Текст книги "Оскар за убойную роль"

И тут главный, сидящий на переднем пассажирском сиденье, повернул зеркальце над лобовым стеклом. Полина увидела, как в нем отразились его глаза.

– Сюда смотреть, – приказал он ей и жестом указал на зеркальце. Полина послушно уставила в него свои глаза, залитые слезами. В зеркальце ей был виден острый взгляд толстого. А рукой Полины теперь зачем-то завладел сидящий справа кожаный. Он бережно сжал ее запястье обеими руками – одной словно щупая пульс, а второй нежно касаясь ладони.

– Зачем ты украла документы из сейфа? – вдруг спросил человек с переднего сиденья.

– К-какие документы? Из к-какого сейфа? – не поняла Полина.

– Кто приказал тебе украсть их? – снова спросил грузный.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – пролепетала Полина.

– Да поедем в отделение, там с ней разберемся! – проговорил, адресуясь к толстяку, кожаный.

И тут наконец до нее дошло.

– Документы? Вы имеете в виду – на работе?

Грузный, не говоря ни слова, кивнул.

– Я н-не знаю, – быстро сказала она. – Я не брала. А при чем здесь…

– Ты знаешь, кто взял документы? – прервал ее новый вопрос толстяка.

– Н-нет…

Несмотря на то что Полина не видела его лица – только глаза в отражении зеркальца, – она чувствовала, как исходящие от него сила и воля постепенно завладевают ею.

– На кого ты думаешь – кто украл? – спросил толстяк. Он по-прежнему буравил взглядом ее отражение в автомобильном зеркальце заднего вида.

– Н-не знаю… – выдавила из себя Полина.

– Пастухов? Колпин? Садовникова? Щапов? Кого подозреваешь? – продолжал допрос толстый. А молодой-кожаный по-прежнему нежно держал Полинину руку в своих неожиданно мягких руках.

– Я не знаю… Ни на кого не думаю… – пробормотала она.

– Кто тебя снабжает наркотиками?

– Я же говорила: не знаю! Никто! Это ошибка!

– Ты Полина Павленко?

– Да!

– Зачем ты взяла документ из сейфа?

– Не брала! Не брала я ничего! – простонала она.

– Тебя попросил взять документ твой друг?

– Не-ет…

– Тебе заплатили в долларах?

– Кто? Что?.. Нет! Я не знаю.

– Похоже, чисто, – вдруг сказал кожаный, отпуская руку Полины.

– Значит, так, Полина, – промолвил грузный (в зеркальце она по-прежнему видела его глаза), – сейчас я тебя, возможно, отпущу.

Сердце ее радостно трепыхнулось.

– Но не навсегда, – внушительно сказал он.

Сердце в недоумении заледенело.

– Ты сама знаешь, – продолжал толстый, – хранение наркотиков – это тяжелая статья. Можешь до десяти лет получить. На строгом режиме.

– Это не мой наркотик! Мне подбросили! – выкрикнула Полина.

– А вот этого ты никому не докажешь, – спокойным, ровным тоном проговорил грузный. Выдержал паузу и добавил: – Поэтому, чтобы избежать камеры и тюрьмы, тебе надо вести себя паинькой.

– Это как? – спросила Полина. Ей хотелось, чтобы эти слова прозвучали с вызовом, однако получилось жалко.

– Меня интересует, – жестко продолжал толстяк, – все, что происходит у тебя на работе. И ты должна будешь информировать меня об этом. Обо всем, что творится в этой вашей «Пятой власти». Ты хорошо понимаешь меня?

– Да.

Полина всхлипнула и кивнула.

– А главное, что меня интересует, – это документ, пропавший из сейфа твоей начальницы Садовниковой. Когда документ найдется или выяснится, кто его украл, мы с тобой, Полина, расстанемся, и ты никогда больше меня не увидишь. Но сейчас мне нужно знать все, что ты заметишь или выяснишь. Ты понимаешь меня?

– Да.

– Итак, документ. И еще – твои коллеги: Колпин, Щапов, Садовникова, Пастухов, Соколова, Теплицын. Мне надо знать все, что они говорят и делают. Ты поняла меня, Полина?

– П-поняла.

– Пока даю тебе сутки. Я сам свяжусь с тобой. А если что-то срочное – вот, возьми. – И толстяк повернулся и протянул Полине карточку, где был от руки записан номер сотового телефона. Номер – и ничего больше.

