Текст книги "Когда миллиона мало"

Ходила Сильва пока не очень уверенно, но ступеньки при входе мужественно одолела. Каблучки ее новеньких «взрослых» туфелек звонко цокали по паркету, Грася умильно улыбалась, а бабушка с дедушкой навстречу так и не вышли. Светски встретили, сидя в креслах.

Девочка остановилась на пороге гостиной, нахмурила бровки:

– Тетя. Дядя.

Пирина нервно улыбнулась:

– Спасибо, хоть не старушка.

Богдана жизнерадостно произнесла:

– Сильва, познакомься. Это твои дедушка и бабушка.

Но девочка задрала головку в бесконечный потолок, а потом сразу к маме, спряталась, ткнулась носиком в колени:

– Сильва боится.

Марио, наконец, изволил приподняться из кресла. Подошел, с интересом разглядел девочку. Спросил у жены:

– Разве ей уже положено говорить?

– Мы практически с ее рождения читаем. По-итальянски, по-русски, – встряла Богдана. – Поэтому Сильва заговорила рано. Сначала только слоги за мной повторяла, а сейчас уже много слов знает.

Пирина поджала губы. Марио протянул сыну руку:

– Ну, здравствуй.

Взглянул пренебрежительно.

Игнацио и до женитьбы не выглядел денди, а сейчас еще тяжелая работа и жизнь в бедном районе наложили отпечаток. Располневший, лицо отекшее (вчера опять перебрал с пивом), борода клочьями, волосы собраны в хвост (говорил, за рулем так удобнее).

Сильва оторвалась от мамы, ткнула в дедушку пальчиком:

– Зьей!

– Что?

Марио присел перед девочкой на корточки, сделал «козу» и перепугал еще больше.

– Ты зьей! – повторила она и перевела на итальянский: – Майваджо!

– Сильва, сейчас же перестань. – Игнацио решил показать себя строгим отцом.

Но Марио расхохотался:

– Вот это девица! Сразу на двух языках приложила.

И решительно подхватил девочку на руки. Сильва уже ротик открыла – орать, но Богдана быстро сказала по-русски:

– Не бойся. Это добрый волшебник. Веди себя хорошо, и он даст много-много конфеток.

Дочка поверила. Позволила донести себя до Пирины и даже бабушке улыбнулась.

– Прошу в столовую, обед подан, – возвестила Грася.

Для Сильвы оказался предусмотрен детский стульчик. Элегантный крошечный передник. Собственная тарелочка и приборы. Пюре из фермерских яблок. Каша на деревенском молоке.

Марио откупорил вино, разлил по бокалам. Пирина сквозь зубы пробормотала:

– Первый раз пью с горничной за одним столом.

– Мама, хватит, – поморщился Игнацио. – Мы все одна семья.

Богдана схватила свой бокал:

– Позвольте мне сказать несколько слов. Клянусь: до того дня, как Игнацио приехал на каникулы, я даже не подозревала, что у вас есть сын. И я глубоко раскаиваюсь. Я не должна была соглашаться на предложение Игнацио выйти замуж без вашего позволения. Но он меня настолько очаровал, что устоять не получилось.

– Деньги тебя очаровали, а не он, – пригвоздила Пирина.

А Марио примирительно молвил:

– Ладно. Дело прошлое. Давайте выпьем.

«Неужели простят?» – возликовала Богдана.

И, вся на нервах от своей программной речи и эпохального дня, залпом осушила бокал.

Немедленно поймала осуждающий взгляд Пирины, пробормотала:

– Извините. Я просто очень волновалась.

– Ничего страшного. Вина у нас много. – Марио немедленно налил ей снова.

А Сильва вдруг целой речью разразилась – к сожалению, на итальянском:

– Мама вино! Папа пиво! Каждый вечер!

Пирина гнусно улыбнулась. Марио похвалил:

– Какой прелестный ребенок!

Сильва с презрением отодвинула тарелочку с яблочным пюре. Ткнула в дедушку пальцем:

– Кафеты! Ты обещал!

– Милая, что?

– Кафеты!!!

Богдана пришла на помощь:

– Конфетку просит. Но ей шоколад нельзя. Только карамельки. Если у вас есть.

Он щелкнул пальцами:

– Грася, организуй. – И снисходительно обратился к Богдане: – А ты неплохая мать. – Переглянулся с женой, та кивнула. И он продолжил:

– У нас к вам есть предложение. Возвращайтесь сюда. Домой.

