Текст книги "Тамбур"

– Ну, она звонила с лестничной площадки или тоже отпирала тамбур и свободно входила в квартиру?

– Да нет же, нет! – обрадовался тот. – Это я могу точно сказать, что нет! Мы встречались только тогда, когда Таня была в командировках! А когда она уезжала, то конечно, запирала дверь квартиры! И я запирал – там же имущество! Так что Маша… Она… Она точно звонила, хотя у нее и были ключи! Она почему-то стеснялась ими пользоваться… И я ей отпирал!

– Тогда каким образом она бесшумно проникла в квартиру? Вчера, если вы помните?

Голубкин уже едва шевелил языком. День был трудный, вязкий, и с одной стороны – накопилось немало фактов. А с другой – делать с ними пока нечего…

– Не понимаю, – искренне ответил Красильников. – Наверное, позвонила, а я не услышал звонка… Ну, тут немудрено – мы поставили музыку… Тогда открыла тамбур, вошла в квартиру…

– А квартиру вы заперли?

– Не помню. Может быть, да… – мужчина явно растерялся. – А может быть, нет… К Тане редко кто заходил. Да там такой странный народ – они друг другу доверяют. Могли и не запереть. Это спросите у Тани.

– Вы заходили на кухню?

Красильников отмахнулся:

– Какая кухня! Мы сразу в койку! Сто лет не виделись!

– Вы не слышали ничего? Вам не показалось, что кто-то ходит по квартире?

– Нет!

– А труп Боровина был обнаружен на кухне. Вы понимаете, что он там был, пока вы развлекались… – следователь чуть помедлил, – в койке?

Хозяин офиса только качнул головой. Его лицо застыло и лишилось всякого выражения.

– Значит, вы ничего не слышали?

– Да и вы бы не слышали, – дерзко и вместе с тем как-то загнанно ответил Красильников. – Музыка, женщина… мы даже вино не успели откупорить и цветы в воду не поставили. Вот – кстати – доказательство! На кухне мы не были! Теперь точно вспоминаю!

– Как долго вы были вместе? Когда пришли?

– Ну знаете… – бросил тот, – вы бы и сами не ответили! Она вернулась из командировки. Я пришел с работы…

– И никто не заглянул на кухню?

– А мы не кушать собирались! – Красильников внезапно разозлился. – Вообще – что такое?! Понимаю, конечно – у вас работа. Но то, что мы с Таней делали, – это еще не преступление. И если, как вы говорите, у нее нашли труп – мы тут ни при чем!

– Дайте, пожалуйста, координаты Маши, – сказал Голубкин, с показным равнодушием оглядывая стены кабинета.

– А зачем? – взволновался Красильников. – Оставьте ее в покое!

– Это мы сами решим – оставить или нет. Еще раз уточняю – вы сами открыли тамбурную дверь, вошли в квартиру – незапертую, встретились со своей любовницей и не помните, запирали квратиру или нет. Так?

– Черт! – мужчина снова заметался по кабинету. У него очень заметно тряслись руки. – Пусть так! И что с того?!

– Затем вы ничего не слышали и не видели, в кухню даже не входили. Так?

– Мать вашу!.. – И Дмитрий Александрович внезапно отпустил длинное ругательство – неизвестно, в чей адрес. – Так! И что теперь! Уже и любовницу нельзя завести! Уже и вообще ничего нельзя! Да ты мужик или нет?!

– Мы разве на «ты»? – сухо спросил следователь. В этот миг он окончательно возненавидел Красильникова и выругал себя за это. Нельзя ненавидеть того, на кого пало подозрение. Не может быть ничего глупее.

– Простите… – Тот вдруг сник и замер в углу кабинета, растирая лицо скрюченными пальцами. Когда Красильников заговорил, его голос звучал, будто из гроба: – Ничего я не слышал, никого не видел. А виноват только в том, что изменял жене сразу с двумя… Ну, собственно, жене это безразлично. Да и Таня перебьется – та еще баба, железная. Машу жалко. Совсем еще дурочка!

– Дайте ее адрес или телефон.

– А если не дам? – Его лицо исказилось и теперь было почти уродливым. Губы сползли на сторону, глаза сузились. Следователь с изумлением наблюдал за тем, как судорожно дергаются плечи Красильникова – будто ему за шиворот опускали кубики льда.

