Текст книги "Зоя. Том второй"

Польский юноша по имени Влодек очаровал пани Анну. За ужином, на который он был приглашён, говорили только по-польски. А когда Анна услышала фамилию Влодека, земля чуть не ушла у неё из-под ног.

– Ковальски… – прошептала пани. – А имя твоей матушки?

– Мою мать зовут пани Берта. Берта Ковальски.

– Боже мой, боже мой, Берта. Моя милая Берта.

Влодек удивлённо смотрел на Анну. Пани была очень взволнована. Герман даже принёс ей успокоительное.

– Вы знаете мою мать? – спросил Влодек.

– Конечно, – пани Анна встала со стула, подошла к юноше и обняла его, – она моя подруга. А как же твой отец, как он?

– О, отца я совсем не помню, он умер, когда мне было два года. Мать живёт сейчас одна. Мой старший брат погиб в первые дни войны. Я просил мать уехать со мной, но она отказалась.

– Бедная, бедная моя Берта, – причитала Анна. – Как же мне хочется увидеть её. Как всё-таки тесен мир. Боже, бедная моя Берта.

– Мама никогда не говорила о вас, – произнёс юноша, – я удивлён, что вы знакомы.

Весь вечер Влодек рассказывал о матери. Анна то плакала, то смеялась. Софья даже начала ревновать мать к юноше. Ведь Влодек, разговаривая с Анной, совсем не обращал внимания на Софью.

Когда наконец-то Анне показалось, что знает о Берте уже всё, села писать ей письмо. В ближайшее время Влодек обещал отправить это письмо вместе со своим.

Анна почти перестала говорить по-русски, она опять использовала только родной язык. Софья иногда понимала её плохо, на что пани говорила шутя:

– Ты же уедешь с Влодеком в Варшаву, как будешь разговаривать там?

А Софья отвечала, что без Анны в Варшаву не поедет.

Ближе к зиме пришла трагическая новость из Польши. Умерла мать Анны пани Лена. Прочитав письмо, Анна не всплакнула. Она просто ушла в свою комнату и не выходила из неё несколько дней. Ни с кем не разговаривала, молчала. А когда наконец-то пришла в себя и вышла из комнаты, то сказала Герману:

– Мне снилась мать и Густав. Мне не снится Янек. Он жив, Герман. Моё материнское сердце чувствует это. Найди его, прошу тебя. У тебя были связи, у тебя были друзья.

– Анечка, – успокаивал её Герман, – я работаю дворником, ношу чужую фамилию. Это невозможно. Мне не к кому обратиться.

– Он жив, понимаешь, Герман. Я чувствую это. Ты можешь всё.

– Нет, Анна, я не могу. Прости… Это будет очень опасно для нас, Зои и внуков. Ты думаешь о них? – Герман говорил уже раздражённым голосом.

– Зачем мне о них думать? У Зои никто не забирал детей! У них всё хорошо. А у меня нет. Она ещё молодая и может найти себе кого угодно. И она найдёт, поверь мне. Ей нужен муж. Вот увидишь, не будет она ждать Янека. А он мне сын, понимаешь? Я его приму любым, – ответила Анна.

Герман подошёл к ней. Обнял. Анна вырвалась из его объятий.

– А зачем тогда ждала меня? – поинтересовался Герман. – Почему не нашла другого? Почему ты думаешь, что Зоя не умеет ждать?

– Я могу дать ответ только за себя, – возмутилась Анна. – А в ней я не уверена. Всё будет так, как я сказала, нужно только время. И если ты не хочешь помочь в поисках сына, то я не верю и в твою любовь. Ты хорошо устроился, Герман. Мои клиентки постоянно шепчутся, что именитая швея стала женой дворника. Мне неприятно. Ты опустился ниже своего статуса.

– Анна, – сказал Герман, – я не стыжусь своей работы. Я вернулся в этот город ради тебя. Какая разница, кем я работаю? Сейчас война, скажи спасибо, что у нас всё хорошо. Ты же не знаешь, что будет дальше. Я могу уйти, но если передумаешь, я не вернусь.

Пани Анна вздрогнула. Подошла к Герману и произнесла тихо:

– Не уходи, прошу тебя, я погорячилась.

Герман прижал Анну к себе.

Но Анна не могла свыкнуться с мыслью о том, что Янек погиб, и ей в голову пришла идея попросить помощи у Лорана. Анна знала, что Лоран давно не следователь, но надеялась, что он хотя бы подскажет, к кому обратиться.