Богдана просияла. Игнацио настороженно спросил:

– И на каких условиях?

– Будем жить одной семьей. Твоя жена станет заниматься ребенком и помогать по дому. Ты вернешься в университет.

Лицо Игнацио некрасиво скривилось.

– Университет в Милане. Где мне там жить? Опять в общаге?

– Ну… ты теперь отец семейства, – слегка смутился Марио, – поэтому я готов снять квартиру. И купить машину, чтобы ты как можно чаще нас навещал.

Игнацио насупился:

– Нет. Учиться я не пойду.

– Но нельзя же всю жизнь водить грузовики, – заломила руки Пирина, – и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет!

– Мне это нравится. – Он взглянул с вызовом.

Богдана кинулась на выручку:

– Можно найти компромисс. Игнацио никогда не нравилось программирование. И отучился он только один курс. Милый, выбери другую профессию! Помнишь, ты про медицинский факультет говорил?

Но Игнацио закусил губу:

– Нет, баста! Никакой учебы. И жить с вами тошно. Лучше водить грузовик, пить дешевое пиво и ни от кого не зависеть.

– Мы могли бы вам помогать. Реально помогать, – с нажимом произнес Марио. – Дать возможность отдыхать, путешествовать.

– Я давно изъездил всю страну. И выходных у меня достаточно – четыре в неделю, – парировал сын.

– Горничная и водитель. Какая прекрасная пара! – саркастически молвила Пирина.

А Сильва (во время беседы сидела на удивление тихонько) громко сказала:

– Домой. Хочу домой.

Марио ласково обратился к внучке:

– Пойдем, посмотрим наш красивый сад! Там цветы. Бабочки. Птицы.

Но девочка стукнула кулачком по столу:

– Нет. Домой.

* * *

Когда ехали обратно в Милан, Игнацио в сердцах сказал:

– Чертовы снобы! Да я лучше нищим сдохну.

Богдане тоже хотелось сбежать подальше от неласковой роскоши. Лучше в скромной квартирке, но сама себе хозяйка. Придумала тоже Пирина: сына – в университет, а ее снова горничной сделать. И изгаляться по-всякому. Нетушки. Шиш с маслом.

Она думала: родители мужа теперь оставят их в покое.

Однако на следующей неделе последовало приглашение в ресторан – в Милане, и обязательно с Сильвой. В этот раз никаких эпохальных разговоров не вели и на сына с невесткой внимания почти не обращали. Зато внучку окружили вниманием и любовью. В подарок привезли огромную Барби, плюс к ней одежки, домик, посудку, и малышка, разумеется, пришла в полный восторг. Прямо в ресторане, на полу, усадила куклу на стульчик, причесывала ей волосы, кормила. Марио с Пириной не постеснялись устроиться рядом и включиться в игру. Официанты улыбались, Сильва поглядывала на бабушку с дедушкой благосклонно.

Игнацио усмехался и много пил. Богдана тихо гордилась, что дочка ведет себя идеально.

Она откинулась в мягком кресле, тоже взяла бокал. Смаковала, закусывала крошечными бутербродиками, наслаждалась покоем. Она настолько вымоталась за два с половиной года!

Правильно они с Грасей рассчитали – бабушка с дедушкой не устоят перед красавицей-внучкой. Марио с Пириной чувствовали себя все увереннее. Сначала только робко помогали, расставляли на игрушечном столике крохотные тарелочки. А сейчас уже в ладушки играют, и Сильва хохочет на весь ресторан.

А когда девочка обняла куклу и задремала – прямо под столом, Пирина с Марио объявили:

– Мы будем брать ее к себе. На несколько дней в неделю.

– Но… Сильва еще такая маленькая, – опешила Богдана. – Она не сможет без мамы!

– Не волнуйся, я умею обращаться с детьми, – заверила свекровь.

А Марио добавил:

– Нам будет помогать няня.

– А мне что делать? – растерялась Богдана.

– Да что хочешь. Работай. Готовь. Ходи по театрам.

– Но это моя дочь! Я по ней скучать буду!

– Не волнуйся, Богдана, – мягко сказал Марио. – Сильве будет хорошо у нас. – И обратился к сыну: – Ты ведь не против, Игнацио?

