Текст книги "Когда миллиона мало"

Легенда Мирона (туристическая группа и жить будем в таком-то отеле) не понадобилась. Ослепительный итальянский пограничник объял Богдану жарким взглядом и стрельнул певучей тирадой – раза в три быстрее, чем на учебной аудиокассете.

– Che?[2]2
  Что? (итал.)


[Закрыть] – растерялась девушка.

– Желает тебе счастья в его прекрасной стране, – пришел на помощь Мирон.

– Grazie mille![3]3
  Большое спасибо! (итал.)


[Закрыть] – вежливо отозвалась она и изобразила европейскую улыбку.

А официальное лицо – вместо того чтоб шлепнуть паспорт на стойку – вручил документ лично в руки. И слегка задержал свою жаркую кисть на ее пальцах.

«Прав Мирон. Ухо востро надо держать. Хорошо, что я не на консумацию работать пошла».

Но если каждый хозяин (или его сын, брат, сват) начнет ее домогаться, наверно, еще хуже будет. Прав-то никаких нет. Даже виза – и та через месяц кончится.

Богдана, в толпе соотечественниц, шла по аэропорту, разглядывала публику, и черная зависть точила ей сердце. Ну, почему она родилась не здесь? Почему ее ровесницы – такие уверенные, потрясающе одетые? Стрекочут по-итальянски, обнимают своих кавалеров. И им не надо мыть туалеты, откладывать каждую тысячу лир[4]4
  По среднегодовому курсу 1993 года примерно 600 рублей. Хлеб стоил 300 рублей. Инфляция за год составила 840 процентов.


[Закрыть], бояться, что депортируют из страны?!

Прочие вырвавшиеся из России женщины пребывали в радостном возбуждении, а на Богдану снизошло прозрение. Горестное. Никому она здесь не нужна. Прав Мирон: унитаз мыть доверят. На ночь – с удовольствием снимут. А в принцессы не возьмут. И еще очень обидно, что итальянский (не учебный, а тот, на котором здесь говорили) она почти не понимала.

– Чего скисла? – ткнула ее в бок Эльвира. – Заграница, красота! Ща на ярмарку поедем, пиццу жрать!

Их встретил автобус. Чемоданы запихали в багажный отсек, расселись. Покорительницы Италии прильнули к окнам. Ну, просто чудо, чудо! Прямо на улице цветы в горшках. Возле кафе на тротуарах столики, плетеные кресла, народ винцо попивает. Машины останавливаются, чтобы пешеходов пропустить. И от каждой витрины дух захватывает. То цельный поросенок в россыпи яблок, то манекены в платьях неописуемой красоты.

А ярмарка, куда в итоге приехали, с виду и правда ВДНХ. Только павильоны в стороне, а на центральной площади веселье. Музыка, ароматы такие, что прямо хоть воздух режь и лопай. Посредине столы длинные, вокруг них очаги пылают, и там чего только не варганят повара в белоснежных колпаках! Пиццы всех видов, креветки на гриле, лапша удивительная, коричневая, рис непонятно с чем.

Мирон просвещал:

– Ризотто называется. А лапша – это вообще китайская, называется вок.

Еды набрали целую гору. Парень безропотно оплатил. Еще и вина принес, огромную пятилитровую бутыль. День весенний, воздух теплый, Мирон за всеми ухаживал, подкладывал, подливал, просвещал:

– Для пиццы приборы не нужны. Все итальянцы руками едят. А спагетти, наоборот, – их на вилку накручивать надо, в несколько слоев.

Дамы наелись, поддали. Разговоры становились все громче, смех визгливее. Богдана в общем веселье не участвовала. Сидела в дальнем конце стола, смаковала королевских креветок, разглядывала итальянцев – сюда, на ярмарку, целыми семьями приходили. Женщины чаще дородные, властные, на мужчин своих покрикивают. Те вроде слушают смиренно, но глазами так и шустрят по сторонам. И тараторят, тараторят все – с такой скоростью, что ни слова не разберешь.

Мирон, наконец, закончил с ролью распорядителя. Подошел к ней. Спросил:

– Чего приуныла?

Она ответила честно:

– Сложно мне будет в итальянской семье.

Поводырь присел рядом:

– Поэтому и не хотел тебя брать.

Богдана осторожно спросила:

– А кто решает, где я работать буду?