Глава 4

Уже почти два с половиной года Янек не виделся с семьёй. С каждым днём надежда на встречу угасала. Дни тянулись медленно. Единственное, что радовало его, так это работа в швейной артели. Он там почти не уставал.

Иногда думал о том, что ему невероятно повезло попасть сюда. Часто вспоминал арестантов, с которыми валил лес и укладывал шпалы. И ему становилось невероятно стыдно перед теми, кто горбатился с утра до вечера на строительстве железной дороги.

Что происходит за пределами барака, ссыльные знали мало. Ходили разные сплетни, все знали, что идёт война. Но за распространение слухов наказывали. Начальник тюрьмы боялся, что среди ссыльных начнутся волнения, ведь на свободе сводки были далеко не успокаивающими.

На фоне потерь российской армии антицарские волнения возрастали. Творился беспредел и суматоха. Беженцы и переселенцы в большом количестве находились на вокзалах и станциях. В заброшенных домах орудовали мародёры. Голодные нищие нападали на пункты благотворительной помощи семьям, в которых отец или сын были призваны на войну.

Обо всём этом ссыльные не знали. Их мир был другим.

Янек начал свою работу как обычно в цехе за швейной машинкой. В обед за ним пришла Карина. Янек знал, что о нём шепчутся, но в глаза ему боялись что-то сказать.

Из швейной артели только один человек знал настоящее имя Умарова. И это именно он предупредил, что по приказу Карины будут допрошены все. Янек был уверен, что его знакомый будет молчать. Сердце подсказывало, что Карина хочет навредить его семье, но не знал как.

Янек вошёл в кабинет Карины. Она по привычке заперла дверь. Сегодня она была одета. Янек вздохнул с облегчением.

– Ну что, – произнесла Карина ласково, – скучал по мне?

– Нет, – ответил резко Янек.

– А ты не груби. Тебе не идёт быть таким. А я вот в отличие от тебя не спала всю ночь. Мне доложили, что ты не ужинал и не завтракал. Дорогой, разве так можно? Где же ты возьмёшь силы, чтобы повторить твой вчерашний порыв?

Янек покраснел.

– Ничего не повторится. Это была ошибка.

– Правда? – удивлённо спросила Карина. – А я-то думала, что ты от всего сердца.

Карина подошла к Янеку очень близко и произнесла:

– Ты, наверное, знаешь, что я ищу сведения о тебе. А знаешь зачем? Я хочу послать твоей семье весточку. А какой будет эта весточка, зависит от тебя.

Если будешь выполнять мои условия, им придёт доброе письмо, если нет, то можешь не обижаться, им придётся похоронить тебя в своих сердцах. Выбирай. Я два раза предлагать не буду.

За хорошо выполненные мои условия, я даже позволю тебе самому написать письмо семье. А тебе всего лишь нужно любить меня. Можешь даже через силу.

Внутри Янека всё кипело.

«Кто, кто, – думал он, – может выдать меня? Да любой может. Ну узнает она имя, и что? А всё тогда. По моему имени в ростовской полиции ей выложат всё досье. И тогда моя жизнь закончится. Зоя, Золо́то моё, не верь, любимая, никому и ничему. Я только твой, мне не нужен никто».

– Задумался… – сказала Карина. – Это хорошо, думай. Я же узна́ю о тебе всё! Просто вопрос времени. А сейчас потренируемся. Раздевай меня. Ты же уже привык видеть меня обнажённой? Заметил, что сегодня что-то не так?

Янек покачал головой.

– Не буду, – сказал он.

Глаза Карины вспыхнули.

– Ну ладно, – прошипела она, – начну я, а ты продолжишь.

Она начала расстёгивать пуговицы рубахи. Янек смотрел на обнажившуюся грудь. И вдруг схватил Карину за руки, потом отпустил и начал обратно застёгивать пуговицы.

Карина захохотала.

– Ну что ж, поиграем. Я расстёгиваю, ты застёгиваешь. Мне это уже нравится.

Она опять расстегнула пуговицы. Потом положила руки на плечи Янека, посмотрела ему в глаза и произнесла:

– Не бывает неприступных мужчин, я проверяла. И исключений не бывает.

Янек чувствовал, как бьётся сердце Карины, чувствовал, как и его сердце колотится бешено.

