Текст книги "Морф"

Он ощутил тепло на бедре, машинально сдвинул сумку с видящими и… замер, не веря собственной удаче. Это, провались все в Бездну, был Знак! Видящие, самодельные, не самые сильные, внезапно ожили. А это значило только одно: тощий авашири оказался еще одной путеводной нитью, которая могла привести к морро. Следовательно, человек должен был остаться в живых, а он, Хаэлли – сию минуту сделать все, чтобы преследователи отстали.

Более эльф не медлил. Наверное, те люди в серых клобуках и были теми самыми королевскими гончими, которыми стращал барон Аугустус: у каждого из них на груди красовался намалеванный белой краской песий оскал. Быть может, эти гончие и представляли бы серьезную опасность… где-нибудь в городе, в лабиринтах узких, залитых помоями улочек. Быть может, они даже могли добавить изрядно острых ощущений любому авашири, за которым охотились. Но для истинного охотника, да еще и посреди леса, гончие оказались весьма пресной и безынтересной пищей: он успел убить их по одному, в спину, до того, как они сообразили, что из грозной своры сами превратились в дичь. Беглец еще некоторое время продирался сквозь молодой ольховник, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, а потом свалился на землю и, подтянув к груди колени, замер.

Наблюдать за ним оказалось занятно: мужчина ждал, что его вот-вот настигнут. Но минуты текли одна за другой, гончие не появлялись (оно и понятно, у них теперь вообще не было никаких забот!), и авашири осторожно приподнялся на локтях, вслушиваясь в полуденную тишину леса.

Хаэлли смотрел и ждал.

Этот измученный человечек оказался весьма любопытным экземпляром, интересным в эльфийском восприятии. Хаэлли невольно сравнил его с луковицей: сдираешь один слой, казалось бы, совершенно понятный, а дальше – следующий, за ним – еще и еще. Вот, например, барон Брикк был совершенно понятен как булыжник, опускающийся на чью-то голову. Палач и стервятник, иного не дано. Лерий Аугустус оказался не то, чтобы намного приятнее, но гораздо сложнее – а потому стократ опаснее. Девица Ассия, если вообще обратить на нее внимание, напоминала корову, внешность ее, впрочем, была не при чем – просто в глазах служанки Хаэлли никогда не видел ничего, кроме коровьей покорности и обреченности сродни той, что бывает в глазах буренки, ведомой на убой. Леди Валле… Ах, да, леди Валле… Она походила на ртуть. Эльф никогда не понимал, что именно творится в голове магички, но, завороженно наблюдая за танцем беспокойного металла, не смог предугадать ни одного ее поступка.

Человек, за которым Хаэлли наблюдал сейчас, показался еще интереснее леди Валле. Даже образ его отдавал такой же горечью, как луковица, но ведь всем известно, что «лук от семи недуг».

Авашири поднялся и, покачиваясь, двинулся дальше, поминутно оглядываясь и прислушиваясь. Хаэлли незаметно шел за ним, не смея верить в собственную удачу и надеясь в скором времени встретиться с морро.

Ведь те, чьи судьбы пресек кровавый тесак морро, обязательно столкнутся с ним снова. А в этот раз видящие весьма прозрачно намекали на то, что встреча эта произойдет скоро.

Но – спаси и сохрани нас Миенель-Далли – этот авашири и в самом деле оказался явлением из ряда вон выходящим. Чем дольше Хаэлли смотрел на него, тем меньше понимал. Несомненно, сам по себе мужчина не был ни злым, ни подлым. Но от него веяло тленом и смертью, которые он уже принес другим. Смерть поселилась и в его черных, как спелая ежевика, глазах – то ли предчувствие собственной гибели, то ли навязчивое воспоминание о том, что случилось с ним раньше. Но то все были цветочки по сравнению с тем, что понял эльф к концу дня: авашири, оказывается, долгое время соприкасался с самой Тьмой, владычицей Орикарта. А на другой чаше весов – умение исцелять, и желание исцелять, и тревожные мысли о тех, кто был дорог.