– Ну так мы и сами найдем, – сказал он. – Потеряем пару дней, но все равно… Вы бы лучше не мудрили – дали адрес. Чем раньше девушка отчитается – тем лучше для нее. Окажите ей услугу.

Последняя фраза произвела громовой эффект – Красильников окончательно вышел из себя и затрясся.

– Она ни при чем!

– И хорошо, – с улыбкой ответил следователь. – Что же вы ее прячете?

– Ладно… – Красильников облизал губы и единым духом выпалил телефонный номер. – И скажите ей, что я…

– Ничего я ей говорить не стану, – Голубкин поднялся со стула и спрятал блокнот в портфель, разбухший от бумаг (половину которых давно стоило выбросить). – Сами скажете, если захотите.

… Отогревая машину, он вздремнул пару минут, уронив голову на шершавый обшлаг пальто. Почти сутки на ногах. «Маша…» – пробормотал он и с трудом открыл опухшие от недосыпания веки. «Теперь нужна она. А поганое-таки дельце, как ни поверни. И этот Даня-истерик. И этот скользкий тип. И Татьяна – купи ее за рубль-за двадцать! Ничего не знает – подставили, дескать! А мамаша с дочкой – девочка что-то хотела сказать, а та не дала. Надо бы дочку отдельно выцепить, хоть после школы встретить. И этот Боровин… Черт знает, что с ним делать и что он из себя представлял! Опять в институт… Легче подохнуть…».

И попутно прикидывая в голове план завтрашнего дня, Голубкин незаметно уснул, пригревшись в угарном тепле включенной печки.

Глава 5

– Ты еще поваляешься?

Голос матери плавно вошел в ее сон, и Маша чуть улыбнулась. Потом приоткрыла заплаканные глаза. Полночи она ворочалась в постели, давя рыдания подушкой, упрекая и обвиняя его, себя, ее… Весь мир. А сейчас, вырванная из сна, на миг обо всем забыла. Начинался обычный день. Субботнее утро, выходной. Яркое солнце светит сквозь оранжевые шторы. Под боком лежит кошка, но не спит – свернулась калачиком, положила мордочку Маше подмышку, поет песенку и смотрит таким ясным голубым взглядом, как будто хочет сказать хозяйке, что все ее беды – сущие пустяки.

– Я бы полежала, – пробормотала Маша. – А что, который час?

– Скоро полдень, – мать подошла к окну и резко раздвинула шторы. Маша зажмурилась – этот маневр она знала с детства. Мать терпеть не могла, когда залеживались в постели.

– И, к твоему сведению, – продолжала женщина, расхаживая по тесной комнатке и попутно наводя порядок, – телефон оборвали. Звонят и звонят – с девяти утра. Я тебя пожалела, не стала будить, но предупреждаю – в следующий раз бери трубку сама. Я тоже не выспалась!

– Кто звонит? Мне? – Маша села в постели, взяла на руки кошку. Первым, о ком она подумала, был Дима.

– Тебе-тебе, – бросила мать, беря со стула измятую блузку и аккуратно вешая ее на плечики. – Скажи на милость – когда ты приучишься вешать одежду в шкаф?

Маша покорно вздохнула. Наверное, никогда она к этому не приучится. Если мама не побывает у нее в комнате пару раз в день, воцарится страшный хаос. «Все я забываю, вечно и везде! Ключи, сумки, деньги, самые простые вещи… И все у меня как-то идет неправильно!»

– Дима звонил? – Она выбралась из постели и принялась нашаривать босыми ногами тапочки. Одна была тут, а другая – неизвестно где.

– Не Дима, – мать подчеркнула язвительным тоном «не». Диму она терпеть не могла, уже заочно – он так и не познакомился с родителями Маши. А это, полагала мама, самый верный признак, что никаких серьезных намерений у него нет.