Она схватила карточку, словно спасательный круг.

– И помни, кто тебя от тюрьмы отмазал, – сказал толстяк. Теперь, обернувшись, он пристально глядел на нее и уже вживую встретился с ней своим взором, настолько острым, что Полина невольно отвела глаза.

– Ты поняла меня?

– Да, – пролепетала она, не глядя на толстяка. В ней раскрывалась, будто цветок или фейерверк, огромная, мощная, буйная радость.

– Паша, выпусти ее, – приказал толстяк.

Милиционер в форме передал ей паспорт и сумочку. А сидящий рядом с ней кожаный пробормотал:

– Наркотик мы изымаем. – Потом вылез из «девятки» и даже, словно был джентльменом, придержал дверцу, дожидаясь, пока Полина выползет из машины.

Как только она оказалась на тротуаре, опер в штатском нырнул в авто. «Девятка» взревела стартером, а потом сорвалась с места и резво унеслась по Петровке по направлению к центру. Полина, еще не веря в свое нежданное освобождение, с наслаждением вдыхая свежие ароматы московской ночи, поплелась в противоположную сторону – к Садовому кольцу. От радости она чувствовала себя невесомой, словно воздушный шарик. Полина даже и не задумывалась, что ее только что, как пишут в шпионских романах, завербовали…

…А в «девятке», тем временем повернувшей на бульвары, происходил следующий разговор:

– Подведете вы нас под монастырь, Валерий Петрович, – прогудел с заднего сиденья кожаный.

Ему никто не ответил, и он стал развивать свою мысль:

– Я-то что, я – человек вольный. Частный детектив – что с меня взять. Мне нарушать законы сам бог велел. Я и без вас, товарищ полковник, по лезвию бритвы хожу. Хотя наркотики беззащитным девушкам подбрасывать – работенка, прямо скажу, грязненькая… Ну а если взять Васю…

И опять не ответил кожаному сидящий впереди толстяк. Тогда тот снова забубнил:

– А вот взять Васю, – он кивнул в сторону водителя-милиционера. – Он же на службе. За такие шуточки не то что погоны могут с него снять – вообще на зону отправят…

– Хватит, Синичкин! – жестко прервал излияния кожаного грузный. – Я тебя попросил – ты мою просьбу выполнил. Нечего тут бухтеть. Или ты что, цену себе набиваешь?

– Бросьте, Валерий Петрович, побойтесь бога, – искренне огорчился кожаный.

– Я тебе говорил или нет, что это нужно для Татьяны?

– Да говорили… – вздохнул кожаный. – Вы же знаете: для Таньки Садовниковой я на все готов… Ну, и для вас, Валерий Петрович, тоже. Только потому и согласился.

– А мне, Паша, – заявил грузный, – мне сейчас времени терять нельзя ни минуты, поэтому я и пошел на крайние меры. Лучше скажи: какие у тебя-то выводы?

– Я ее по полной программе прокачивал, – помотал головой кожаный. – Насколько в таких условиях это возможно. И мимические реакции, и движения зрачков, и пульс, и потоотделение. По-моему, все чисто.

– А что тебе твое хваленое оперативное чутье говорит?

– Что эта Полина в вашем деле ни при чем, – убежденно проговорил кожаный, – не будь я Пашей Синичкиным.

– Мне тоже показалось, что ее из списка подозреваемых можно вычеркивать, – подал голос водитель в милицейской форме.

– Вот видите, ребятки, – неожиданно потеплевшим голосом сказал толстяк, – большое дело вы для меня сделали. Для меня – и для нашей Танюшки.

– Я полагаю, – промолвил с заднего сиденья Павел Синичкин, – Татьяна не в курсе того, что мы тут за-ради нее вытворяем?

– А как ты думаешь, Паша? – проговорил с оттенком досады полковник Ходасевич.

– Думаю, что не в курсе.

– Правильно думаешь.

– Ну, естественно, – резюмировал Синичкин. – А то б она нам всем за свою сотрудницу глаза повыцарапала.

«Девятка» пронеслась по ночным бульварам, а на Пушкинской площади повернула налево, на Тверскую, – чтоб завезти домой, на Большую Дмитровку, частного детектива Павла Синичкина.