Тот уже успел захмелеть. Хохотнул:

– Чего мне против-то быть? Хоть от визга ее отдохну.

* * *

Когда Пирина с Марио через неделю явились за внучкой, Сильва устроила истерику – одну из самых эффектных, на весь муниципальный дом. На новую куклу (дед пытался ее приманить, как собачку) даже не взглянула. Топала ногами, плевалась, падала на пол. Пирина заламывала руки, упрекала невестку:

– Неужели ты не можешь ее успокоить?

Богдана подхватила дочь на руки. Та прижалась всем телом, дрожала, всхлипывала, повторяла:

– Мамочка! Мама! Не отдавай меня!

– Боюсь, она не поедет с вами, – вздохнула молодая мать. – Мы еще никогда не расставались.

– Значит, с нами поедешь ты, – решил Марио.

И Богдана не посмела перечить.

В лимузине девочка совершенно успокоилась. С любопытством глазела по сторонам, пыталась лизнуть то кожаное сиденье, то лакированную обивку дверей.

Когда прибыли в Менаджио, от бабушки с дедушкой больше не шарахалась. Но маму от себя тоже не отпускала, та шаг в сторону – сразу всхлипывать.

– Она еще маленькая уезжать без меня. Давайте подождем хотя бы несколько месяцев, – предложила Богдана.

Но Марио с Пириной оказались упорными. Через неделю снова явились. В этот раз до истерики внучку не довели, сразу объявили, что мама тоже едет. А в доме их встретила няня. С обычным контингентом (малограмотные филиппинки или суроволицые хохлушки) никакого сравнения. Молодая, обаятельная, улыбчивая, сразу с малышкой стала песенки петь, в мячик играть.

Грася шепнула Богдане:

– Семьдесят тысяч лир в час платят[23]23
  По курсу 1995 года чуть меньше пятидесяти долларов.


[Закрыть]. Вообще с ума сбрендили.

Еще и звали милую девушку Мальвиной. Сильва аж взвизгнула от восторга – буквально накануне с мамой «Буратино» читали.

И в следующий раз, когда вместе с бабушкой и дедушкой приехала прекрасная няня, к лимузину побежала сама. А Богдана – вместо того чтоб радоваться внезапно свалившейся свободе – расплакалась.

Дом без дочки показался скучным, бесприютным, пустым. Ноги сами собой поднесли к холодильнику, руки – налили кьянти. Итальянская традиция: с горя, с радости, с усталости или задумчивости надо обязательно выпить.

Богдана сидела в кресле, потягивала вино, всхлипывала и волновалась. Ни капли она не верила, что свекор со свекровью действуют исключительно из-за любви к внучке. Ясно, чего хотят: маленькую Сильву на свою сторону перетянуть. Подкупить – роскошью, дорогими подарками, развлечениями. Отдалить от матери.

Когда вечером приехал из рейса Игнацио, поделилась с ним опасениями. Тот отмахнулся:

– Ерунда. Игрушку они себе новую нашли. Скоро надоест. Я своих родителей знаю.

Но Марио с Пириной оказались неутомимы. Каждую неделю они продолжали брать Сильву к себе. На день, на два, на три. Возвращали с ворохом новых одежек, игрушек и конфет (хотя Богдана много раз говорила, что много сладкого дочке нельзя).

Девочка всегда с восторгом кидалась к маме, висла на ней, целовала. Но едва первая радость от встречи проходила – немедленно начинались проблемы. Одежду швыряла на пол. Кашу есть не хотела. Убирать игрушки отказывалась. Читать сказки больше не просила – требовала включить телевизор.

Богдана сердилась, жаловалась Игнацио. Тот фыркал:

– А что такого? В Италии бабушки с дедушками всегда детей балуют.

Прежде клял родителей на чем свет стоит, но сейчас ощутимо к ним подобрел. Богдана подозревала: тайком общается. И, похоже, деньги берет. Хорошая одежда появилась, часы дорогие. Ей, впрочем, не признавался. Врал, что премию на работе дали.

Заграничная сказка рассыпалась на глазах. Раньше у них с Игнацио и Сильвой хоть какая-то собственная семья имелась, а сейчас она чувствовала: осталась одна против всей Италии.

Чтобы отвлечься, Богдана решила пойти на работу. Цель поставила: накопить собственных денег и, наконец, вместе с Сильвой съездить в Россию. Но приличного места не нашла. Везде требовалось или образование, или сотрудники на полную неделю. А подрабатывать без диплома и не каждый день – только по «основной профессии», горничной.

