Текст книги "Пианино из Иерусалима"

– В последнее время деньги только у китайцев, а я с ними не люблю связываться. – Марина смотрела на свое отражение в стеклянной дверце. Затем подошла к окну, опустила жалюзи, зажгла лампу на большом рабочем столе, поправила чехол на микроскопе, открыла ноутбук. – Несколько раз со мной забыли расплатиться до конца, а найти человека в Китае невозможно… Да, вот что!

Она резко повернулась к гостье:

– Пришла в голову одна мысль! В Хайфе у меня есть старый знакомый, он уехал лет десять назад. Мы пересекались на аукционах, и он за мной немного ухаживал…

Марина рассмеялась мягким щекочущим смехом, поправила блестящие черные волосы, уложенные в высокую прическу. Она умело копировала стиль шестидесятых годов прошлого века, и это очень шло к ее здоровой, полнокровной красоте. Александре она напоминала портрет молодой Екатерины Первой – пышная брюнетка с гордой осанкой и лукавым, дерзким взглядом.

– Павел… – Марина щелкала клавишами. – Он писал мне после отъезда несколько раз, просил скидывать заказы в Израиле, если попадутся. Но ничего никогда не попадалось. Да, вот его последнее письмо – Павел Щедринский. Тут и телефон есть. Давай я вас свяжу? Вдруг пригодится… Сейчас напишу ему.

– Давай. – Александра посмотрела на циферблат часов с оторванным ремешком. – Не очень понимаю, как он мне может пригодиться, но все же… Я в Израиле никого и ничего не знаю.

Марина протянула ей распечатанное письмо:

– Вот тут наверху его электронный адрес и телефон. Ты будешь на связи, надеюсь? Передай ему от меня привет и будь осторожна – он дамский угодник!

– О… – протянула Александра, пряча сложенный листок в огромную брезентовую сумку, испачканную красками. – Ты же знаешь – мною интересуются только сумасшедшие. Я их почему-то привлекаю. Ладно, пора в Шереметьево. Надеюсь, через несколько дней вернусь. Иначе пропущу аукцион в «Империи» и аванс придется вернуть.

– Это прекрасно, когда приходится выбирать между хорошим и более лучшим. – Марина крепко обняла подругу на прощанье и, отстранившись, оглядела ее. – Немного солнца тебе не помешает! Ты очень бледная!

* * *

И только в Шереметьево, сидя в кафе с чашкой капучино, ожидая начала посадки в самолет, Александра перевела дух и осознала, что на рассвете окажется в Израиле, очень далеко от московских дел и проблем. В последнее время ей редко приходилось ездить – международная торговля предметами искусства переживала кризис, заказчики редко посылали ее за границу. И как всегда в последние минуты перед вылетом, она испытала блаженное чувство свободы – обманчивой, короткой, драгоценной. Кофе остыл, Александра сидела за столиком, откинувшись на спинку диванчика, обводя взглядом полупустой вечерний терминал. На ее губах застыла улыбка. «Что ж, у меня есть причины улыбаться! – Она размешала ложкой остывшую сливочную пену и сделала глоток. – Илана меня прямо спасла! Сейчас и заказов-то нет, и продаж никаких, а ведь зима! Время предпраздничное, обычно рынок всегда оживает…»

Перед вылетом Александра успела наведаться домой – она уже привыкла называть домом съемную квартиру, где жила с начала этого лета. Художница собрала дорожную сумку и зашла к квартирной хозяйке, которая жила в соседнем подъезде. Юлия Петровна была приятно удивлена, получив квартирную плату за два месяца вперед.

– Я решила заплатить сразу за два, чтобы деньги не разошлись, – откровенно сказала Александра и тут же выругала себя за эту неуместную прямоту. Глаза квартирной хозяйки, щедро обведенные фиолетовыми тенями, внимательно сузились.

– Очень разумно, дорогая, очень разумно! – проворковала Юлия Петровна, опуская деньги в карман стеганого атласного халата, выдержанного в фиолетово-сиреневых тонах, как и ее макияж и даже цвет волос. Вдова художника, сдававшая Александре мастерскую покойного мужа, оставалась верна как его памяти, так и этой цветовой гамме. Она носила только эти цвета и говорила только о муже. «Собственно, это даже не недостатки, – делилась Александра с Мариной Алешиной. – Но больше десяти минут подряд я с ней общаться не могу. Устаю!»

