Текст книги "Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо"

Первый день Помпеи

Повторять чужие копии – совсем не то что копировать с оригинала! В Дрездене Брюллов просиживает часы перед «Сикстинской мадонной» и впервые в жизни чувствует недовольство тем, что у него получается. Рафаэлева Мадонна непостижима, как ни старайся, будет лишь бледная копия, но польза от сих занятий велика, считает Карл. Корреджо ему не нравится, к Дюреру он равнодушен. Идеал его – Николя Пуссен, икона классицистов всех времён и народов, – в Италии не слишком почитаем.

Брат Александр, с присущей ему обязательностью, отправляет в Общество обстоятельные отчёты, пишет подробные письма родным. Карл ленится делать и то, и другое. Из Рима, впрочем, шлёт папеньке восторженные описания Ватикана. Ему дозволяют ставить мольберт в станцах Рафаэля, и он с наслаждением копирует «Афинскую школу». Близко сходится с датским скульптором Бертелем Торвальдсеном, прожившим в Италии четверть века, знакомится с молодым французским романистом Анри Бейлем, который войдёт в историю под именем Стендаль, дружит с русским живописцем Сильвестром Щедриным – пейзажистом, прославлявшим красоты Апеннинского полуострова.

Какой русский художник не любит Италии! Жить в таком климате – одно удовольствие. Девушки красивы, натурщицы сговорчивы, запасы вина неиссякаемы. Вот только работа идёт не так споро, как рассчитывали в Обществе поощрения художников, а ведь Карл сам проговорился в одном из писем, что пора уж ему «производить по силам».

Первая из картин Брюллова, отосланная в Петербург, называлась «Итальянское утро» (1823, Кунстхалле, Киль). Долго добиралась она до России. Те, кто ругает теперешнюю почту, представить себе не могут, с каким нетерпением ждали в Обществе эту посылку, доставленную лишь через два года. Не было, как пояснялось, прямых кораблей, ждали оказии. Но картина оказалась прелестной, не зря ждали, не зря Брюллова отправили в Италию! Совсем ещё юная итальяночка (за два года натурщица, разумеется, изменилась, а картине хоть бы хны) подставила ладони под тонкую струйку фонтана. Обнажённая грудь, розовое ушко, свет солнца, ласкающий гладкую смуглую спину… От холста так и веяло наслаждением, всей этой итальянской дольчевитой!

Картину приобретает для своей коллекции государь император и, пожаловав художника бриллиантовым перстнем, настоятельно просит написать работу того же стиля, в тандем. Ну, например, было утро, а потом пришёл полдень. Сие станет доподлинным украшением интерьеров!

Брюллов исполнит высочайший заказ – спустя некоторое время появится «Итальянский полдень» (1827, Русский музей). Другая итальяночка, но тоже свежая, только-только созревшая, прямо как виноград, который она собирает, принесла Брюллову ещё один бриллиантовый перстень, но вот Обществом поощрения художников была заклеймена как работа «не изящная и не соответствующая классическим идеалам красоты». Может, всё дело в том, что между двумя картинами пролегли наводнение и Сенатская площадь? В Петербурге – смута, восстание, арест и ссылки давних друзей. Александр Бестужев-Марлинский сослан в Якутск, а после переведён на Кавказ простым солдатом. Из дома сообщают о кончине младшего брата Павла. На всё воля божия, вздыхает в Риме Карл Брюллов. Героиня «Итальянского полдня» тянется за виноградной гроздью, глядя на неё с таким аппетитом, что зритель отводит глаза в смущении.

Недовольство заказчиков Брюллов счёл поводом разорвать отношения с Обществом, поучения которого ему порядком надоели. Он и сам теперь в состоянии о себе позаботиться: пишет портреты местной знати и проезжих русских дворян. Мог бы зарабатывать и вовсе хорошие деньги, но ему не хватает трудолюбия, усердия. Такое чувство, что эти качества целиком перешли брату, подобно тому как песок в часах перетекает из верхней чаши в нижнюю. Александр всё делает правильно – составляет отчёты, высылает обещанные работы. Он надёжен, как немецкий механизм. Карл же скроен чисто по-русски: зависит от порыва, настроения. И от того, есть ли рядом хорошенькая женщина, неважно, благородных кровей или нет. Ради симпатичной субретки он отвергает аристократок, которые готовы платить ему за портреты и терпеливо позировать.