Луковица, пришел к выводу Хаэлли. Просто луковица. А с такими субъектами надо быть особенно осторожным, потому что, ободрав один слой, можно напороться на сюрприз, который станет последним для любопытствующих.

…Эльф не обманулся в ожиданиях. Человек-луковица в самом деле преподнес ему сюрприз – да такой, о котором Хаэлли не смел и мечтать: встретился с другим человеком, над которым висело все то же проклятие морро. Тот, второй, показался Хаэлли столь же интересным, как и его находка: он был некромантом (что уже само по себе внушало отвращение), оставаясь при этом, в общем-то, человеком добрым. А еще Хаэлли понял, что некромант скрывает от своего приятеля нечто важное.

Позже, когда некромант уехал, эльф пожалел, что не двинулся за ним. Но ведь за двумя зайцами погонишься – останешься ни с чем, и Хаэлли принял решение продолжать следовать за своей «луковицей». Это было куда проще, ведь некромант возвращался в свой замок, а там… камни, город, много авашири. В лесу проще и понятнее.

***

Талисман, отобранный у наемника, внезапно ожил ночью. Разогрелся так, что обжег сквозь тряпицу, и Хаэлли едва успел выхватить его из кармана, как прямо в воздухе, перед глазами, начало разворачиваться цветастое полотно. Сообразив, что может последовать, эльф спешно отвернулся, поднял ворот куртки, но краем глаза все-таки успел выхватить цветную мозаику жизни, о которой успел забыть: роскошные гобелены, мебель из светлого дерева, украшенную вычурной резьбой, затейливый витраж, выдержанный в тепло-золотистых тонах. Охотники Дома не знают роскоши, потому что им ничего не принадлежит; то, что показал талисман, было сродни взгляду в прошлое – прошлое, которое могло бы стать и настоящим, будь на то воля отца.

С картины изысканной, истинно эльфийской роскоши на Хаэлли пристально взирал незнакомый эльф: щупленький, лицо острое как у мыши. Но чело украшал тонкий золотой венец с россыпью изумрудов, что говорило о высоком происхождении эльфа.

– Визиерис, – сказал он, – я хочу знать, выполнен ли мой заказ.

«Значит, моя смерть все-таки была чьим-то заказом», – мрачно подумал Хаэлли, по уши уходя в воротник куртки. Если он видел заказчика, то последний, соответственно, видел его. Оставалась надежда только на густую, вязкую темень.

– Заказ выполнен, – прохрипел Хаэлли, – я скоро вернусь.

– Хорошо, – щуплый удовлетворенно потер хрупкие ладони, – это хорошо.

А потом словно очнулся:

– Почему ты отворачиваешься? Визиерис?!! Миенель-Далли, ты не Визиерис!..

На миг его острое лицо перекосила гримаса ярости, он что-то накрыл ладонью перед собой – наверное, такой же камень как у Хаэлли – и картинка с глухим хлопком погасла. Талисман лежал в траве, холодный и безжизненный, эльф подобрал его, снова завернул в тряпицу и сунул в карман. Потом передумал и швырнул магический камешек в кусты, на тот случай, если неведомому врагу захочется выследить свою несостоявшуюся пока жертву. Разумеется, на повторный разговор Хаэлли не рассчитывал.

Он подобрался к краю полянки, где заночевал «человек-луковица». Сон авашири был неспокоен (впрочем, как всегда), он что-то бессвязно бормотал во сне и ворочался с боку на бок. Эльф расслышал имя Улли Валески, потом спящий внезапно заплакал, всхлипывая как ребенок. Хаэлли хотел разбудить его, чтобы прервать череду кошмаров, но почему-то не решился – отполз назад, к своему лагерю, и снова стал думать о том, что кому-то он мог помешать в Великом лесу. Он, от которого по всем правилам отреклись родители, он, который с малых лет не знал ничего, кроме циновки на полу и огромных залов Дома, исполненных теплого золотистого сумрака. То, что эльф заказал убийство эльфа, приводило Хаэлли в замешательство: ему отчаянно хотелось верить, что среди чистых душой эльфов (как утверждал наставник), такое попросту невозможно.