– Мне ли не знать, как художники обращаются с деньгами, – Юлия Петровна подошла к столу и вырвала из тетрадки лист. – Сейчас напишу вам расписку. Мой Лёня получал за картину пять тысяч долларов… И через несколько дней этих денег не было. У художника всегда слишком много нищих друзей! Тут надо иметь железное сердце, чтобы деньги уцелели. А он был добрый, никому не отказывал.

И, молниеносно написав расписку, закончила, протягивая лист бумаги Александре:

– Ну и конечно, он выпивал.

– Я не выпиваю, к счастью, – улыбнулась Александра, пряча расписку в карман сумки. – Но деньги улетают все равно. Меня не будет два-три дня. Я еще не брала обратный билет.

– Какая вы счастливица! – Юлия Петровна зачем-то достала из кармана деньги и посмотрела на них, словно желая убедиться в их реальности. – Израиль в декабре… Ведь это мечта! Наверное, там еще купаются в море?

– Насчет моря не знаю, – улыбнулась Александра. – Но пальмы я точно увижу.

Хозяйка ответила ей улыбкой, несколько кислой, как перестоявшееся в кладовой варенье.

Александре пришло в голову, что та ей завидует. Да и все те немногие знакомые, которых она успела известить о своей командировке в Израиль, в один голос говорили, что ей сказочно повезло.

– Я тебя ненавижу, – шутливо сказал ей по телефону Денис Гурин, коллекционер, интересы которого она собиралась представлять через неделю на торгах в аукционном доме «Империя». Александра позвонила ему сразу, как прошла паспортный контроль. – Ты бросаешь меня накануне аукциона, улетаешь из этой слякоти в лето, нюхать розы, и тебе еще за это платят. Я бы предпочел, чтобы ты сидела в Москве – простуженная, нищая, никому не нужная. По крайней мере, ты всегда под рукой.

– Так оно и будет, Денис, – засмеялась в ответ Александра, привыкшая к его своеобразной манере шутить. – Ты же знаешь, если мне и везет, то это длится недолго. Дня через три я вернусь в Москву.

– Подвернулось что-то интересное?

– Не очень, – честно ответила Александра, заглядывая в свой билет и проверяя номер выхода на посадку. – Кое-что отвезти туда, кое-что привезти оттуда. На этот раз я просто курьер. Ты сам понимаешь, времена нынче такие, что поневоле хватаешься за все.

Гурин, сменив тон с шутовского на сочувственный, поддержал старую приятельницу:

– Мне ли не знать? Я в этом году хотел банкротиться, в последний момент передумал. Но это уже не бизнес, а любительство. Надо переходить на торговлю онлайн, а у меня к этому душа не лежит. Скоро от нашей старой гвардии и следа не останется. Рынок завоюют сетевые хунвейбины. Ладно, что-то я разнылся на ночь глядя. Не пропадай, звони! Я на тебя рассчитываю!

Под потолком терминала замурлыкал голос, объявляющий начало посадки. Александра, успевшая задремать с открытыми глазами, встрепенулась, повернула голову и увидела на табло номер своего рейса. Она встала с диванчика, сладко потянулась. «В самолете я отлично высплюсь, лететь четыре часа…» В Израиле Александра не бывала никогда, знакомых у нее там не было, и она лишь приблизительно представляла себе, какие действия следует предпринимать и в какую сторону двигаться. Но подобные ситуации были ей не в диковинку. Ей очень нравилось оказываться в незнакомых обстоятельствах, в новом месте. В такие моменты она испытывала азарт охотника, впервые входящего в незнакомый лес.

Александра подкатила свой исцарапанный чемодан к хвосту очереди, мгновенно скопившейся у выхода, где шла посадка на Тель-Авив. Время близилось к полуночи, и когда у нее в кармане куртки зазвонил телефон, она решила, что это кто-то из близких знакомых, узнавших о ее отъезде. Обычно так поздно ей не звонили. Но номер оказался незнакомый.

