Текст книги "Иллюзия треснула"

Дом, милый дом

Мне показалось, что прошло совсем немного времени между тем, как моя голова опустилась на подушку и когда Нэнси начала тормошить меня за плечо.

– Пора вставать, соня! – шепнула она мне в самое ухо, стараясь не разбудить Ханну.

Я нехотя открыла глаза и тряхнула головой, пытаясь прогнать сонливость. Поспать бы еще пару часиков, но нужно было собираться. Я быстро освежилась под прохладным душем – ночью теплой воды не было, но это было только на руку, помогло проснуться. Ханна представила меня ребятам – Джеффу и Лексу, оба были высокие и мускулистые, с такими в Руинах не пропадешь. Мы выпили по чашке кофе с бутербродами в пустой безлюдной столовой и двинулись в путь.

На улице было темно и прохладно, и тело хотело вернуться назад, в уютную постель под одеяло, но душа требовала отправляться в путь. Мы выбрались за охраняемый периметр общины и направились в сторону Роадоуна. Нэнси сверилась с компасом и нарисованной от руки карты (она сделала приблизительный набросок с большой карты в холле), и повела нас вперед.

Пока было темно, мы шли осторожно и неспешно – фонари включать не рекомендовалось, они привлекали внимание. Я впервые передвигалась в темноте и чувствовала себя довольно неуклюжей – постоянно на что-то натыкалась. Но как только начало светать, идти стало легче, и мы ускорились. Один раз мы сделали короткий привал, чтобы перекусить и немного передохнуть. Мы сидели на поваленном куске бетона, остатке от какого-то здания, и, жуя булки с сосисками, внимательно осматривались вокруг. Ни людей, ни животных, к счастью, не было. Только серые обломки стен и такое же унылое серое небо над ними. Я редко видела солнце, кажется, всего несколько раз за все время, что очнулась от иллюзии. Мне объяснили, что из-за войны окружающая среда была слишком загрязнена.

Вскоре мы приблизились к дорожному указателю, на котором едва можно было различить стертую временем надпись «Добро пожаловать в Роадоун!». Здесь все выглядело так же паршиво, как и в остальных городах. Мы осторожно пробирались через обломки домов. На окраине все было полностью разрушено, от некоторых жилищ осталась только пара стен с дверным проемом или выбитыми окнами. Груды разрушенных жизней, прах былой цивилизации. По спине пробежали мурашки ужаса, я боялась, что и свой дом увижу таким же или не узнаю его вовсе. Но чем дальше вглубь городка мы забирались, тем больше целых домов мы встречали. Правда, целыми их можно было назвать с натяжкой, все они так или иначе были повреждены, но некоторые пострадали меньше других, и их вполне можно было отремонтировать.

– А вот и школа, – усмехнулась Нэнси, показывая на частично разрушенное двухэтажное здание с заросшим парком перед ним. – Конечно, изменилась, но все же можно узнать. Где-то тут рядом должен быть мой дом. Твой, кажется, немного дальше, ближе к танцевальной студии, а это по дороге вперед. Точнее не помню, это давно было и дороги с тех пор очень изменились.

Первым мы нашли дом Нэнси. Он оказался наполовину разрушен, кухня и гостиная на первом этаже были полностью завалены, но все же дом держался. Несмотря на бравый вид, в глазах Нэнси читалась грусть. Я предложила ей поискать какие-то личные вещи. Она сначала ничего не хотела брать, потом прихватила все же пару фото из семейного альбома, чудом не сгоревшего – вокруг также были следы пожара. Было видно, что ей неприятно здесь находиться, тяжело. Поэтому мы долго не задерживались и пошли дальше на поиски моего дома.

Я внимательно осматривала каждый из домов на пути, надеясь, что вот сейчас узнаю свой. Больше всего я боялась, что на месте дома обнаружу сплошные руины. Мне хотелось найти хотя бы фото своих родных, хоть какую-то частичку прошлого. Мы шли медленно, тщательно изучая дома, так как я слабо помнила, как выглядел дом снаружи. Я искала следы розовых кустов в разрушенных садах, среди увядших кустарников и деревьев, но пока не находила. В каждом встречном доме я пыталась разглядеть что-то знакомое, но узнавания не случалось. Я не могла найти не только свой дом, но не узнавала чужие дома. А ведь я выросла здесь, прожила целых 8 лет. Я должна была что-то помнить. Я утешала себя мыслью, что городок слишком изменился, чтобы его можно было узнать, но червячок сомнения все равно подтачивал мою уверенность.