Нет, если поразмыслить здраво, Хаэлли все-таки сбежал – причем сбежал от хранителей Крипты. Но эльф, с которым довелось побеседовать каких-нибудь пол часа назад, не принадлежал к их числу, он был просто благородным эльфом, а верховный Хранитель привык все возникающие проблемы решать сам и никогда не стал бы распространяться о своих делах в кругу высокорожденных. Но кто тогда? Кто?!! И за что?

Хаэлли спиной оперся о древесный ствол, сложил руки на груди и закрыл глаза. Близился рассвет. С полянки доносилось хриплое бормотание «человека-луковицы». Хаэлли нащупал под рубашкой талисман, подаренный Ирбис Валле. И что на него нашло тогда? С чего он решил, что бедная маленькая магичка подослана к нему как шпион? Глупо все это было, ах, как глупо. Напугал девчонку почти до обморока своими угрозами… А потом она подарила ему талисман. Хаэлли внезапно ощутил странные, непривычные спазмы в горле, стиснул зубы до ломоты в висках. Ирбис Валле, н-да. А теперь вот нет ее.

Впрочем, как и многих, многих…

***

Поутру «путеводная нить» Хаэлли повел себя в высшей степени странно. Сперва он долго сидел перед дымящим костром, нахохлившись как больной ворон, пил травяные отвары и грыз сухие хлебные корки, но при этом почему-то все время озирался по сторонам, как будто почувствовал присутствие охотника. Затем, покончив со скудной трапезой, развернул карту и старательно изучал ее, водя пальцем по изрядно потертым нитям дорог – но все равно при этом то и дело вскидывался, оглядывался и вообще, выглядел куда более растерянно, чем во время бегства от королевских гончих. Хаэлли насторожился: похоже было на то, что, во-первых, авашири все-таки ощутил чужое присутствие, а во-вторых – испугался самого себя, ведь такое растерянное лицо бывает у человека только тогда, когда он не знают, что делать с самим собой.

Авашири легко закинул на плечо тощую дорожную сумку и двинулся вперед. Хаэлли – следом. И вышли они, как и следовало догадаться, к небольшому поселку. «Луковица», побери его Бездна, решил вернуться к своим.

Что оставалось Хаэлли? Вторую путеводную нить он отпустил добровольно. Теперь ему оставалось не упустить эту. Терпения эльфу было не занимать, и он, затаившись у окраины деревни, стал ждать.

Глава 9. Замок некроманта и его обитатели

…Нежданно-негаданно выяснилось преимущество умертвий перед живыми. Вернее, об этом, казалось, знали всегда, но вот испробовать на собственной шкуре, да еще находясь при этом в здравом уме, мало кому доводилось.

Умертвия не знают усталости. И поэтому Роф молча шел вперед, всем видом показывая, что далеко не в первый (и не в последний) раз идет к замку Арниса Штойца. Топал, зараза этакая, медленно, но не останавливаясь. Мне же ничего не оставалось, как рысить следом. И так три дня и три ночи куда-то на север от последнего лагеря Виаро.

И вот к рассвету четвертого дня мы оставили позади лесную чащу, ельники, такие густые, что меж стволов приходилось продираться боком, шумную летнюю грозу, пролившуюся на нас ледяным дождем. Мы вынырнули из леса прямо на пустынный тракт, пересекли его, утопая по щиколотку в жидкой глине вперемешку с навозом (здесь тоже прошел дождик). Роф безошибочно угадал, где начинается нужная тропа, и дальше нам пришлось шагать в гору, снова продираясь сквозь молодую еловую поросль. А потом зелень осталась позади. Мы уперлись в серую стену, сложенную, видимо, из тех камней, которые добывались непосредственно из этой же горы. Тропинка шла прямо под стеной, Роф устремился по ней как лошадь, почуявшая кормушку. Я задержалась, задрав голову, рассматривая кладку, а заодно прикидывая – сколько ж мертвяков надо было согнать, чтобы выстроить такое. Потом я побежала догонять Рофа; мы обходили замковую стену и, вероятно, приближались к воротам. Поблизости от замка ужасного некроманта не встретилось ни единой живой души. Зомби, правда, тоже не попадалось: все здесь было тихо и как будто мертво.