Она отдавала Сильву бабушке с дедушкой в роскошный особняк – и бежала оттирать грязь в чужих домах. Возвращалась вечером усталая, измотанная. Наливала обязательное кьянти, падала в кресло, приходила в себя. Звонила в Менаджио, с болью в сердце слушала холодный голос свекрови и заливистый смех Сильвы где-то на заднем плане.

За собой следить перестала. Для Игнацио, что ли, стараться? Муж раздражал все больше. Распустеха, в постели груб. И нет бы секс по-быстрому, а потом сразу отвалиться. Итальянец, блин. Неутомимый. Желал бесконечно наслаждаться процессом. Отвратительные игрушки приносил из секс-шопа. Порнофильмы включал. Подбивал пригласить для постельных утех девушку, а еще лучше сразу семейную пару. От последней идеи Богдана отбивалась категорически, а любящий супруг пугал: «Тогда в рейсах буду гулять».

Досуг проводили хуже, чем в Кувшинино. Там хотя бы – вечером после работы – можно компанией собраться. Попеть. Потанцевать. Сыграть в картишки. Пройтись по гостям. А у них вечно одно: телевизор, чипсы да пиво.

Богдана умом понимала, что многим обязана мужу: благодаря ему может легально жить в прекрасной стране, он – отец ее красавицы-дочки. Но раз вышла замуж без любви, не сомневайся: дальше только хуже будет.

Супруг – как обещал – начал погуливать. Сначала врал про мальчишники и внеплановые рейсы, а вскоре начал отсутствовать дома без всяких объяснений. Запах чужой женщины смыть с себя даже не пытался. А она только радовалась, что его дома нет. Сильва тоже не спрашивала, где папа.

Богдана стала подумывать о разводе. Вид на жительство есть, из страны так просто не вышлют. Дочке скоро три года, можно будет отдать девочку в садик, а самой пойти работать на полный день. Денег на подобную же квартирку и скромную жизнь хватит. В конце концов, она в Италию приехала за принцем, а живет с нелюдимым извращенцем.

Только удастся ли Сильву отстоять? Италия – не Россия, где при разводе дети всегда с мамами остаются. Игнацио-то на дочку плевать, но Пирина с Марио могут встать на дыбы. Если захотят, любой суд подкупят – денег полно. И оставят у разбитого корыта – с жалкой возможностью видеть собственного ребенка один или два раза в неделю.

Тем более Сильва к ним все больше привязывается. Даже заикнулась однажды, что хочет у бабушки с дедушкой постоянно жить. Очень уж нравился тщеславной девчушке особняк в Менаджио и ее собственная комната-будуар, заваленная нарядами и игрушками.

Может быть, оборвать все концы? Поехать вместе с дочкой в Россию вроде как в гости – и не вернуться? Бабушка говорила: жизнь в стране налаживается. Малиновые пиджаки из моды вышли, стрелять на улицах почти перестали. Бывшие бандиты обращаются в легальных бизнесменов. Открываются совместные предприятия, очень нужны переводчики – а у нее итальянский теперь свободный.

Семейство Кастильони, конечно, взбесится. Но как ее достанут? Итальянскую полицию в Россию пришлют? Могут, конечно, только до Кувшинино карабинеры точно не доберутся. Бабушка сетовала: красивых домов понастроили, а дороги только хуже становятся, сплошные ямы.

Богдана решила посоветоваться с единственной своей подругой – Грасей.

Та задумалась:

– Может, и правильно. Тут у тебя перспектив нет. Марио с Пириной своего добьются: с Игнацио тебя разведут, а Сильву отнимут. – Она отхлебнула вина и добавила: – Только спохватилась ты поздно. Дочку итальянкой записала?

– Конечно. Чтобы гражданство нормальное было.

– Вот и получай теперь. Без разрешения отца из страны ее не выпустят.

– Блин. А что делать?

– Не знаю. Попробуй в ваше посольство сходить. Может, там что подскажут?

С властями родной страны Богдана не общалась больше четырех лет и «сдаваться» шла на дрожащих ногах: вдруг она какая-то нарушительница? В стране осталась незаконно, заграничный паспорт давно просрочен.