Вначале я заметила огромный кусок бетонной плиты, возвышавшийся посреди небольшого пруда. Точно, пруд! У нас с Джо Бет там были лилии и парочка жаб. Я мгновенно кинулась к пруду. От воды там осталась маленькая лужица, декоративные камни вокруг были разрушены, но это все еще был пруд. Я осмотрелась вокруг в поисках роз. И действительно, вот они! Одна, желтая, даже цвела – единственная среди этого царства мертвых растений. Я улыбнулась. Вот он, дом. Но цел ли он? Я оглянулась. На месте стекол зияли дыры, стены кое-где осыпались, а в одной вообще был пролом, но в целом дом выстоял. И вот, наконец, это долгожданное дежавю: я узнала дом. Это был точно он.

– Твой? – Нэнси все поняла по моим глазам.

– Да, – выдохнула я с облегчением.

– Тогда пойдем внутрь, – предложила Нэнси. – Кажется, здесь безопасно. Осмотримся, заодно и поедим. Веди на кухню, хозяйка, – Нэнси привычно усмехнулась.

Я ничего не ответила на эту ее усмешку, слишком радовалась долгожданной встрече. Хоть что-то свое да нашла!

Мы вошли в дом. Внутри все было обшарпанно, кучи мусора и сломанной мебели. Похоже, здесь уже побывали мародеры и не раз. Но я смотрела на эти стены с выцветшими, облезлыми обоями, на старый диван в пятнах и в моей душе все откликалось узнаванием. Я как будто перенеслась обратно в детство, я увидела дом таким, каким он был в моих воспоминаниях – красивым и опрятным.

– Что улыбаешься как дурочка? – подколола меня Нэнси. Типично. – Вспоминается что-то?

– Да, – я не обращала внимания на ее колкости, такая уж у нее была манера общаться. – Я помню дом, помню, как все выглядело раньше, до войны.

– Ну, тогда тебе не составит труда найти кухню, – Нэнси широко улыбнулась, пряча в уголках губ привычную ухмылку. – Веди, пора перекусить. А потом осмотрим остальные места в доме.

– Обед прежде всего! – радостно воскликнул Лекс. Проголодался, наверное.

Мы прошли на кухню. Здесь все выглядело еще хуже, чем в гостиной: груды мусора, битой посуды и грязи. Видимо, здесь не раз останавливались перекусить другие люди. Хотя людьми таких свиней назвать сложно.

Мы внимательно изучили кухню на предмет еды, но ничего не нашли. Только пустые упаковки, обертки и банки. Пришлось довольствоваться тем, что мы прихватили в общине. К счастью, некоторая посуда уцелела, и мы налили чай из термоса в чашки. Я помнила этот набор однотонных чашек разных цветов. Я любила пить из оранжевой, а Джо Бет из салатовой, мама предпочитала голубую, а папа желтую, бабушке же нравилась красная. Воспоминания с неожиданной легкостью всплывали из глубин подсознания, и я позволила себе в них погрузиться, да так, что отключилась от реальности. Очнулась только тогда, когда Нэнси щелкала пальцами у меня перед глазами.

– Эй, ты где? Земля вызывает Марс! – мне тут же подумалось о попытках освоения космоса. Ведь хотели же! А в итоге угробили свою планету. Рано нам еще в космос. Не доросли.

– Тут я. Вы закончили обедать? Я хочу поискать какие-то знакомые вещи.

– Давай поищем. Где была твоя комната?

– Мансарда, мы спали там с сестрой. Но я хочу осмотреть весь дом. Без спешки.