Честно говоря, в те, последние минуты нашего путешествия, мне уже не грезился Великий лес. Единственное, о чем я мечтала – это о куске хлеба, который мог бы меня согреть. Горячая ванна казалась несбыточным чудом. Хотя – охр, я ведь забыла спросить, можно ли мне купаться, с моими-то зашитыми, но не зарастающими ранами.

Странным я стала существом с подачи Шерхема Айлана Виаро. Магия, которую он зашил в мою грудь, непонятным образом остановила кровотечение, как будто кровоток изменил русло. Но в том, что раны не заживали, я уже убедилась: иной раз даже ощущала, как трутся друг о дружку части разрубленных внутренностей.

Наконец Роф остановился перед дубовыми воротами. Я только моргнула: нестарое еще дерево было так изрыто оспинами-шрамами, что не приходилось сомневаться: этот замок выдержал не одну осаду. Зомби как стал, так и замер изваянием. Никто нам не торопился отворять. Пошарив взглядом по окрестностям, я высмотрела обросший мхом камень-валун и забралась на него.

Так мы проторчали под воротами до полудня. А потом – когда я уже начала сомневаться в наличии в замке существ разумных – тяжелые створки вдруг дрогнули и начали раскрываться наружу; я поторопилась занять свое место рядом с Рофом. В щель уже виднелся свет по ту сторону арки и широкоплечий силуэт, который в итоге оказался вполне себе живым Арнисом Штойцем.

Некромант был один. Но если некроманты на службе его величества попадались все больше тощие и чахлые, с глубоко запавшими глазами и синюшными губами, то этот экземпляр так и лучился здоровьем. У Арниса Штойца на щеках играл здоровый румянец, лицо было покрыто легким загаром, глаза сверкали парой голубых топазов. Длинные каштановые волосы свободно ниспадали на белоснежный воротник шелковой блузы, а короткая бородка почему-то придавала ему вид неисправимого романтика, большого плута и дамского угодника одновременно.

Он ничем не выдал своего удивления при виде моей растрепанной и взъерошенной личности. Только коротко кивнул Рофу, позволяя пройти в ворота (что зомби и сделал с непроницаемым лицом), а затем выжидающе уставился на меня. Так мы и застыли друг против друга, я – перед воротами, Штойц – в тени арки.

– Добрый день, – пробормотала я, помня, что леди Валле надлежит быть воспитанной девицей, – я от вашего приятеля.

И, быстро сунув руку за пазуху, извлекла подмокшее во время грозы письмо.

– Вот, это вам.

Арнис Штойц медленно шагнул назад, поманил меня к себе. Как странно. Он не торопился выйти на встречу, а казалось, ждал, пока я переступлю невидимую черту. Но стоило оказаться под аркой, как снова заскрипели лебедки – ворота закрывались.

– Милочка, давай обойдемся без официальных приветствий и представлений, – он взял из моих рук записку Шерхема, быстро прочел ее, потом смерил меня задумчивым взглядом.

Я вдруг испугалась – а вдруг он отправит меня обратно в лес? Что я буду делать сама, совсем одна?

– Надеюсь, я вам не слишком помешаю? – промяукала я.

– Дело не в этом, – мягко ответил некромант, – конечно же, я выполню просьбу моего друга… господина Виаро. Но то, что он сделал… гхм… весьма занятно, юная леди. И неожиданно для столь здравомыслящего субъекта как Шер… Впрочем, теперь уже ничего не изменить. Так ты, значит, Ирбис Валле?

Я кивнула.

– Арнис Штойц, потомственный некромант. Имею все основания полагать, что мой добрый друг обо мне говорил, – он, улыбнувшись, галантно поклонился.

***

Будучи потомственным некромантом в пятом поколении, Арнис Штойц имел в жизни всего две страсти, далекие от подъятия мертвецов. Во-первых, господин Штойц обожал весь женский пол и практически любых его представительниц, чего и не скрывал, а во-вторых – он был большим любителем стройки. Располагая почти ничем неограниченными ресурсами рабочей силы – «не совсем легально, конечно, милочка, но ты же понимаешь, никто не даст разрешения на изготовление сотен зомби для собственных нужд» – и получив в наследство одиноко торчащий на горе донжон, за десять лет Штойц умудрился выстроить настоящую крепость, из которой выкурить его не представлялось возможным.

