Текст книги "Стихофразы"

Анна Попова
Стихофразы
3-е издание

Книга издана к Всероссийской научной конференции с международным участием, посвящённой памяти доктора филологических наук профессора Ростислава Николаевича Попова, которому 19 октября 2020 года исполнилось бы 95 лет

© Попова А.Р., 2024

© Юрасова Е.М., 2024

© Издательство «Рью-мьюзик продакшн», 2024

* * *

СТИХОФРАЗЫ

От автора

Наша фразеология – это ещё и наша… поэзия. Да не покажется слишком смелым такое утверждение, к коему пришла неожиданно, опытным – и лингвистическим, и творческим – путём.

Итак, фразеологическая единица (так же, как и стихотворение)…

Многомерна. И самой своей природой, своею сложностью – отголосками, отблесками видоизменённых значений компонентов (уже не слов!) – как и заданная тема стиха, ждёт своего раскрытия.

Символична. То, что фразеологизмы – часть национальной культуры, особые символы, – учёными и показано, и доказано стократно. Но ведь и многие стихи – символы тоже!.. И целое направление в литературе (и не только) существует – символизм…

Образна. Что, к слову, известно нам ещё со школьных лет. А какое стихотворение – без образов?

Действенна, даже – воздейственна. Своим значением фразеологизм обращается к разуму, образом же, картинкой, «внутренней формой» – к чувствам и эмоциям. Да, так же, как и стихотворение.

Точна. А не будь она точной, зачем бы мы плодили дополнительный пласт номинаций? – обошлись бы лексемами! Парадокс, но вспоминается ещё одно литературное течение, кстати, противостоящее символизму. Акмеизм… точность, чёткость, предметность… «на острие».

Ёмка, лаконична. Фразеологизмы, как и стихотворения, – это кратко преподнесённые нам типажи или типические ситуации. Нет сомнений в том, что заглавие хорошего стихотворения в конденсированной форме отображает его содержание. А разве не так же – с фразеологией? Вот только за заглавием стихотворения идёт текст.

А за фразеологизмом?.. А почему бы и нет?.. Вполне возможно… что автор и берётся показать.

Нить жизни[1]1
  Нить жизни. Жизненный путь, судьба человека.


[Закрыть]

 
Ничто не уходит, нечего хоронить!
И я понимаю, отчаянно повзрослев:
от тех, кто ушёл, – до нас протянулась нить.
Шершавая нить, кручёная, чёткий след.
Никто не покинул: по-прежнему здесь и свой.
Не бросил кутёнком в отныне пустом мирке.
 
 
…Та нить обмотала запястье. И мне, живой,
тепло оттого, что кончик её – в руке.
 
 
Ожившая вереница, строка, глава.
Размашистый почерк – неровный, узорный шов.
…А там, далеко-далеко, шелестит листва.
И маленькой мне удивительно хорошо:
мы за руку, вместе обходим заросший двор,
тропа широка, а трава по краям чудна,
и нитка луча из-за тополя чуть видна…
И взрослая я – до ужаса, до сих пор
запястьем и сердцем чувствую – вот она…
 
 
Невидимой нитью сшиты страницы книг,
подшивки газет, картины и корабли,
дымок сигареты, низенький дом, цветник…
И строем, по ниточке – тянутся журавли…
Нанизаны, скручены бусины-узелки.
Они не рассыпались, горстью во тьму стучась.
Читатели. И друзья. И ученики.
И все, кто тогда. И все, кто потом, сейчас.
 
 
Что было с тобой и дорого – всё на ней:
кто рядом прошёл, и кто был навечно люб.
Как пёстрая галька волшебно цвела на дне.
И нити-лучи над морем стекали вглубь.
И сладкие дыни в янтарном густом меду.
И жёлтые письма – отныне их сон глубок.
 
 
…Теперь я, как та Ариадна, иду-бреду.
И катится предо мной, и бежит клубок.
 
 
И тянется нить на тысячи горьких дён.
И шелест её, и свет меня обволок.
Я верю, что мы идём… всё равно идём.
Пока на запястье теплится узелок.
 

Быть на высоте[2]2
  Быть на высоте. Быть в состоянии удовлетворять самым строгим требованиям, быть одним из лучших.


