Текст книги "Дата собственной смерти"

– С кем же дети остались? – поинтересовалась Наташа. – С Питом?

– Нет. Бонна. Рекомендации. Но все равно боится. – Ленчик опять фыркнул. – Спешит обратно.

«Нехорошо это, – подумала Наташа. – Едва похоронили – и сразу завещание… А я и вообще получаюсь сволочь: даже на похороны не попала – сразу на оглашение. Впрочем, на Западе, по-моему, именно так и бывает во всех богатых семьях: утром похоронили, а уже вечером – наследство делят».

А Ритка, выходит, теперь живет «по-западному»: хочет как можно быстрей узнать отцовскую волю – и домой, в Лондон. Что ж, ее можно понять. У сестры с отцом свои счеты…

Наташа прикрыла глаза – от усталости и чтоб не видеть очередных шоссейных подвигов Ленчика. И сразу же накатило воспоминание: Рита, тогда еще совсем юная, яростно кричит отцу:

– Как же я тебя ненавижу!..

* * *

Тогда, десять лет назад, они были совсем другими.

Денис, худощавый, самоуверенный пятикурсник. Она сама – второкурсница, фанатевшая от студенческой жизни – какой разительный контраст с ненавистной школой! И ершистая (переходный возраст!) девятиклассница Рита с первыми мальчиками и слезами из-за ugris vulgaris…

– Совсем выросли мои птенчики, – вздыхала мама.

«Птенчики» действительно выросли. Болели первой любовью, решали первые взрослые проблемы. И не сразу поняли, что в их гнезде, в семье, случилась беда… А когда поняли – было уже поздно.

Они, конечно, и раньше видели: между родителями что-то происходит. За ужинами мама с папой едва перебрасывались парой слов – хотя еще недавно могли целоваться между супом и вторым, словно школьники. Совсем перестали сидеть рядышком перед телевизором, просматривая какой-нибудь «Окончательный анализ» с Ким Бейсингер и Ричардом Гиром. Прекратились и совместные поездки то в театр, то в магазин, то на природу. Отец больше не называл маму «лапулечкой», и, соответственно, нежное папино имя Борисонька превратилось в равнодушного Бориса.

Мама – особенно если подкрасться к ней незаметно – то и дело сидела в слезах. А отец, наоборот, все время был весел – лихорадочной, жесткой веселостью. Глаза поблескивают, губы вечно растянуты в неуместную, глупую улыбку.

Наташа покровительственным тоном спрашивала мать:

– Что случилось, ма? Что ты все киснешь?

Ей тогда было восемнадцать, и она ни секунды не сомневалась: в мире есть только черное и белое, простое – и очень простое. И мама должна просто ответить: что же с ней происходит? А дальше она, Наташа, излечит маму от любой хандры, это будьте покойны!

Но мама ей ничего не объясняла. Просто вздыхала и отвечала:

– Ничего, Наташенька, не случилось. Просто настроение плохое.

И дочь тщетно пыталась ее развеселить – таскала маму на выставки, в театры и даже в грузинский ресторан «Мзиури» с вечно пьяным вокально-инструментальным ансамблем. Но тоска из маминых глаз не исчезала даже перед самыми вдохновенными картинами, даже в самые волнующие моменты спектаклей… А в «Мзиури» мама вообще расплакалась – когда пьяненький вокалист из ансамбля с надрывом завыл из репертуара группы «Форум»: «Бела-а-я но-очь опу-устилась на-ад го-о-родом!»

И Наташа тщетно пыталась понять, зачем из-за «Белой ночи» так плакать…

Денис – он был самым старшим, целых двадцать два года – тоже переживал из-за мамы. Он понял, что происходит между родителями, быстрее девочек, но прятал беспокойство под напускным цинизмом, успокаивал сестер:

– Да не страдайте вы, девчонки! У папани нашего – кризис среднего возраста. Наверно, курочку себе завел, все они в таком возрасте любовницами обзаводятся… А маманя небось узнала, вот и куксится. Но только чего уж тут страдать? Дело житейское. Седина в бороду – бес в ребро. А на девицах мужики все равно не женятся, не бойтесь. Так просто, гуляют. А потом – домой, к женам.

Сам Денис в то время «курочек» менял, как перчатки, и отца в глубине души понимал: мамуля у них, конечно, классная, но это какой же надо героизм иметь, чтобы всю жизнь прожить с единственной женщиной! Денису девчонки обычно хватало на пару месяцев, не больше, потом бросал и отправлялся на новую охоту.