– Это Александра? – осведомился сипловатый, низкий мужской голос.

– Да, это я. С кем я говорю?

– Мы, к сожалению, не знакомы, но вы сегодня были у нас дома. У Иланы. Меня зовут Генрих.

– Очень приятно, – ответила Александра.

– Мне также, – отрывисто сказал мужчина. – Илана рассказала мне, с каким поручением отправила вас в Израиль. Я категорически против! Вы слышите? Категорически против!

Художницу обдало жаром, вдоль позвоночника пробежали булавочные уколы. Содрогнувшись, она как можно спокойнее произнесла:

– Но Илана сказала мне, что картина – это ее собственность.

– Это так. Я имел глупость подарить ей эту картину. Но вы ни в коем случае не должны отвозить ее тому человеку, к которому она вас направила! И это проклятое пианино вы тоже не должны привозить в Москву!

– Я… не знаю, что вам ответить, честно, – растерянно проговорила Александра. – Мне уплатили аванс…

– Оставьте себе аванс, вы потратили время, оно должно быть оплачено, – оборвал ее собеседник. – Вы еще в Москве, как я понимаю?

– Я сажусь в самолет.

– Возвращайтесь в город! – резко приказал Генрих. – Картину пришлите на наш адрес курьером. Больше не контактируйте с Иланой. Ваш договор можете считать расторгнутым.

– Извините, я…

– Вы меня слышали? – Генрих повысил голос. – Оставьте себе деньги и не делайте ничего. Неужели я многого прошу?

– Извините. – Александра перехватила телефон внезапно заледеневшими пальцами. – Но вы не мой клиент. Вы не можете отменить этот договор. Пусть мне позвонит сама Илана. Пусть она сама откажется от моих услуг.

– Илана спит, – после долгой паузы произнес мужчина. – И она не откажется. Послушайте! Вы можете просто принять мои слова на веру? То, что она затеяла, не просто глупо, это чревато большими неприятностями для нас. Это не сумасбродство, а куда хуже. К сожалению, она не дала мне вашего номера, я добрался до ее телефона, только когда она уснула. Я прошу вас…

Очередь, вначале двигавшаяся очень медленно, внезапно ускорилась. К стойке возле выхода на посадку подошла еще одна регистраторша. Александра покатила чемодан одной рукой, другой прижала к уху телефон:

– Я уже ничего не могу изменить, я сажусь в самолет и отключаю телефон. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

– Да послушайте вы! – неожиданно громко рявкнул в трубку собеседник.

Прикусив нижнюю губу, Александра неожиданно для себя самой нажала кнопку на ребре телефона и держала ее, пока экран не погас. Обычно она проделывала эту операцию уже сидя в салоне самолета. Через минуту она протянула паспорт и посадочный талон регистраторше и покатила чемодан по «рукаву», ведущему в самолет. Здесь было холодно, в щели свистел декабрьский ветер. Ребристый «рукав» примыкал к борту самолета неплотно, и Александра увидела в щели чернильное московское небо с заревой багровой каймой – в ночи светился огромный, никогда не спящий город. Порыв ледяного ветра, пахнувшего резиной и гарью, сладко обжег ей горло.

– Добрый вечер, – сказала она, протягивая бортпроводнице в алом костюме паспорт и посадочный талон.

– Добрый вечер, – ответила та. – Добро пожаловать на борт лайнера «Барклай де Толли»!

В салоне было тепло, звуки шагов и шум катящихся чемоданов приглушались синими дорожками в проходах. Пахло шампунем для ковров. Почти все пассажиры уже расселись, треть мест пустовала. Александра с удовольствием обнаружила, что летит без соседей, и заняла место у окна. В последние минуты перед вылетом возникла суматоха – в салоне обнаружилась синица, залетевшая с улицы. Птица порхала по салону, присаживаясь на откинутые дверцы багажных отсеков, на спинки сидений. Стюардессы пытались ее поймать и очень просили пассажиров не помогать им – желающих нашлось немало. Наконец, одна из проводниц догадалась набросить на птицу синий флисовый плед. Синицу, завернутую в плед, вынесли из самолета и выпустили. Эту сцену Александра наблюдала уже в легкой полудреме – она очень устала за этот день, показавшийся ей бесконечным.