– Мы сегодня ночью переедем в Козенцу, это восемьсот километров отсюда. Там у меня помещение снято. Домохозяйки тамошние знают, что завтра заезд, со всех ближайших городов поедут себе помощниц выбирать. Посмотрели друг на друга, пообщались, понравились обоюдно – контракт подписали.

– Значит, я тоже могу выбирать?

– Конечно, можешь! Я в бизнесе давно. Подскажу, к кому тебе точно не надо.

Он подумал секунду и добавил:

– А хочешь, вообще не ходи на смотрины. Я девочек пристрою, и вместе вернемся в Москву. Ничего мне должна не будешь.

– Мирон, – она захлопала ресницами, – ты такой чудесный!

Может, не искать счастья за тридевять земель, но остаться с ним, таким милым, добрым?

Но тогда ведь точно не встретишь итальянского миллионера из предсказания цыганки.

И Богдана покачала головой:

– Нет, Мирон. У меня есть цель. Мотивация. Я не могу: даже не попробовать – и сразу сдаться.

Не от души говорила, но он поверил. Взглянул с восхищением, грустно сказал:

– Конечно, Богдана. Я сразу понял: слишком мелко для тебя плаваю. Ты другого полета птица.

«Ничего ты не понял».

Но отыгрывать назад было поздно.

* * *

Никого из товарок не смутило, что только с утра прилетели, время позднее, а впереди еще ночь в дороге. Поворчали для приличия, поскидывали обувку, развалились в креслах, да и захрапели.

Богдана сидя спать не умела и ночь в автобусе еле пережила. То проваливалась в сон, то выныривала. Водитель – с виду итальянец – лихачил, как новый русский. Сумасшедше разгонялся, резко тормозил. Шоссе петляло, извивалось, вино с креветками бултыхалось в желудке.

На рассвете въехали в Козенцу, но море и чаек Богдана увидела только краем глаза – автобус сразу свернул на окраину, попетлял и остановился подле унылого трехэтажного здания. Выглядело оно, пожалуй, даже уродливее, чем подобные в России. И внутри тоже никакого намека на заграницу – обычная общага.

Расселили их по четыре человека в комнате – стены голые, штор нет. Мирон велел: пока отдыхать, но к трем быть во всеоружии.

Целую речь толкнул: что судьба будет решаться. И день сегодня даже важнее, чем смотрины у родителей жениха. Нужно, чтобы тебя купили, а для этого – выглядеть милой, работящей, исполнительной. И скромной, обязательно скромной.

Пугал:

– Кто напялит лосины, сразу штраф!

И тетки – нет бы самим поспать и ей отдохнуть дать – все утро галдели, перебирали чемоданы, искали подходящие шмотки.

Но все равно нарядились на невольничий базар, как в провинциальный ресторан. У одной белые штаны и блуза с бантом, у другой юбка (спереди разрез почти до пупа) и бархатный пиджак.

Мирон пришел в ярость. Бегал по комнатам, надрывался:

– Я сказал: неприметно! Неярко! А вы что напялили?!

Богдана тоже про себя хихикала. Сама она надела единственные свои джинсы (черные) и безразмерный свитер бабушкиной вязки. Волосы заплела в косу, глаза красить не стала. Мирон взглянул одобрительно, переодеваться не погнал. Но все равно пришлось ждать, покуда остальные пройдут фейсконтроль. Бедные будущие горничные смывали тушь-подводку, а Мирон лично перетряхивал чемоданы, ловко вылавливая самое неприглядное.

– Чего уродок из нас делаешь? – причитали тетки.

– Не нравится – могу тебя на порностудию продать, хочешь? – огрызался он и кидался на грудастую Эльвиру: – Куда, куда ты свой пятый размер обтянула? Быстро снимай облипку, ищи что-нибудь свободное!

Богдана устроилась на подоконнике в коридоре и завела:

 
– Подмосковный городок,
Липы желтые в рядок,
Подпевает электричке
Ткацкой фабрики гудок![5]5
  Стихи Михаила Танича.


[Закрыть]
 

Кто уже был одет, песню подхватил и – но получалось без оптимизма. Тоскливо, по-бабьи.

Эльвира – обряженная в безразмерный балахон – с отвращением отвернулась от зеркала, буркнула:

– Да уж лучше б я в России на фабрику подалась!

– Приватизируют скоро все фабрики, – заверил Мирон, – людей на улицу вышвырнут. А тут Европа. Стабильность. На свою зарплату семью сможете содержать.