…Но больше всех страдала шестнадцатилетняя Рита. У нее, самой младшей, отношения с мамочкой всегда были особыми, с самого детства, когда крошечная Маргаритка, вместо того чтобы возиться с куклами, хватала веник и пыталась подмести кухню. Да и мама Риту явно выделяла, любовно называла ее «Моя хозяюшка, мое солнышко», а Наташа с Денисом даже не обижались. Что обижаться, если Ритка действительно уродилась хозяюшкой. То и дело в кухне торчит: то пироги вместе с мамой клепают, то стругают какие-то особые, навороченные салаты. Или сидят рядком на диване и вышивают на пяльцах глупые цветочки. А у Наташи с братом к домашним хлопотам ни склонности, ни интереса. Да и заняты оба под завязку: у нее, помимо стандартной учебы, теннис с иностранными языками, у Дениса – карате и программирование. Им даже посуду помыть некогда – да и зачем? Ритуля, добрая душа, без звука и над раковиной вместо них постоит, и одежду им перегладит.

…А обстановка в семье между тем накалялась. Теперь отец частенько не приходил ночевать, а когда бывал дома – в квартиру то и дело названивал сладкий девичий голосок и требовал к телефону «Бориса Андреевича». Причем голоску хватало наглости просить отца, даже если к аппарату подходила мама.

Наташа однажды решила вразумить родителя. Говорила, как ей казалось, вполне разумные вещи: «Папуль, я тебя понимаю, конечно… Любовь-морковь, все дела. Но пусть эта мымра хотя бы сюда не звонит!»

– Ах, Наташенька! – досадливо вздохнул папа. – Ты просто еще молода и ничего не понимаешь! И не смей, пожалуйста, называть ее мымрой.

А у Риты, которая тоже решила повлиять на папу, и вовсе получилась не беседа, а скандал. Деталей сестра не рассказывала, но выбежала из отцовского кабинета вся в слезах и долго рыдала за запертой дверью в ванной, так что уже думали вызывать слесаря и взламывать…

Даже невозмутимый Денис – и тот заволновался. Он, конечно, повторял сестрам: «Да бросит он скоро эту телку, зуб даю!» Но уверенности в его голосе становилось все меньше и меньше…

И вскоре разразилась катастрофа. Отец вызвал детей в свой кабинет и сообщил, что принял решение:

– Я обещаю вам: вы навсегда останетесь моими детьми. Самыми любимыми, самыми лучшими. Я всегда буду помогать вам и заботиться о вас. Но… в общем, вчера мы с мамой подали на развод.

– Ты порешь горячку, па, – твердо сказал Денис. – Ты об этом еще пожалеешь.

– Я тоже не понимаю, – подхватила Наташа. – Ну, втрескался, с кем не бывает! Любишь – и люби себе тихонько. Зачем с мамой-то разводиться?

И только Рита смертельно побледнела и промолчала. А когда они уже выходили из кабинета, вдруг остановилась на пороге и выкрикнула:

– Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!!!

* * *

Ленчик домчал Наташу в особняк, как и обещал: к восьми вечера. Гордо постучал по часам на панели приборов:

– Как заказывали: ровно двадцать ноль-ноль.

– Молоток! – машинально похвалила Наташа, мысленно посылая водителя в преисподнюю. Это же надо так ездить: до сих пор все кишки дрожат.

Ленчик, явно рисуясь, не стал дожидаться, пока автоматические ворота распахнутся до конца, и загнал машину во двор через предельную щелку: створка прошла в сантиметре от лакированной двери «Бимера».

«Никогда больше с ним не поеду!» – пообещала себе Наташа. А Ленчик выскочил из автомобиля, галантно распахнул перед ней дверцу, промолвил:

– Добро пожаловать, Наташа!

И напоследок наградил неуклюжим комплиментом:

– Вот вы не дали мне договорить, а я скажу – сроду такого загара не видел. Супер. Вы – как индианка.

Наташа вяло улыбнулась в ответ: вот именно, индианка. В Индии – было бы в самый раз, а здесь, в интерьере элитного подмосковного коттеджа, ее загар смотрится весьма неуместно – мраморные статуи и гипсовый фонтан, казалось, требовали только белого цвета… Бледно-белого. Траурного.

Навстречу из особняка ей навстречу уже спешила вторая жена отца.