[Закрыть]

… и каждый день идёт за сотню, и крылья мчат, и кони ржут, и начинаются высоты, где находиться – честь и жуть.

Отсюда, говорят, виднее – но много лет (и бед!) спустя. Здесь ни хвала, ни преклоненье не удивляют и не льстят.

Здесь возле сердца где-то гложет: соратники, друзья, сыны – быстрей, наивней и… моложе, хотя уж сами не юны. Они твои – до капли крови, ты ощущаешь их родство, ты крепко веришь им.

Но вровень –

с тобою рядом –

никого.

Ты разделяешь их метанья, ты проницаешь в тайники – но страшно многим, ибо тайны болезненны и глубоки…

Отсюда видишь наносное, печально входишь в роль судьи, недооцениваешь снова детей и детища свои. Отсюда клевета и зависть колеблют разве что слегка… Отсюда юность оказалась непоправимо далека. Отсюда ноша в крепкой длани уж очень стала тяжела.

Твой путь – предмет чужих желаний. Но ты не этого желал…

Отсюда ближе тот рубежик, где комом в горле стал скулёж, когда потери неизбежны, и с каждой новой сознаёшь ответственность за тех, которых ты выводил на нужный тракт, вот скоро будут без опоры: тот справится, а тот – не факт…

Душа, молитвенница-чтица, болит о каждом, вот беда…

Отсюда больше не спуститься.

Но только ждать – к себе. Сюда.

Первая ласточка[3]3
  Первая ласточка. 1. Самый первый, за которым следуют другие. 2. Самые первые признаки появления, наступления чего-либо.


[Закрыть]

 
Я ласточка,
я выбралась едва
сюда, где каждый дом покоем встретит…
Я весточка
с полей, где жар, и бредит
полынь-трава,
 
 
я горсточка,
я вера, я зарок –
среди прогалин, заревом обвитых,
средь изболевших, обожжённых, битых
сухих дорог…
 
 
Там огненные рдеют цветники –
другие краски:
чёрный, алый, серый…
а здесь… берёзы, рожь, парное сено
и васильки…
Не бойся – жив,
судьбе наперекор,
вернётся, ближе к осени увидишь,
ты поутру в косынке белой выйдешь
на косогор…
 
 
Я – блёсточка,
я пламени сродни,
и пряный ветер мне крылами машет,
и раздаётся «родненькие», «наши»,
и уползает серое «они» –
в былые дни…
 
 
Я ленточка,
я след под синевой.
Сквозь даль и боль за мной стремится стая –
земная тень
кровит, не зарастая
полынь-травой…
 

В одну реку не войти дважды[4]4
  Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Слова древнегреческого философа Гераклита из Эфеса. О том, что всё изменяется (буквально: если войти второй раз в реку, это уже будет другая река, так как вода, в которую входил человек в первый раз, утекла).


[Закрыть]

Всё было вправду: травища колкая, жара безумного сентября. И речка тоже… вполне знакомая. Не знак, не символ – а свет и рябь.

Для красоты и придумать нечего: ивняк, тропинки извив косой. Садись в «шестёрку» – и на конечную, туда, где трасса свилась в кольцо.

Стволы замшели и закосматели. Крапивный полк обступил бревно… Я там прогуливала занятия – с одним парнишкой, давным-давно. Лучи нежарки, в листву упрятаны. Тянусь губами – соринку сдуть… Бегу, взвихряю босыми пятками щекотный, мягкий, песчаный путь…

* * *

Три новостройки, вишнёво-тёмные, авто, газончики и кусты. Сараи, временем не сметённые… и непролазный глухой пустырь. Крошится мост, все ступеньки – осыпью, и ржавь, и ветер на вышине. Да сколько ж лет с той пригожей осени… Мне стало больно? А знаешь, нет.

Беречь билеты, записки, фантики, не по размеру хранить тряпьё, лелеять искры былой романтики, терзая душеньку, – не моё.

На речке лодка: парнишка с девочкой. На небе – облачное крыло. Всё хорошо, что – сбылось и сделалось. Всё хорошо, что – давно ушло. И я, другая, гляжу без зависти. Теряюсь в смехе и брызготне.

Босые ноги – в прохладной заводи. И солнце – в полуседой копне.