Оттолкнул её. Она оступилась и упала на пол.

Янек подскочил к ней мгновенно.

– Простите, я не хотел, – прошептал он.

– Раздевай меня, – прошипела Карина.

Янек встал, посмотрел сверху на сидящую на полу Карину, и произнёс:

– Я не могу, вы зря тратите на меня время.

Карина вскочила на ноги, бросилась на Янека и впилась в его губы своими губами. Янек опять оттолкнул её. Карина вытерла рукавом рубахи губы и зло произнесла:

– Вот значит как! Посмотрим, как ты потом заговоришь.

Она вылетела из кабинета, вернулась минут через десять с двумя охранниками и сказала им:

– Ссыльный Умаров по приказу начальника отбывает на новое место. Теперь он будет санитаром в инфекционном госпитале. Распишитесь, Умаров, что ознакомлены.

Карина протянула ошарашенному Янеку ручку.

Он дрожащей рукой поставил свою подпись. Охранники схватили его и потащили, словно он не мог идти сам.

– Ещё приползёшь ко мне, – крикнула обезумевшая женщина вслед, – а не приползёшь, так сдохнешь там. Не остаются там в живых.

Уже две недели Янек мыл полы в госпитале, переносил больных, кормил тех, кто был не в состоянии сделать это сам. Столько заболевших людей он не видел даже тогда, когда его отец работал в больнице в Варшаве. Многие из тех, кого обслуживал Янек с первых дней работы в госпитале, уже покинули этот свет.

Им на смену привезли других. Насмотревшись за весь день на больных, натаскавшись их до тяжести в спине, Янек почти не ел и очень мало спал. Часто кружилась голова. Иногда перед глазами всплывал образ Зои или матери. Янек стал замечать, что он говорит вслух с этими образами.

Старался держать себя в руках. О Карине ничего не слышал.

После четырёх недель работы его неожиданно посадили в одиночную камеру и продержали там больше месяца. Охранники и другие работники госпиталя окрестили Умарова «заговорённым». Он ни от кого не заразился. Хотя текучка кадров в госпитале, тем более среди санитаров, была большая. Нередко и сами санитары попадали на больничные койки.

На вопрос Янека о том, почему он находится в камере, никто не отвечал. Приносили еду, дни тянулись и ничего не менялось. Всё было монотонным, скучным, тревожным. Неизвестность пугала. Янек совсем потерял счёт времени.

Как-то дверь открылась и Янек услышал:

– На выход.

Он поднялся, его провели по коридорам в санитарную комнату. Велели помыться, выдали новую одежду и сказали, что он возвращается в швейную артель.

Янек не знал, радоваться ему или нет.

Был вечер. Работники артели уже готовились ко сну. Увидев Янека, они встретили его радостными криками.

Наутро Янек приступил к уже привычной ему работе. Вместо Карины смотрителем был теперь один из ссыльных. Янек ни у кого не спрашивал, куда она подевалась, но каждый подошёл к нему и поведал, что Карина болела, и пока она слаба, её замещает ссыльный Богомолов.

Этот Богомолов почему-то глаз с Янека не сводил. Его прислали в артель за несколько дней до отправки Янека в инфекционный госпиталь. Через неделю Богомолов подошёл к Янеку и велел пройти за ним. По уже привычному пути Янек оказался в кабинете Карины. Она сидела перед ним живая, здоровая. Улыбалась.

Янек поздоровался. Встал перед ней, опустил голову. Карина велела Богомолову возвращаться в цех.

Она вышла из-за стола, обошла Янека вокруг и сказала:

– Я удивлена, Умаров, что ты живой. Да ещё и живее всех живых. И как тебе удаётся оставаться таким?

Янек промолчал. Карина продолжала:

– Я из-за тебя столько списков перелопатила. Читай, – она протянула Янеку несколько листов.

Янек начал читать:

– Соловейчик, Болотный, Мурлыка, Соколиный, Петров, Сухарев…

Фамилий было много. Но среди них не было Левандовски. Карина же после каждой озвученной фамилии изучала выражение лица Умарова. Надеялась, что назовёт свою и лицо дрогнет.

А потом неожиданно произнесла:

– Ну вот и всё, значит, я не ошиблась, и твоя семья вскоре узнает о том, как их ссыльный родственник пал в стенах инфекционной больницы.