Тамара. Та самая. Когда-то они называли ее мымрой. Когда-то они, все трое детей, изо всех сил желали ей смерти.

– Наташенька… – прощебетала Тамара.

В глазах – столько радости, будто родную дочь увидела, хотя Наташа поспорить может: Тамара ее не переваривает. Но как научилась придуриваться! Мачеха легким прыжком соскочила с крыльца, бросилась к падчерице, обняла, уместила ухоженную головку на Наташином плече, запричитала: – Наташа! Ну как же так?! Как же так получилось, а?

Объятия мачехи Наталье совсем не нравились, но вырываться она не стала. Успокаивающе погладила Тамару по аккуратной, волосок к волоску, прическе и привычно принюхалась: какие на этот раз у нее духи? Аромат оказался незнакомым, и Наташа расстроилась: похоже, совсем она на своем острове отстала от жизни и от моды. Впрочем, угнаться за Тамарой у Наташи не получалось и раньше – пока жила в Москве и сама изо всех сил модничала. Но в их негласном с Тамарой соревновании всегда побеждала мачеха. Хотя и старше Натальи всего на два года, но стиля, вкуса и таланта шикарно одеться, эффектно подать себя – у Тамары больше в разы.

Вот и сейчас, вроде бы в трауре, и плачет на Наташином плече, но так и хочется назвать ее не «безутешной», но – «очаровательной» вдовой. Платье у Тамары, разумеется, черное, и длина – строго по этикету, ниже колена, и плечи тактично закрыты. Только послушная ткань (дорогая, как минимум от «Гуччи») будто специально подчеркивает тонкую, не больше шестидесяти «сэмэ», талию и пышную грудь обрисовывает, а уж стройные щиколотки, обтянутые тонкими черными колготками, и вовсе выше всяких похвал. Из-под кружевного платка цвета ночи элегантно выбиваются хорошо промытые светлые пряди, ну а черные, тоже по похоронной традиции, туфли имеют каблук как минимум сантиметров в десять.

«Как была стервой, так и осталась», – раздраженно подумала Наташа и аккуратно стряхнула мачехины объятия.

– Тамар… я только с самолета, устала зверски… Можно, я в дом пройду?

– Конечно, миленькая, – засуетилась мачеха. – Проходи, устраивайся. Я уже и комнату приготовила, на втором этаже. Угловую. Там кровать, правда, узенькая, односпальная, но ведь ты к односпальным привыкла…

«Так всю жизнь и пролежишь в односпальной. Одна», – прочитала Наталья между строк.

– Без разницы, какая там кровать. Мне лишь бы рухнуть…

Ленчик уже подволок к крыльцу ее чемодан, но в дом не заходил. Стоял у порога, вопросительно поглядывал на Тамару.

– Ты что, не слышишь? – голос Тамары заледенел. – Второй этаж, спальня в восточном углу. Ступай.

«Ух ты, – восхитилась про себя Наталья, – какие мы стали барыни! Как вести себя с «прислугой» научились! Это ледяное «ступай» – вообще выше всяких похвал!»

Ленчика, похоже, тоже позабавили Тамарины интонации. Он дернул плечом и фыркнул – но, правда, только когда Тамара от него отвернулась. А сам пробубнил:

– Вещи Натальи Борисовны я, конечно, отнесу. Да только меня Денис Борисыч отпустил. До завтра, до утра.

Реплика его, конечно, на деле означала: «Вы хоть и крутая барыня – да мне не указ, у меня свой начальник – Денис, ему я и подчиняюсь».

– Да чего там нести? – спохватилась Наташа. – Совсем не тяжелое.

– Ладно, тогда можешь ехать, – по-прежнему царственно разрешила мачеха Ленчику. И светски сообщила Наташе: – Мы уже сели за стол, присоединяйся. Но ты ведь сначала захочешь принять душ?..

Она оглядела ее всю: от запылившихся в дороге босоножек до растрепанной прически. В глазах читалась жалость: «Вот растрепуха!»

– Всю ночь в аэропорту пришлось проторчать, – смущенно пробормотала Наташа.

Что за напасть: сколько она тренируется, чтобы не робеть перед мачехой, а все равно: эта холеная змея постоянно вгоняет ее в краску. И чего отец в ней нашел?! Бедный папа!

– Правда, Денис, Маргарита и Михаил Вячеславович хотели поздороваться с тобой немедленно, сразу, как ты приедешь… – Тамара явно упивалась ее смущением.