Вторник, вечер

Те же самые двое – пожилой и тот, что помоложе, которые обедали вчера в ресторане «Венеция», – сидели в большом и роскошном кабинете. Оба устроились за низеньким столиком в углу. Прихлебывали кофе с коньяком. Видно было, что отношения между ними – самые доверительные и понимают они друг друга с полуслова. Время от времени они поглядывали на телеэкран. Установленный в нише шкафа небольшой телевизор транслировал документальные кадры, снятые, по всей видимости, скрытой камерой. Звук был выключен.

– Ну, как теперь? – самоуверенно поинтересовался тот, что помоложе. И, не дожидаясь ответа собеседника, ответил сам: – По-моему, уже куда интересней.

– Да, вроде стало немного порезвее, – не очень охотно согласился пожилой.

– Говорю же тебе: у нас все получится! – высокомерно улыбнулся молодой.

– Знаешь, кого товарищ Сталин предостерегал от «головокружения от успехов»? – вдруг спросил старший.

– При чем здесь Сталин?

– Он имел в виду таких, как ты. Тех, кто говорит «гоп», еще не перепрыгнув.

– Почему я не могу радоваться тому, что все идет нормально? – слегка обиделся молодой.

– Радоваться можешь, – кивнул первый. – А почивать на лаврах и считать, что все у нас в кармане, – нет. Все еще только начинается.

– Да брось ты! – ухмыльнулся молодой. – Что такое особенное начинается? Обычная работа…

* * *

Когда Татьяна стояла в пробке, несмотря на позднее время выстроившейся на Садовом кольце, зазвонил ее мобильник. Она полезла в сумочку, валявшуюся на соседнем сиденье, и вытащила из нее аппарат. Глянула на дисплей. Ну, конечно же, Андрей Федорович. С неприятным предчувствием тяжелого разговора Таня нажала на «прием».

Голос босса звучал исключительно холодно:

– Татьяна, я могу узнать, что случилось?

– А что особенного случилось? – Таня попыталась изобразить саму невинность.

Но линия защиты была, пожалуй, выбрана неудачно. Андрей Федорович еще более сухо промолвил:

– Ты сорвала важные переговоры.

Таня постаралась, чтобы ее голос звучал миролюбиво, но не виновато:

– Но ведь колбасник не первый и не последний клиент, которого мы упускаем.

– Ты упускаешь, – акцентировал Андрей Федорович.

– Все равно, у меня ощущение, что у нас ничего бы с ним не вышло. Он сам не знает, чего хочет.

В интонациях Теплицына добавилось яда:

– Значит, заказчик во всем виноват?

Татьяна попыталась отчасти признать свои ошибки:

– Возможно, я была излишне резка с ним. Но он меня просто допек.

– Ясно, – хмыкнул Андрей Федорович и добавил саркастически: – Вчера у тебя из сейфа исчез важный документ. Сегодня ты сорвала переговоры с перспективным заказчиком. И поссорила меня с ним. Не слишком ли много за два-то дня?

Таня молчала, потому что понимала: Теплицын прав. Все, что она смогла, это после паузы пробормотать:

– Извини, Андрей, так получилось.

– Ладно, приходи завтра, будем с тобой разбираться. – В тоне босса не прозвучало ни единой обнадеживающей ноты. Затем Теплицын, не попрощавшись, бросил трубку.

Таня нажала на «отбой» и вздохнула. Она понимала шефа. Теплицын еще, как человек выдержанный, держит фасон – она б на его месте, может, разгневалась куда пуще. Таня досадливо швырнула мобильник на соседнее сиденье.

…Когда Таня проезжала по шоссе Энтузиастов, телефон зазвонил снова. Она не сразу взяла его: правая рука была занята, Таня разгонялась после светофора, переключала передачи. Когда она наконец достала мобильник с сиденья и глянула на дисплейчик, там отпечаталась надпись: «Номер подавлен». Таня даже не успела подумать, кто бы это мог быть, как телефон перестал звонить. Она выругалась, бросила аппарат обратно на сиденье, и тут он затрещал снова. Номер оказался тем же, «подавленным». Татьяна чертыхнулась, взяла телефон и нажала на «прием».

– Госпожа Садовникова? – произнес незнакомый мужской голос. Звучал он по-русски с еле заметным акцентом. Таня не поняла, что это за акцент.