Тетки притихли. У всех дома полна коробочка нахлебников – только закидывай корм. Детей надо поднимать, родителей немощных поддерживать.

Богдане посвободней – бабушка велела:

– Ничего слать даже не думай. Вообще про меня забудь, я не пропаду. На себя откладывай. Может, правда в музучилище поступишь. В итальянское. А потом и в Ла Скалу возьмут – хоть в пятый ряд хора.

Богдана ни в какое училище идти больше не собиралась. Замуж и безо всяких дипломов возьмут. А еще – ей Мирон рассказал – можно на круизный лайнер устроиться. Путешествуешь по всему миру забесплатно, днем гуляешь, по вечерам – поешь в ресторане, питаешься на халяву и зарплату получаешь. Неплохой запасной вариант – если принца найти не удастся.

«Но главное сейчас – в Италии застрять». Туристическая виза закончится через месяц, и грядущее нелегальное положение Богдану очень тревожило.

* * *

В три часа пополудни Мирон, наконец, вывел своих подопечных на улицу. Автобуса не подали, но идти оказалось недалеко – всего пара кварталов. Вывеска на входе в одноэтажный дом обещала пиццерию, но внутри помещение выглядело советской столовкой, только без всякой еды. Голые стены, пластмассовые столы-стулья. Мирон велел:

– Рассаживаемся каждая за свой стол, по одной! Юбки одернули, ногу на ногу не кладем!

Он обошел свое стадо и вручил всем по распечатанному листочку. Богдана немедленно взялась переводить. Имя. Возраст. «Non fumo»[6]6
  Не курю (итал.).


[Закрыть].

– Богданка! – крикнула Эльвира от соседнего столика. – А «пулита» – это кто такая?

– Не знаю. Наверно, быстрая. Как пуля.

– А «опероза» что значит? Петь, что ли, заставят?!

Подлетел Мирон, фыркнул:

– Ох, дремучие! «Опероза» – работящая. «Пулита» – аккуратная.

– Как общаться-то будем с хозяйками, если мы по-ихнему ни в зуб ногой? Хоть поможешь? – возмущалась Эльвира.

– Вас двадцать, я один. Школьный английский вспоминайте. Но его здесь тоже не особо знают.

К счастью, вышло не настолько страшно. Итальянские работодательницы горничных из России явно выбирали не в первый раз. Минимально объясниться по-русски могли. «Водка не пить, мужиков не водить, технику не ломать».

Но экзотика тоже встречалась. Богдане – вот уж настоящий рынок невольниц! – толстая, одышливая бабища рукой в рот полезла. Девушка перепугалась, начала отбиваться. Мирон примчался на помощь, перебросился с работодательницей парой фраз, успокоил:

– Хочет зубы твои проверить.

– Зачем?

– Вдруг плохие?

– А ей-то что?

– Как что? Стоматологи в Италии дорогие.

– А медицину разве она оплачивает?

– Нет, конечно. Потому и боится. Когда зуб болит, от горничной толку мало.

– Фу, гадость какая. Я сама к такой работать не пойду.

Богдана отвернулась от противной тетки.

Разочарование нарастало. Из российского далека иностранцы представлялись такими утонченными, породистыми, приятно пахнущими. А на деле – рыночные торговки. Интонации базарные, голоса скрипучие. Каждая вторая с усиками. И одеты безвкусно, почти по-цыгански.

Собственная бабушка – хотя тоже нынче на рынке стояла из-за тяжелых времен – выглядела куда интеллигентнее.

– Зря ты ее прогнала, – хмыкнул Мирон, – она пятьсот тысяч лир предлагает.

– Это сколько?

– Почти триста пятьдесят долларов[7]7
  Курс по состоянию на конец июля 1996 года.


[Закрыть].

– Ничего себе! – опешила Богдана.

– Но работать надо без выходных. И ночью вставать. У нее мать в маразме.

– Не, тогда точно не хочу.

Он предрек:

– Другие и за двести припашут. На то же самое. – И отошел.

В столовке-пиццерии становилось все душнее, тетки-работодательницы источали тяжелые цветочные ароматы, от визгливых, неприятных голосов у Богданы начала трещать голова.

Все чаще вспоминала она предложение Мирона – остаться с ним – и все привлекательнее оно казалось. Не нужна ей такая Италия.

Но тут – будто небеса услышали отчаянный глас – к ее столу подошла немолодая пара. Вот эти выглядели настоящими иностранцами, точно как в кино. Сухощавый джентльмен при галстуке. Далеко не юная, но потрясающе холеная дама в кокетливой шляпке. У него в руке трость с серебряным набалдашником. У нее на пальцах бриллианты.