Пока мы шли от первого кольца стен ко второму, от второго – к третьему (не забудь, душечка, ров достаточно глубокий, и если ты туда свалишься, придется собирать тебя по частям), Арнис с гордостью поведал мне о том, как пару зим назад взбунтовались местные вилланы и, похватав топоры и вилы, двинулись на замок. Повод к тому был самый ничтожный: Арнис простодушно увел целиком весь их погост, загнал получившийся «материал» рыть лабиринт под замком, а заодно начал очередной ремонт своего скромного дворца. Ну, того самого, до которого мы еще не дошли. Все кончилось, как обычно: крестьяне поорали-поорали, поцарапали ворота своими дрянными железками и удалились восвояси, пригрозив отправить посланца в Карьен. А уж этого Арнис опасался меньше всего, поскольку самолично поставлял ко двору самых качественных зомби, каких только мог изготовить. Зомби, которых не нужно было кормить и срок службы которых раза в два превышал срок службы обычного мертвяка, зачарованного «этими юнцами с серыми физиономиями».

– Я отведу тебе, милочка, одну из заново отделанных спален, – добродушно излагал Штойц, – и ты можешь оставаться здесь столько, сколько сочтешь нужным. Кстати, могу я поинтересоваться, какие планы ты вынашиваешь в своей прекрасной головке?

Мы как раз миновали последнее кольцо стен, вдоль которого, словно школяры, мерно вышагивали зомби в серых штанах и рубахах. Отсюда открывался превосходный вид на то, что раньше было унаследованным донжоном, а сейчас усилиями все тех же зомби превратилось в изысканный дворец, поблескивающий на солнце как пряник в глазури.

– Здесь я провел некоторые преобразования, – не без гордости пояснил Арнис, – сам за зодчего был. Как мне кажется, результат весьма неплох. Так что насчет планов?

Я оторвалась от созерцания белоснежного чуда посреди изумрудной лужайки. Охр. Измаранная в грязи, в рваной одежде, я, похоже, была совсем чужой на этом пиру жизни.

– Шерхем сказал, что я могу попытать счастья в Великом лесу.

Арнис молчал мгновение, переваривая услышанное, затем торопливо и как-то заискивающе улыбнулся.

– Великолепная идея, Ирбис. Шерхем, он – голова насчет всяких задумок. Но могу ли я узнать, чем ты собираешься купить наших старших братьев?

– Своими талисманами, – буркнула я, чувствуя себя все более и более стесненно.

– Хорошо, – Арнис потер ладони, – давай поговорим об этом чуть позже.

И он крепко о чем-то задумался, шагая по направлению к парадному входу. Затем, опомнившись, повернулся и протянул мне руку.

– Я привык быть галантным кавалером, – подмигнул потомственный некромант, – о, детка, да ты просто ледяная. Подозреваю, что пришла пора как следует согреть твой опутанный магией организм.

Дворец был великолепен. В качестве прислуги Арнис использовал исключительно улыбающихся зомби, выряженных в темно-синие с золотом ливреи. Спальня, отведенная мне, оказалась самыми роскошными покоями из всех, где мне доводилось жить прежде. И как, спрашивается, я могу садиться в это молочно-белое кресло, если, упав во время грозы, выкаталась в грязи как свинья?

Господин Штойц хитро улыбнулся, что-то скомандовал своим мертвякам. Не прошло и получаса, как прямо в спальню была внесена огромная бадья горячей воды. Еще один зомби принес чистое белье и небесно-голубое платье, легкое, как сахарная вата.

Арнис сделался серьезным, мановением руки отправил мертвяков прочь.

– А теперь, дорогая, раздевайся. Я собираюсь присутствовать при твоем купании.

– Что? – я не поверила собственным ушам, – но… Охр, я ж… умертвие!

