты на ней женишься, да?! Что тебе в ней зашло?! Ни рожи, ни кожи! Стыдно с такой в обществе появиться!

Поднимаю руку. Чувствую, как жилы натягиваются от напряжения.

– Не продолжай, Крис, за каждое последующее слово – влеплю неустойку, ты ведь не хочешь лишаться счетов, которые я открыл на твое имя, салона красоты, который подарил, ну и все прочее. Прими мое решение. Это не повод для переговоров и дебатов. Ситуация изменилась. Я больше на тебе жениться не могу. Ничего личного.

По мере того как говорю, моя бывшая невеста бледнеет, затем краснеет, затем и вовсе идет пятнами. Конечно. Терять деньги – в ее желания не входит, но уязвленное самолюбие и порушенные мечты стать Юсуповой дают о себе знать, а я вот наблюдаю за реакциями.

Если хочешь увидеть истинное отношение человека – отними у него что-то и посмотри, что будет…

Ну и вот сейчас я кое-что вижу, что не является для меня новостью или же неожиданностью. Все просто. Все предельно просто…

Кристина кивает будто своим мыслям.

Выдыхает.

Смотрит мне в глаза, чувствую, как хочет сказать очередную гадость, либо послать в мою сторону проклятие, но мое предупреждение слишком явное.

За каждое слово будет лишаться того, что имеет материальную ценность. Это болезненно, а моя бывшая со мной достаточно времени провела, чтобы понять, что каждое мое слово имеет за собой фундамент и придется ей прощаться с тем, что уже считает своим.

Поэтому Крис прикусывает губу. Смотрит на меня. Затем вверх, где расположены спальни.

– Я пришлю за своими вещами помощницу. Этого не хватало, чтобы я еще что-то собирала…

– Твое право, – отвечаю лаконично.

Кристина же поправляет юбку, оправляет на своем идеальном теле одежду, проводит ладонями, будто демонстрируя, что именно я сейчас теряю, и разворачивается на каблуках, уходит, покачивая бедрами, специально заводя…

Она знает мой темперамент и прекрасно осознает, что такой разрядки мне мало. Секс для меня что-то вроде спорта и пока я не выложусь по максимуму, до приятного потягивания в мышцах – я не получу удовлетворения, а то, что было минутами ранее, мне конкретно мало.

Дверь за моей бывшей захлопывается с такой силой, что хорошо, что штукатурка с потолка не сыплется, а вот я сжимаю зубы.

Иду к бару и вытаскиваю другую бутылку, щедро наливаю себе пойла, которое терпеть не могу, но сейчас во мне клокочет ярость.

Осознание, что моя жизнь перестает принадлежать мне, давит и вызывает внутреннее неприятие ситуации и агрессию.

Вновь бросаю взгляд в сторону лестниц и ступаю по ним туда, где расположена комната моей будущей жены.

Открываю дверь, в глаза бросается тонкая фигурка девушки, лежащей на кровати в позе эмбриона.

Вздрагивает и сразу же оборачивается на меня. Глаза все еще с поволокой сна и губки пухлые, как если бы целовалась часами. Резко вскакивает, словно чувствуя опасность…

И Юля чертовски права.

Только вместо того, чтобы принять ситуацию и обговорить все на берегу, девочка решает покачать права, выбешивает тем, что начинает кричать что-то о шведской семье, пытается прогнуть.

Мое терпение рушится с каждым ее словом, с каждым выдохом…

Припечатываю свою будущую жену к стене и смотрю в ее лицо, полное негодования и ярости.

Мы с ней так похожи. Именно это чувство я испытываю прямо сейчас, и так странно, что этот яростный блеск в глазах Юли манит и зачаровывает.

Эта девочка правдива в своих чувствах, она честна в своей ненависти, она не прикрывается, не играет, она отличается от всего, к чему привык.

Она не боится ненавидеть меня и открыто демонстрирует это.

Этот огонь манит. Он вспыхивает и находит отклик в моей душе. Яростный отклик и я не понимаю как, но Юля заводит меня с полуоборота… манит своими губами и я подаюсь вперед и накрываю сочную сладость…

– Значит, у тебя есть сын? – срывается всхлипом с губ, а я на мужа своего смотрю, – моя сестра родила от тебя…

– Успокойся, – отвечает холодно, – не место для сцен…

– Почему не сказал мне, почему врал столько лет?!

Морщится. Не нравится, что я голос повышаю. Мой муж не любитель сцен. Я знаю.

– Ты моя жена, Ира. Ею и останешься. Ничто не сможет повлиять на наш с тобой брак.

Качаю головой. Боль в груди не унимается. Сердце ощущается одной сплошной раной.

– Я хочу развода, Леша… – проговариваю едва слышно, но мой муж делает шаг, нависает и отвечает со всей жесткостью:

– Развода не будет, – чеканит в ответ, а я на сестру свою смотрю, на сына ее, который сейчас выглядит копией своего отца… маленькой копией моего мужа…