Командировка в Италию затягивается, а Брюллов всё не оставляет помышлений о создании поистине великолепного полотна на сюжет из отечественной истории. Общество шлёт ему рекомендации сосредоточиться на копировании рафаэлевых мадонн; что же до собственных работ, то отчего бы не изобразить святого Александра Невского и праведную Елизавету – небесных покровителей царствующих государя и государыни? Советуют представить здесь же царскую корону или же вид императорского дворца. Брюллов отговаривается – не то, не об этом он мыслит! То князь Олег с дружиною стоит у врат Царьграда, то Минин с Пожарским говорят с народом – вот этакие сюжеты приходят к нему в фантазиях: грандиозные, многофигурные, сложные.

В Риме то и дело появляются русские путешественники. Одни навещают Брюллова как местную примечательность, другие знакомятся с ним по чистой случайности, как полковник Александр Львов. Вроде бы Львов оказал Карлу некую любезность, выручил его из не особливо приятной ситуации – и взамен обрёл в нем друга. Карл пишет со Львова выразительный портрет, полный симпатии и восхищения, – это первый итальянский портрет (1824, Третьяковская галерея, Москва), с которого отсчитывается слава Брюллова-портретиста. Львов заказывает своему другу картину «Эрминия у пастухов» (1824, Третьяковская галерея) на сюжет тогдашнего бестселлера Торквато Тассо и приглашает его совершить вместе поездку в Неаполь с непременным посещением Помпеи, той самой, откуда привезён был приснопамятный кусок лавы. Картину Брюллов исполнит, а вот от поездки уклонится, привычно выставив вместо себя кандидатуру брата Александра. Ему самому в Помпею вроде бы ехать ни к чему – не сыскать там сюжета из истории!

Россия присягает новому императору, Николаю I, а в Риме Брюллов, вспоминая петербургские привычки, играет на домашнем театре у князя Гагарина, пишет портреты князя, его жены и детей. Александр, идеальный брат, посетивший Помпею, прилежно работавший там и сям, сделавший портреты неаполитанской королевской семьи в акварели, просит у Общества поощрения художников направить его в Лондон для обучения искусству литографии. Карлу хорошо и в Риме, город начинает ему казаться отечеством. Тогда-то и сбывается ожидаемое – найти грандиозный сюжет из отечественной истории проще, ежели весь мир тебе родина.

В 1827 году Карл посещает руины Помпеи вместе с пожилой русской графиней Разумовской. Та мечтает заказать Брюллову картину о гибели славного города, и он даёт ей это обещание. Год спустя до Рима доходят известия, что Везувий начал извергаться, но, пока Брюллов добирался в Неаполь, вулкан успокаивается, засыпает крепким сном. И всё-таки дело уже сделано: бродя среди развалин, зарисовывая динамические позы испепелённых тел, копируя предметы быта из Неаполитанского музея, Брюллов оказался всецело захвачен своей новой картиною.

Она никого не оставит равнодушным: италиец, русский, скандинав, француз в едином волнении застынут перед полотном Карла Брюллова. Всяк станет ощущать «Последний день Помпеи» частью своей жизни, сюжетом из родной, единой для всего мира истории. Но прежде её требовалось написать, и хотя сюжет уже сложился в голове, вместо лиц ключевых персонажей – пустые места. Особенно в том, что касалось женских образов.

Жаркий июль

«Декорацию сию я взял всю с натуры, – писал впоследствии Брюллов. – По правую сторону помещаю группу матери с двумя дочерьми на коленях (скелеты сии были найдены в таком положении)».