Богдана инстинктивно подобралась, распрямила спину, сложила паинькой ручки на коленках, опасливо улыбнулась, в смущении пробормотала:

– Бонжорно!

Пара замедлила шаг, обменялась репликами. Богдана услышала:

– Ancora una ragazzina[8]8
  Совсем девочка (итал.).


[Закрыть].

Богдана знала, что девушка по-итальянски ragazza. А ragazzina – понятно, малявка совсем.

Она решительно произнесла по-итальянски:

– Я не рагаццина, мне девятнадцать лет.

Респектабельные супруги переглянулись. Синьора пробормотала:

– Rischioso[9]9
  Рискованно (итал.).


[Закрыть]…

«За кобеля своего боится», – догадалась Богдана.

И как на чужом языке объяснить, что не собирается она чужого мужа отбивать? Тем более у джентльмена – уже старческие пятна и лысинка проглядывает.

– У меня есть принципы, – пробормотала она.

Синьор с синьорой переглянулись – похоже, не поняли.

Ладно, объясним популярнее:

– Дома, в России, у меня остался муж!

– Правда? – заинтересовалась дама и раздельно, словно для тупой, произнесла: – Вы знать английский?

– Да, немного знаю, – смутилась Богдана.

– Говорите лучше на нем. Я не понимаю ваш итальянский.

Вот это обидно. Но что поделаешь. Попробуем вспомнить английский – училка в школе доставучая была, кое-что в голову вбила.

– I have a husband! And I love him a lot. But you know, the situation in Russia is difficult. We can’t afford a baby. So I came here to make some money to realize our dream![10]10
  У меня есть муж. И я очень его люблю. Но вы знаете, ситуация в России сейчас сложная. Мы не можем позволить себе ребенка. Поэтому я приехала сюда заработать для своей мечты денег! (англ.)


[Закрыть] – вдохновенно импровизировала Богдана.

Пара напряженно вслушивалась в ее неуверенный монолог. Подошел Мирон, уловил, о чем речь, удивленно присвистнул. Она сделала страшные глаза.

Выдавать ее он не стал – в заграничных паспортах штампов о браке все равно нет. Присел за столик, побеседовал с благородными синьорами на быстром и пока непонятном ей итальянском. Потом озвучил Богдане условия:

– Дом громадный – тысяча квадратных метров. Ежедневная уборка. Стирка. Глажка. Сложная бытовая техника. Если сломаешь, будешь платить штраф. Жить в одной комнате с кухаркой. Помогать ей готовить. Выходной раз в месяц. Каторга. Четыреста тысяч.

– Это сколько?

– Двести шестьдесят долларов. Очень мало.

– Зато они не галдят и не смотрят мне в зубы! Скажи им: я согласна!

– Богдана, помнишь, что я говорил тебе вчера? Надо идти к хорошим, проверенным хозяевам. А эти вообще не из этих краев. Кто знает, что они за люди?

– Они хотя бы интеллигентные, – отрезала Богдана. – Наверняка в оперу ходят. В отличие от остальных здешних деревенщин.

– О чем вы говорите? – властно вмешалась в разговор синьора.

Богдан объяснил:

– Она мечтает сходить в Ла Скала и посмотреть на этого, как его там… Рикардо Мути.

Итальянцы переглянулись.

– Какие-то настораживающие амбиции, – проскрипела дама.

Ее пожилой спутник примирительно произнес:

– Зато выгодно. Вместо премии можно подарить девушке билет на галерку. Милан от нас недалеко.

– Вы приехали с другого конца страны? – удивился Мирон.

– Случайно получилось. Мы посещали Акри[11]11
  Акри – город в провинции Козенца, расположенный на трех холмах в долине рек Муконе и Каламо на границе национального парка «Сила». Эта территория была обжита людьми еще в эпоху неолита (3500–2800 гг. до н. э.).


[Закрыть], и хозяйка местной гостиницы рассказала про ваш бизнес, – объяснил джентльмен. – А нам как раз нужна горничная.

* * *

Богдана всю жизнь прожила в частном доме. В детстве бегала на улицу в туалет и ужасно боялась случайно в выгребную яму заглянуть – вдруг оттуда выглянет что-то ужасное?