У Янека затряслись ноги. Перед глазами потемнело. Он не заметил, как Карина оказалась совсем близко. Обняла его. А Янеку вдруг показалось, что это Зоя рядом с ним. Он вглядывался, тёр глаза, смотрел на неё, а потом обнял и поцеловал.

Карина вздыхала, Янек шептал:

– Золо́то моё, как же я скучал по тебе.

Гладил Карину по волосам и груди, прижимал к себе. Очнулся уже на полу. Голова надзирательницы лежала у Янека на груди. Он резко встал. Посмотрел на обнажённую женщину, увидел свою одежду рядом с ней. Стал тереть виски. Не помнил ничего.

А Карина потянулась, встала и тоже начала одеваться, потом произнесла:

– А ты хорош… Золо́то моё… Я даже никогда не слышала, чтобы так кого-то называли.

Янек молчал. Он по-прежнему силился вспомнить, что всё-таки произошло.

Вернулся в барак, лёг на кровать, слёзы капали из его глаз, он тихо шептал:

– Зоя, Зоечка, Золо́то моё, прости, прости, прости…

 
                                        ***
 

Макар лежал на больничной койке и вспоминал Матильду и Таисию. Но всё чаще думал о жене и дочке. Жалел, что так мало уделял им времени и ни разу с момента ухода на войну не написал ни одного письма. Эта война заставила Макара по-другому взглянуть на жизнь. На полях боёв он насмотрелся на всякое.

А сейчас попросил у медсестры лист бумаги и карандаш. Начал писать письмо Матильде. Писал долго, перечитал несколько раз. А потом порвал на мелкие кусочки. Решил, что незачем давать надежду. А вдруг война не пощадит его? Так жена без весточки и страдать меньше будет.

Ещё пару дней и Макара должны были отправить обратно в горло войны. Он завидовал тем, кого после госпиталя отправляли домой. Даже думал, что сможет легко обходиться без слуха или зрения, лишь бы больше не возвращаться в это пекло.

На место выздоровевших больных тут же клали новых с разными увечьями. Раненые были повсюду. Мест не хватало и коридор тоже стал палатой. Оставляли только узкий проход. Остальное было заполнено койками. После небольшого ранения в области груди Макар почти два месяца пролежал в госпитале. Рана долго не заживала. И вот осталось совсем немного.

Осторожно проходя мимо коек, Макар вглядывался в лица. И вдруг остановился на одном. Подошёл ближе. Солдат спал. У него была забинтована голова и рука. Макар долго смотрел на него. Не будил. Это был Николай. Сердце Макара стучало бешено. Он даже не мог понять, что сейчас испытывает больше: радость от встречи с ним или ненависть из-за того, что Таисия любила Николая.

Николай пошевелился, открыл глаза, потёр их здоровой рукой. Привстал. Уставился на Макара.

– Какая встреча, – прошептал Николай, подвинулся чуть ближе к краю и жестом показал Макару, чтобы тот сел.

– Да уж, не ожидал, – ответил Макар. – Что с рукой?

Николай прижал к себе забинтованную руку.

– Пальцев нет, – грустно сказал он. – Домой отправят наконец-то. Чёрт с ними, с этими пальцами. Не могу больше так. Писем от жены нет. Не знаю о них ничего. Столько раз писал. Ответа нет.

У Макара защемило в сердце.

– От жены? – переспросил он. – Как там Тая?

– Тая? Хорошо, наверное, Тая. Живёт себе с Лораном, не тужит. А ты не изменился, Макар. Сразу о бабе интересуешься… А как отец, сестра? Тебе неинтересно?

Но Макар словно ничего не услышал о сестре, отце и прошептал:

– С Лораном, говоришь. А как же так? А ты?

– А я вот перед тобой, – ответил Николай. – Меня дома Женя ждёт и сын Прохор.

Макар схватился за голову. Долго так сидел, а потом спросил:

– А как там мои? Зоя как?

Николай рассказал Макару о том, как Янек спас его, о расстреле, Григории, Евдокии и двойняшках, которых родила мачеха, о китайце Джане, Зое и её детях.

Макар слушал и ему казалось, что он потерял целую жизнь. Так захотелось увидеть Зою, отца и даже мачеху.

– Ты ничего им обо мне не говори, если свидитесь, – попросил Макар. – Я сам приеду, если Бог даст. И жену привезу, и дочку. Мне тоже есть кем похвастаться.