Из Петербурга в ту самую пору пришло известие о том, что мать Брюллова скончалась. Две матери на картине «Последний день Помпеи» будут прощаться с жизнью. Одна прикроет дочерей своим телом от взбесившейся стихии, и все трое погибнут, погребённые лавой, слившись в смертельном объятии. Другая мать молит сына – Плиния Младшего – оставить её и спастись самому, но Плиний не бросит родительницу и выведет её из-под каменного обстрела и вулканического огня. Для них этот день не станет последним, ведь кто-то должен о нём рассказать…

Брюллов с немыслимым для него прежде усердием погружается в чтение Тацита и Плиния Младшего. Историческое полотно следует продумать до мельчайших деталей и лишь потом переносить задуманное на холст. Всё здесь будет учтено и рассчитано с математической точностью. Одежда и утварь соответствуют эпохе, спасибо музеям. Свет падает как должно. Но лица, лица… Где найти женские лица, прекрасные и величественные, способные отражать муку и самопожертвование? Должны быть к тому же романского типа. Ну хоть бы одно такое лицо сыскать – дальше спасут вариации, умение, мастерство, отточенное портретами в лезвие.

В мечтах Брюллов видел это лицо, но рисовать желал с натуры. И когда встретил вновь ту русскую графиню, с которой они познакомились в 1827 году в салоне Зинаиды Волконской, то обомлел – так вот же она, его главная героиня! Ничем не похожа на французскую любовницу Карла, бедняжку Аделаиду, голубоглазую утопленницу, покончившую с собой, как шептались в Риме, из-за равнодушия Брюллова.

В самом имени графини Юлии Самойловой полыхал жаркий июль. Чёрные кудри, яркие глаза, смуглая кожа, и вся она – движение, жизнь! Темперамент у этой русской графини истинно романский, поступки дерзкие, нрав, по мнению света, экзальтированный. Вздумала взять на воспитание дочь и племянницу Джованни Пачини, своего любимого композитора, – и выполнила задуманное, и зазвучала в её доме детская речь. Сам Джованни Пачини был жив-здоров, но после смерти его жены Амацилия и Джованнина остались без присмотра, а с графинею им, конечно же, лучше. Двумя годами раньше в неаполитанском театре Сан-Карло прошла с успехом премьера оперы Пачини «Последний день Помпеи», и некоторые говорили, что русский художник вдохновился именно этим сочинением, решившись написать своё собственное.

Вдохновило Брюллова ещё и решение князя Анатолия Николаевича Демидова заказать ему картину, которая составит славу лучшего музея России. Будущий князь Сан-Донато, женившийся впоследствии на племяннице Наполеона, был прямым потомком уральских заводчиков Демидовых, меценатом и покровителем искусств. Карл близко сошёлся с богатым юношей и обещал отдать Демидову свой будущий шедевр. Но работать над «Последним днём Помпеи» Брюллов начал лишь в 1830 году, хотя у него теперь были и должная подготовка, и спонсор, и заказ, и то самое лицо… Вечный вопрос любого художника: как уложить в единственный день любовь и творчество, вдохновение и отдых, работу и самую жизнь? Особенно если жизнь заявляет о своих правах так властно.

Роман Карла Брюллова и Юлии Самойловой вспыхнул в единое мгновение – и полыхал долгие годы. Они подходили друг другу совершенно, были сделаны из одного теста. Известные, красивые (Брюллова сравнивали с Аполлоном), ещё молодые, богатые, откровенно пренебрегающие мнением света и независимые от власти, Юлия и Карл стали друг для друга самыми близкими людьми. О женитьбе речи не шло, для брака нужно не сходство, а различие, да и страсть, полыхающая не хуже Везувия, нередко заканчивается обоюдным разочарованием – им ли не знать.