– А кто тогда? – Второй тапок отыскался у двери. Маша обулась, бросила кошку на постель и вдруг у нее на глазах снова выступили слезы. Она вспомнила позавчерашний ужас… Но как-то сквозь дымку, будто самое неприятное стерлось. Войти туда, чтобы прибраться, сделать ему приятное, а там… И зачем она вообще явилась без звонка, без приглашения? Такого никогда не бывало! Именно позавчера что-то кольнуло ее, она впервые задумалась о том, что Дима относится к ней только как к любовнице. Может, потому, что она никак не заботится о нем? Все только он – и квартиру снял, и угощает ее в ресторанах, и цветы дарит… Все это было очень приятно, однако… Она-то должна что-то сделать в ответ? Ну, хотя бы прибраться в квартире, которую он так великодушно оплачивал для встреч! Ведь там вечно – пыль… Может, Дима этого и не замечает, мужчины редко обращают внимание на подобные вещи, но ей-то не все равно? Он платит помесячно, а видятся они там далеко не каждый день. Дорого… Значит, он-то о ней заботится, а она о нем?

Эта мысль и мучила ее тогда весь день, на работе. Она и с покупателями разговаривала, как во сне – думала совсем не о колечках, цепочках и серьгах… Маша работала в ювелирном магазине на Проспекте Мира. У нее был диплом ювелира-гравера, но подобных дипломов на рынке труда оказалось более, чем достаточно. Мечта – создавать произведения искусства – рухнула в первые же дни, когда она принялась искать работу. Выяснилось, что диплома и желания мало. Нужны деньги – на оборудование, материал, на черт знает что еще, включая взятки и налоги. И связи нужны – без них в этом деле не обойдешься. А опыт работы? Где его было взять, если и начать-то не удалось? Родители пилили ее – раньше нужно было все узнать! Они не так богаты, чтобы выкидывать деньги на бесполезное обучение. Пусть Маша работает, где хочет, главное – чтобы работала. Девушка пыталась устроиться на несколько ювелирных заводов – не взяли. Звонила по частным ювелирным мастерским – с нею даже не хотели говорить. Подруга, с которой она познакомилась на курсах, дала совет: плюнуть на все и пойти продавщицей в ювелирный магазин. У нее, кстати, есть знакомая заведующая. Золотых гор там не заработаешь – золото будут носить другие. Но зарплата приличная, да и устроиться туда тоже без связей трудно. А она как раз может помочь. И Маша согласилась…

– Кто звонил? – повторила она, завязывая пояс халата.

… За прилавком она выглядела такой больной, что заведующая, которая ее слегка опекала, разрешила ей отдохнуть пару деньков. И это притом, что надвигались новогодние праздники, время было жаркое, покупателей – пруд-пруди… А Маша успела себя зарекомендовать как лучший продавец. Она обожала камни, понимала их душу и ценила не только за стоимость, но и за полезные качества. Девушка абсолютно верила в то, что определенные камни и металлы исцеляют болезни, снимают депрессии, улучшают настроение и помогают в любви и карьере. Сама она не могла позволить себе ничего – зато умела показать изделие покупателю и рассказать о нем так, что тот обязательно просил выписать чек. Она была отличным продавцом, совершенно свободным от зависти. Ей случалось продавать вещички, которые стоили больше чем дорогая шуба (которой у нее не было) или машина (о которой и мечтать не приходилось). Но Маша никогда и никому не завидовала. Она продавала камни, как продавал бы заводчик породистых щенят, для нее все они были живые, и девушка радовалась, что они находят хозяев.

– Так кто звонил, мама? – уже раздраженно повторила она, приглаживая волосы щеткой и зябко поеживаясь. В комнате было прохладно – на улице вместе с солнцем установился крепкий мороз.

– Следователь, – мать резко развернулась к ней. – Хотела бы я знать…

– Кто?! – Маша остановилась и посмотрела на нее расширенными глазами. Ей показалось, что она ослышалась, чего-то не поняла. Потому почему-то подумала о магазине… Сама не знала, почему, но вдруг… Там что-то случилось?!

– Следователь, – отчеканила мать, пристально разглядывая свое чадо. – И очень хотел с тобой поговорить. Я сказала, что не стану тебя будить.

– Как… – Маша уронила щетку. – Почему?

– Тебе лучше знать. Растрата?! – Мать с искаженным лицом бросилась к ней и сжала хрупкие, дрогнувшие плечи: – Скажи мне правду! Я с утра как на сковородке! Ты в четверг вернулась поздно, вчера весь день в постели провалялась, глаза на мокром месте! Думаешь – я не видела?!