Осока гладит лохматым кончиком. Поёт девчонка, скользит весло. И не печально мне. Вот нисколечко. А нежно, памятно и тепло…

За семью замками[5]5
  За семью замками. 1. Под очень надёжной охраной. 2. Надёжно спрятан и недоступен (I место на XVI поэтическом тематическом конкурсе «Любовь» (2015), проводимом на серверах современной литературы «Самиздат» и «Стихи. ру»).


[Закрыть]

 
Велик. Далёк. Настолько, что в горле ком.
Закован: что ни правило – то запрет.
Ты ждёшь меня за первым своим замком –
парадный и похожий на свой портрет…
 
 
Ты говоришь: «Я скучен и нелюдим.
Тебе цвести и петь, это я умолк».
Ты говоришь «не верю» и «уходи».
Я молча открываю второй замок.
 
 
А третий – хитрый. Сказкой его шатну.
Ты с детства – будто маленький часовой.
Ты не играл в игрушки – скорей, в войну.
И в шахматы, и, кажется, сам с собой.
 
 
Четвёртый – перекошен, кривится вязь.
Изящно лгут наклонные письмена.
Его закрыла та, что тебе клялась.
Подосланная, милая допьяна.
 
 
У пятого облупленные бока.
У пятого затерянные ключи.
Твой друг – который вот он, наверняка…
Тебя продавший… купленный… зло молчит.
 
 
И чаяния, и планы таить хитро.
И делать вид, что там, впереди – зенит!
Шестой – угрюм и мощен. Его нутро
издалека ладони мне леденит…
 
 
Я долго шла, и вышла я к рубежу,
где сердце в клетке: светится ли, искрит…
Седьмой открыт.
Не бойся, я не вхожу.
Достаточно и того, что седьмой – открыт.
 

Кривое зеркало[6]6
  В кривом зеркале. Экспрес. В искажённом виде.


[Закрыть]

 
В потёках и провалах крапин –
уже теряется лицо.
Я просто звал к добру и правде –
и прозван психом и лжецом.
 
 
Я жил бы сладко и безмозгло,
и хату с краю на замок.
Вы все могли, я тоже мог бы.
Но оказалось, что – не мог.
 
 
Никто и не назначил срока:
по капле копится беда.
Увы, на каждого пророка –
истолкователей орда.
 
 
Я думал, что воспримут, стронут,
им всё же легче – не с нуля.
Но тут пришли рабы канона,
заблудшие учителя.
 
 
Но кто же знал, что перепьются,
передерутся вор и враль,
рехнувшиеся правдолюбцы
убьют и веру, и мораль.
 
 
Когда вы всё перекроили,
я стал один. Осиротел.
Гонений и убийств во имя
я не предвидел, не хотел,
 
 
такого едкого угара,
такого громкого «долой!».
Такого страшного пиара,
таких задуренных голов…
 
 
То всхлипнут, то сорвутся в ругань,
а то зовут: прости, прикрой.
Как будто пригвоздили руки.
Сочится правда, будто кровь.
 
 
Так тоже можно, падать ниже,
но петь о вышнем и святом.
Я, скорбно головой поникший,
молю: всё было не о том…
 
 
Все измотались, все привыкли,
и разогнуться тяжело,
но всё же, мёртвые-живые,
мы смотрим в общее стекло.
 
 
Оно растрескано и криво,
но где-то там – живая суть.
Сквозь пятна, ржавые разрывы
ещё видны огонь и путь.
 

За тридевять земель[7]7
  За тридевять земель. Очень далеко.


[Закрыть]

 
Лампа щурится презрительно,
стрелки движутся к зиме…
Увези меня за тридевять
неразгаданных земель.
Не растащенных на прибыли,
не разменянных на власть.
Увези меня за тридевять…
В сон жемчужный убралась
мать-земля, снега шелковые.
Иглы чёрного былья.
Мчится конь, зарёй подкованный.
Полубред и полуявь.
 
