Текст книги "Зоя. Том второй"

Зоя освободила грудь, не стесняясь Лорана, приложила девочку. Та зачмокала, сначала пускала пузыри, утыкалась носом, плакала. А потом присосалась.

Лоран стоял рядом, никак не мог отвести взгляд от налитой молоком груди. Ему всё сложнее было находиться с Зоей в одном доме. Иногда поздними вечерами, когда засыпали дети, Лоран выходил из комнаты, садился за стол рядом с Зоей. Они разговаривали. Зоя не позволяла даже взять себя за руку. Пару раз Лоран пытался поцеловать её, но Зоя оттолкнула, прямо сказав, что не будет брать грех на душу.

Девочку назвали Марией. Маленький Джан, увидев, как девочка припадает к груди, сказал, что не будет больше брать у мамы молоко, иначе не хватит Машеньке.

Мария росла быстро, ночами была спокойна, днём спала часто, не доставляла никаких хлопот.

Так двадцатипятилетняя Зоя стала матерью пятерых детей.

Как-то пришедшая на несколько минут пани Анна, увидев младенца, решила, что Зоя родила от Лорана. Зоя ничего не стала объяснять. Молча выслушала в свой адрес обвинения, закрыла дверь и продолжила кормить девочку.

Глава 6

О том, что работники швейного цеха планируют побег, Янек узнал случайно. Не спал ночью и услышал, как рядом с ним шептались двое. Он узнал, как и когда будут осуществлять побег, сколько человек с ними замешаны.

В ту дату, которую обговаривали ночью ссыльные, ничего не произошло. На следующий день этих двоих вывели прямо посреди рабочего дня, и больше Янек их не видел. Но всё равно чувствовал неладное. Многие стали какими-то нервными. Перестали слушать начальника смены, работу выполняли из рук вон плохо. Янек продолжал наблюдать. Однажды в цех влетел взбешенный начальник и заорал:

– Вы что творите, гады?

Он вывалил на пол из мешка партию отшитой одежды, схватил первую попавшуюся, подходил к каждому и этой вещью тыкал в лицо.

– Кто? Кто, – орал он, – это всё нашил?

Все молчали. Тогда начальник велел всем построиться вдоль стены. В этот день должна была быть готова партия рубах для отправки на фронт, и ссыльные заканчивали обработку.

Начальник стал подходить к каждой швейной машинке и прямо из-под иглы выдирал почти готовое изделие.

Проверял швы. Почти у всех рубах, кроме пошитых Янеком и ещё несколькими ссыльными, швы расходились. У остальных всё было прошито настолько плохо, что от рубах отпадали рукава и полочки.

Начальник был в бешенстве. Он забрал с собой всех, у кого рубахи оказались бракованными.

В цехе осталось 8 человек. Все принялись за работу. Вернувшийся начальник сказал, что сегодня будет ночная смена без ужина. И велел исправить огрехи тех, кто пошил брак.

К ночи в цех привели ещё десятерых из соседней артели.

После полуночи 15 ноября 1917 года ссыльные почувствовали запах гари. Потом появился дым. Дышать стало уже невозможно, и они начали тарабанить в дверь. Разбуженный начальник смены быстро открыл дверь, построил ссыльных и повёл их в казармы. Но путь перегородил огонь. Он быстро распространялся по деревянному помещению.

Вдруг рухнула одна из стен, и ссыльные бросились врассыпную.

Янек даже не понял, как оказался на улице. Вокруг всё полыхало. Он снял с себя рубаху, накрыл голову. Не чувствуя ноябрьского холода, осторожно пробирался между горящими строениями. Да и как этот холод можно было почувствовать, если вокруг всё полыхало? Огнём занялись ещё несколько построек. Отовсюду были слышны крики, выстрелы, стоны, ржанье лошадей.

Выбравшись из огненного плена, Янек оглянулся. Зарево освещало ночь. Сердце бешено колотилось. И Янек побежал вперёд. Уже не грел ноябрьскую ночь пожар. Янек бежал по заснеженному полю, не чувствуя холода. Впереди заметил населённый пункт. На краю стоял какой-то сарай, от ветра в нём хлопала дверь. Янек вошёл в этот сарай. И только там почувствовал, что замерзает. Снял с головы рубаху, надел на себя, разворошил сено, забрался в него.

От холода и голода зуб на зуб не попадал. Янек даже не заметил, как провалился в сон.

Утром очнулся, почувствовав, как что-то острое утыкается в его тело. Он открыл глаза, перед ним стояла старуха и тыкала в него вилами.

– Ты чего тут, чертяка, забыл? А ну марш отсюда, – грозно шипела она.

Янек отодвинулся назад, перед вилами выставил ладонь. Старуха ткнула в ладонь. Янек почувствовал, как что-то липкое растекается по руке. Но руку не убрал.

– Ты глянь, – сказала старуха, – не чертяка.