– Да, это я, – ответила она. Сердце вдруг забилось часто-часто. Таня почувствовала, что ничего хорошего ей не скажут.

– Вы тут на днях один документ потеряли, – сказал мужчина утвердительно.

Не сообразив, что ответить, Татьяна на секунду замолчала. Голос мужчины вдруг показался странно знакомым, только Таня никак не могла сообразить, где она его уже слышала. Да еще этот акцент…

А мужчина спокойно держал паузу.

Наконец Татьяна произнесла внезапно севшим голосом:

– Да, потеряли. А что?

– Могу помочь вернуть.

– Что надо делать? – поторопилась Таня.

– Деньги платить, – строго произнес мужчина.

– Много?

С замершим сердцем она ожидала ответа.

– Тридцать. Тысяч. Долларов, – раздельно ответил собеседник.

Татьяна облегченно выдохнула. Сумма не показалась ей неподъемно большой.

– Когда? Где? – быстро спросила она.

– Ты деньги сначала собери, а потом спрашивай, – с растяжечкой, полуусмешкой произнес шантажист. И веско добавил: – И никому ни слова. Ни слова, ясно? Иначе хуже будет. – Пауза. А потом человек с угрозой спросил: – Ты поняла?

– Да, да! Конечно, да, – торопливо ответила она. – Как с вами связаться?

– Я сам позвоню.

– Когда?

– Послезавтра, – весомо проговорил мужчина и бросил трубку.

Быстро нажав «отбой», Татьяна тут же набрала Валерин номер. Сделала она это на автопилоте – ее внутреннее «я» ни доли секунды не сомневалось: ей надо увидеться с отчимом. Срочно. Как можно скорей. Угрозу анонима, что надо держать звонок в тайне, на полковника Ходасевича она не распространяла.

– Валерочка? – быстро сказала Таня в телефон. – Мне надо тебя увидеть. Ты дома?

– Пока нет.

– А где?

– Лишние вопросы задаешь, – пробурчал отчим.

– Мне нужно срочно с тобой поговорить.

– Приезжай ко мне домой. Скажем, через час. Тебя, Танюшка, я всегда рад видеть, – галантно добавил отчим.

– Тогда жди.

* * *

Дорога до отчима заняла часа полтора. Когда Татьяна закончила телефонные переговоры, она уже проскочила поворот к своему дому. Решила ехать к Валере через Кольцевую автодорогу. На выезде из города, несмотря на ночь, образовалась изрядная пробка. Многие москвичи по летней погоде устремились на дачи. Тане пришлось поскучать в железном стаде машин при выезде на кольцо, потом по МКАД еле тащилась в районе Щелковской… Но хоть и пробка, и день сегодня выдался тяжелым, настроение у Тани было совсем не плохим. Непонятно почему, но звонок похитителя настроил ее на оптимистический лад. Наверно, оттого, что состояние неопределенности прошло. «Лед, как говорится, тронулся. Черная полоса закончилась, – твердила она про себя. – Отчим теперь что-нибудь придумает. Раз шантажист себя проявил – Валера его уделает. И теперь у меня все-все будет хорошо».

…Валерий Петрович, верный своей привычке, не стал ее с порога ни о чем выспрашивать. (Не то что мама, Юлия Николаевна, – та сразу бы на нее набросилась с расспросами, не дала бы даже туфли снять.) Ходасевич первым делом проводил любимую падчерицу на кухню, торжественно объявил:

– Сегодня у нас на ужин брюссельский суп с шампиньонами и поджарка по-казахски!

Таня с аппетитом вдохнула носом воздух, полный соблазнительных запахов жареной печени и грибов, и воскликнула:

– А с удовольствием! Целый день ничего не ела!

От Валерия Петровича, естественно, не укрылось радостное состояние Таниного духа, но, верный своим принципам, он не задал ни одного вопроса до тех пор, пока она не покончила с последним кусочком и не выпила кофе.

Зато потом бывший полковник разведки дал себе волю по полной программе. Едва Таня упомянула о звонке «подавленного», он тут же прервал ее:

– Ты записала его разговор?

– Как? – удивилась Татьяна.

– Ты же говоришь, он звонил тебе на мобильник. У тебя разве в нем нет диктофона?

– Есть, но…

– Что «но»?