Нэнси кивнула и расположилась с ребятами на диване, отдыхая после обеда. Я не знала с чего начать, что искать. Прошлась по гостиной, заглядывая в шкафы и тумбочки. Что-то вызывало отклик в моей душе, что-то выглядело чужим и незнакомым. Я даже не помнила, где хранятся альбомы с фотографиями. Может, в спальне у родителей? Она была на втором этаже. Там располагалось всего две спальни – родительская и бабушкина, а также ванная комната. Мы жили небогато и домик у нас был небольшой. Я уже собиралась подняться по лестнице, как вдруг обратила внимание на открытую дверцу под ней. Дверь вела в подвал. Точно! Это последнее место, где мы были вместе всей семьей. Была бомбежка и мы спрятались. И бабушка была здесь, я точно помню. Она меня обнимала и развлекала недавно сшитой для меня куклой – бабуля любила рукодельничать. Кукла! Я ведь не успела ее забрать с собой, когда прогрессисты приехали забирать нас в фургонах и очень плакала. Как же легко возвращались воспоминания здесь, в месте, где все происходило. Наверное, так это работает: приходишь в место, где с тобой что-то случилось и воспоминания возвращаются. Я решила спуститься в подвал. Достав из рюкзака фонарик, я осторожно направила его неверный свет в темные глубины. Луч выхватил старую деревянную лестницу, покрытую пылью, паутиной и чьими-то следами. Похоже, сюда часто спускались. Внизу оказалась свалка. Какие-то тряпки, упаковки от еды, бутылки – все это хаотично разбросано по полу. Я скользила лучом фонаря по полу и стенам, пытаясь найти хоть что-то знакомое. Наконец, луч выцепил старый шкаф в углу, а рядом с ним на полу диванные подушки. Перед глазами проплыло очередное воспоминание: мы здесь сидим всей семьей, а потом папа уходит наверх и не возвращается. Я помню, как бабушка пыталась нас развлечь с сестрой, рассказывая придуманные ею сказки от лица сшитой ею куклы. Где-то здесь я ее оставила. Я открыла шкаф, но там куклы не было, заглянула под подушки – тоже нет. Но, кажется, что-то виднеется под шкафом. Я отодвинула мешавшую мне подушку и вытащила то, что привлекло мое внимание. О да, это она! Та самая кукла – тельце из бежевой ткани, фиолетовое цветочное платьице с белым передником, глазки-пуговички, вышитый рот и волосы из ниток. Грязная, пыльная, но все же целая и невредимая. Это то, чего касались руки бабушки, то, что она сделала для меня с любовью. Последняя память о ней. Я бережно прижала игрушку к груди и зажмурилась. Это были несколько мгновений счастья, полного, всеобъемлющего. Но недостаточного для постоянства. Кукла была всего лишь малой частичкой картины, необходимой для постоянного счастья. Как будто весь мой мир разрезали на маленькие кусочки и разбросали по всему свету, а теперь мне приходится искать эти частички, чтобы восстановить мой мир. И пока что я сумела отыскать только малую часть. До полной картины еще очень далеко.

С куклой в руках я поднялась обратно в дом и отправилась на второй этаж, в спальню родителей. Здесь царил такой же хаос, как и во всем доме – вещи разбросаны, постель смята. Я провела рукой по деревянному изголовью кровати, присела. Я помнила, как мы с сестрой любили забираться к маме и лежать с ней в обнимку, слушать аудиосказки, ожидая возвращения папы с работы. Он всегда поздно возвращался, но мы упрямо его дожидались. Папа всегда приносил нам какие-то особенные самые вкусные шоколадные батончики, которых больше нигде не достать, и рассказывал всякие забавные истории о работе. Я попыталась напрячь память, но ни одну из них не смогла вспомнить. Равно как, почему тех папиных батончиков не было нигде в продаже.

Хотелось прилечь и заснуть здесь, а проснуться в объятиях мамы и сестры. Так часто бывало – я засыпала, пока ждала папу, а потом мама меня будила, когда он приходил. Но сейчас не было времени на сон. Да и не до сна было, наоборот хотелось проснуться от этого кошмара. Я жаждала той прежней жизни – тихой и уютной. Я провела рукой по сбившейся подушке – кто знает, скольким головам она дала ночной приют? – и встала, чтобы осмотреть комод. Кажется, именно здесь мама хранила альбом с самыми нашими лучшими фотографиями. В первом ящике не было ничего кроме белья. Надо же, похоже, никто его не забрал. А вот во втором, под футболками я нашла альбом. Мама его сделала сама, красиво оформила, украсила, сделала оригинальные подписи. Я достала его и снова уселась на кровать. Меня охватило волнение. Вот оно, мое прошлое, которое я помнила так смутно, запечатлено на старых снимках. На первой странице был наш семейный снимок на Рождество – мы с сестрой, родители и бабушка. Я помнила этот момент, после фотографии мы с сестрой ели очень вкусный тортик, приготовленный мамой. Но кто же фотографировал? Этого я не могла вспомнить. А вот и фото с тем тортиком – мы с сестрой перепачкали пальцы и лицо, пока ели, торт был очень вкусным. А вот и бабушкин портрет возле елки – она такая серьезная и красивая со своей высокой элегантной прической. Она любила выглядеть красиво, любила наряжаться. Даже в своем преклонном возрасте была эффектной женщиной. А еще очень талантливой. Бабушка сама шила, и не только оригинальные куклы и игрушки нам с сестрой, но и одежду. И вязала, и вышивала, и украшения делала из подручных материалов, и вкусно готовила.