Но со временем обжились. Сделали теплую уборную, поставили бойлер. Комната у Богданы всегда отдельная была. Пусть несолидные восемь метров, зато собственные, украшай, как хочешь, и за бардак никто не ругает.

Подруги жили похоже, и не факт, что хрущевка с низкими потолками и шумными соседями лучше, чем их деревянный домик. А в элитарных обкомовских квартирах Богдана сроду не бывала – не приглашали.

Роскошь видела только по телику.

Мирон – когда обрисовывал будущую работу – рассказывал: итальянцы, конечно, просторнее живут, чем в России. Но обычный стандарт – квартира площадью метров в сто.

А тут вдруг у людей особняк. Трехэтажный! Девятнадцатого века постройки.

– Мне повезло? – спросила Богдана у Мирона.

Тот нахмурился:

– Не знаю. Я проверил: вроде нормальные у тебя хозяева. В криминале, ни в чем таком не замешаны. Но тут, на юге, народ попроще. Поорут, из ружья пальнуть могут. Не со зла. А ты-то на север поедешь. Озеро Комо, город Менаджио. Там аристократия. Фиг знает, что у них за скелеты в шкафу.

Но Богдана упорствовала:

– Лучше аристократы, чем эти цыганки.

Респектабельная пара подписала с Мироном контракт, забрала себе Богданин паспорт.

Девушка забеспокоилась:

– А если меня на улице остановят? Как без документа?

– Это не совок. Здесь не проверяют.

– Но я не хочу без паспорта!

– Богдана, это обычная схема, – принялся объяснять Мирон. – Твои хозяева уже оплатили – перелет, мои услуги. Когда отработаешь все это – паспорт тебе вернут. А если понравишься им – они сами тебе визу продлят. Или даже рабочую сделают.

Увидел, что она совсем повесила нос, подбодрил:

– Не волнуйся. Это в эскорте – использовали и выкинули без гроша. А хороших горничных ценят. Не обижают. Только свое место не забывай. – Он вздохнул и прибавил: – Хотя не твой это путь – быть домработницей.

– Но у меня план!

Мирон отмахнулся:

– Хреновый у тебя план. Лучше бы со мной осталась.

И церемонно пожал руку на прощание.

А Богдана взяла чемоданчик и пошла к машине своих новых хозяев.

Неплохо. «Мерседес»! Синьор (сказал называть его «просто Марио») навстречу не вышел. Зато багажник зажужжал и распахнулся сам собой. Она уложила свои вещи. Вот это техника!

Богдана проскользнула на заднее сиденье и сложила руки на коленях.

– Пристегнись, – велела синьора (ее звали Пирина).

Во глупость! В России даже на переднем сиденье нормальные люди ремешки только через плечо перекидывают, а здесь сзади нужно.

Она с трудом нашла ремень, и «Мерседес» как бешеный рванул с места. Богдана заглянула вперед, на спидометр. Ничего себе, уже сто километров в час! А скорость вообще не чувствуется. Кожаные сиденья приятно холодят попу, музыка из множества колонок, звук нежный, объемный.

И Богдана – хотя дала себе слово глупых вопросов не задавать – ляпнула:

– Скажите, а вы точно не мафия?

Рафинированная Пирина сразу неодобрительно губы поджала. Но глава семьи рассмеялся:

– Не бойтесь, Богдана. Я обычный инженер. – Перехватил ее недоверчивый взгляд и уточнил: – Но родители оставили мне неплохое наследство.

Богдана надеялась – раз едут с юга, от итальянской «подошвы» вверх по всему голенищу, – красоты разные повидать. По пути (или почти по пути) Неаполь, Рим, Флоренция. Но увы – никто ее развлекать не собирался. Даже Милан объехали какими-то закоулками. Больше тысячи километров проделали в один день. Работодатели сразу дали понять, кто здесь главный. Сами в дороге то и дело перекусывали – лопали салями, лосося копченого, заедали оливками (судя по запахам, витавшим в машине, все дорогущее). Богдану элитной пищей не угощали – кормили сэндвичами с заправок. Когда ближе к вечеру заехали в городок Чезена, Марио с женой отправились ужинать в ресторан на площади дель Пополо. А новоиспеченной горничной купили в уличной лавке пиццу, бутылку воды – и посоветовали прогуляться, фонтан Мазини посмотреть. Она послушно бродила вокруг, грызла пиццу, разглядывала прихотливые скульптуры дельфинов, грифонов и отчаянно завидовала парочкам, что сидели на ступеньках, болтали и обнимались.