Они наслаждаются моментом, растянувшимся на несколько лет. Юлия сопровождает Карла в прогулках по руинам Помпеи, она позирует ему для портретов, как одна, так и со своими обожаемыми воспитанницами, и, конечно, она появится на той самой картине, которую Брюллов будет писать три долгих года. Это была не просто Картина С Большой Буквы, это была ещё и просто очень большая картина. Площадь почти в тридцать квадратных метров населена самыми разными персонажами, застигнутыми на краю жизни. Ещё чуть-чуть, и почти все они погибнут, окажутся погребены под обломками собственных домов, сгорят в раскалённой лаве, задохнутся от пепла… Люди разных сословий и разных возрастов и ведут себя по-разному: кто-то мирится с неизбежным, кто-то пытается защитить ближних, кто-то ищет спасения в храме, кто-то бежит прочь, помня лишь себя… Брюллов рисовал здания с натуры, на раскопках, а все вещи, изображённые на картине, были скопированы им с подлинных изделий, обнаруженных археологами в Помпее. Он изображает здесь Плиния Младшего, спасающего мать, рисует языческого жреца и христианского священника, старика-отца на руках сыновей, молодожёнов, только-только соединившихся и уже разделённых смертью. Самого себя он пишет в образе художника, прикрывшегося ящиком с красками и доказывающего тем самым, что спастись можно только искусством… Не забыта ни одна деталь: птицы гибнут на лету, идолы падают с постаментов, небо расчерчено молнией, конь встаёт на дыбы, и небо полыхает огнём, рождённым взбесившейся горой. Фокальная точка картины[10]10
  Элемент, на который художник стремится в первую очередь обратить внимание зрителя. (Примеч. ред.)


[Закрыть] – упавшая с колесницы женщина, в образе которой Брюллов запечатлел Юлию Самойлову. Прекрасное лицо графини появляется на картине ещё как минимум трижды: она предстаёт перед нами в образе несчастной матери, прижимающей к себе дочерей, в облике девушки с кувшином и в виде испуганной жены, которую укрывает плащом муж в тщетной попытке спасти… Самойлова так важна для Брюллова, что ему недостаточно запечатлеть её всего лишь раз – влюблённому повсюду мерещится милый образ.

Брюллов работает над картиной до полного изнеможения, его не раз и не два выносят из мастерской на руках. Все силы, скопленные за время ученичества и раннего признания, не нуждавшегося в подтверждении, он тратит на «Помпею». Точность его поразительна: говорят, что современные сейсмологи определили интенсивность землетрясения в 8 баллов по изображению разрушенных зданий. Трагедия, случившаяся в 79 году после Рождества Христова, вдруг стала главным событием современности, вначале для живописца, а потом и для зрителей. Картина имела невероятный успех: в Риме Брюллова именуют новым Микеланджело; капризный Париж, где классицизм вышел из моды, склонился в почтении перед выставленным холстом; в Москве Василий Андреевич Жуковский впервые назовёт Брюллова «Карлом Великим»; в Петербурге его будут чествовать в Академии художеств как героя. Английский романист Вальтер Скотт, пребывающий тогда в зените славы, скажет, что ожидал увидеть в этой картине исторический роман, но увидел целую эпопею. Гоголь напишет статью, где утвердит Брюллова гением, который «силится обхватить все предметы и на всех разлить могучую печать своего таланта». Баратынский посвятит живописцу вдохновенный экспромт:

 
Принёс ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень,
И был последний день Помпеи
Для русской кисти первый день!
 

А что же Юлия Самойлова? Признавала ли успех своего Бриьики, гордилась им? Ещё бы! Считала его главным из всех гениев, с которыми её сводила жизнь. Хранила его картины, не решаясь продать, даже когда оказалась в полном безденежье. Но спустя годы скажет: «Между мной и Карлом ничего не делалось по правилам». Любовники не требовали друг от друга абсолютной верности, и всё же графиня была до последнего вздоха верна своему дружке Бришке в ином, высшем смысле. Она была из тех женщин, что умеют дружить с бывшими возлюбленными. Самойлова даже после расставания с Брюлловым всячески поддерживала его, защищала, хранила. Писала на конвертах – Бришке драгоценному — и признавалась: «Люблю тебя более, чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена»; «Я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повторяю тебе, что никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга Юлия Самойлова».