Ритке и Денису, конечно, наплевать, что она вся пыльная, и короткие дорожные шорты они не осудят: пусть несолидно, зато загар шикарный, настоящий тропический. Но вот Михаил Вячеславович… господин Инков… доверенный коллега отца… Наташа его не любила даже больше, чем мачеху. И совсем не спешила с ним встречаться. Вот отдышится она, примет душ, переоденется, соберется с духом…

– Я спущусь к столу через полчаса, – холодно пообещала Наталья.

Оттерла Тамару от входной двери и на цыпочках, чтобы не привлечь к себе внимания, проскользнула к лестнице, ведущей в верхние комнаты.

* * *

За сутки до описываемых событий.

Москва, утро.

Валерий Петрович

Валерий Петрович Ходасевич готовил мусаху: баклажаны, тушенные с говядиной и болгарским перцем.

Блюдо требовало сноровки, терпения и таланта. Длинный список ингредиентов, с десяток кулинарных тонкостей и как минимум два часа времени. Но мусаха того стоила. Настоящее пиршество. Валерий Петрович с удовольствием вспомнил, как в прошлый раз на изысканный ужин пожаловала Татьяна, любимая падчерица. Как сначала отказывалась садиться за стол, отговаривалась какой-то новомодной диетой. Но едва сунула нос в кастрюлю, вдохнула непередаваемый аромат тушенного с баклажанами мяса, и про диету больше не вспоминала. Умяла полную тарелку и даже забыла, что в любой обстановке ест строго по этикету – вилка в левой руке, нож – в правой, – выгребала соус столовой ложкой и хлебушком подчищала…

Каждый раз, когда Ходасевич думал о падчерице, он поневоле улыбался. Не подарок, конечно, девица: суматошная, взбалмошная, своенравная… но только нет большей радости, чем кормить милую Танюшку мусахой. И слушать, как она болтает своим заливистым голоском разную милую ерунду. И отбиваться от ее бесконечных нападок: «Ты много куришь! Ты опять пополнел!»

«А какие еще радости у пенсионера? – вздохнул Ходасевич. – Только своих близких вкусненьким побаловать да пообщаться с ними…» И он начал аккуратно срезать головки у баклажанов.

Валерий Петрович, полковник КГБ-ФСБ, пенсионерствовал уже много лет. Хотя и называл он свою жизнь «стариковской», но отставка, если положить руку на сердце, его совсем не тяготила. Слишком много нервов было отдано службе. Слишком много сил. Как пишут в современных резюме, работал он «под постоянным давлением». На износ, без выходных и праздников. А больше всего выматывали вечные «американские горки». То счет идет на минуты – то мучаешься от томительной неопределенности. То должен выглядеть жестко – а через полчаса играть роль простака-увальня. Просчитывать десятки вариантов развития событий – и одновременно сосредотачиваться на текущей задаче…

Валерия Петровича до сих пор мучил кошмарный сон – без сюжета, на уровне ощущений: будто он стоит один, на безликой площади чужого города. И знает: где-то его ждут, но он не знает, где. Он обязан предпринять что-то срочное, от его решения зависит исход операции – а он никак не может вспомнить, что именно ему нужно сделать…

После таких снов Ходасевич просыпался в холодном поту и долго расхаживал по темной ночной квартире: пил корвалол, курил в окошко, ждал рассвета, смотрел, как просыпаются воробьи… И каждый раз заново осознавал, что он наконец свободен. И каждый раз радовался, а потом засыпал – бездумно, часов до одиннадцати, как позволено спать только пенсионерам…

Правда, свои навыки и умения полковник не забывал. Физическая форма, конечно, оставляла желать, и лишнего веса он набрал изрядно: падчерица утверждала, что килограммов на сто двадцать потянет. Ходасевич с ней не соглашался: говорил, что веса в нем, как в Поддубном: ровно шесть пудов. На самом деле истина пролегала где-то посередине – весил он сто десять кило. Но худеть – как вечно худела Татьяна – Валерий Петрович не пытался и не собирался. Ел вдосталь, физкультурой не занимался. Утешал себя рассуждением: «Разве вес – это главное? Куда важнее, чтобы мозги оставались свежими, всегда «готовыми к бою». Вот мозгу, чтобы не зачах, действительно нужна постоянная тренировка. Поэтому Валерий Петрович, если его просили – а просили частенько, – до сих пор консультировал коллег. Давал советы любимому ученику, Паше Синичкину, – тот основал детективное агентство, следил за подозреваемыми умело, дрался лихо, а вот с «мозговым штурмом» справлялся с трудом. Помогал Валерий Петрович и любимой падчерице – Танюшка постоянно влипала в разные истории. А когда никаких дел не было, тренировался на детективах: читал романы, в основном классиков – Чейза да Стаута, и пытался понять, кто преступник, еще задолго до развязки. А потом, когда изверга настигало возмездие, продумывал, как бы он сам совершил подобное преступление… В общем, милые пенсионерские забавы. Из той же серии, что колдовать над мусахой.