 
Я, наверно, сломалась. Бунтуют осколки меня.
Тридцать девять и три. Царапает простыня.
Всю колотит, еле-еле с работы и с улицы.
Я усталая, безотказная умница,
я расклеилась непредвиденно.
Отпустите меня за тридевять…
 
 
Реет ворон, стонет чудище
и узорный вьётся змей,
ничего я не хочу уже,
лишь за тридевять земель.
Там ворота золочёные,
а за ними чудеса.
Я хочу кота учёного
между ушек почесать.
Остудить младое личико
в бело-розовой воде.
К чёрту, к чёрту на кулички бы,
прочь, из никуда, в нигде!
 
 
Мне бы мёртвую воду – собрать себя по кускам
и омыться жестоким и вещим хладом,
а потом живой водицей – плескать,
чтобы радоваться… а не выть по утратам.
Всем подруга, утешительница, мама-ровесница,
сестра-разумница, чаши уравновесятся,
выйдет из сердца игла тупая,
я за-сы-паю…
 
 
Засыпает снежной одурью
брег, дороги и холмы,
я – летящая, свободная
в золотой фате зимы,
пряный, свежий снег жасминовый…
частокол кругом вонзён…
Увези – да кто ты, милый мой,
тот, который – увезёт?!
Разум – чёткий и смирительный.
Хватит. Жизнь – она вблизи.
Увези меня за тридевять…
увези…
 

Меж двух огней[8]8
  Меж двух огней. В трудном положении, когда опасность или неприятность угрожает с двух сторон.


[Закрыть]

 
Между экраном мобильника –
соло будильника,
мягким накатом блюза –
и неохотно включаемой люстрой;
 
 
Между белёсыми фонарями –
словно мирами
в рассветных брызгах
и огоньком на плите – голубым и ребристым;
 
 
Между гудящей трассой –
сонной, напрасной,
глухой заоконной речью
и чашкой чая – покрепче;
 
 
Между мостами – сутулятся,
гнутся дугой,
между одной надоевшей улицей –
и другой;
 
 
Между бумажным разливом,
конторским многоголосьем,
между цейтнотом до перерыва
и после;
 
 
Между последним «начальским» вече
и разговором с бабулей под вечер;
между усталым чтением
(буквы – сплошными танцами),
ежевечерними
мамиными нотациями,
телеэкраном –
смотришь ли? «входишь» ли?
между авралом
завтрашним и сегодняшним;
в топком, холодном иле,
в поисках света – оброненного, ключевого…
 
 
Ты что-то ловишь – или
спасаешься от чего-то?
 

Впадать в детство[9]9
  Впадать в детство. Терять рассудок от старости (II место на поэтическом конкурсе «Буквица. Лето – 2015», проводимом на сервере современной литературы «Самиздат»).


[Закрыть]

И мчалось время хохоча – дитя по ледяному спуску.

На день рожденья будет чай – и много сахара вприкуску. Она не любит темноты. Как мышь, шуршит цветной бумажкой. Теперь нужны ей не торты, а хлебный мякиш с манной кашкой. Глядит на мир сквозь белый тюль. Крошит печенье на диване. Расчёсыванье, умыванье, подкладки и набор пилюль.

Она воркует о своём, и всё же чувствуется – рада. Она, конечно, узнаёт своих детей – меня и брата, но как-то чуточку не так. Как будто заново знакомясь, как будто вздрогнув-успокоясь: мол, те же, на своих местах…

Там, у неё, не хлещет злость, не реет войн седое знамя. А впрочем… впрочем, кто же знает, когда и где шатнуло ось. Где заблудилась, где ждала, где стало и светло, и просто – не здесь, на цифре 90, что запредельна и кругла.

А детство ждёт своих бродяг, пока ещё жива лампада. Как в речку – не впадать, но падать. И дважды. И не выходя. И речка, память ждёт… щелчка, рябит вода, дробятся лики… как телевизорные блики на переклеенных очках.

А мы сменяем, лопоча, уже закапанную блузку, и вспоминаем свежий чай и много сахара вприкуску.

Дорожки солнечных полос. Пришёл ноябрь – озябшим, голым. На солнце – мягким ореолом легчайший пух её волос.

Уходить в себя[10]10
  Уходить в себя. 1. Быть поглощённым своими мыслями; углубляться в свои мысли, не замечая окружающего. 2. Становиться замкнутым, переставать общаться с людьми, избегать их.