– Мама! Какая растрата! – еле слышно вымолвила та. Она была так ошеломлена, что с трудом хватала губами воздух. – Да я ничего, никогда…

– И я сразу поняла, что ты не виновата! Потому и не стала тебя будить! – На глазах у женщины выступили слезы. – Хорошо, что отец уже уехал. Если бы он трубку взял…

Отец Маши работал водителем в частной фирме и поднимался в пять утра. В половине шестого съедал жареную картошку с котлетой, выпивал два стакана чаю и отдавал жене-домохозяйке несколько наказов на текущий день. В основном все они касались еды, а изредка – записать на видео какой-нибудь футбольный матч, к которому он наверняка не успеет. Жена ненавидела футбол, но записывала. Во-первых, человек пашет и кормит семью. Во-вторых… Нрав у него был крутой, и моральные установки жесткие. Дома он желал иметь закон и порядок. Все, что под эту статью не подходило, подлежало уничтожению. И только покровительство матери помогло Маше избежать крупного скандала из-за Димы. Если бы отец чаще бывал дома, а мать меньше жалела дочь – той пришлось бы обращаться к травматологу и врать, что упала с лестницы.

– Что ты натворила?

– Ничего… – Маша не понимала, на каком она свете. – Может, шутка?

– Ага, пошутил, так пошутил! – Мать протянула ей листок бумаги: – Вот его телефон, перезвони!

– Но почему… Как?

– Постой, – вдруг испугалась женщина, – сперва выпей кофе! Ты же ничего не соображаешь, еще наговоришь на себя! Я потому тебя и не будила, чтобы ты выспалась, голова была ясная… Да что ты белая такая?!

Маша не ответила. Ей, в самом деле, стало очень нехорошо. Она поверила, что звонил следователь, и что-то случилось. Позавчера… О, был такой вечерок, когда случиться могло все, что угодно! И подумала о Диме. И даже не столько о нем, сколько о той женщине… Красивая женщина, надо отдать ей должное. Глаза темные, волосы тоже, кажется… Маша плохо рассмотрела цвет – слишком уж была потрясена…

«С ней что-то случилось, – сказал внутри нее ледяной и неприятный голос. – Именно с ней, а про магазин забудь».

– Я должна перезвонить ему, – Маша бросилась на кухню. Мать побежала следом, умоляя ту ничего не говорить, пока не выпьет кофе. Но первый же глоток обжег рот, словно желчью, и девушка отставила чашку в сторону. – Дай телефон!

– Это Петр Афанасьевич Голубкин? – раздался в трубке напористый девичий голос.

Тот пил растворимый кофе и досадовал, что нарвался на такую «наседку», которая не желает будить любимое дитё. Маша была ему нужна обязательно, и, когда звонившая представилась, он обрадовался и заговорил с нею очень ласково.

– Спасибо, что позвонили! – воскликнул он, едва не опрокинув кружку с собственным портретом – подарили на сорокалетний юбилей сослуживцы. – Я вас не разбудил?

– Нет, – Маша слегка растерялась. Судя по тону отвечавшего, она ни в чем не виновата. А девушка уже успела приготовиться к обороне. – Вы – следователь?

– Так и есть. А вы – та самая Маша, которая была вечером, в четверг, в квартире Татьяны Кривенко?

Девушка сразу поняла, о ком речь, хотя этого имени никогда не слышала. И у нее часто застучало сердце. Все-таки, предчувствие ее не обмануло. Эта женщина… С ней что-то случилось!

«Она могла покончить с собой из-за тебя, дура! – сказал все тот же ледяной, неприятный голос внутри нее. – Звонить надо, а потом приходить!»

«Да откуда же я знала?! – оправдывалась девушка перед собой. – Я ведь не на встречу шла, а прибраться!»

А следователь тем временем второй раз задавал вопрос, как давно она знакома с Дмитрием Александровичем Красильниковым? Маша опомнилась и ответила:

– Где-то полгода…

– Вы позавчера должны были с ним встретиться?