Некромант сидел на стуле, закинув ногу на ногу, положив локоть на резную спинку. Красивый, холеный мужчина в расцвете сил. Лицо такое открытое, приятное, высокий лоб мыслителя… Появись он в интернате, наши девицы повисли бы на нем как пиявки. Но во мне проснулась гордость магов холода.

– Я буду благодарна вам, господин Штойц, если вы проявите ко мне уважение, достойное настоящего мужчины, и покинете эту комнату.

– Ах, леди Валле, вы, оказывается, умеете отшивать поклонников, – он ответил мне в тон, – но не надо себе так льстить. Мне нужно осмотреть ваши раны и то, как наш общий друг их обработал. Кроме того, меня смущает то, что вы полезете в воду, а мне хотелось бы удостовериться, что чистая вода не нанесет вам ущерба. Вы ведь знаете, что классические зомби никогда не лезут в воду по собственной воле?

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Нет, в самом деле. Похоже, сделавшись умертвием, я начала стремительно тупеть.

– Так, – видя, что я застыла в нерешительности, некромант приблизился, – если ты никак не решишься, то я, так и быть, помогу. Как ты понимаешь, у меня есть некоторый опыт в избавлении дам от столь неуместных покровов.

У него были теплые сильные руки. И сам он был… таким живым, теплым, что мне захотелось закрыть глаза и прижаться к нему всем телом. Просто так, чтобы согреться, чтобы принять в себя хотя бы толику живого тепла, услышать, как стучит чужое сердце. Я прикрыла глаза, в то время как Арнис Штойц умело развязывал тесемки на рубашке, и плыла, плыла в окутавшем меня согревающем потоке. Одежда с шорохом упала на пол.

– Ну, право же, Ирбис, – задумчиво пробормотал он, – тебе следует быть сильной. Ты просто обязана добраться до эльфов и заставить их вернуть тебя к жизни.

Мне захотелось плакать. Эльфы, Великий лес. Как все это далеко – так далеко, как мне до простого человека… Но плакать я не могла. Краснеть от стыда – тоже. И потому, судорожно вздохнув, я начала выбираться из штанов.

– Вот видишь, все просто, – подытожил Арнис, окидывая меня спокойным и внимательным взглядом, – давай поглядим, в каком состоянии швы. Может, приляжешь, чтобы мне было удобнее их осматривать?

– Я грязная, – пробормотала я, – а кровать слишком чистая.

– Как скажешь, душенька.

И он принялся ощупывать несрастающиеся раны, зашитые суровой ниткой. А я молча слушала его бормотание:

– Замечательно, просто замечательно. Я бы не сделал лучше. Разве что можно было внутри еще один шов наложить? Или не трогать, и так все достаточно крепко?..

Выпрямившись, он заглянул мне в глаза.

– Болит? – и нажал куда-то под ребра.

– Не-а. – мотаю головой. – а так? – и так ничего…

– Ну и хорошо, – удовлетворенно сказал Арнис, – давай теперь попробуем влезть в воду. Если не почувствуешь жжения на швах, то можешь смело купаться и дальше. Кожа у тебя хорошая, не порвется, швы разойтись не должны, признаков загнивания тоже пока не видно…

Напоследок он все-таки поводил ладонями у меня над сердцем, словно пытаясь что-то почувствовать, пробормотал – «вот и славненько».

– У меня хорошие новости, милочка. Похоже, та штука, которую Шерхем зашил тебе в грудь, вросла в твое бедное сердце, опутала его энергетическим коконом и гонит кровь. Стука ты не слышишь, потому что магия качает кровь немного не так, как это делает человеческое сердце. Но самое главное – у тебя есть все шансы в этом состоянии добраться до Великого леса… если тебе вообще суждено туда добраться.

– Я дойду, – сказала я, направляясь к бадье, – обязательно. Я достигну такой степени мастерства, что они сами меня попросят… к ним прийти.

– Ну, что ж, Ирбис, – он развел руками, – у тебя много времени. Живи здесь столько, сколько сочтешь нужным… в конце концов, я в долгу перед господином Виаро, а он за тебя просил.

Я полезла в воду, но, как бывает в глупых романах, поскользнулась, и обязательно ударилась бы затылком о мраморный пол, не подхвати меня господин некромант.