«Интересно, нагрянет сегодня Танюшка или не нагрянет?» – гадал Ходасевич. Падчерица не появлялась уже неделю, он скучал о ней и не сомневался, что Татьяна об этом знает. Танюшка всегда, каким-то шестым чувством, улавливала, что нужна отчиму… Посему падчерица скорее всего объявится. Не сегодня – так завтра, когда мусаха настоится и станет еще вкуснее.

Валерий Петрович почистил чеснок, измельчил его и взялся за мясо: для мусахи его нужно разделывать особенно тщательно, чтоб ни жилки, ни пленочки. Потом залил говядинку бульоном и сполоснул руки: самое время для перекура. Едва щелкнул зажигалкой, как зазвонил телефон. «На ловца и зверь бежит», – улыбнулся Ходасевич, снимая трубку. Но это оказалась не Татьяна.

– Валерий Петрович? – раздался взволнованный мужской голос.

Голос был знакомым.

– Да. – Ходасевич мгновенно включил свою тренированную память, прокрутил в уме сотню имен и вспомнил: – Привет, Денис. Как жизнь?

– Спасибо – узнали, – облегченно ответили в трубке.

– Еще бы я своего спасителя не узнал! – Ходасевич не смог скрыть теплых ноток в голосе. И радушно пригласил: – Я тут мусаху приготовил. Приезжай.

Валерий Петрович не сомневался: Денис откажется. Разве до мусахи ему, серьезному бизнесмену, разве до праздных посиделок с отставным полковником?

Но тот неожиданно ответил:

– Можно?! Я прямо сейчас бы мог…

– Конечно, жду тебя.

Валерий Петрович продиктовал адрес. Потом положил трубку и растерянно обвел взглядом квартирку: прямо скажем, и бедненько, и не очень чистенько… Впрочем, Денис вряд ли едет к нему за тем, чтобы любоваться скромными однокомнатными апартаментами.

* * *

С Денисом Конышевым Валерий Петрович познакомился пару лет назад в дачном поселке Хотьково.

Сам Ходасевич, горожанин до мозга костей, никогда даже не думал о даче. «Райские кущи» ему навязала Татьяна. Падчерица не раз возмущалась, что полковнику не удалось получить участок «от государства», и однажды пафосно заявила:

– Раз государство не додало – я тебе сама компенсирую!

Зарабатывала падчерица хорошо: была одним из лучших столичных спецов по рекламе.

Домик для Ходасевича явился сюрпризом: Таня хоть и не кровная дочь, а «шпионскую операцию» провернула грамотно, в кромешной тайне. Сама выбрала домик, сама купила на имя отчима, сама зарегистрировала сделку, а свидетельство о «собственности» отправила ему по почте: чтобы уж точно не отказался.

Ходасевич получил купчую и пришел в ужас.

– Танюшка, да какой из меня дачник?! – чуть не взвыл он. – Ты что, не знаешь? Я ж без города – никуда…

– Ты только понюхаешь, какой там воздух, и больше в Москву ни ногой, – отрезала падчерица.

– Да не нужен мне никакой воздух! Мне и здесь хорошо! – взмолился Валерий Петрович.

– Нет, нужен. Все старики… то есть, прости, все пенсионеры на дачах живут. А ты чем хуже?

– Ты можешь меня представить… скажем, с коромыслом? – усмехнулся Ходасевич.

– Какое коромысло! – засмеялась Татьяна. – Там все удобства имеются. Свет, вода, газ и канализация, в смысле – септик. А на кухне – и плита, и вытяжка, и даже посудомоечная машина.

– Ну, если так… – пробормотал полковник, потихоньку примиряясь. А что оставалось делать – не отказываться же?