Однако встретили ее дружелюбно. Предложили сделать новые документы и российское гражданство для дочери. Но, чтобы Сильву вписали в мамин паспорт, тоже требовалось согласие отца.

– А если он не захочет?

– Без его разрешения ничего не получится, – вздохнула чиновница.

«Вот это я попала!» Нужно любой ценой убедить Игнацио.

Богдана (хотя чувствовала себя проституткой) купила кружевной лифчик и чулочки с поясом. А после противного, грубого секса завела разговор: хочет показать дочке Россию.

– Что ей делать в вашей дикой стране? – презрительно спросил муж.

– В театр кукол ее поведу. Он лучший в мире. И моя бабушка хочет увидеть правнучку. И вообще двойное гражданство – это очень удобно. Никаких виз. Из Италии – по вашему паспорту уезжаешь, в Россию въезжаешь – по нашему.

– Ладно, – буркнул Игнацио. – Я подумаю.

– Да что там думать! Давай прямо завтра сходим, подпись поставишь – и все.

Он усмехнулся:

– Нет, милая. Я сначала с адвокатом поговорю.

Но посоветовался, похоже, с родителями. А на следующий день объявил, что категорически против двойного гражданства для дочки. И разрешение на ее выезд из Италии тоже не даст.

– Но сама съезди, конечно. Ты ведь давно хотела бабушку проведать? За Сильвой мои родители присмотрят.

Богдана уже подарки начала покупать, билеты искать дешевые, но тут Грася звонит:

– Ты правда в Россию собралась?

– Да.

– Даже думать не смей! Марио с Пириной специально тебя провоцируют. Уедешь – сразу в полицию сообщат, что дочку бросила. И будет на судебном процессе убийственный аргумент.

– Каком еще процессе?

– Пирина с Марио хотят опеку получить над Сильвой.

– Что за чушь! У нее есть мать и отец!

– У отца – разъездная работа, он не может обеспечить девочке должный уход. Ты – малообеспеченная. А еще вы оба много пьете.

– Много пьем?!

– Они Сильву постоянно расспрашивают, что мама с папой вечерами делают. А она отвечает: «Папа – перони[24]24
  Известная марка итальянского пива.


[Закрыть], мама – кьянти». Пирина сказала: «Можно на этом сыграть».

– Но здесь все по вечерам пьют!

Грася сурово молвила:

– Своим можно. А мы здесь чужаки. Муж у тебя хреновый оказался, так хоть за дочку держись. Иначе вообще у разбитого корыта останешься.

* * *

Следующие семь лет прошли для Богданы в одном сплошном стрессе.

Сначала умерла бабушка. Внезапно – она даже не успела с ней попрощаться. Прилетела только на похороны. Ностальгии по России не испытала. Сложно радоваться встрече с родной страной, когда прямо из аэропорта едешь в морг, а потом ругаешься в похоронной конторе из-за несуразно высоких цен на гробы, венок и место на кладбище. Да, в Кувшинино теперь сверкали яркими вывесками магазинчики, спортивные клубы и бары, но все казалось сделанным наспех, аляповато, напоказ. Их улица обросла десятком богатых особняков, зато прочие дома совсем обветшали. Бывшие подружки кто уехал, кто погряз замужем. На Богдану, по-европейски расслабленную, несмотря на скорбный повод, поглядывали завистливо. Останься подольше – смогла бы, может, привыкнуть или растопить лед. Но торопилась вернуться: мало ли что итальянские родственники учудят.

Она заколотила окна, заперла домик, нашла человека, чтобы за бабушкиной могилкой присматривал, и отбыла на новую родину.

Здесь ничего не изменилось.

Сильва продолжала жить на два дома, и Богдане казалось: Марио с Пириной целенаправленно превращают милую, разумную девочку в дьяволенка. Та всегда возвращалась из Менаджио в образе капризной принцессы. Начинала требовать завтрак в постель, лимузин к подъезду, бесконечный шоколад, мобильный телефон, джинсы «Армани». За несколько дней, уговорами, убеждениями и угрозами, Богдана приводила дочь в чувство. Сильва становилась прежней. Помогала по дому, с удовольствием читала книжки. Но наступали выходные, а после них – очередной ад.

Игнацио в процесс воспитания никак не вмешивался и вообще дома почти не бывал – то на работе, то у бабы. Если заявлялся в их квартиру, то дрых или ныл: работа собачья, спина болит, платят мало.