Маша могла бы сказать многое, но ей мешало присутствие матери. Та стояла рядом и буквально поедала ее глазами. Мать не знала очень многого, а знать ей, разумеется, хотелось. В ответ на Машины давние уверения, что у них с Димой ни до чего серьезного еще не дошло, та сразу сказала: «Врешь! Ну ладно, только не теряй головы! Если у тебя будет пузо – сама знаешь, что отец натворит!» И эту тему больше не затрагивали. Мать догадывалась, что дочка где-то видится с любовником, но, поскольку та «не теряла головы», скандалов не устраивала и заняла выжидательную позицию. Она даже самостоятельно врала мужу, что дочка допоздна задерживается, а порою и ночует у подруги. Тот ворчал, что нужно бы еще посмотреть на эту подругу, а жена убеждала его, что знакома с ней. Очень милая девушка, из хорошей семьи, и главное – живет рядом с Машиным магазином, так что дочке в такие дни не приходится ездить через пол-Москвы и давиться в душном метро! Это слегка успокаивало отца, но Маше все равно приходилось туго. В основном из-за матери – та смотрела на нее выжидательно, будто хотела напомнить – лгать бесконечно еще не удавалось никому. Где он, жених? Где обручальные кольца, которые сама Маша продает в магазине сотнями, где свадьба? А той нечего было ответить.

Ну а уж о том, что случилось поздно вечером в четверг, она бы никогда рассказать не решилась, хотя знала, что мать ее простит и пожалеет. Это было уж слишком – Маша и сама с трудом верила в случившееся.

И поэтому говорить при матери не могла.

– Я думаю, нам лучше увидеться, – сказала она, все обдумав.

– Отлично! – обрадовался Голубкин. Он не ожидал такой реакции от свидетельницы. Обычно редко кто горит желанием тесно пообщаться с «органами». – Можете сейчас? А то я после обеда занят.

– Тогда я сейчас и поеду. Куда?

Маша записала адрес, подсчитала, что успеет через час, и, положив трубку, обняла испуганную мать.

– Что случилось-то? – спросила та, и девушка уловила едва различимую дрожь в ее голосе.

– Мам, я понятия не имею. Вот и узнаю.

– Да что же ты сразу – «лучше увидеться!» Нет, что-то случилось! – Женщина не находила себе места. Она оттолкнула дочь и раздраженно зашагала по маленькой кухне, то и дело натыкаясь бедром на угол стола. Маша слабо улыбнулась:

– Я одно могу тебе сказать, мам. Меня обвинять не в чем. Я просто свидетель. А по телефону давать показания как-то нелепо.

– Отдохнула! Вот тебе и отгул! – Мать завела глаза к потолку и вдруг нахмурилась. В углу, у окна, она заметила паутинку. Это был непорядок – муж давно приучил ее следить за мелочами, вроде этой. Иначе – серьезный разговор о том, какая она плохая хозяйка, жена и мать. Серьезный настолько, что иногда кончалось парой синяков на запястье – это когда у супруга были особенно веские обвинения. «Зато он по бабам не бегает и ни капли в рот не берет, – говорила женщина подругам. – А это… Чепуха. Он просто любит порядок, а рука у него тяжелая. С ним спокойно!» И ей многие завидовали.

Она вооружилась метелкой и тщательно сняла паутину. Маша воспользовалась паузой и спряталась в ванной.

Девушка впервые сталкивалась с «законом и порядком», если не считать того «закона и порядка», который установил в доме ее отец. Она ожидала чего-то худшего и потому была приятно удивлена. Голубкин вовсе не выглядел агрессивным и жестоким. Это был широколицый блондин лет сорока с небольшим, одетый не в форму, а в клетчатую фланелевую рубаху и джинсы. Чуть полноват, черты непримечательные, голос спокойный. Когда Маша увидела его, то сразу перестала бояться.

Кабинет, куда она вошла, ей тоже понравился. Ламинированная мебель, компьютер, на окнах – жалюзи, в углу – столик с кофеваркой и чашками. Была даже микроволновая печь. Обстановка казенная и вместе с тем вполне уютная. Когда девушка вошла, следователь говорил по телефону, и, увидев Машу, приветливо замахал ей рукой, указав на стул. Она присела и с любопытством огляделась. Прислушалась к разговору, но решила, что он не имеет к ней никакого отношения – речь шла о каком-то мобильном телефоне и бутылке коньяка. Мобильный телефон у нее был, но вот уже почти две недели был отключен за неуплату. А вкуса коньяка она даже не знала.