– Ох, – только и пробормотала я, вдыхая легкий аромат свежести, исходящий от него. А я-то думала, что все они пахнут мышиным пометом и сушеными лепестками роз…

– Отец! – сказал кто-то укоризненно.

Я быстро, насколько могла, вывернулась из объятий Арниса, плюхнулась в бадью и только тогда обернулась на голос. В дверях стоял худенький подросток, только-только входящий в пору юности. Похоже, это был второй живой человек в замке помимо самого Штойца. И этот несуразный и долговязый мальчуган так же походил на своего родителя, как вороненок может походить на лебедя.

***

– Отец, – срывающимся голосом повторил мальчишка, – ты же обещал! Я еще могу понять и простить эту бесконечную череду шлюх, дорогих и не очень. Но умертвие? Хайо, до чего же ты докатился!

И, резко повернувшись, он стремительно вышел. Мой перепуганный взгляд метнулся, встретился со спокойным взглядом Арниса Штойца.

– Неприятная сцена, леди Валле, – пробормотал он, – прошу меня извинить. Мне следует объясниться с моим… сыном. Прошу вас, принимайте ванну, а затем спускайтесь вниз, в холл. Там будет накрыт обед. Судя по вашему виду, чистая вода совершенно не причиняет вам неприятностей, так что наслаждайтесь.

Я осталась одна по шею в теплой, пахнущей вербеной воде, наедине с неприятностями, которые буквально преследовали меня на каждом шагу. Впрочем, они прицепились ко мне давненько – именно тогда, когда меня угораздило дать воды приговоренному к смерти лекарю.

Часом позже я выбралась из ванны, чистая и благоухающая как утренний сад. Льняные полотенца, которые оставили мне бессмертные слуги, были новыми и приятно царапали кожу, напоминая о том, что я еще состоянии чувствовать как человек. Потом я нырнула в нижнюю сорочку, отделанную чудным кружевом, облачилась в платье, прикидывая, как могла выглядеть прежняя его владелица и где она сейчас. Как и следовало ожидать, платье оказалось слегка велико в груди, но – милая, пора бы и привыкнуть к тому, что все вокруг женщины как женщины, а ты – гадкий утенок. Под платьем нашлись атласные туфельки, в которых совершенно невозможно передвигаться по лесу, но зато удобно прогуливаться по полированному полу. Я добыла из сумки свой гребень, украшенный гербом семьи Валле, подобралась к белому трюмо на гнутых ножках. Из прозрачных зеркальных глубин на меня уставилось существо с бледной до синевы кожей, нежно-сиреневыми губами и радужками, источающими слабое гнилостно-зеленое свечение. Мда. Хороша девица-то. В таком виде к людям лучше не соваться – ибо сразу получу под ребра вилы, а в сердце осиновый кол – и поди докажи, что ты добрая и человечиной не питаешься.

Я приуныла. И при жизни не была красавицей, а сейчас вообще превратилась в чудовище, в монстра. Девочка-умертвие.

Впрочем, наверняка эльфам без разницы, как я выгляжу. И если… вернее, когда я стану великой и знаменитой… Думаю, им будет наплевать на то, как я выгляжу, ведь главное – хорошая, взаимовыгодная сделка.

Я пригладила гребнем волосы, еще раз тоскливо посмотрела на собственное отражение и побрела к выходу. Настроение становилось все паршивее и паршивее с каждой секундой, и, скорее всего, именно поэтому я почти не удивилась, когда мне на голову обрушился поток отборных помоев.

Да, именно так и случилось: я высунула нос за дверь, и – шшшух! На рукаве повис рыбий скелет, декольте украсили гнилые картофельные очистки.

– Ах ты, гаденыш, – процедила я, сплевывая. Все, что пришло в голову.

Мальчонка оказался непрост, ой как непрост. Судя по тому, как ловко он над дверью подвесил водяной шар, сыночек Арниса Штойца пошел не в отца. Любопытно, как отнесется клан некромантов к водяному магу? Или у некромантов нет единого клана?..