– Не получилось у синички слетать в Израиль, – произнес сзади мужской голос.

– А знаешь, – ответила ему женщина, – птица, залетевшая в дом, – к смерти.

– Так это если в дом, – возразил ее спутник.

Тягуче, низко завыли турбины. Пассажиры на заднем ряду говорили еще о чем-то, но Александра больше не прислушивалась. Она бросила взгляд в иллюминатор, на оранжевый, залитый светом бетон взлетной полосы, на длинные цепи огней, за которыми караулила аэропорт безлунная ночь. И закрыла глаза. Когда мощная тяга взлетающего лайнера прижала ее к спинке сиденья, Александра уже спала.

Глава 2

За стеклянными стенами зала ожидания начинало светать. У выхода в зал стояли встречающие – по случаю раннего времени их было немного. Александра отлично выспалась в самолете – так как соседей не было, она подняла подлокотники и улеглась на три смежных сиденья, поджав ноги, сунув под голову подушку и укрывшись пледом. Проснулась она, когда самолет пошел на посадку и ее попросили занять свое место. Во тьме за иллюминатором ничего не было видно – лишь несколько раз мелькнули далекие огни, но на земле или на море, было не различить. В аэропорту Александра умылась в туалете, напилась воды из фонтанчика. Паспортный контроль она прошла без помех, и таможенники на выходе не заинтересовались ее чемоданом, где лежала картина. Все шло на редкость гладко.

Илана дала ей подробные инструкции, как проще и быстрее всего добраться до пункта назначения. «Выйдете из зала прилета, свернете налево и на лифте спуститесь на платформу, откуда идет поезд. Сядете на поезд на Наарию. Сойдете в Хайфе. «Хайфа – Мерказ – Центр». Оттуда возьмете такси. Иначе вы до Вифлеема Галилейского не доберетесь. Он на отшибе от больших шоссе. О его существовании знают далеко не все. Это другой Вифлеем, не тот, куда едут со всего мира».

Сориентировавшись в табличках и отмахнувшись от таксистов, предлагавших свои услуги по-русски, Александра двинулась к выходу, отмеченному табличкой с поездом. Внезапно ей преградил путь высокий мужчина. Она обогнула его, приняв за очередного таксиста, но он окликнул ее:

– Вы Александра? Корзухина? Из Москвы?

– Д-да… – с запинкой ответила художница, с ног до головы оглядывая незнакомца. У нее мелькнула мысль, что Илана послала кого-то встретить ее, но мужчина тут же представился:

– Я Павел Щедринский, знакомый Марины Алешиной. Она мне написала вчера вечером, что вы приезжаете и что никого не знаете в Израиле. Попросила помочь. Я попросил вашу фотографию, чтобы встретить в аэропорту, и Марина прислала.

Он говорил торопливо, неуверенно улыбаясь, словно опасаясь, что ему не поверят. Александра кивнула:

– Да, Марина говорила о вас. Но я не ожидала, что вы приедете меня встречать… Так неожиданно! Очень любезно с вашей стороны.

– Так пойдемте, у меня машина на стоянке. – Павел потянулся к ее чемодану и перехватил ручку. – Сейчас еще нет пробок, надо поторопиться.

Оказавшись на свежем воздухе, Александра едва успела отметить взглядом светлеющее небо, жесткую листву, в которой прятались цветы, вереницу такси, стоящих у входа, людей, курящих, смеющихся, катящих чемоданы в сторону железнодорожной платформы… Они спустились на стоянку, Павел сунул карточку в автомат, вытащил талон и провел Александру к своей машине. Она уселась на заднее сиденье потрепанного белого «фольксвагена». Павел устроил ее чемодан в багажнике и уселся за руль.

– Если бы вы знали, как я рад видеть кого-то из Москвы! – с воодушевлением сказал он, выезжая со стоянки. – Холодно там сейчас?

– Не очень, – улыбнулась Александра. – Оттепель. Снег выпадает и тут же тает.