Поговорив и сказав напоследок: «Молодцы!», Голубкин положил трубку и повернулся к посетительнице:

– Вот это я понимаю – сознательность! Сами захотели прийти!

– А мне бояться нечего! – смело ответила Маша, сжимая дешевую сумочку, которую баюкала на коленях. – Что случилось?

– А вы как думаете?

Вопрос ей не понравился. Получалось, следователь полагал, будто она что-то знает?

– Ничего я не думаю, – с тем же, слегка наигранным апломбом, парировала Маша. – Вы спросили про Диму. Дело касается его?

– В какой-то мере, – Голубкин посерьезнел и грузно уселся в свое кресло. – Хотите курить?

Он придвинул ей пепельницу. Маша достала сигареты. Теперь ей было очень не по себе. Дима… Что с ним? А этот тянет время… Она закурила, но тут же раздавила сигарету в пепельнице.

– Скажите сразу – что с ним?

– Ничего! – порадовал ее следователь. – Жив и здоров.

– Тогда вообще, в чем дело?

– Вы знакомы с Татьяной Кривенко?

Маша похолодела:

– С ней что-нибудь… Случилось?

– Да и она в полном порядке. Я спрашиваю – вы с ней знакомы?

– Господи… – еле слышно пробормотала Маша. – А я думала… Нет, я ее впервые видела.

И про себя добавила: «Надеюсь больше не увидеть!»

– А как же вы оказались у нее в квартире?

– Она пожаловалась, да? – У Маши очень заметно задрожали руки, и она еще крепче вцепилась в сумочку, так что лакированная поддельная кожа резко заскрипела. – Но только на меня жаловаться нечего.

– Она на вас и не жаловалась.

– Тогда что, что?! – У нее сорвался голос, и Голубкин, внимательно посмотрев на девушку, встал из-за стола и принес ей стакан воды. Вода была теплой, из чайника, и Маша выпила ее с отвращением. У нее слегка кружилась голова. «Переоценила свои силы! Пришла такая смелая, а после двух вопросов скисла…»

– Вы не волнуйтесь, – мягко сказал Голубкин. – Никто на вас не жаловался. У вас были ключи от квартиры Татьяны Кривенко?

Маша молча кивнула и вытерла рукой мокрые губы.

– Кто вам их дал?

– Он…

– Красильников? Дмитрий Александрович?

– Да… – Она, наконец, отдышалась. – Только я не знала, что эта квартира… Словом… Он говорил, что снял квартиру, чтобы видеться со мной. А что она принадлежит его…

Девушка судорожно сглотнула и все-таки выдавила:

– Любовнице…

– Да вы не волнуйтесь, – искренне утешал ее следователь и даже слегка потрепал по плечу. – Значит, он говорил, что снял квартиру, чтобы видеться с вами, и дал ключи?

– Верно, – она изо всех сил старалась справиться с истерикой и кусала губы так, что съела всю помаду. Тот вечер виделся ей так явно, будто она снова оказалась там… Тогда… Эта полутемная комната, негромкая музыка, букет роз на столе, вино, даже не распечатанное… И те двое в постели, их лица, разом повернувшиеся к ней… «Что-то я тогда сказала… Глупость какую-то… Было такое ощущение, будто нарвалась на колючую проволоку. А потом она заговорила и все мне выложила. А он все молчал. И отвернулся к стене».

– Как давно он дал вам ключи?

– Полгода назад.

– Расскажите, пожалуйста, как вы встречались. – И встретив ее гневный взгляд, Голубкин сразу поправился: – Я не имею в виду интимных подробностей! Боже упаси – они мне не нужны. Меня интересует вот что: кто назначал встречу, кто приходил первым, как вы пользовались ключами?

– Ключами? – растерялась девушка.

– Ну да. Вы сами отпирали тамбурную дверь? Или сперва звонили, а потом уже Красильников выходил и открывал? Вы помните это?