– Как жену-то зовут? – поинтересовался Николай.

– Матильда, а дочку Анна.

– Рад за тебя, Макар, – сказал Николай.

– Я же с Ильёй теперь в родственных связях, – произнёс Макар. – И имя у меня теперь другое. Я теперь Михаил Быков. А Илья – Тихон Лесной. Начудили мы, Коля. У Ильи жену Леей зовут, и она дочка моей Матильды.

И Макар рассказал, как оказался в немецкой деревне. А вот о похищении Тайги умолчал. Ему стало стыдно рассказывать об этом.

– А где Илья теперь? – поинтересовался Николай.

Макар пожал плечами.

– Воюет, наверное, нас вместе призвали, потом меня перевели. Не знаю я о нём ничего. Тоже домой хочу. Везёт тебе, Коля. Ты посчастливее меня будешь. Всех теперь увидишь.

Два дня, которые оставалось провести в госпитале, Макар не отходил от Николая. А перед выпиской попрощались. Договорились встретиться в Ростове после войны.

Николай вернулся в Ростов в конце января 1916 года. Шёл по улице, стыдливо пряча руку без пальцев в карман. Дома была Зоя с детьми. В этот день Евгения работала. Когда в дверь постучались, Зоя испугалась. К ним никто никогда не приходил.

Она подошла к двери, взяла кочергу, которая стояла у порога на всякий случай.

– Кто там? – спросила она смело, а у самой от страха дрожали коленки.

– Это я, Коля.

Зоя распахнула дверь. Николай вошёл, расставил руки, и Зоя оказалась у него в объятиях.

На шум выбежали и дети. Они стояли поодаль и разглядывали незнакомого дядю.

– Прохор, иди скорей сюда, папа вернулся! – позвала мальчика Зоя.

– Папа, папа вернулся, – закричала Злата и бросилась к Николаю, за ней побежал её младший брат.

А Прохор стоял на месте. Николай присел, обнял Зоиных детей.

– Папа, папочка, – щебетала Злата, обнимая Николая, а Джан залез к Николаю под мышку, схватился ручками за его тулуп и прижался.

Зоя обливалась слезами. Она подошла к Прохору, взяла его на руки. Подошла с ним к Николаю, присела рядом на корточки, прошептала ему:

– Проша, это твой папа.

Но мальчик прижался к Зое сильно и не захотел даже смотреть на отца.

– Мне страшно, – сказал Прохор Зое, – у него страшная рука.

Зоя посмотрела на руки Николая и ойкнула. Она и не заметила сразу, что на одной руке нет пальцев.

Николай как-то засмущался, сунул руку в карман.

– Ничего, – обратился он к Зое, – привыкнет.

Здоровой рукой Николай погладил сына по голове. Зоины дети продолжали топтаться возле него. Обнимали, лезли к нему на колени, целовали. Николай так и сидел на корточках рядом с детьми. А Прохор слез с Зоиных рук и убежал играть.

– А где Женя? – спросил Николай с тревогой в голосе.

– Она на пекарне. Мы с ней по очереди работаем. Сегодня как раз её смена. Но туда нельзя тебе, только по пропускам можно.

– Так я её встречу, не могу больше без неё, Зоя. Не знаю, как выдержал без неё. Сынок-то мой как вырос. Да и твои тоже.

Зоя смотрела на Николая заплаканными глазами.

– Папа, папочка, – сказала Злата, – пойдём я тебе покажу, какой мы с Прохором домик сделали.

– Ну пойдём, – ответил Николай.

Подхватил Злату и Джана и пошёл с ними в комнату.

Злата показала ему домик (накрытый покрывалом стол).

Николай произнёс:

– Тук, тук, тук, можно войти?

– Нет, – услышал он из-под стола голос Прохора.

Слёзы душили Николая. Но он вытер их быстро.

– Во сколько Женя придёт?

– В семь, – ответила Зоя.

– Так темно уже в это время, как же вы вот так поодиночке ходите? – встревожился Николай.

– Так и ходим, Коля. Детей нужно кормить.

– Я встречу Женю, скоро вернусь, – предупредил Николай каким-то командным голосом.

Зоя удивлённо посмотрела на него. Слёзы продолжали капать из её глаз.

Николай подошёл к ней, прижал к себе.

– Зоя, Зоечка, – прошептал он. – Всё будет хорошо.