Таня выдохнула и призналась:

– Я не сообразила… – и с удивлением добавила: – А ты, я гляжу, вполне освоился с современной техникой.

Полковник пропустил комплимент мимо ушей. Он попросил Таню пересказать разговор. Затем, хитро и умно формулируя вопросы, Ходасевич заставил ее вспомнить диалог с шантажистом едва ли не дословно. Его интересовали интонации преступника, тембр голоса, акцент. И только когда Таня рассказала все до последней буковки – включая и свои собственные мысли по поводу звонка, – Валерочка закурил любимую вонючую «Яву» и откинулся на кухонном диванчике, полуприкрыв глаза. Таня решила, покуда он думает, перемыть посуду – в благодарность за ужин и помощь. Ходасевич был настолько погружен в собственные мысли, что не стал, против обыкновения, возражать. И лишь когда тарелки и чашки оказались составлены в посудный шкафчик, отчим загасил очередную сигарету и огласил вердикт:

– Ты должна договориться с ним о встрече. Только одно условие: между его звонком и вашим рандеву должно пройти как можно больше времени. Как минимум четыре часа.

– Почему?

– Мне надо успеть подготовить операцию по захвату.

– А где я возьму выкуп?

– Я тебе дам деньги.

– Откуда ты их возьмешь?

– От верблюда. Не задавай глупых вопросов. Купюры будут помечены, номера переписаны. Может, мы и передатчик в них воткнем.

– Вы будете следить за ним?

– По ситуации.

– Что это значит?

– Возможно, будем его вести. А может, возьмем голубчика в момент вашей «стрелки». И постараемся расколоть. В общем, посмотрим.

– Ты обратишься к кому-то за помощью?

Отчим усмехнулся:

– Ну а как ты думала? Я сам, что ли, в мои-то годы, буду за ним бегать?

– Тебе помогут люди из Комитета, да?

– Возможно, – обтекаемо ответил Ходасевич. – Я тебя только, Татьяна, об одном прошу: никому ни слова. Ни о звонке, ни тем более о нашем разговоре. Никому.

– Что ж я, совсем идиотка?! – обиделась Татьяна.

– Ни единому человеку, – повторил отчим (временами он бывал удивительно занудлив!). – Ни на работе, ни друзьям, включая даже твоего Макса. И маме тоже не говори.

Тане вдруг пришла в голову неожиданная мысль (даже странно, что она не подумала об этом раньше!).

– А может, у шантажиста на самом деле нет нашего документа? Он просто кто-то из наших, из агентства? Пронюхал про пропажу и решил таким способом денег срубить?

– Может быть и такое, – озабоченно кивнул Валерий Петрович. – Впрочем, поживем – увидим.

– Ох, Валерочка, – вздохнула Таня, подошла к нему, обвила плечи руками и поцеловала в лоб, – что бы я без тебя делала!..

– Может, не будь бы меня, – пробурчал отчим, – ты бы вела себя более осмотрительно.

Среда, утро.

Таня

На следующее утро Татьяна ехала на работу с чистым сердцем: дела пошли на поправку, проблема с пропавшим документом скоро разрешится. Отчим сделает все, чтобы ее разрешить. У него такие связи, такой опыт!

А сбежавший вчера заказчик вообще яйца выеденного не стоит. Подумаешь, колбасный магнат! Мало ли у них жирных заказов срывалось! Уйдет колбасник – придет какой-нибудь молочник. И Теплицын это хорошо понимает, так что вряд ли станет снова катить на Татьяну бочку. Все постепенно рассосется, забудется, и пойдет ее работа, как прежде.

Когда Таня уже ехала по Тверской, вдруг зазвонил телефон. Правой рукой она, не отрываясь от дороги, взяла трубку. Глянула краем глаза на дисплейчик. Там значилось: «Номер подавлен». Неужели снова шантажист? Но ведь он обещал звонить только завтра. Что случилось?

Татьяна поднесла мобильник к уху и нажала на «прием».

– Садовникова? – сердито проговорили в трубке. Таня похолодела. Это был он, тот самый голос. Шантажист.

– Слушаю вас, – по возможности спокойно промолвила она.

– Я тебя предупреждал, чтобы ты молчала? – Голос с неуловимым акцентом громко ударил в самое ухо.

Таня не отвечала. Повисла пауза.