Богдана не обращала внимания на его скулеж. Зато Марио с Пириной оказались более благодарными слушателями.

И когда Игнацио однажды открыл шкаф, вывалил свою одежду на пол, отобрал рабочие комбинезоны и начал от души их топтать, жена решила: супруг сбрендил с ума.

Но тот гнусно улыбнулся, объявил:

– Баста. Не шофер я больше.

И гордо поведал: транспортная компания, на которую отпахал девять лет, теперь принадлежит ему. Папа с мамой подарили.

– А что ты с ней делать будешь? – выдохнула в изумлении Богдана.

Муж улыбнулся самодовольно:

– Как что? Управлять. Чем я хуже Энцо Феррари? Тот, как и я, с нуля начинал.

– Но управлять надо уметь!

Он отмахнулся:

– Подучусь. Да и помогут. – И добавил важно: – Только имидж надо сменить.

Игнацио сходил в парикмахерскую, состриг патлы. Приобрел кожаный портфель, костюмы, несколько пар лакированных ботинок.

Богдана надеялась: внезапно разбогатевший муж щедро воздаст ей за все годы, когда поддерживала, терпела лишения и не жаловалась.

Но оказалось: в новом бытии для нее места нет.

Она сама за десять сложных лет ни разу не побывала у косметолога, стриглась раз в год, располнела. Муж теперь поглядывал снисходительно. Раньше из одного теста были слеплены, а нынче укорял:

– Хоть бы ногти в порядок привела. Не стыдно?

Но денег продолжал давать самый минимум. О том, чтоб, наконец, квартирку их убогую сменить, даже не заикался. С любовницей жил открыто.

Сильва на отца внимания обычно не обращала, но тревогу забила первой.

Когда сидели вдвоем за ужином, сказала серьезно:

– Папа скоро уйдет от тебя.

Богдана отмахнулась:

– Да и пусть уходит.

Девочка повесила голову:

– А если он меня заберет?

Мама крепко обняла дочь:

– Я тебя не отдам!

– Бабушка с дедушкой говорят, ты много пьешь. Тебя родительских прав лишить могут.

Перед Богданой – как всегда по вечерам – стоял бокал с кьянти. Давно и незаметно привыкла – один, второй, третий, иногда и целую бутылочку приговаривала.

Матери казалось: дочка маленькая, ничего не замечает. Но раз пошел разговор, надо объясниться. Честно – как принято в Европе.

Она вздохнула:

– Сильва, я тебе объясню, в чем причина. У меня в жизни – кроме тебя – больше никаких радостей. Работа тяжелая. Денег вечно не хватает. Из друзей – только Грася. Страна чужая. С папой твоим у нас… м-мм…

– Понимаю, – серьезно кивнула юная итальянка. – Мне он тоже совсем не нравится. Как мужчина.

– Мне все время грустно, – продолжала Богдана. – А от вина становится хоть чуть-чуть веселее.

– От печали есть специальные таблетки, – продемонстрировала эрудицию дочь.

– Есть, – кивнула Богдана. – Но их должен выписывать врач. И мне кажется, что вино безопаснее.

– Но у тебя становится противное, красное лицо, – вздохнула Сильва. – И по ночам ты храпишь, я даже через стенку слышу.

– Хорошо, моя милая, – смиренно склонила голову Богдана. – Если тебе не нравится, я буду себя контролировать. Только один бокал в день. Просто чтобы запить еду. Это тебя устроит?

И с тех пор – по крайней мере, при дочери – пила по глоточку.

Игнацио все больше от них отдалялся. Теперь, похоже, не просто к любовнице наведывался, а левую квартиру снял. Богдана иногда (довольно вяло) думала: «Надо мне тоже любовника найти. Для здоровья». О принце речи уже не шло.

Но наломаешься в чужом доме, вечером до кресла любимого доползешь, винца выпьешь – и не нужен никакой любовник. Лишь бы не трогали.

* * *

Наступил 2005 год. Сильва с нетерпением ждала октября – когда у нее будет первый в жизни юбилей, десять лет.

У Богданы тоже подбиралась круглая дата. Праздновать, впрочем, не собиралась – настроения вообще никакого.

Однако Сильва настаивала:

– Мама, юбилей – это очень важно! Целых тридцать лет! Бабушка даже на некруглую дату устраивала банкет на яхте!

– Ну, яхту мы себе позволить не можем.