– Здесь тоже бывает снег, – после паузы отозвался Павел. – В Иерусалиме, например. Но в Хайфе – нет, не помню. У нас все больше наводнения зимой, во время ливней. Я здесь десятый год уже.

И без перерыва осведомился:

– Вы с Мариной коллеги? Вы тоже эксперт по редким пластикам?

– Нет, я просто посредник, продаю, что подвернется, – отозвалась Александра, жадно ловившая взглядом ряды пальм за окном, рекламные щиты, огни заправок. За бетонными бордюрами вскипали незнакомыми цветами пышные кусты. На обочинах мелькали растения, которые Александра привыкла встречать в цветочных горшках и кадках в квартирах у московских друзей: фат-сия, драцена, цветущий алый гибискус… Рассвет наступил мгновенно. Теперь было совсем светло. На западе, над морем, громоздились неподвижные кучевые облака цвета кипящего молока.

Павел, не оборачиваясь, уточнил:

– Живопись, антиквариат?

– Да, как правило, – ответила она. – Все, что можно продать. Бывает и фарфор, и бронза, и мебель… Я за все берусь.

Машина остановилась на перекрестке. Пока сигнал светофора менялся с красного на желтый, Александра с умилением рассматривала дерево, сплошь усыпанное мандаринами, видневшееся за бетонным забором. Зажегся зеленый. Мандариновое дерево исчезло за поворотом.

– А я раньше работал с пластиками, с декоративно-прикладным искусством, специализировался на арт-деко и на модерне. Думал, что так оно будет всегда. Теперь занимаюсь чем попало, – после паузы продолжал Павел. – Здесь нет настоящего рынка антиквариата, как в Европе и Америке. И как в России. Торгуют в основном китайскими подделками для туристов, якобы ближневосточного происхождения. Всякие там кувшины, кальяны, инкрустация, прочий мусор. Еще есть арабская тема – всякая дрянь типа кинжалов, сбруи… Тоже штамповки для туристов. Арабы сами скупают весь стоящий антиквариат. К ним на рынок не впишешься. Знаю я одного бедуина, под Хайфой, так он может легко такой музей открыть, что закачаешься! Но старик не хочет. Даже фотографировать свои сокровища не разрешает. Вы давно Марину знаете?

Александра, жадно созерцавшая новый мир за окном, встрепенулась:

– Пару лет. Мы познакомились на одном аукционе, я там представляла владельца. И сперва мы дико враждовали! Марина практически сорвала эти торги. Но потом она мне очень помогала, и мы подружились. На сегодняшний день можно сказать, у меня ближе подруги и нет.

– У Марины непростой характер, – заметил Павел. – Она все еще одна?

Художница помедлила, прежде чем ответить. Она очень не любила обсуждать кого-то за спиной, особенно если речь шла о личной жизни. Ей вспомнились слова Марины о том, что Павел за ней ухаживал. Его интерес был понятен. «Да и скрывать тут нечего!»

– Одна, – просто ответила Александра.

– Она говорила вам, что мы собирались пожениться? – голос прозвучал сдавленно, с наигранной беззаботностью. – Сто лет назад.

– Нет, этого Марина не говорила. – Александра сощурилась – в глаза ей ударили солнечные лучи, пробившиеся между бетонных уродливых коробок. Машина ехала по промзоне, вокруг громоздились склады, застывшие подъемные краны, контейнеры, тут и там виднелись разрушенные дома с обвалившимися балконами. Некоторые здания были обитаемы – на перилах балконов сушилось белье.

– Собирались… – повторил он. Александра видела его внимательный взгляд в зеркале заднего обзора. Глаза у него были голубые, усталые, веки покраснели. – К счастью, так и не поженились. Такие люди, как мы с ней, не должны жить вместе. Короткий роман – да. А семья – нет.

Александра промолчала, удивляясь такой откровенности незнакомого человека. Кроме того, Марина совершенно иначе упоминала об их с Павлом отношениях. «Старый знакомый, она сказала. Старый знакомый, немного за ней ухаживал. Но роман? Планы на свадьбу?»