– Нет, скажи: я тебя предупреждал, чтобы ты никому ничего не говорила?

– А я… – оторопело проговорила она. – Я и так молчу…

«Откуда он может знать?! Ведь я сказала одному только отчиму! А это все равно что никому. Или Валера уже начал действовать? И это стало известно шантажисту? Неужели у отчима могут быть такие ненадежные друзья?» – вихрем пронеслось у нее в голове.

– Нет, ты не молчишь, – констатировал голос в трубке.

– Послушайте! – выкрикнула она. – Я правда никому ничего не говорила!

– Я не буду спорить, – лениво сказал голос в трубке. – Ты нарушила нашу договоренность. Теперь она отменяется. Так что пеняй сама на себя.

И в трубке раздались мелкие, злые гудочки.

* * *

Когда Татьяна вошла в комнату своих подчиненных, все уже были в сборе: и копирайтеры, и дизайнеры: Полина, Артем, Родя, Мишка. И секретарша Наташка сидела в своем закутке. При появлении начальницы общий разговор прервался. Все вежливо ответили на Танино приветствие, но каждый при этом посмотрел на нее как-то странно. Она отнесла их взгляды на предмет ее давешней ссоры с колбасником. Наверняка известие об этом уже разнеслось по агентству и перед Татьяниным появлением сотрудники как раз обсуждали ее самое и ее поведение. «А, наплевать! – беспечно решила Таня. – О тебе не судачат, только если ты ничего не делаешь».

Она вошла в свой кабинетик и плотно прикрыла за собой дверь. Предстояло объяснение с Теплицыным – это куда хуже зубоскальства подчиненных. Однако тоже вполне терпимо.

Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в ее каморку вошел шеф. Нет, не вошел – ворвался. Честно говоря, Татьяна никогда не видела Теплицына таким. Всегда аккуратный его галстук перекрутился. От идеальной прически не осталось и следа. Встрепанные волосы торчали во все стороны. А главное – босс был в ярости. Не просто злился – кипел и бурлил. Он открыл рот, но, казалось, не мог выдавить ни единого членораздельного слова – настолько сильно бушевали в нем эмоции. «Неужели это из-за колбасника?» – удивилась Татьяна.

– Что случилось, Андрей Федорович? – спокойно спросила она, откидываясь в кресле и скрещивая руки на груди. Принимая закрытую, оборонительную позу, Таня инстинктивно старалась защититься от явной агрессии босса.

– Что случилось?! – проревел Теплицын. – Ты еще спрашиваешь?!!

И он изо всех сил жахнул по ее столу газетой.

– На, читай, мля! – проорал он (сроду Таня не слыхивала от Андрея Федоровича бранного слова). – Читай! Раз делаешь вид, что ничего не знаешь!!!

Татьяна взяла газету со стола осторожно – как если бы то была брошенная ей перчатка. Ничего особенного. Газета как газета. Называется «Курьер». Цветная, с картинками. Таня осторожно развернула измятое (видимо, в припадке ярости) издание. Развернула – и похолодела. Четверть первой полосы занимала огромная цветная фотография, а изображен на ней был их клиент, депутат Брячихин. На снимке он орал на кого-то. Камера взяла депутата крупно, поэтому были хорошо видны искаженный яростью рот, гневные глаза – и даже пузырьки слюны, выступившие в уголках губ. Над фотографией шел крупный заголовок: «ЭТОТ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СТАТЬ НАШИМ МЭРОМ». А внизу под снимком – врез, набранный жирным шрифтом:

«ЭКСКЛЮЗИВ! К нам в редакцию попал психологический портрет на кандидата в мэры Москвы депутата БРЯЧИХИНА. Документ этот составлялся в избирательном штабе депутата. Он настолько секретен, что написан от руки и имелся, по нашим данным, только в одном экземпляре. Под документом – подпись известного психолога, профессора, доктора медицинских наук ***. Итак, читайте на стр. 2 нелицеприятный психологический портрет кандидата в мэры столицы!»

А ниже этой завлекаловки помещалась мелкая ксерокопия рукописного текста – того самого, что до прошлого понедельника лежал в Татьянином сейфе.