[Закрыть]

 
Уходить – в надоевшего, странного некто,
уходить – а больше и некуда.
Не в работу же – в рухнувшие долгострои,
сорванное здоровье.
 
 
Не в друзей же: мы были – гроздь,
крепкая, налитая кисть,
но мы стали врозь,
раскатились и растеклись,
чьи-то ягодки дали плоды,
белой завистью доконали.
Это полбеды:
я лежу в канаве,
и, послушай, мама, прости,
что не мне уже – прорасти.
 
 
В творчество? красиво и многозвонно,
для кого оно?
Для души? вот этой, малюсенькой?
Не люблю себя.
 
 
за окном почернело.
мой почерк… небо…
 
 
пусто – во мне.
я вне.
явно? неявно?
яблоня
возле окна колышется пьяно…
смех в подворотне…
 
 
между-молчальный, междугородний
звонок,
вьюнок…
это ещё извне. это уже немало.
самое давнее – ма-ма.
звонит, беспокоится.
покой лица…
эти звонки, будто кольца
в стоячей воде.
вы где?
сам я себе кольцо.
лассо,
петля.
тля.
для…?
я…? буква последняя в алфавите.
уход, позор
и разор.
пожалуйста, разор-вите
круг…
 

Сердце не камень[11]11
  Сердце не камень. О том, что человек не может не испытывать чувства жалости, сострадания, не откликаться на чьи-либо просьбы и т. п.


[Закрыть]

Ну, не камень – а что тогда? пошло-розовая картинка? симметричная валентинка? типографская ерунда?

Если б так. Если б в этом суть… Но тяжёлые глыбы, плиты – всё на нём. И оно болит, и – никого собой не спасу… У меня сумасшедший пульс – с каждым годом значенья больше… Как опасно частит приборчик, как спешит он, а ну и пусть. Алый, голый птенец, комок щиплет болью из-под лопатки. Не на месте. Уходит в пятки. Он иначе не жил, не мог,

он – стихи, он внутри и нем,

он вместилище стольких судеб,

заплетённый в гнездо, в сосуды, в путы счастья, в кровавый гнев,

он в подрёберной тесноте ждёт объятья, строки… таблетки. Замирает и бьётся в клетке. В той, грудной. Между тел и тем.

Если б камень! так это плюс, я бы просто жила без риска… Но, к нему принимая близко, но, к нему прижимая близко, – беззащитнее становлюсь.

Я не камень, я луч и мгла, кровь и воздух, дыханье, поры… Сердце – сильное без опоры. Сердце – слабое без тепла, без доверчивого на «ты», взгляда робкого в разговоре, сердце, сердце – оно живое, и большое – до тесноты. И набито, как старый склад, слишком памятными вещами, для чего же оно прощает, и стучит на особый лад…

сердце, пойманное не в сеть – а в любовь, не болит в навете,

сердце, отданное навеки, сердце, розданное на всех…

Мой дом – моя крепость[12]12
  Мой дом – моя крепость. Место, где я могу и должен чувствовать себя в полной безопасности.


[Закрыть]

 
Обнял ветер – словно губы о губы вытер,
и сбежал любиться с другой недотрогой…
 
 
Он-то вольный. А здесь-то крепость.
Попробуй выйди,
выползи попробуй, взлети попробуй.
 
 
Седогривый папа – буйство, сраженья, кони…
Мама как валькирия – силища камнепада…
Папа любит мечи и шлемы, щиты и копья.
Мама – любит папу.
 

Свет небесный просачивается в окна – по доспехам прокатывается звонко, лепит на гербы забавные отпечатки, шепчет мне о странниках, море и чайках, и что стрелы – не самое страшное,

 
и что мне – конечно же! – можно спрашивать
о другой, волшебной стреле, пронзающей сердце…
 
 
Мама с папой сердятся.
 

Говорят – молчи и рот открыть не моги! Там враги, там много врагов, там весь мир враги! живо прочь со стены, попадёшь под стрелы, ну какие сказки – няня-дура не досмотрела…

Коридоры, арки, повсюду темень, сыро, как в подвале, и тень, и тени, ветераны-рыцари кланяются неотлучно.