– Тогда давай сходим в кино! – воскликнула дочка. – Как раз новый фильм вышел. «Гарри Поттер и Кубок огня». – И вкрадчиво добавила: – А если станет скучно, возьмешь себе пива. И чипсов.

Богдана теперь при дочери почти не пила. Но в те дни, когда Сильва была в Менаджио, а Игнацио где-то шлялся, отрывалась по полной программе. Пару раз даже за столом засыпала – ну, и ничего страшного, все равно никто не видит.

Ладно, раз Сильва хочет – пусть будет юбилей. Вместе с дочкой составили программу. С утра, вдвоем, пойдут в парикмахерскую. Дальше легкий ланч. Потом кино. А вечером – в ресторан.

– Может, бабушку с дедушкой пригласим? – простодушно предложила дочка.

– Ой, Сильва, можно не надо! – взмолилась Богдана.

– И почему ты их не любишь? – вздохнула та.

– Ну, они ведь не водят меня на Монте Наполеоне[25]25
  Улица в Милане, где расположены магазины дорогой дизайнерской одежды, в том числе для детей.


[Закрыть], как тебя, – подмигнула мама.

– На день рождения, наверное, сводили бы, – серьезно произнесла Сильва.

– Нет, нет. Давай лучше вдвоем. Как подружки. И никому про наш секретный план не рассказывай.

Дочка с восторгом пообещала. Но – как потом выяснила Богдана – все-таки проболталась.

И в девять вечера, когда только покончили с горячим и попросили десертное меню, в ресторане вдруг погас свет, а официанты дружным хором закричали:

– Buon compleano![26]26
  С днем рождения! (итал.)


[Закрыть]

К их столику принесли роскошный многоярусный торт с тридцатью свечами. Говорить, от кого подарок, отказывались, требовали срочно задувать, иначе воск попадет в крем.

Богдане пришлось повиноваться. Как и требовала хорошая примета, задула огонь с первой попытки. Официанты зааплодировали. А она подняла голову и увидела Игнацио. В великолепно сидящем по фигуре костюме. Прекрасно подстриженного. С элегантным букетом.

Она нахмурилась, он приблизился к столику. Достал из кармана пиджака бархатную коробочку. Сильва хитро улыбалась. Игнацио встал на одно колено:

– С юбилеем, любимая.

И надел ей на палец богатое, сразу заискрившее миллионами искр, кольцо.

Падкие до зрелищ итальянские официанты взвыли от восторга. А Богдане ничего не оставалось, как пробормотать слова благодарности и пригласить супруга присесть.

От шеф-повара немедленно явилось шампанское. Богдана сегодня выпила целых две нормы – пиво в кино и порцию вина здесь, – но Игнацио настойчиво протянул ей бокал:

– Пусть твои тридцать станут новой вехой.

– Вехой чего?

Он опустил голову:

– Я понял, Богдана. Лучше тебя мне никого не найти.

Понятно. С любовницей поссорился. Ладно, пусть хотя бы сегодня, в ее праздник, будет иллюзия семьи. Ради Сильвы.

Она улыбнулась мужу. Пригубила, едва не скривившись, и отставила бокал. Почему в Италии так любят брют? Кислятина ведь!

– Нет, пей до дна, по вашей русской примете! – велел муж. – Иначе счастья не будет.

– Мама сегодня больше пить не будет, – встряла Сильва.

– Ничего, – улыбнулся Игнацио. – В день рождения можно нарушить правила. Мы отмечаем начало нашей новой жизни.

Жена усмехнулась:

– Я тебе ничего пока не обещала.

Муж смиренно ответил:

– Я много думал, Богдана. И многое понял. Я очень виноват перед тобой. Я воспринимал тебя и твою заботу как должное. А сам совсем не берег тебя, не лелеял. Больше так не будет, любимая! Ты – моя настоящая королева. Я сделаю все, чтобы ты никогда об этом не забывала. Тем более сейчас у меня для этого есть все возможности.

– Папа, браво! – в восторге крикнула Сильва.

– Ну, давай же, выпьем. – Игнацио взглянул умоляюще.

И она сдалась – мужественно допила кислятину.

В голове зашумело мгновенно. С чего бы? Подумаешь, какое-то шампанское.

Но дальше – ресторан вдруг начал раскачиваться, будто зал обратился в качели. Влево-вправо, влево-вправо, все выше и выше. Богдана сначала захихикала, потом перепугалась. Голова отчаянно кружилась, лица расплывались.