Таня почувствовала, как ноги стали ватными, а в животе похолодело. Шеф молча нависал над ее столом, выпятив подбородок, – казалось, вот-вот размахнется и ударит. Стараясь не поддаваться панике, Татьяна раскрыла газету. На второй странице снова была фотография Брячихина – черно-белая и менее крупная, но тоже весьма выразительная: депутат стоял со скрещенными на груди руками, выпяченной, как у Муссолини, нижней губой и высокомерно смотрел вдаль. Ниже шел крупно набранный типографский текст. Татьяне хватило даже беглого взгляда, чтобы понять, что он слово в слово повторяет документ, пропавший из ее сейфа:

«…необходимость компенсации и гиперкомпенсации травмированной самооценки является мощным внутренним генератором, побуждающим Б. к активной политической деятельности. Потребность во власти, скорее всего, возникла в процессе воспитания в семье как компенсация чувства ущемленности, неполноценности…

…Первостепенное значение имеют такие аспекты мышления Б., как стереотипность, склонность к упрощению…

…Пассионарность, творческие задатки, интеллектуальные качества Б. развивались на фоне недоверчивости, подозрительности, нередко тираничности, раздражительности. Будучи высокомерным, он фиксируется на негативных эмоциях (злопамятство, ревность, зависть)…

…Б. является носителем иррационально-деструктивного характера, который стремится к разрушению противостоящего ему мира…»[6]6
  Цитируется реальный психологический портрет одного из современных российских политиков (автор – Н.Ракитянский).


[Закрыть]

Да, это был тот самый, их рукописный текст, теперь непоправимо изданный многотысячным тиражом. Татьяна не стала перечитывать его весь, только скользила взглядом по строчкам, в глубине сознания малодушно мечтая спрятаться за газетой, как можно дальше оттянуть разговор с шефом.

– Наслаждаешься?! – прервал Танино чтение ядовитейший голос Теплицына.

– Не понимаю, при чем здесь я. – Таня постаралась быть спокойной, но не получилось, голос дрогнул.

– Ах, ты не понимаешь?! – проклокотал босс. – Знаешь что?! Мне надоело! Все, хватит! Пиши заявление об уходе!

– Как скажете, Андрей Федорович, – кротко ответствовала Татьяна.

– Да, так и скажу! И моли бога, что я увольняю тебя по собственному желанию! Но все равно – в рекламе тебе больше не работать! Тебя ни одна фирма не возьмет! Даже самая завалящая! Никто – слышишь, никто! Уж я об этом позабочусь!

Теплицын со всего маха хлопнул ладонью по Таниному столу – так, что вздрогнула и зазвенела кофейная чашечка.

И в этот момент вдруг проклюнулся селектор. Из него донесся елейный (но одновременно и испуганный) голос Наташки:

– Извините, Татьяна Валерьевна, Андрей Федорович…

– Что там еще?! – прорычал Теплицын.

– Там внизу депутат Брячихин, – взволнованно доложила Наталья, – он хочет немедленно видеть вас. Обоих.

* * *

Андрей Федорович закаменел лицом. Начал нервно приглаживать руками свои растрепанные волосы. Татьяна молча протянула ему расческу. Тот автоматически поблагодарил. Подошел к висящему на стене зеркалу. Причесался. Поправил галстук. Таня достала из сумочки маленькое зеркальце, посмотрелась. У нее вид был вполне сносный, только слегка растерянный и бледный.

– Ну, пошли, – выдохнул Теплицын.

Они оба вышли из ее кабинетика: первым Андрей Федорович, Таня – за ним. В том же порядке – босс впереди, она на три шага сзади – проследовали сквозь творческий отдел. (Сотрудники, делавшие вид, что работают, украдкой бросали на них любопытствующие взгляды.) Прошли коридором, Теплицын вызвал лифт. Андрей Федорович молчал. Татьяна прямо-таки физически чувствовала исходящее от него напряжение. Странно, но она, в отличие от шефа, не ощущала ни волнения, ни страха. Все самое ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло: ее уволили. И теперь она словно стала сторонним наблюдателем и испытывала только любопытство: что будет дальше?

В молчании они спустились в лифте на первый этаж. Перед тем как войти в переговорную, Андрей Федорович сделал глубокий вдох. Таня вошла вслед за ним.

Посреди огромной комнаты, у овального стола, стоял депутат Брячихин. Рядом – еще один, незнакомый Тане человек, поражающий воображение своими габаритами: рост под два метра, косая сажень в плечах.