Эх, трудно, нечеловечески трудно брести по прекрасным коридорам беломраморного дворца, оставляя позади шлейф изумительной помойной вони. Я искренне надеялась на то, что зомби в ливреях не хихикают и не перешептываются за моей спиной. Они должны стоять смирно и тихо, наблюдая, как улиткой ползет не до конца мертвая девица, оставляя за собой мокрый след.

Так я добралась до холла и, высоко подняв голову, направилась к обеденному столу. В одном, пожалуй, я оказалась права: кроме папочки и сыночка не было здесь больше живых людей. Ну, или просто их забыли позвать к обеду. Арнис восседал во главе стола, свежий, умытый. Каштановые кудри томно рассыпались по кружевному воротнику. Камзол – ах, какой камзол! – мой отец никогда не носил таких, ибо привык жить скромно и по средствам. Темно-синий, бархатный, вся грудь расшита золотыми нитями и жемчугом. В общем, не некромант, а прямо-таки мечта любой воспитанницы нашего интерната общей магии.

Мой враг – а кто бы сомневался, что этот молокосос им станет? – восседал по правую руку от господина Штойца, примерный мальчик, достойный отца. В белой рубашечке, в черных штанишках. Непослушные лохмы цвета воронова крыла были зачесаны назад и собраны в короткую косичку. На смуглой мордахе застыло выражение совершенной и непревзойденной невинности.

Они сидели и мирно беседовали, неспешно поедая суп. За спиной Арниса стоял улыбчивый мертвяк, который, видимо, был изготовлен специально для того, чтобы прислуживать за столом.

А потом все это благолепие разбилось вдребезги, потому что некромант оторвался от созерцания тарелки и взглянул на меня.

– Ирбис?.. – вкрадчиво прошелестел он, – что ты…

Затем он побагровел. Я, правда, так и не поняла – то ли от гнева, то ли с трудом сдерживая здоровый смех.

– У вас, господин некромант, очень странный дворец, – прощебетала я, испепеляя взглядом паренька. Тот сидел как ни в чем не бывало, разве что ложку на узорчатую салфетку отложил.

Тогда я продолжила:

– Здесь странным образом перемещаются помои. Сами по себе. И имеют обыкновение зависать над дверями. Как странно, да?

Арнис глубоко вздохнул. К нему постепенно возвращался привычный цвет лица, и это обнадеживало: смеяться надо мной он и не думал.

– Гверфин, сын мой, – некромант уставился на своего отпрыска, – не изволишь ли объясниться?

– Понятия не имею, о чем говорит это умертвие, – отозвался мальчишка, зло сверкнув глазищами, – да и с какой стати вам, отец, ее слушать? Вам ли не знать, что они иногда болтают совершенную чушь?

– Сын мой, я вижу, что ты успешно обучаешься в Карьене, – голос некроманта упал почти до шепота, – чему еще тебя там научили? Быть может, ты теперь умеешь не только красиво изъясняться, но и оскорблять ни в чем не повинных людей? Незаслуженно оскорблять?

Мне показалось, что Гверфин струхнул, причем изрядно. Видимо, было что-то в голосе его отца… нечто такое, что намекало на скорую порку.

– Отец, я…

– Пошел вон из-за стола, – очень обыденно сказал Арнис, – иди в свою комнату. Мы с тобой еще обсудим перемещение помоев по дому.

Паренек шмыгнул носом. С шумом отодвинул стул и, смерив меня презрительным взглядом, отправился восвояси. Некромант поманил меня к себе, указал на место по левую руку.

– Сядь, поешь. А потом я дам тебе другое платье. И… право же, не сердись на моего сына, он будет наказан, и больше этого не повторится.

– А запах аппетит не перебьет?

– Милочка, – Арнис натянуто улыбнулся, – не забывай, кто я. Потомственному некроманту нельзя испортить аппетит запахом кухонных помоев. Я перекусываю во время зомбирования, если ты, конечно, понимаешь, что это значит.

Наверное, я понимала. А потому не стала ломаться, села за стол и придвинула к себе тарелку. Тут же подскочил зомби и принялся, держа поварешку штопанными-перештопанными пальцами, наливать мне прозрачный бульон с фрикадельками.