Одинокие мужчины и особенно парни поглядывали с интересом, но с наглыми предложениями не приставали. Видно, доступные русские девушки еще не заезжали в этот небольшой городок и репутацию России не испортили. Надо как-то раскрепоститься, возможно, самой знакомство завязать.

Но голова почему-то все время втягивалась в плечи, а улыбка получалась жалкой.

Мимо проходила компания местных, один из парней притормозил, задал вопрос – очень быстро, она опять не поняла, перепугалась, пробормотала:

– Скузи?[12]12
  Простите? (итал.)


[Закрыть]

Итальянец строго спросил:

– Галина?

– Богдана.

Неужели познакомиться получилось?

Но нет – парни дружно заржали и прошли мимо.

И что это было?

Когда хозяева, наконец, выплыли из ресторана, Богдана первым делом поинтересовалась:

– Мое имя по-итальянски звучит смешно?

Марио – сытый, благостный – удивился:

– Нет.

– А Галина?

– А gallina – это курица. Не цыпленок, а именно курица. Уже в возрасте.

Он расхохотался и ущипнул жену за бок. Та поджала губы.

От обоих прилично пахло спиртным, но Богдана уже знала: итальянские карабинеры – в отличие от наших гаишников – пристегиваться заставляют, но к подобным мелочам не цепляются.

И снова – машина, шоссе, чужие, непонятные разговоры.

В Менаджио въехали после полуночи. Город старинный, современных зданий вообще не видно. Протряслись по булыжной мостовой, попетляли по узким улочкам, свернули в совсем уж скудный переулок. Венчался он тупиком. Но Марио скорость не сбавил. Богдана вцепилась в сиденье. Устал-перебрал? Предупредить его, взвизгнуть?

Но в этот момент высоченная стена медленно поползла вбок.

Бог мой! Ворота на пульте! Прежде Богдана такое только в кино видала. А дальше вообще сумасшествие. Подъездная аллея в обрамлении тисов. Крыльцо из пяти мраморных ступеней. Огромные арочные окна, эркеры, лужайка с бассейном.

Зря Мирон сказал, что она сделала неправильный выбор!

На пороге дома появилась грузная дама в белоснежном переднике.

Она приветствовала хозяев по-итальянски, но Богдана сразу поняла: тетушка из наших. Славянка. Вот хорошо, если с Украины! Будет хоть с кем поболтать.

Окружающая красота пьянила, и девушке ужасно хотелось рассмотреть дом. Как здесь вообще все организовано? Висят ли портреты благородных предков по стенам? Есть ли джакузи? И где, к примеру, хранится парадная посуда? Вряд ли в сервантах из ДСП.

Но Марио решительно произнес:

– Баста.

Разгрузить багажник он не потрудился – не оглядываясь, отправился вверх по широкой лестнице.

Пирина за ним не пошла. Поманила немолодую кухарку и Богдану к машине, показала на свой чемодан. Весил тот не меньше двадцати килограммов, но прислужницы поднатужились, справились и под аханье хозяйки (боялась, что поцарапают автомобиль) вытащили.

Повариха, на плохом русском, приказала:

– Покажу путь.

Они вместе приволокли багаж в хозяйскую спальню. Ничего себе будуарчик! Потолки метров пять, портьеры покруче, чем в Эрмитаже. Кровать сумасшедших размеров. Туалетный столик с двумя амурчиками.

Богдана осмелилась пошутить:

– Надеюсь, моя комната не хуже?

Кухарка вслушивалась напряженно – но смысл поняла. Усмехнулась:

– Она барыня. Ты Золушка. Пойдем твой подвал.

И пока вместе спускались – сначала на первый этаж, а потом еще ниже, в цоколь без окон, – Богдана успела выяснить: повариху зовут Грасей, она из Польши и работает здесь тоже совсем недавно.

– А кто до нас был?

– Грязнули. Я кухню десять дней отмывать. Завтра помогать будешь.

Грася отворила дверь, и Богдана еле сдержала вздох разочарования. Вот тебе и красивая жизнь! Совсем чуть-чуть побольше ее комнаты в родном городке. И потолки – немного повыше. Зато никакой приватности. Кроватей – две. И ту, что поуютнее, у крошечного окна под самым потолком, своим мощным туловом придавила Грася.

Богдана робко села на краешек второй постели, осмотрелась. Будто специально все сделано, чтобы прислуге на ее место указать.