– Я женился вскоре после нашего с Мариной разрыва, – продолжал Павел. – Собственно, из-за Дианы мы и расстались. Потом мы с женой уехали в Израиль. А сейчас мы разводимся. Это такой тягомотный процесс, вы себе не представляете!

Александра продолжала хранить молчание – она просто не знала, что отвечать. Да Павлу, судя по всему, и не требовались ответы – он говорил много и охотно, как человек, долгое время страдавший от отсутствия слушателей.

– Раздел имущества… Расходы на адвоката… Все, все оплачиваю я! Диана с виду – сущий ангел, но у нее оказались очень острые зубы! Так оно часто бывает. Ей удалось доказать факт моей неверности – она установила в нашей квартире камеры наблюдения, когда я был в отъезде, и естественно, мне об этом не сказала. И теперь я должен ей кучу денег. Это счастье еще, что мы поженились не в Израиле, а в России, иначе она бы с меня с живого шкуру содрала! Здесь развод – это…

Павел сделал такое движение, словно выкручивал из потолка машины невидимую лампочку.

– Пришлось съехать на съемную квартиру, в трущобах… Я официальный банкрот. И самое глупое, что Диана продолжает меня преследовать. Казалось бы – уничтожила человека, так оставь его в покое! Но нет. Она заявляется ко мне без звонка, следит, проверяет, подружилась с квартирной хозяйкой за моей спиной… Боится, как бы я от нее лишний шекель не скрыл. Поэтому я вас к себе и не приглашаю. Во-первых, мне просто негде вас устроить, во-вторых, если Диана заявится, это будет… Неприятно, мягко скажем.

Александра протестующе подняла руки:

– Нет-нет, я прекрасно устроюсь в отеле! У меня есть бронь.

– В каком отеле? В Хайфе?

– Да, сейчас скажу. – Она порылась в сумке, достала распечатку с бронью, зачитала название и адрес. – Бронь на три дня.

– Отлично, это отель у самого моря, – кивнул Павел. – Неплохой. В декабре там должно быть народу немного. У вас дела в Хайфе?

– Мне потом понадобится грузовой морской порт в Хайфе, – сообщила Александра. – А вообще, мне нужен Вифлеем Галилейский.

– Да ну?! – мужчина повернул к ней голову. Машина снова стояла на большом перекрестке, справа и слева затертая фурами. – Бывал там однажды, очень милое местечко. И что там, в этом Вифлееме?

– Надо забрать оттуда старое пианино и отправить в Москву, – улыбнулась Александра. – Работа совсем не творческая, как видите.

– Это какое-то редкое пианино?

– Да вроде бы нет. Просто старое. Семейная реликвия, как я понимаю.

– Перевозка будет стоить бешеных денег, – задумчиво произнес Павел.

– Это дело заказчика, он платит, – сдержанно ответила Александра.

– У меня в морском порту, на таможне, есть старый приятель, он все ходы и выходы знает, – после минутного раздумья сообщил мужчина. – Я с ним свяжусь.

– Это будет здорово! – искренне отозвалась Александра. – Я в Израиле впервые и совсем здесь не ориентируюсь. Я очень вам благодарна!

– Да бросьте, – фыркнул Павел. – Я только рад отвлечься от всей этой мороки с разводом. Бывают дни, когда жить не хочется. Я дал себе слово – как только разведусь, на пару недель уеду в Москву. Нужно переключиться. Очистить голову… Значит, я везу вас в отель, а потом? Когда вы собираетесь в этот сказочный Вифлеем? Туда ведь без машины не доберешься, пожалуй. Насколько я помню, от шоссе туда ходит какой-то местный кислый автобус, пару раз в сутки. Это же просто мошав, да еще на отшибе.

– Я планировала несколько часов отдохнуть, связаться с человеком, у которого должна забрать пианино, и сразу ехать. Сегодня же.

– Ну, тогда мы так сделаем – я вас отвожу в отель, вы занимаетесь своими делами, потом просто позвоните мне и скажете, что готовы ехать. Я через двадцать минут буду у вас, и мы отправимся в Вифлеем.