Сердце сжалось от тоски – мне очень ее не хватало. Но самое печальное – я не помнила, что случилось с бабушкой. Она была здесь с нами, в подвале, когда началась война, но нигде не зарегистрирована – ни в бункерах, ни в убежищах. Она погибла или где-то скрылась? Я не могла пока вспомнить того, как мы разлучились с ней. И не могла понять, как мы вообще ее оставили. Разве мы могли? Наверное, с ней что-то случилось, и моя память бережет меня от этих травмирующих воспоминаний, пряча их в глубинах подсознания. Интересно, вспомню ли я все или какие-то вещи так и останутся забытыми? И как узнать, что я забыла вспомнить? Все же, стереть людям память было плохим решением. Можно было бы что-то подкорректировать, внушить, что война быстро закончилась и все заново отстроили, чем лишать людей их воспоминаний. Или хотя бы дать людям выбор и предупредить о стирании памяти. Ведь никто даже не спрашивал разрешения на это. За нас все решила верхушка прогрессистов. Как будто мы не люди, не равноправные граждане, а так – рабы, как в древности. Мысли об этом вызывали во мне бурю эмоций. Хотелось выплеснуть их куда-то, облегчить душу. А еще злило, что мой родной дом превратился в какую-то свалку. Это было невыносимо.

Я подняла с пола пустую жестянку и со злостью швырнула ее в стену. Отскочив, она откатилась под папин письменный стол, и тут в голове вспыхнуло: тайник! В одном из ящичков должно быть двойное дно и там хранился ключ к тайнику, который находился под половицами стола. Я тут же бросилась к столу и осмотрела все ящики. В одном из них действительно обнаружилось двойное дно и небольшой ключик. Интересно, есть ли что-то в тайнике? Я залезла под стол и принялась простукивать половицы. В одном месте звук был другой, и я ножом попыталась поднять одну из дощечек. Там действительно оказался тайник, и ключ из стола к нему подошел. Внутри лежал мамин медальон с нашим общим фото, старые монеты, которые собирал отец и клочок бумаги, оказавшийся запиской. Я развернула бумагу дрожащими руками и прочла: «Родные мои! Помните откуда вы и кто вы. Помните для чего вы живете. Не верьте прогрессистам. Вы для них расходный материал. Никогда не сдавайтесь, идите вперед. Найдите друг друга. Я здесь, я всегда рядом». И вместо подписи витиеватая буква "А" с сердечком и цветком. А – значит Альберта. Бабушка. Она всегда подписывалась такой красивой рисованной буквой А. Но значит ли это, что она до сих пор жива? Бабушка вернулась в дом после того, как нас забрали, и оставила эту записку для тех из нас, кто ее найдет? И почему так кратко? Почему она не написала, что с ней случилось и где она сейчас? Вероятно, потому что я должна была помнить. Но я не помню. И ничего не понимаю.

Я решила забрать все из тайника и вместо этого положить туда свою записку, более подробную. Я написала, что была здесь и что нашла в тайнике, продублировала записку бабушки и написала, что меня можно ждать в Колдвилльской общине. Я планировала туда периодически наведываться. Сложив записку пополам, я спрятала ее в тайник и закрыла его, ключ вернула на место. Если кто-то из моих родных здесь окажется, то обязательно заглянет в тайник и прочтет. Но вдруг нет? Что если сестра не додумается? Я нашла в маминой косметичке карандаш для глаз и написала прямо на обоях над кроватью: «В тайнике записка от Милли». Подумав, сделала приписку: «P.S. мародерам. Денег и ценностей там нет, только записка родным». А то ведь мало ли, прочтут про тайник и все вверх дном перевернут. А оставлять записку на видном месте я не хотела. Во-первых, она не для глаз посторонних, во-вторых, она может случайно где-нибудь затеряться, улететь.

Я долго думала, взять ли мне пару фото из альбома или весь альбом, и, наконец, решила брать весь. Оставлю его на хранение Грейс, так будет надежнее, чем здесь, а с собой возьму только пару фото. Вздохнув, я бросила прощальный взгляд на родительскую спальню и вышла. Теперь в бабушкину комнату. Когда я зашла к ней, то невольно улыбнулась: несмотря на грязь и беспорядок здесь все также было уютно. Вышитые подушки, лоскутные одеяла, швейная машинка возле окна – все это было на месте. Я взяла небольшое пестрое одеяльце, лежавшее на постели, и накинула его на плечи. Как будто бабушка обнимает! Я закрыла глаза и, счастливо выдохнув, погрузилась в воспоминания. Помню, мне было грустно, меня постоянно обижала одна соседская девчонка и я пришла к бабушке, чтобы она меня пожалела. Бабушка усадила меня на свою кровать и обернула вокруг плеч еще не до конца законченное лоскутное одеяло и обняла меня. «Когда тебе делают плохо, – сказала она, – ты не терзай себя. Представь, что ты находишься в чьих-то теплых объятиях и тебе плевать на всех обидчиков. Они недостойны, чтобы ты из-за них грустила. Будешь поддаваться на их попытки испортить твой день – проиграешь. А если забьешь на все и будешь улыбаться, не принимая обиды близко к сердцу, то выиграешь. Так что тебе выбирать, Милли, ты победитель или проигравшая. Не им».