Шкаф – единственный, довольно ободранный. Ящики у комода перекошены. Занавесок на окне нет – только жалюзи, дешевенькие, белые, от солнца никак не спасут. Тумбочки прикроватные в царапинах и пятнах.

Кухарка скинула туфли, осталась в носках (пахло от них плохо), начала объяснять:

– Твои полки – три нижние. Белье постельное в комоде, бери, застилай. Ванная вон там. Есть будем на кухня. Ты сейчас голодная, кормить надо?

– Я лучше в сад выйду. Подышу.

Кухарка помотала головой:

– Нет.

– Почему?

– Две причины. Я спать, ты меня будить. Это номер один.

– А номер два?

– Прислуге в сад без дела нельзя. Стелить постель быстрей и не мешать. Нам завтра вставать шесть утра.

Так и пришлось – после пыльной дороги, не помывшись, вертеться на жесткой постели в душной комнате. Воздух через окно почти не проходил. Грася храпела, словно кузнечный горн. А Богдана лежала без сна и убеждала себя: все получится. И принц – обязательно найдется.

* * *

Пусть у прислуги место последнее, но ошметки красивой жизни Богдане и Грасе тоже доставались. Вся еда с хозяйского стола, только иранскую черную икру им трогать не разрешали. Воздух божественный, особенно когда с озера Комо ветер. И в парке можно притворяться, будто статуи от пыли протираешь, а на самом деле ароматами цветов дышать да мечтать.

Рабочий день считался ненормированным, с перерывами только на поесть и поспать, но не каторга ведь, постоянного надсмотрщика не имеется. Богдана всегда находила возможность почитать, написать бабуле письмо, позаниматься итальянским. Опытная Грася научила: пока хозяйка поблизости – не дай бог присесть, летай по дому, изображай бурную деятельность. Но, по счастью, у Пирины вечно – то косметолог, то массажи или шопинг. А пару вечеров в неделю хозяева отсутствовали: то на концерт отбудут, то на прием.

Грася пугала: в доме могут быть видеокамеры. Но Богдана все равно осмелилась и на гигантском хозяйском сексодроме поваляться, и наряды Пирины примерить. Первый шок (зачем всего двоим – особняк площадью в тысячу метров?) миновал. Горничная быстро поняла, насколько удобно, когда в одной комнате – беговая дорожка и коврики для йоги. В другой – телевизор. В третьей – библиотека. И натуральные ткани к телу оказались очень приятны. И фермерская курица, взращенная на натуральном зерне, была несопоставима по вкусу с морожеными «ножками Буша».

От Граси она своих чувств не скрывала:

– Хочу как они жить.

Пожилая полячка хмурилась:

– За это русских и не люблю. Захватчики вы.

Грася вбила себе в голову: молодая, свеженькая Богдана планирует избавиться от Пирины и женить на себе Марио.

– Ты с ума сошла! У них счастливый брак! Да и зачем мне такой старик? – отбивалась горничная.

Но Грася ухмылялась:

– Старик – это даже выгоднее.

Тем более что и хозяин дома интерес к ней проявлял. Горничная ползает на карачках, намывает полы (швабры она не любила, считала, что руками удобнее) – Марио встанет на пороге комнаты, наблюдает. И подкрадываться любил, незаметно. Она над учебником, бормочет под нос итальянские слова, а он вдруг по спине хлоп:

– Brillante!

Богдана ахала, вздрагивала, смущалась.

Brillante по-итальянски – можно многими приятными словами перевести. Умная, гениальная, удивительная.

Богдана отваживала Марио как могла. Когда он дома, самые уродливые треники напяливала, волосы повязывала косынкой, никакой косметики – иногда наоборот, подрисовывала себе или раздражение на губе, или усталые тени под глазами. Наедине никогда не оставалась – сразу находила предлог, чтоб удрать.

А Марио с удовольствием продолжал играть с ней в кошки-мышки. И Пирины своей особо не смущался. Однажды прямо при жене Богдану за щечку ущипнул, когда она завтрак подавала.

В первый раз (под гневным взглядом Граси) девушка вытерпела, промолчала. Но когда следующим утром хозяин дома огладил ее по попе, аккуратно поставила на стол блюдо с гренками и попросила расчет.

Пирина (прежде будто не замечала, когда муж руки распускал) переглянулась с Марио и спросила:

– Вы хотите уйти от нас? В чем причина?