– Мне неудобно… – начала художница, но Павел ее остановил:

– Бросьте, это вы мне делаете одолжение. Я в последние дни сам не свой. Спать не могу. – Мужчина провел тыльной стороной ладони по щеке, послышалось легкое похрустывание отросшей щетины. – Кто-то снимает стресс алкоголем, а я не люблю этого. Мне нужно на что-то отвлечься. Ничего, что я все время разговариваю? Это я чтобы не уснуть. Ночью глаз сомкнуть не могу, а днем на ходу засыпаю.

– Конечно, говорите! – воскликнула Александра.

– Нет, теперь вы расскажите мне что-нибудь, – усмехнулся Павел.

– О чем?

– О Москве.

– А что?

– Все равно что, – ответил он. – Все равно.

* * *

Она смотрела на море сверху, с балкона восьмого этажа. Серое всклокоченное море, пустая линия пляжа. Справа – очертания порта, вдали – трубы. Слева – закрытые кафе, дорожка для пробежки и вдали – трубы. Далеко в море Александра различала очертания нескольких судов. Дул сильный ветер, растрепанные пальмы яростно шумели ветвями, похожими на плавники летучих рыб. Пока Александра отсыпалась после ночного перелета, ясное утро сменилось темным днем. С моря шли грозовые тучи.

Александра запахнула на груди махровый халат, еще раз жадно вдохнула морской воздух и вернулась в номер. Художница проспала чуть больше трех часов, настежь открыв дверь на балкон и глубоко зарывшись в гостиничные белые одеяла, но у нее было ощущение, что она великолепно отдохнула. Перевалило за полдень.

Широкая кровать манила снова прилечь, но Александра присела в одно из кресел и взяла телефон, поставленный перед сном на подзарядку. Звук она на время сна отключила и теперь обнаружила два неотвеченных вызова. Марина Алешина и Илана. В телефоне заказчица была записана просто по имени, ее фамилия была Александре до сих пор неизвестна, но значилась где-то в бумагах – на прощание Илана, помимо аванса и картины, вручила художнице синий пластиковый конверт с бумагами, среди которых была и копия ее паспорта. Илана выступала получателем груза, который предстояло отправить из Израиля в Москву.

Отчаянно хотелось кофе. Александра с удовольствием обнаружила чайный уголок – на столике стоял электрический чайник, чашки и поднос с пакетиками растворимого кофе, чая, сахара. Спускаться в ресторан или кафе не хотелось. Звонить и заказывать кофе в номер не хотелось. Хотелось просто смотреть на море.

– Потрясающе, – сказала она через несколько минут, выходя на балкон с чашкой дымящегося черного кофе. Она высыпала туда все пять пакетиков. Получился горький напиток не самого приятного вкуса. Тем не менее ей удалось очнуться от сонливости. – Просто потрясающе!

Замечание, конечно, относилось к морю, которое продолжало набрасываться на прибрежный песок, еле различимый под хлопьями серой пены. Александра присела в плетеное кресло, изрядно отсыревшее, и, поставив чашку на плиточный пол, набрала номер Марины.

– Добралась? – немедленно раздался в трубе знакомый сочный голос. – Павел мне тут ночью писал, просил твои приметы и фото. Встретил?

– Встретил, отвез в отель, обещает помогать с отправкой груза. Просто золотой человек!

Марина засмеялась:

– Ну, я бы сказала, что это не чистое золото, а позолота, и довольно тонкий слой! Иногда на него находит желание быть милым, оказывать услуги, причем от чистого сердца, вполне бескорыстно. Но вообще, это не самый приятный человек, с которым мне довелось общаться. Надеюсь, он изменился и тебе с ним больше повезет. Сама знаешь: что одному – яд, другому – мед…

– Да у меня нет никаких планов на него, – улыбнулась в трубку Александра.

– И не надо! – горячо поддержала ее Марина. Пожалуй, излишне горячо, как показалось художнице. – Нельзя связываться с мужчиной, который угрожает самоубийством, если его отвергли.

– Мне такие кавалеры не попадались, но ты права – это слишком сильные страсти. Я человек тихий, скромный.