Домик ему понравился. Воздух действительно оказался кристальным, под окном растут яблоньки, и тишина – полная, звенящая… Спалось в деревянном доме изумительно. Курилось на крыльце куда слаще, нежели в душной московской квартире. Только вот удобства хоть и выглядели красиво, а оказались не вполне городскими.

Посудомоечная машина после первой же загрузки жалобно пискнула и от дальнейшей работы отказалась. Вода из симпатичных никелированных кранов капала еле-еле, а газ – то коптил, словно жалкий свечной огарок, то вспыхивал олимпийским факелом… И Ходасевич с почти суеверным ужасом осознал: бороться с вышедшими из повиновения удобствами он не в силах. Ничего он не понимает ни в водоснабжении, ни в газификации… Он даже разбираться не стал, почему удобства «шалят», а просто решил признать свое поражение и позорно дезертировать в город. Именно в этот момент и появился Денис.

Дом Дениса (не чета деревянной дачке Ходасевича: кирпичный, двухэтажный, с огромной, сплошь стеклянной террасой) располагался на соседнем участке – можно перекрикиваться через стильную плетеную изгородь. Денис и крикнул:

– Эй, сосед! У тебя напор есть?

– Нет, – буркнул Ходасевич.

Он пребывал в самом раздраженном расположении духа и совсем не планировал вступать в беседы с каким-то «новым русским».

– А с газом как? – не отставал сосед.

– Тоже плохо.

– Вот байда! – расстроился собеседник. – И у меня еле теплится… Ладно, поеду сейчас разбираться.

Ходасевич с неудовольствием наблюдал, как сосед поместился в лакированный «БМВ» и стартанул так резво, что поднял на узкой грунтовой улочке целую песчаную бурю.

Полковник вернулся в дом, поставил на умирающую конфорку кофейник и целых сорок минут ждал, пока джезва вспенится пузырьками.

Но выпить кофе не успел – в дверь постучали. На пороге, сияя, словно красно солнышко, стоял сосед. Он радостно, как старому знакомому, улыбнулся полковнику и сообщил:

– Ну, урегулировал я проблемку! Построил этих рыл из правления, так что все будет: и газ, и напор.

– Где будет? – хмуро спросил Ходасевич. – У вас?

– И у меня, и у вас, – не смутился сосед. И спросил: – А, значит, теперь вы тут живете?

Валерий Петрович кивнул.

– Ну, тогда давайте знакомиться. Меня Денисом зовут, а вас?

Ходасевич неохотно представился.

– А можно, я ваш дом посмотрю? – неожиданно попросил Денис. И объяснил: – Я почему прошу? Когда строиться надумал, колебался – каменный делать или деревянный. Вот и хочу посмотреть, как оно в деревянном, не прогадал ли?

– Смотрите, – пожал плечами полковник.

Денис шустро пробежался по дому, заглянул в удобства, открывал краны, зачем-то спускал в туалете воду, заглянул в посудомоечную машину, а завершив осмотр, вдруг выпалил:

– Вот что, Валерий Петрович. Обнаружены явные неполадки. Септик ваш на пределе, котлу пора на профилактику, да и трубы, похоже, засорились. Что будем делать?

– А что вы предлагаете? – против воли улыбнулся полковник.

Этот взбалмошный «новый русский» начинал ему нравиться.

– Давайте лучше на «ты», – попросил Денис. И тут же поправился: – В смысле, вы меня называйте на «ты». А я уж буду вас по имени-отчеству величать. А предлагаю я – бескорыстную соседскую помощь по устранению дефектов коммуникаций… – Он фыркнул и добавил с усмешкой: – Хорошо звучит?

– Ты сантехник, что ли? – снова улыбнулся Ходасевич.

В глазах нового знакомца прыгали такие задорные бесенята, что быть серьезным рядом с ним не получалось.

– Нет, я экономист. В смысле, по диплому, – почему-то с сожалением произнес Денис. – Но сантехник у меня имеется: в бытовке дрыхнет. А с ним – газовик и электрик. Вызывал их для себя, а с материалами заминка, вот они и бездельничают. Так что очень все кстати сложилось. Сейчас растолкаю их и к вам пришлю. Все наладят в лучшем виде, не сомневайтесь.

Ходасевич слегка смутился. Сантехник, газовик, электрик… вряд ли они будут работать бесплатно, а денег у него с собой было совсем немного. Но Денис будто бы прочитал его колебания.