Богдана сдвинула брови:

– Я замужем. Приехала сюда работать. И мне неприятны, – она с вызовом взглянула на Марио, – шуточки вашего супруга.

Грася скептически подняла бровь – что, мол, за комедия.

А Пирина вдруг спросила:

– Как твоего мужа зовут?

– Антон, – выпалила она первое попавшееся.

– Энтони. Он счастливчик, – усмехнулся Марио и поинтересовался: – Фотография есть?

Богдана запаниковала. У замужней, конечно, должна быть карточка мужа!

По счастью, давным-давно, в девяностом, еще школьницей, она ездила в гости в тетке. В далекий Сыктывкар. Вокзал оказался перекрыт – там кино снимали. Богдану охватило дикое любопытство. Молила, кокетничала, но все-таки уговорила сержанта из оцепления и просочилась в здание. А там прямо нос к носу со знакомым столкнулась. Ну, то есть она его знала.

Бабушка тогда фанатела от фильма Глеба Панфилова «Мать». До такой степени обожала, что специально будильник ставила, если вдруг глубокой ночью по телевизору повторяли. Внучка, волей-неволей, на скучищу тоже поглядывала. И один актер, который Якова Сомова играл, ей приглянулся. Глаза потрясающие. Фигура чумовая. И тут он – живьем, прямо перед ней! В каком-то Сыктывкаре! Она не растерялась, – попросила автограф, а еще лучше сфоткаться вместе. Симпатичной школьнице не отказали. И поляроид в съемочной группе отыскался. Немедленно вручили карточку.

«Якова Сомова» Богдана только подружкам показала. Но когда на экраны вышел блокбастер «По прозвищу Зверь» (его-то в Сыктывкаре и снимали), девушка в своем городке мигом превратилась в знаменитость. Стоит на фотке в обнимку – с самим Певцовым!

И, ясное дело, драгоценную фотографию она с собой в Италию взяла. Но итальянцы вряд ли знакомы с российскими «звездами». Поэтому Богдана бесстрашно сбегала в свой полуподвальчик, притащила и предъявила хозяевам:

– Вот!

Они рассмотрели, одобрительно поцокали.

Марио увидел надпись на обороте, потребовал:

– Что здесь написано?

Переводить правду («На добрую память Богдане») было никак нельзя, поэтому она лихо соврала:

– Люблю тебя больше жизни!

Взглянула на Марио с укоризной, старательно выстроила сложную итальянскую фразу:

– Поймите, Антону – Энтони – было бы неприятно знать, что вы ко мне пристаете.

Супруги снова переглянулись, быстро заговорили между собой.

Беглую речь Богдана не понимала до сих пор, только отдельные слова улавливала. Какие-то каникулы, безопасность. Интересно, о чем они? Ладно. В языковой среде, с итальянским телевидением скоро полностью язык освоит.

Она дождалась, пока закончат трещать, спросила:

– Кофе подавать?

– Si[13]13
  Да (итал.).


[Закрыть], – кивнула Пирина.

И с того утра жизнь ее успокоилась совершенно.

Вряд ли Марио испугался накачанного «Энтони» из далекой России, но кадриться перестал. Да и Грася к ней подобрела.

Богдана все больше привыкала к Италии. Научилась изящно накручивать на вилку спагетти любой длины. Освоила несколько песен на итальянском. К ужасу Граси, почти в любую погоду ходила купаться в ледяном озере Комо. И, конечно, продолжала чистить, скоблить, натирать. Старалась не впадать в тоску от монотонности работы, откладывать как можно больше денег.

И не ведала, что очень скоро жизнь ее разительно изменится.

* * *

Через пару месяцев, в середине июня (Богдана даже не успела отработать аванс) хозяева заявили, что родной Менаджио переполнен туристами, абсолютно несносен, и они отбывают в Швейцарию, принимать термальные ванны. Кухарке и горничной предложили взять на время своего отсутствия выходные, и Богдана уже открыла рот, чтобы согласиться (давно порывалась съездить в Милан), но Грася наступила ей на ногу и сладким голосом пропела:

– Спасибо, не надо. Мы лучше останемся. Генеральную уборку в доме сделаем. Спокойно, чтобы вас не тревожить. Шторы постираем, окна помоем.

Хозяева с кислым видом инициативу одобрили, а полячка, когда остались одни, напустилась на Богдану:

– Ты глупая? Выходные не оплачивают! А оторваться и здесь сможем! Не собираешься ведь ты в самом деле круглые сутки убираться?!