Услышав шум открывающейся двери лифта, Брячихин как ужаленный резко развернулся в сторону вошедших. Таню поразило его лицо, перекошенное невообразимой гримасой. Следом, медленно, словно доисторический холоднокровный тираннозавр, развернулся мордоворот.

– Суки, бля! – бешено воскликнул депутат при виде Теплицына и Тани.

А потом выдал поток такой четырехэтажной площадной брани, какого Татьяна не слыхивала и от пьяных грузчиков овощного магазина.

Когда матерные слова во всех возможных комбинациях у депутата кончились, неожиданно произошло следующее: он подскочил вплотную к Теплицыну, схватил его за лацканы эксклюзивного пиджака и принялся трясти босса, как грушу. Шкафоподобный охранник меланхолично наблюдал за происходящим. Андрей Федорович не сделал ни малейшей попытки защититься. Брячихин тряс его и приговаривал:

– Я вас! Всех! Уничтожу!.. Вы у меня! У параши сидеть будете!.. Я вас, козлов! Разорю на хер!

Внезапно он отпустил Теплицына и обратился к Татьяне:

– А ты что, бля?! Стоишь тут, лыбишься?! (Хотя, видит бог, Тане было совсем не до улыбок.) А, Садовникова?! (Бог его знает, откуда депутат узнал ее фамилию – они были не знакомы и раньше никогда не виделись.) Ты думаешь, сука, я не знаю, что ты во всем виновата?! Ты у меня, гадина, в тюрьму сядешь! Я тебя, прошмандовку, на хор поставлю!

Таня сдержала слезы, выступившие от негодования и обиды, и резко развернулась – обратно к лифту. Она совсем не обязана выслушивать подобные оскорбления. Тем более что она уволена.

– Стоять!!! – нечеловеческим голосом закричал ей вслед Брячихин. Таня вздрогнула от окрика и автоматически обернулась. И в этот момент депутат, взвинтивший себя до последнего градуса бешенства, схватил со стола недопитую кем-то (скорей всего, им самим) кружку кофе с логотипом агентства (девочки на рецепшене, дуры, еще кофе ему подали!), коротко размахнулся и швырнул кружку прямо в лицо Теплицына.

Увернуться тот не успел, только руку, защищаясь, вскинул. Но кружка чиркнула по пальцам и ударила его прямо в подбородок. Кофе водопадом выплеснулся на босса – на все великолепие от лучших фирм мира.

В этот момент депутат проорал:

– Я вас всех, бля, уничтожу!!

Развернулся и пошел в сторону выхода. Следом за ним двинулся флегматичный громила. С треском хлопнула дверь.

Таня посмотрела на Теплицына. Он был весь залит кофе. Пиджак, рубашка, галстук и даже брюки оказались испорченными. Губа (в нее, видимо, попала чашка) была разбита и кровоточила.

Андрей Федорович смахнул с лица кровь и кофейные брызги, поспешно отвернулся от Таниного взгляда и нажал на кнопку стоящего на столе селектора.

– Тамара! – крикнул он в адрес своей секретарши. – Быстро принеси мне запасной костюм и рубашку… В переговорной я, в переговорной!.. И этих господ, что были сейчас, никогда больше на фирму не пускай!! Поняла?!!

В этот миг Таня отчетливо поняла: если ее утренний скандал с Теплицыным еще мог как-то замяться, то нынешнего происшествия – и того, что она стала свидетелем его унижения, – самолюбивый Андрей Федорович не простит ей никогда.

Значит, она действительно уволена.

И это, учитывая угрозы Брячихина, еще не самое худшее из того, что может с ней случиться.

В то же самое время.

Валерий Петрович

Валерий Петрович Ходасевич вышел из метро «Маяковская» у того дома, где когда-то был ресторан «София» и редакция журнала «Юность», – а что там находится сейчас, он не знал. Он не успевал следить за всеми переменами, происходящими в столице.

Солнце шпарило вовсю. Даже в летнем костюме было жарко. Ходасевич вытер пот бумажным носовым платком и выбросил его в урну.

Полковник пересек Садовое кольцо и по внешней его стороне пошел в сторону Тверских-Ямских улиц. Отсюда до Таниной работы ходьбы было четверть часа. Это если влачить грузное тело не спеша, как он. Ну а быстрым шагом – минут семь.