– Папа, папочка, не уходи, – Злата подбежала, вцепилась в ногу Николая.

Зоя не могла набраться сил, чтобы сказать Злате, что это не её папа, язык не поворачивался.

А Николай словно прочитал её мысли и сказал:

– Не надо, моей любви и на них хватит, пусть называют.

– Не могу я так больше, Коля, – запричитала Зоя. – Они отца моего папой называли, теперь тебя. Это же неправильно. Но как я запрещу? Как?

– Я же сказал, пусть…

Три раза у Николая проверяли документы, пока он шёл до пекарни. Сердце его выпрыгивало от предстоящей встречи с Евгенией. Закончился рабочий день, проходили мимо него другие работники, а Женя всё не выходила.

Николай волновался, а потом заметил её. Евгения шла рядом с мужчиной, они о чём-то разговаривали.

Сердце Николая сжалось. Он отступил от проходной, жена не заметила его.

Николай пригляделся, рядом с Евгенией шёл Парамонов.

– Завтра в шесть приходи туда же, – услышал Николай.

Коля медленно пошёл за ними. Гнал от себя страшные мысли. Когда Парамонов остановился, чтобы попрощаться с Евгенией, Николай подошёл ближе.

Женя заметила его, ахнула, побледнела, покачнулась, Парамонов успел подхватить её.

– Коля… – прошептала Евгения.

Шатаясь, она подошла к мужу. Он тотчас обхватил её руками.

– Здравствуй, солдат, – произнёс Парамонов.

Николай кивнул и уткнулся носом в шапку жены.

– Любимая моя, Женечка, – шептал он.

– Будет нужна работа, приходи, – громко сказал Парамонов и пошёл по своим делам.

– Зачем он приглашал тебя, Женя? – поинтересовался Николай.

– Он даёт нам продукты, раз в неделю или я, или Зоя ходим к управляющему и получаем.

Николай глубоко вздохнул.

Женя посмотрела на него испуганно:

– Как ты мог подумать такое, Коля? Я же люблю тебя, люблю, люблю, люблю…

Евгения плакала, Николай прижимал её к себе. Ещё никогда жена не говорила ему так много слов любви. Евгения не сразу заметила руку.

Когда обратила внимание, Николай тут же сунул её в карман.

Евгения потянула Николая за руку. Обхватила его ладонь, поднесла к губам. Коля стоял неподвижно. Потом здоровой рукой прижал к себе жену так сильно, что она даже вскрикнула.

– Женя, я не смог уберечь себя. Теперь вот так будет всегда. Новые пальцы не вырастут. Прохор боится меня.

Евгения удивлённо посмотрела на мужа.

– Да-да, он сидел у Зои на руках, а на меня даже боялся взглянуть, – продолжил Николай.

– Я поговорю с ним, Коля, он тебя очень любит, привыкнет. И я тебя люблю. Прости, что так редко говорила тебе об этом. Ты изменил мою жизнь, я стала совсем другой. Перестала быть камнем, когда мне хочется плакать, плачу, а не держу в себе.

– Почему же ты не отвечала на мои письма? – голос Николая дрожал.

– Я ничего не получала, Коля, я ждала, верила, что ты живой. Мы с Зоей молились, чтобы ты вернулся домой. Зоя переживает очень. С отцом не в ладах. Он на собрания ходит, запретил ей навещать их. Всё ждёт Янека. Не могу без слёз смотреть на неё, – сказала Женя.

– Прохор не подошёл ко мне, а Зоины дети сразу подбежали, папой стали называть, – Николай смахнул слезу.

– Может пусть называют? Им не объяснишь сейчас, – предложила Евгения. – Пойдём домой, буду тебя с Прохором знакомить.

Евгения улыбнулась, прижалась ещё раз к мужу, потом взяла его под руку, и они отправились домой.

– Пусть называют… Я Макара встретил, Зоиного брата. Он просил ничего не говорить о нём. А я не знаю, как быть. Смотрю на Зою, и сердце сжимается. Может сказать? Пусть хотя бы за брата будет рада, уже легче. Тем более, если с отцом не ладит. Не смогу я умолчать, жалко мне её.

– Скажи конечно, ей легче станет. Дай Бог с братом увидится.

Новость о Макаре Зоя восприняла радостно. Просила Николая рассказать о том, каким стал её брат. Несколько раз переспрашивала имя его жены, а потом записала имена жены и дочки.