– Что случилось? – ей удалось взять себя в руки, и теперь она ясно осознавала – случилось что-то настолько нехорошее, что ей пока даже говорить об этом не хотят. «Заманивает, крутит вокруг да около! Хочет, чтобы я наболтала! А если я Диме поврежу?» Маша подумала так и удивилась – это вышло как будто по привычке, будто и не было того мерзкого вечера, метели, которая обжигала ее заплаканное лицо, когда она бежала к метро, спасаясь… От чего? От своей наивности, наверное. Ну как она могла не заметить, что в квартире живут, причем живет женщина? И что пыль-то была не всегда, а кто прибирался? Ведь не Дима! И вообще – ничего. Для нее тогда существовал только он. «Да, правильно мама говорит? «Кого Бог захочет наказать – ума лишает!»

– Сперва ответьте на мои вопросы, – Голубкин внезапно заговорил серьезно и жестко. – И будьте уверены – вам ничего не грозит.

– Я сперва хочу знать…

– Ответьте – и узнаете. Кстати, Красильников вам не звонил?

Та мотнула головой. Это была еще одна больная точка. Она-то ждала… Всю ночь с четверга на пятницу, и весь вчерашний день, и половину этой ночи, пока не доплакалась до такого изнеможения, что не могла открыть глаз. И только тогда уснула. «Не звонит – значит, остался с ней, а я ему не нужна!»

– Он не звонил, – Маша старалась говорить спокойно, но сама слышала, как прерывается ее голос. – И я ему не звонила. Вы все знаете об этом вечере?

– Да, я уже беседовал и с Красильниковым, и с хозяйкой квартиры.

– Тогда зачем вам я? И вообще… Это просто глупо! – взвилась девушка. – Что вы расследуете? То, что он спал со всеми подряд и всем врал?! Что вы в чужую жизнь-то лезете?!

– Я расследую убийство, – веско ответил Голубкин.

Маша, едва поднявшись, снова упала на стул. Сумочка сползла по коленям и упала на пол, но девушка этого не заметила. Голубкин взял кружку со своим портретом и отхлебнул холодного кофе. Поморщился, поставил кружку в сторону.

– И прошу вас не сбиваться на эмоции, а просто отвечать на вопросы. Так будет лучше и для вашего друга, и для вас. Кто назначал свидания на квартире у Кривенко?

– Он… – прошептала Маша.

– Всегда – он?

– Да…

– Как часто вы виделись? Как давно?

– Я говорила уже… Полгода… – От волнения у нее перехватывало горло. В голове неотвязно билась мысль: «Убийство? Но кто убит, если мне только что сказали, что эти двое живы?! Они… Убили кого-то?!»

– Виделись несколько раз в месяц… – с трудом выговаривала она, глядя в прозрачные, ставшие жесткими глаза Голубкина. – Не помню, сколько… Раз пять-шесть…

– Он назначал вам свидание на вечер четверга? – Следователь присел на край стола. Теперь его колено почти упиралось Маше в грудь. Кабинет перестал казаться ей уютным, а Голубкин – добрым. Ей было очень страшно.

– Не назначал.

– Зачем же вы пришли?

– Я хотела… – Она подняла жалкий, молящий взгляд: – Прибраться.

– Что сделать? – Тот наклонился, будто не веря своим ушам.

– Прибраться… – И Маша, путаясь в словах, попыталась описать свои чувства, сомнения, и в результате, пришлось говорить обо всем романе… Вышло путано и нелепо. Голубкин слушал ее сбивчивую исповедь, иронично кривя рот на сторону, и девушка с ужасом думала, что говорит не то и не так, что ей почему-то не верят.

– Ну, хорошо. – Наконец, остановили ее. И вовремя – она чуть не падала в обморок – ведь пришлось вывернуть всю душу перед чужим человеком… Да еще резать по живому – рана была свежа… – То есть, вечером в четверг вы с Красильниковым о встрече не договаривались.

– Нет!

– Вы приехали… Во сколько?

Она судорожно растерла лицо:

– Поздно. Около полуночи. На работе была запарка, мы принимали товар… Уже после закрытия магазина. И еще я поужинала, там рядом кафе…

– Вы сами отперли дверь тамбура?

– Да. У них там такой тугой замок… Я с трудом открыла. Или у меня ключ был не очень… Ведь он сделал мне дубликат.

– А раньше справлялись?

– Раньше… – Маша вдруг обнаружила на полу свою сумочку и наклонилась ее поднять. Следователь слез со стола и пересел в кресло. Напряжение слегка ослабло. Девушка решилась закурить.