– Только вот, Валерий Петрович, какая просьба: начнут вымогать на бутылку – не давать ни под каким видом, договорились?

– Бесплатно, по-моему, только воробьи летают, – заметил полковник.

– Не бесплатно, а по-соседски! – вдруг рассердился Денис. – А гаврикам этим я и без того зарплату плачу. Они у меня в штате.

– В штате? А где ты работаешь? – поинтересовался полковник.

– А я директор инвестиционной компании, – ответил Денис. И пояснил: – Дома строю. Большие, многоэтажные, по такой системе: утром деньги – через год квартира. Компания молодая, но кое-что уже сдали, кое-что – строим.

– Молодцы, – похвалил Ходасевич.

Он не без удивления разглядывал Дениса: тот совсем не походил на директора, тем более инвестиционной компании – совсем юный, на вид не старше тридцати, глаза – беззаботные и носом шмыгает, как пацан… «Надо будет с Татьяной его познакомить», – вдруг подумал полковник.

…Танюшка с Денисом друг другу понравились, но романа между ними не склеилось. «Мы оба – слишком начальники, – пояснила Таня отчиму. – А Денису курочка нужна: чтоб в рот смотрела и говорила: «Да, дорогой, конечно, дорогой, как ты скажешь». Да у него, по-моему, уже и есть такая».

– Женат?

– Не говорит, но, кажется, да.

– Очень жаль, – огорчился отчим. – Парень хороший, мне понравился. Правильный такой…

– …до зубной боли, – перебила Татьяна. – И скучный. Только и знает, что про кирпичи рассказывать. А еще – про бетон и про фугенфюллер.

– Про что?!

– Фугенфюллер. Это штукатурка такая. Но ты не переживай! – заверила падчерица. – С Денисом мы друзьями остались. Зато в тебя он – просто по уши влюблен! А уж особенно, как я сказала ему, где ты работал, он в экстаз пришел!

– Болтушка ты, Татьяна! – рассердился отчим. – Сколько лет тебя учу: никогда не выдавай лишнюю информацию!

– Все продумано, – отрезала она. – Денис нос дерет, что он весь из себя такой генеральный директор. А ты теперь будешь важничать, что ты – разведчик и аналитик, и неизвестно еще, кто из вас круче, понятно?

Отчим от Татьяниной логики только головой покачал.

…Теперь, после лестной аттестации падчерицы, Денис и правда смотрел на него любопытно-восторженными глазами, и Ходасевич только про себя усмехался… Впрочем, соседским отношениям это только способствовало. Денис по-прежнему помогал полковнику то ремонтом, то дельным хозяйственным советом. Полковник же помощь принимал, а сам ничем ответить соседу не мог. Однажды даже разговор завел:

– Денис, я хотел бы вас как-то отблагодарить…

– Ни слова больше! – возмутился сосед. – Я же говорил вам: для меня это все такая мелочь…

– А для меня – нет, – нахмурился Ходасевич.

– Тогда идите ко мне в начальники охраны! – расхохотался Денис. И сам же ответил: – Так не пойдете же! Начохр должен быть дуб дубом, а у вас квалификация куда выше!

И Ходасевичу пришлось сказать:

– Ну, тогда подождем. Вдруг когда-нибудь тебе моя квалификация пригодится?

– Не дай бог! – замахал на него Денис.

– Вот и я говорю: не дай бог, – кивнул Ходасевич. – Давай лучше я тебе заплачу, а?

– Нет уж, Валерий Петрович, – хитро улыбнулся Денис. – Сами груздем назвались! Вот и ждите теперь, когда я с кузовом подъеду…

…Дениса «с кузовом» Ходасевич ждал больше года. За это время сосед обновил на его даче водопроводные трубы, приказал «своим архаровцам» привести в порядок септик и презентовал газовый котел – «я его в одном своем коттеджном поселке списал, специально под вас: очень клевый»!

И вот сейчас наконец приехал. Такой бледный, с запавшими глазами, что Валерий Петрович даже традиции соблюдать не стал. (А по традиции он гостя всегда сначала кормил и только потом спрашивал о деле.)

Но сегодня Ходасевич поинтересовался чуть ни с порога:

– Что-то случилось, Денис? Я могу чем-то помочь?

– Валерий Петрович, у меня убили отца, – бесцветным голосом откликнулся сосед по даче. – И я хотел бы, чтобы вы расследовали это дело.