Возвращение на родину

Брюллов не торопится покидать Италию, но император Николай I, как и все, восхищённый «Помпеей», велит живописцу вернуться на родину. Анатолий Демидов выполняет обещание и дарит творение Брюллова России. Картину помещают в Эрмитаж (сейчас она находится в Русском музее).

А вот путь домой долог. Вначале по приглашению друзей Карл совершает путешествие в Грецию, затем посещает Константинополь, останавливается в Одессе, надолго задерживается в Москве. Всюду пишет новые портреты, от заказчиков как не было, так и нет отбоя. Он изображает баснописца Крылова, исполняет портрет брата и собственный знаменитый автопортрет, рисует гадающую Светлану, неразрывно связанную в памяти многих поколений с балладой Жуковского.

В 1837 году появляется портрет роковой красавицы Авроры Шернваль, вошедшей в историю под фамилией Демидова. Портрет был заказан Брюллову в честь свадьбы Авроры и Павла Демидова (брата Анатолия). Обычно Брюллов расправлялся с портретами быстро, иногда хватало всего одного сеанса. Но над портретом Авроры он трудился больше года и, говорят, так и остался недоволен результатом. Красавица Аврора приносила несчастье всем, кто в неё влюблялся: два жениха её погибли до свадьбы, первый муж скончался через четыре года после венчания, второй – Андрей Карамзин – погиб на войне. Скорее всего, Брюллов чувствовал, что не может разгадать эту женщину, и потому не любил сделанный портрет: тайна так и не была раскрыта, маска приросла к лицу.

Тем временем от Брюллова ждут новых свершений – нужно повторить успех «Помпеи»! Он делает эскизы к новому большому полотну – теперь уже точно из отечественной истории. Это будет «Осада Пскова польским королём Стефаном Баторием». Карл пытается увлечься сюжетом, едет во Псков, изучает источники, но работа не идёт. Картина так и не будет закончена, сам Брюллов назовёт её спустя годы «Досадой Пскова». То ли он выложился полностью в «Помпее», то ли слава модного портретиста сбивает с пути, а скорее всего, захватила мощным вихрем жизнь. Так много общения с давними и новыми друзьями, с братом Александром, крепко стоящим на ногах… Он нынче известный архитектор, тоже имеющий множество заказов. Один из недавних пришёл от графини Юлии Самойловой.

Юлия вернулась в Петербург несколькими годами раньше Брюллова: умерла её бабушка, Екатерина Скавронская, следовало принять наследство. В числе прочих сокровищ графине досталось имение близ Павловска, и новый адрес пришёлся Юлии впору, как сшитое французской портнихой платье, – имение звалось Графская Славянка. Самойлова заказала перестройку бабушкиного дворца модному архитектору Александру Брюллову, он же впоследствии возведёт для неё здание на Елагином острове.

Темперамент Юлии не зависел от климата, в Славянке она устраивала кутежи, отголоски которых долетали до императорского двора. Николаю I доносили, что его бывшая пассия купается в бассейнах с шампанским и чуть ли не ежедневно меняет полюбовников! Графине делают высочайшее замечание, она же отвечает дерзко: передайте-де, что ездят не в Славянку, а к Самойловой, и будут ездить, где бы она ни жила. Действительно, свита сопровождает Юлию повсюду, даже когда она вновь покидает Россию, выполняя предписание императора. Но в 1839 году умирает дед (или отец?) Самойловой – граф Литта, и она возвращается в Петербург, чтобы принять очередное наследство. Уже сказочно богатая, графиня наследует Висконти и Литта, приумножая своё состояние и тут же пуская его по ветру.