 
А наискосок в окно забредает лучик.
И шепчет: ты такая милая, самая лучшая,
никакие там не болота и не решётки,
хорошо там…
Ни стрела, ни сглаз тебя не настигнет,
ни ножу не поддашься,
ни грабежу…
 
 
Мама, папа, простите.
Я не очень верю. И всё-таки ухожу.
 

За каменной стеной[13]13
  За каменной стеной. В полной безопасности, под покровительством, под надёжной защитой.


[Закрыть]

 
Я клянусь, по-другому не было, хоть убей.
Анфилады арок, башен лихой парад –
и стена. Я живу с тобой, за тобой, в тебе,
я всего лишь хижина, ты мой усталый град.
 
 
Здесь храбры юнцы и сдержанны их отцы –
отголосок войн совсем ещё не зачах.
И светло воздеты вверх – на врагов – зубцы.
И седое время спит на твоих плечах.
 
 
Как подогнаны камни, проложен за слоем слой
и за веком век, а сверху – последний день.
Бледно-жёлтый от солнца. Наш, настоящий. Свой.
Горьковато-пряный от летних тугих дождей.
 
 
Я лишь точка на карте. Ты прорисован весь,
ты кольцо, ты пояс, вьюн, ты сквозь тлен и пыль…
Я леплюсь внизу, мне страшен крутой отвес.
Я стелюсь, как мох, лаская твои стопы.
 
 
За тобой, по слухам, грозно змеятся рвы,
и настелены степи – в долгий и ровный ряд,
и дорога, от солнца белая, и ковыль,
и холмы, холмы – как будто морская рябь…
 
 
Я живу за стеной – за спиной – здесь ветра слабей,
здесь и грозы льнут не ко мне – к твоему плечу.
Я умру за тебя. С тобой, за тобой, в тебе.
Я не вижу, а что там дальше… и не хочу.
 

Лёгкая рука. Бабушкина…[14]14
  Лёгкая рука. О человеке, чьё участие приносит удачу в любом деле, начинании.


[Закрыть]

Было в доме чисто, немножко тесно. Вечер был морозен и ясноглаз… А в руках упруго ходило тесто: лёгкое, не липкое, в самый раз… Маме вспоминалось: кувшин прохладный, в нём под пенкой свежее молоко…

Песни затевала – негромко, ладно, и они подхватывались легко. К ней на дворик первой весна ступала, ветерок проказничал, баловник… И – на зависть – густо цвели тюльпаны, помню, под окошком алел цветник…

Вот жила. Не жаловалась устало на стряпню, на стирку… на ребятню… И машинка весело стрекотала, шила – не тужила, на всю родню. И простая ткань расстилалась шёлком с жилистой и твёрдой её руки. Простыни, пелёнки и распашонки. Платья, сарафаны и рушники. Всё вилось и спорилось под руками, как-то ловко ставилось (на своём).

Только эта лёгкость – она такая, молодым, пожалуй, и не в подъём…

С четырьмя детьми – полный воз мороки, в радости ли, в горе, впряглась – вези! Помнишь вёдра? Те, десятилитровки, от колодца по́ снегу, по скользи…

Каждый день, усталый и напряжённый, детства моего дорогая кладь…

Помнишь ли ухват – наш «рогач» тяжёлый, и утюг – чугунный (поди погладь!), а походы в чащу – где глубже, глуше, а грибов корзинищи – руки рвать… а погодков дочек – да через лужи, маму с тётей Ниной под мышки хвать…

Шила без очков – ну почти не щурясь… нитку лишь в иголку звала продеть. И цветы на пяльцы ложились шустро. Мельтешили спицы – не углядеть. Выбрала мне имя она по святцам… Сказку помню: девица в теремке… Синие прожилки текут, ветвятся, по её – на кресле – сухой – руке…

Силушку остатнюю время вычло, чтобы нам прибавить в грозу-метель. Хочется погладить. А непривычно, и у нас не принято. А затем…

Креслице её перешло внучатам. Кажется, что времени вопреки – там, на подлокотнике… отпечаток

лёгкой, невесомой её руки…

Львиная доля[15]15
  Львиная доля. Бо́льшая или лучшая часть чего-либо, наиболее значительная составляющая чего-либо.


[Закрыть]

 
– Что, советник, устал советовать?