«Взять себя в руки!»

И вроде получилось. Мир встал на место, но почему-то захотелось спеть. Прямо сейчас. Немедленно. И она затянула – почему-то Цоя:

– Дом стоит, свет горит! Из окна видна даль!

– Мама! – Голосок у Сильвы испуганный.

А Богдане кажется – она на сцене, зрители ждут. Голос сам собой становится громче, крепче:

– Но откуда взялась! Печаль!

Под рукой некстати оказался бокал, он упал и разбился.

В ухо словно набат, с эхом, ударил голос Игнацио:

– Что! Ты! Пила! Сегодня!

Какой смешной!

– Ты мой пупсик! – Она потянулась погладить его по голове. Не достала и покачнулась.

Сильва жарко шепчет:

– Ничего она не пила! Только пиво в кино и вина один бокал.

А дальше – вдруг люди. Одеты странно для неформального ресторанчика – в костюмах, при галстуках. Зачем-то фотографируют, тычут в лицо удостоверения. Буквы расплывались, но все-таки прочитала: ОПЕКА. При чем здесь опека? У них все в порядке, празднуют с семьей юбилей!

Богдана попыталась объяснить, но внезапно ее затошнило. Пробормотала извинения, кинулась в туалет, но ноги подкосились. Упала, и ее вырвало прямо на пол. Последнее, что увидела, – фотовспышку прямо в глаза, потерянное лицо Сильвы, а дальше – полный провал.

* * *

2006 год

Как в детстве дед посадил за карты, так Мирон игру и полюбил. В школьные времена в «дурака» с «козлом» резался. В институте учился – ночами пульки расписывали. За границу стал ездить – всегда в казино захаживал.

Когда в начале девяностых игорные дома стали появляться в России, сразу отправился осваивать. Но играть против дилера ему не нравилось – будто с роботом борешься, возможности ход просчитать вообще никакой. C горничными будущими в «кинга» шлепать и то интереснее было. Да и окружение даже в самом респектабельном российском заведении нездоровое. Большинство – больные люди. Ну, или просто неприятные. А иллюзий, что из игорного дома можно в плюсе уйти, Мирон Сергеевич никогда не питал. Деньги в других местах зарабатывать надо.

Но изредка встряхнуться – почему не сходить? Позволить себе мог.

Перестройка застала его юным выпускником университета. По специальности работать даже не пробовал – сразу начал «крутиться». Всегда мечтал вырваться из родных палестин. Сначала ездил из Одессы в Турцию на пароме, за кожаными куртками. В девяносто первом впервые полетел в Италию – на чартере до Анконы, с посадкой на военном аэродроме. Но банальная перепродажа быстро наскучила, да и конкуренты наступали на пятки. И тогда Мирон затеял новый, уникальный бизнес: стал поставлять в Италию российских горничных.

Многим девчонкам помог – семьи прокормить, мир посмотреть, а то и личную жизнь устроить.

Нынче Мирон Сергеевич оперился, окреп, создал свой холдинг. Ввозил из «Первого сада Европы» сыры, салями, оливки и прочие деликатесы. Вскоре к импорту добавил экспорт. Водки, леса, икры не касался, – избави боже, жить пока хотелось. Работал в безопасной нише. Еще когда девчонок в страну отправлял, обратил внимание: за сувенирных матрешек итальянцы просто вежливо благодарят. Зато от более полезных русских народных промыслов с ума сходят. Вот и стал налаживать поставки, малыми партиями – льняные полотенца, вышитые прихваточки – фартучки, разделочные доски из натурального дуба. И сам зарабатывал, и людям добро делал. Народные умельцы на него молились просто – в России-то кому их авторские работы нужны, когда страна рушится?

Нынче любой вопрос стало можно решить по телефону-факсу-электронной почте, но Мирон Сергеевич старался видеться с деловыми партнерами лично. Считал, гораздо эффективнее в плане прибылей. Плюс повод в давно полюбившейся Италии побывать. Или, наоборот, поразить зарубежных соратников стремительно меняющейся Россией.

Культурную программу формировал сам и не ограничивался обязательными к посещению Третьяковкой и «Лебединым озером». То в «Голодную утку» гостей водил, поглядеть, как молодежь на столах пляшет, то на стриптиз, то в казино.