Графиня покидает бал

В Петербурге Карлу Брюллову нет ни минуты покоя – его буквально рвут на части. По просьбе брата Александра он украшает лютеранский храм на Невском проспекте и, в числе лучших живописцев, приглашается к участию расписывать Исаакиевский собор. Ближний круг Карла Великого – лучшие сыны России. Он пишет портрет юного Алексея Константиновича Толстого, рисует молодого Гоголя (ещё безусого, неузнаваемого), жалуется Пушкину на холодный климат и показывает ему эскиз другой своей исторической картины – «Нашествие Гензериха на Рим». Александр Сергеевич считает, что картина, созданная по этому эскизу, станет выше «Помпеи», и Брюллов вяло обещает непременно сделать выше. А вот портрет жены поэта, признанной красавицы Натальи Николаевны, Брюллов делать не спешит, хотя Пушкин этого бы желал. Брюллову не нравится явное косоглазие Натальи Николаевны, и портрет – акварельный, воздушный – сделает другой Брюллов, Александр.

Карл Великий упрям и капризен. Он смеет отказывать самому государю императору: Николай I попросил написать для него Ивана Грозного с женою, чтобы молились в простой избе на коленях, а в окне виднелось взятие Казани. Брюллов сказал, что не возьмётся за такой сюжет, лучше сделает «Осаду Пскова»…

Своенравие и свободолюбие Брюллова стало присказкой, тем более неожиданно прозвучало известие о его женитьбе. А ведь помнится, когда женился Александр, Карл прислал ему довольно странное поздравление: «Здравствуй и прощай, брат. Кланяйся жене твоей. Поцелуй её за меня. Я никогда не женюсь. Жена моя – художество».

И всё-таки – женился. Избранницей его стала 18-летняя немка Эмилия Тимм, блестящая пианистка, дочка рижского бургомистра. Идеальная, по вкусам века, разница в возрасте: опытный мужчина под сорок ведёт под венец юную девушку, дабы воспитать себе достойную жену Увы, брак продлился всего лишь два месяца, да и на самом венчании 27 января 1839 года жених стоял мрачнее тучи.

Точно никто ничего не знал, но кое-что просочилось. Будто бы накануне свадьбы Эмилия открыла Карлу, что уже не девственна и что лишил ея сего сокровища собственный папенька, с коим она предполагает иметь сношения и после свадьбы. Брюллов не смог смириться с прошлым жены и вскоре оставил её, к огромному неудовольствию семейства Тимм и всего столичного света. Бракоразводный процесс затянулся на несколько лет, Брюллова осуждали даже те, кто прежде им только восхищался; что же касается самой Эмилии, то она вернулась к родителям в Ригу, а позднее стала ученицей Фридерика Шопена.

Верный друг Юлия примчалась на помощь своему Бришке, и никто не знает, куда вынес бы его тот громкий скандал, не протяни она руку помощи.

Юлия и Карл всё ещё близки, былой страсти между ними нет, но есть дружба и взаимная преданность. Все прошедшие годы Брюллов с прежним упоением писал портреты своей возлюбленной и её воспитанниц. К сделанным ещё в Италии «Вирсавии» (1832, Третьяковская галерея), «Всаднице» (1832, Третьяковская галерея – надпись Samoylov на ошейнике собачки подсказывает, кто был заказчиком картины), «Портрету Юлии Самойловой с Джованниной Пачини и арапчонком» (1832–1834, Музей Хиллвуд, США) добавляется знаменитый и, к сожалению, неоконченный «Портрет графини Юлии Павловны Самойловой, удаляющейся с бала с приёмной дочерью Амацилией Пачини» (1842, Русский музей). Год, когда была сделана картина, выдался для графини нелёгким. Друзья и родные Юлии Павловны вознамерились помирить её с мужем, и, кажется, дело пошло на лад, но Николай Самойлов внезапно скончался за несколько дней до встречи с супругой. Больше её ничто не удерживало в России, не было нужды носить маску в угоду свету и государю. Брюллов пишет не просто портрет красивой женщины, уходящей с бала-маскарада, – он запечатлевает её прощание с родиной. Отныне Самойлова не связывает своей судьбы с Россией. Графиня покидает бал.