– Дело в том, – свободнее заговорила она, – что как только я обнаружила, что замок тугой, то ключом уже не пользовалась. Нет, он подходил, но поворачивался с таким трудом! Пальцы можно вывихнуть! И потом – зачем мучиться? Я просто звонила, а Дима выходил в тамбур и впускал меня. Там внутри – защелка, нужно только потянуть.

– А дверь квартиры вы отпирали?

– Никогда, – Маша вдруг улыбнулась. Она сама не знала, отчего это вышло, пожалуй, что и на нервной почве… А может, потому, что вспомнила, как однажды хотела отдать Диме свои ключи – ведь ей они все равно ни к чему! «А если бы отдала, то не смогла бы в четверг попасть в тамбур. И ничего бы не узнала. И не сидела бы здесь сейчас с трясущимися коленками!»

– Зачем отпирать – ведь там уже был Дима.

– Отлично, – Голубкин тоже слегка улыбнулся. – А как было в четверг?

– Я отперла тамбур. Понятно, что не звонила, потому что знала – там никого нет. – Девушка раздавила окурок в пепельнице. – Вошла в квартиру.

– Вы отпирали квартиру?

– В том-то и дело, что она была незаперта!

– Вы уверены? – Следователь резко подался вперед. – Припомните хорошенько!

– Да я помню! Я еще решила, что там Дима – заехал зачем-то, и обрадовалась! Вбежала туда, ну и… Глупо все вышло, – закончила она на минорной ноте.

– Вы на кухню не заглядывали?

Маша мотнула головой.

– Сколько вы там пробыли?

– Трудно сказать. Минут десять. Да! – Она закурила другую сигарету. – Дальше были глупые бабские разборки. Я что-то ляпнула, та спросила – что я тут делаю? Ну и мы быстренько выяснили, что квартира эта не съемная, а ее собственная. Мало того что он имел двух любовниц, но еще и был женат. Когда с меня было довольно, я просто убежала.

– А в тамбуре никого не видели?

– Не помню. Я бы тогда и слона не заметила. Только в переходе метро опомнилась. Там шла женщина, с котом на руках, и с нею – дочка. Кот меня в себя привел. У меня дома кошка той же породы – тайская. Знаете – голубые глаза, черная мордочка, лапки и хвост? А сама вся бежевая, как шампиньон.

Голубкин ее не прерывал. Он смотрел на нее очень внимательно и слегка щурился, будто что-то вычисляя в уме.

– Я подумала про свою Вассу, и мне как-то легче стало. А то… Прямо, хоть вешайся. Я с ними немножко поговорила, насчет свадьбы…

– Насчет чего? – переспросил Голубкин.

– Я хотела связать свою кошку. Но женщина не очень-то стремилась, да и кот у них немолодой. Все-таки, обменялись телефонами. Собственно, мне не столько был нужен жених для Вассы, сколько хотелось поговорить. – Маша грустно усмехнулась. – Уж очень было противно…

– Во сколько это было?

– Я на часы не смотрела. Думаю, около полуночи. А что – это важно?

Голубкин не ответил. Он продолжал о чем-то размышлять и, казалось, совсем забыл, что в кабинете есть кто-то, кроме него.

– Значит, мать и дочь, – пробормотал он. – И у них – тайский кот.

– Многие путают эту породу с сиамской, а ведь это совсем не то… – начала было Маша, но ее оборвали:

– Вы можете дать их телефон?

– Вроде бы… – Та заглянула в сумку. – Да, вот блокнот. Но в чем дело? И потом… Вы до сих пор не сказали мне, кто убит!

– Сосед по тамбуру, – следователь говорил, не глядя на нее, переписывая номера мобильных телефонов в свою записную книжку. – А раньше вы эту парочку с котом встречали?

– Нет! Но речь ведь не о них! Кто убит? Почему я должна давать показания! Что за сосед?!

– Его труп, – Голубкин вернул ей книжку, – был обнаружен на кухне у Кривенко. Она понятия не имеет, как он там оказался. Ваш общий друг, – слово «друг» он произнес с пренебрежением, – тоже ничего не видел и не слышал. Конечно, можно предположить, что человек зашел за солью или за спичками, по-соседски, и помер, не успев предупредить хозяйку. Такое тоже случается.