Зое сильно захотелось поведать об этом отцу и мачехе. Но Николай запретил. Побоялся из-за того, что Григорий Филиппович стал посещать комитет. А у Макара могут на фронте возникнуть проблемы на фоне деятельности отца, несмотря на чужое имя.

– Сейчас время такое, Зоя, всё может во вред пойти. Потерпи, закончится война и всё изменится. Макар вернётся и к отцу сам сходит. Он просил молчать. Но мне хочется, чтобы сердце твоё не болело о брате. Молись за него, как молилась за меня.

Евгении не удалось уговорить Прохора подойти к отцу, и она решила ждать, когда тот привыкнет. А сама Евгения не отходила от мужа ни на шаг. На следующий день она вместе с ним пошла за продуктами к Парамонову. Отдавал мешок не управляющий, а сам Парамонов. Он посоветовал Николаю прийти на мельницу завтра.

Прошло две недели, как Николай вернулся домой. Парамонов устроил его охранником на склад. Предложил хорошее жалованье, сказал, что доплачивает в память об отце.

Начало февраля выдалось ветреным. Ветра были сильнейшие. Из-за лёгкого мороза и влажного воздуха находиться на улице было невыносимо. Как-то возвращаясь с ночной смены домой, Николай заметил возле рабочего общежития лежащего на земле мужчину, а рядом с ним двоих детей. Мальчик постарше бил отца по щекам.

– Сейчас, сейчас я встану, – хрипел мужчина. – Отдышусь только и встану.

Мальчик поменьше плакал, трепал мужика за край тулупа.

Николай подошёл ещё ближе.

– А ну-ка, отойдите, – скомандовал он детям, – я помогу.

Дети отступили, Николай наклонился и ужаснулся. На мёрзлой земле лежал Лоран. Он смотрел на Соломина глазами полными слёз.

У Николая перед глазами пронеслось всё, что было связано с Лораном. Он сжал кулаки. А потом его отпустило. Вспомнил свою Женю и то, как встретил её впервые. Рядом всхлипывали дети.

– Ты чего тут разлёгся? – поинтересовался Николай, разжав кулаки.

– Идти не могу, – прошептал Лоран, задыхаюсь.

Николай приподнял Лорана, произнёс:

– Куда нести, жена дома?

Лоран тяжело задышал, еле слышно ответил:

– Умерла Тая.

Николай почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Еле удержал на руках Лорана.

– Отпусти меня, – сказал Лоран, – я уже отдышался, могу сам идти.

Дети подбежали к отцу, утирая слёзы.

Николай посмотрел на детей, заметил, как младший похож на Таисию.

– Пойдём ко мне, – произнёс он. – Лечиться тебе надо, а тот так и замёрзнешь ненароком.

Шли медленно. Лоран то и дело останавливался, чтобы отдышаться. А Николай мысленно благодарил Янека за то, что тот когда-то помог ему на улице. «А теперь моя очередь», – подумал он.

Николай велел Лорану подождать его, а сам сбегал за ключами от дома деда. За ним выбежала взволнованная Евгения. Она смотрела на бледного Лорана, на детей, прижавшихся к нему.

– Женя, накорми детей, – сказал ей Николай, а сам повёл Лорана в другой дом.

– Я не заслужил, не заслужил, – всё время твердил Лоран.

Николай молчал, заварил травы, дал Лорану, тот жадно пил, обжигая губы.

– Я за доктором схожу, – пробормотал Соломин и выбежал из дома.

Лоран даже не знал, как ему принять помощь от человека, который должен его ненавидеть.

«Может, он специально так сделал? Забрал детей, чтобы я остался один и меня посетили те же чувства, что испытывал он? – думал бывший следователь. – Ох, Тая, как же мне без тебя трудно. Были мы с тобой как две раненые души. Да слепились в одну, и зажило то, что болело. А без тебя теперь опять болит.

Только ради детей я не тороплюсь к тебе, а то давно бы сгинул. Приняла бы ты меня? Или измучилась со мной и решила уйти? Так я всё равно только за тобой пойду. Дети вырастут и пойду. А если не примешь, то превращусь в собачку и тебе не скажу, что это я. Будешь меня гладить, кормить, а я смотреть на тебя и любить».

За этими причитаниями Николай и Джан застали Лорана.

– В больницу его надо, – сказал китаец, послушав больного.

Лоран замотал головой:

– Дети у меня, дети, куда же я их?