«А если я не смогу представить, что меня кто-то обнимает и мне все равно будет грустно?»

«Тогда укутайся в мое одеяло и думай, что это я тебя обнимаю. Я всегда буду тебя обнимать, даже когда меня не будет рядом».

Вот так вещи возвращали мне воспоминания. Я решила забрать это одеяльце с собой и неважно, что оно будет занимать драгоценное место в рюкзаке, мне нужна была его энергетика, его тепло, его объятия. Я не могла оставить это одеяльце на растерзание мародерам. Странно даже, что оно до сих пор целое и на месте. Хотя, впрочем, логично: оно не было особо теплым и практичным, а сейчас ценятся именно такие вещи.

Последней комнатой, в которой я еще не была – наша с сестрой мансарда. Изначально это был чердак для старых вещей, но когда умер дедушка, родители решили, что бабушке будет лучше с нами. Мы долго думали, как всех поселить в нашем маленьком домике, но идеи никак не приходили. Бабушка тогда ночевала в гостиной на диване, но это было не дело. Однажды мы с сестрой забрались на чердак поиграть и я воскликнула: «Как бы здорово было тут жить под крышей!». Сестра быстро сообразила, что к чему, поддержала мою идею и сообщила родителям. Они привели чердак в порядок и сделали нам уютную комнатку. Мы чувствовали себя в ней как в некоем вымышленном сказочном мирке – так там было здорово.

Мне одновременно и страшно было туда забираться, я боялась увидеть разруху, и очень хотелось снова погрузиться в свой волшебный мир детства. Я аккуратно поднялась по изрядно покосившейся лестнице и с замиранием сердца открыла дверь. Ох, я сразу выдохнула. Здесь было много пыли и паутины, но не было такого мусора и разрухи, как в остальном доме. Похоже, здесь мало кто бывал. Вот стоят наши с Джо Бет кровати, большой стол на двоих, пестрый ковер, картины на стенах, нарисованные нами и бабушкой. Она замечательная художница и нас учила. Мы еще были слишком малы, чтобы хорошо рисовать, но для своего возраста рисовали неплохо. Видимо, эти навыки помогли мне и в иллюзии развить рисование. Сейчас я отлично рисую. Эти картины напомнили мне о портретах родных, которые я нарисовала по памяти. Я присела на свою кровать и достала из рюкзака блокнот. Я сравнила портреты, нарисованные мной, и фото родных и отметила отличное сходство. Как выглядела повзрослевшая сестра я, конечно, не могла знать, но родителей и бабушку я изобразила максимально похоже. Жаль, я нигде не могла достать фото Йена. Я даже не знала, настоящий ли он. Воспоминания о счастливой иллюзии, которые я запихнула в самый уголок памяти, снова на меня обрушились со всей своей болью. Йен был слишком дорог мне, он был опорой и поддержкой, надежным и понимающим, и я не верила, что смогу его забыть или найти кого-то похожего. И это разрывало мое сердце на части. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться, хотя одна непрошеная слеза все же успела сбежать по щеке вниз, и засунула обратно эти воспоминания в самые глубины памяти. Взять что-то здесь или оставить как есть? Я бродила по нашей комнатушке в поисках чего-то значимого. В конце концов, в тумбочке сестры я нашла наш блокнот, где мы вместе делали разные записи: стихи сочиняли, о мечтах писали, рисунки делали. Вот, это надо обязательно взять. А еще я нашла в постели сестры, под подушкой, маленького медвежонка, размером с ладонь, которого она сама сшила в последний наш год до войны под чутким руководством бабушки. Джо Бет очень гордилась своим рукоделием и звала медвежонка Марни. Сестра обрадуется, если я вручу ей его. Осталось только найти ее.

Больше здесь нечего было искать. Я бы с радостью осталась переночевать дома, но одной было небезопасно, а ребята должны были вернуться в общину. Я обвела прощальным взглядом свою комнатку, улыбнулась и спустилась вниз. Нэнси с парнями развалились на диване с пачкой крекеров и о чем-то весело болтали.