– Нет, ты не подумай, что у меня тут есть какая-то личная заинтересованность, – продолжала подруга. – Но я просто обязана тебя предупредить. Паша очень влюбчивый. И ужасно тяжело переживает поражения.

– У него не будет времени в меня влюбиться, – рассмеялась Александра. – Сейчас я ему позвоню, и мы поедем куда-то в деревню, как я поняла. А потом в морской порт. И если все пойдет хорошо, я надеюсь уже завтра улететь в Москву. Мне надо готовиться к аукциону.

– Да пес с ним, с аукционом, – вздохнула Марина. – Неужели так не терпится вернуться в нашу слякоть? У тебя там море где? Рядом?

– Метрах в пятидесяти. Я на него смотрю.

– Зараза, – с чувством прокомментировала ее ответ подруга.

Перебросившись с Мариной еще парой реплик, Александра закончила разговор. И поняла, что тянет время – прежде всего она должна была позвонить Илане. Она не могла решить, стоит ли сообщать заказчице, что звонил Генрих? Его звонок был по меньшей мере неприятен. «И могут быть проблемы, несмотря на то что картина ему не принадлежит!»

Пока она размышляла, Илана позвонила сама – ее имя отразилось на экране ожившего смартфона.

– Вы не брали трубку, я уже пыталась дозвониться. – Голос казался на удивление близким и молодым. – Как добрались? Где вы, в Хайфе? В отеле? Уже были в Вифлееме?

– В Вифлееме? – Александра пригладила ладонью растрепавшиеся на ветру волосы, словно стараясь унять заодно и разбегавшиеся мысли. – Нет, но я сейчас туда собираюсь. Надеюсь вечером порадовать вас новостями.

– Ничего не случилось?

Вопрос поставил художницу в тупик. Она вопросительно посмотрела на свое отражение в балконном стекле.

– Все в порядке, – осторожно ответила она. – А что? Что-то может случиться?

– Всегда что-то может случиться, – невозмутимо заметила Илана. – Просто голос у вас был такой… Напряженный. Вы должны мне сразу сообщать обо всех затруднениях, вы помните, я вам говорила? О любых, самых мелких. Да вообще обо всем, до мелочей.

– Да, да, конечно… – Александра, наконец, решилась. – Знаете, о первом затруднении я вам уже могу сообщить.

И передала заказчице содержание вчерашнего телефонного разговора с Генрихом.

– Ваш супруг ясно заявил, что против отправки картины в Израиль и против того, чтобы пианино ехало в Москву, – подытожила Александра. – Я думаю, вы должны это знать.

– А я знала, – спокойно ответила Илана. – Жаль, что он вас смутил. То, что он против, не должно вас волновать. Я банкет заказываю, я за него и плачу. Он не имеет никакого права вам указывать.

– Примерно это я и постаралась объяснить вашему супругу, – вздохнула Александра. – Что мне ему сказать, если он позвонит еще раз?

– Он не позвонит. – Голос Иланы прозвучал жестко, и художница была готова поклясться – в нем ясно слышались презрительные нотки. – Обычно ему хватает одной отповеди. Я с ним сама разберусь. Давайте не будем больше это обсуждать. Лучше повторим ваши действия. Вы едете в Вифлеем и обращаетесь по адресу, который я вам дала. Вы должны найти Ракель Хофман, она работает гидом-волонтером в Музее истории мошава. Утром я написала ей, что вы приехали. Она готова принять картину и передать вам пианино. Платить ничего не надо. Картина передается в дар Музею мошава. Пианино, как думала Ракель, тоже являлось экспонатом музея, но потом выяснилось, что ни в одной описи оно не значилось. Так что это просто старый, не имеющий никакой ценности инструмент, который много лет простоял в сарае. Ракель с удовольствием от него избавится. Она предупредила, что пианино в плохом состоянии. Все предельно ясно, так?

Александра кивнула, забыв, что собеседница не может ее видеть.

– Вы отправляете пианино в Москву, и ваша миссия выполнена, – закончила Илана. – Только не откладывайте визит на завтра. Я заинтересована в том, чтобы все совершилось как можно быстрее. И без того много времени потеряно с Филом. Я должна была сразу понять, что на него где сядешь, там и слезешь…