– У меня останутся, – твёрдо сказал Николай.

– Не бойтесь, ничего страшного, жить будете, если без упрямства проследуете за мной, – произнёс Джан, помогая Лорану надеть тулуп.

Когда Николай проводил их и вернулся домой, то увидел как дети Зои, его сын и дети Таисии сидели за одним столом и громко общались.

Старший сын Лорана Иван подошёл к Николаю и спросил:

– Где же отец?

Николай поднял его на руки и сказал:

– Отец в больнице, вылечится и заберёт вас.

Мальчик кивнул, как будто знал, что так будет.

– Как зовут тебя? – спросил Николай.

– Меня Иван, брата Степан. Мы спокойные. Стёпка только ночью иногда плачет.

– А я Николай, значит, будем знакомы, иди доедай, – произнёс Николай и отпустил Ивана, мальчик тотчас оказался за столом.

Когда дети поели, Евгения навела порядок и подошла к мужу.

– Чьи это дети? – спросила она.

Николай тяжело вздохнул и произнёс:

– Это дети Лорана и Таисии.

Евгения поменялась в лице, задрожала.

– Ты из-за неё им помогаешь, да?

Евгения коснулась шрама на лице Николая, провела по нему.

– Я до сих пор изучаю, какой ты, Коля, – продолжила она. – Неужели в твоём сердце нет меня? А только она? Ты бы видел, как ты смотрел на этого мальчика! На своего сына так не смотришь, он до сих пор боится тебя.

Николай почувствовал, как всё внутри него закипает. Но нашёл в себе силы улыбнуться и произнёс:

– Женя, ты такая сейчас смешная.

Он даже засмеялся. Жена поджала губы.

Николай продолжил:

– Я же тебя люблю и даже такую ревнивую люблю. Если бы это были дети не Таисии, я бы всё равно привёл их сюда. Так случилось, им нужна помощь. Они же не выживут без отца, без нас не выживут. Нам есть чем помочь. А Прохор полюбит меня, я же люблю его. Знаю, что он боится меня, но я слышал, как Прохор говорил Злате, что гордится мной. Ты сама-то привыкла ко мне такому?

Николай прижал к себе жену, она заплакала у него на плече.

– Прости меня, пожалуйста, – шептала Женя, – я так сильно тебя люблю, что не хочу делить тебя ни с кем. А ты на всех распыляешься.

– Тебе не хватает моей любви? – удивился Николай. – Ну тогда с этого дня я буду любить тебя ещё сильнее, чтобы ты перестала сомневаться. Хотя сильнее я уже не могу, но буду стараться.

Для Зои, вернувшейся с работы, было полной неожиданностью то, что дети Лорана и Таисии временно поживут с ними. Она не противилась этому, устанавливать правила в чужом доме не собиралась. Да и не пыталась. Наоборот, ей стало как-то радостно от прибавившегося детского шума. Только Зоя заметила, что Николай сам не свой, да и Евгения уже успела выплакаться на Зоином плече.

 
                                        ***
 

Всю ночь Янеку снилась Зоя. Она смотрела на него строго, а потом отдалялась медленно, а Янек был словно прикован. Не мог сделать ни один шаг, чтобы дойти до неё. Зоя не исчезала, Янеку казалось, что может дотянуться до неё рукой, тянул, но не мог коснуться и всё время шептал: «Прости, прости, прости…»

На следующий день за Янеком пришла сама Карина и сказала, что работа в её кабинете начнётся с утра. Увидев Карину, Янеку вдруг захотелось обнять её. Не понимал, что с ним происходит. Но когда она положила руки ему на плечи, Янек уже без приказа начал расстёгивать пуговицы её рубашки.

Карина ликовала. Смотрела на Умарова смеющимися глазами, а он выглядел как безумный.

Всё в голове Янека перемешалось. Вечером мысленно просил прощения у Зои. Днём сходил с ума от поцелуев Карины. Стал каким-то обозлённым. На него теперь все смотрели косо, никто почти не разговаривал, некоторые даже не здоровались.

А когда в марте 1916 года Карина сообщила, что беременна, Янек словно очнулся. Несколько дней ходил сам не свой. Зоя перестала ему сниться, но от одной мысли о жене сходил с ума и желал сейчас только встречи с ней. А Карина стала противна. Янек смотрел на неё и не понимал, как мог так поступить.