Убрала вилы и произнесла уже совсем другим голосом:

– Уходи, да поскорее, неспокойно в деревне. Давеча барина убили, всё разгромили, сегодня опять за другими придут. Тут ещё тюрьма сгорела. Набегут служивые. Вижу, что ты оттуда. Искупаться тебе надо, унюхают и сразу назад отправят. Откуда ты сам?

Янек ошарашенно глядел на старуху, потом бросился к ней в ноги и запричитал:

– Бабушка, прошу вас, не выдавайте меня, из Ростова я, там у меня жена, дети. Не виноват я, просидел четыре года ни за что. Пощадите, умоляю.

Янек рыдал. Старуха присела перед ним, прижала его бритую голову к своей груди, погладила.

– Да ты что, успокойся, не выдам я. Ты сыночка моего там не встречал? Никанора Михайлова? Я его уже двадцать лет как жду. Может, виделись?

Янек покачал головой.

– Ну и ладно, – грустно сказала старушка, – не видел ты, другие видели. Посиди пока. Я сейчас воду принесу, обмоешься, переоденешься. Не высовывайся, иначе смерть найдёшь за дверьми этого сарая.

Янек вытер слёзы, прошептал:

– Спасибо.

Старуха вышла. Янек опять забрался в сено и стал ждать.

Её не было очень долго.

Уже вечерело.

– Ты живой там? – услышал Янек голос старухи.

Он пошевелился в сене.

– Соседка пришла ко мне, только выпроводила её. Прилипала и есть прилипала. Всё ходит, выискивает. А я воду-то тебе согрела, она три раза остыть успела. Грела её и грела. На, мойся, я пока за одеждой схожу.

Янек выбрался, снял с себя одежду, небрежно отбросил её. И какое-то время стоял просто голый. Потом раскинул руки, потянулся. Какое-то трепетное чувство поселилось в его сердце. Он зачерпнул большой кружкой воду из ведра. Начал поливать на голову. Вода была горячая, тепло стало разливаться по телу Янека. Ему казалось, что это не вода, а Зоя гладит его своими горячими ладонями.

Тёр тело пучком сена и представлял, как скоро Зоя коснётся его груди, как прижмётся к нему, как посмотрит в его глаза. А он, Янек, тогда сойдёт с ума от счастья, которое вдруг покинуло его четыре с половиной года назад, и наконец-то вернулось опять.

Появилась с одеждой старуха. Пропахшую гарью тюремную робу засунула в мешок и сказала, что всё бросит в печь.

Одежда старухиного сына села на Янека, словно отшитая на него.

Янек дышал полной грудью, с лица не сходила улыбка.

Старуха вернулась с тарелкой каши.

– Ну рассказывай, – сказала она, – куда пойдёшь? Время тяжёлое. А тебе без документов сложно придётся. Зовут-то тебя как?

– Янек.

– Поляк, небось, и как тебя сюда занесло?

Янек рассказал старухе, как попал в ссылку. Та вздыхала, охала, ахала, утирала слёзы. А когда он начал рассказывать о Карине, то лицо старухи стало серьёзным, даже немного злым.

– Значит, с приплодом домой поедешь?

Янек кивнул.

– Эх, не завидую я твоей жене. Если примет тебя таким, то она у тебя святая. Годков-то немало прошло. Что будешь делать, если замуж вышла?

– Не вышла, – запротестовал Янек, – она ведь моя, только моя…

– Э-э-э, – пропела старуха, – твоя-то твоя, но и ты не ангел.

Янек опустил голову.

– Как мне до Верхней Алексеевки добраться? – спросил он.

– Да как! Очень просто. Завтра мой старший сын поедет туда по надобности. Вот и подбросит тебя. А ты поосторожнее будь, там в Алексеевке ещё более неспокойно. Скажу сыну, чтобы прямо до места тебя довёз. Улица-то, какая?

– Заречная…

Старуха кивнула.

– Жди теперь тут, – сказала она и вышла.

Сколько ему ждать, Янек не знал. Думал теперь о том, как повстречается с сыном, которого родила Карина. Даже не представлял себе, как поедет с годовалым ребёнком в Ростов. Слова старухи посеяли в нём какие-то сомнения, и вместо недавнего спокойствия его начала охватывать тревога.

– На, накинь, – неожиданно услышал Янек суровый мужской голос. – Мать сведёт меня с ума. Если так каждого подбирать, то можно и жизни лишиться.

Янек поймал, брошенную в него одежду. Это был старый-старый изодранный тулуп. От него пахло мочой и чем-то прокисшим. Запах был такой сильный, что к горлу Янека даже подкатился ком.

– Штаны сними, и эти надень, а то повяжут меня с тобой вместе.

Янек, сжав плотно губы, снял с себя штаны, надел такие же дряхлые как тулуп.

– Ну вот и хорошо, – произнёс сын старухи более приветливо. – Ну и несёт же от тебя.

Он громко прокашлялся. Янек так и боролся с комом в горле.

– Поедем, доро́гой молчи, свернись калачиком, лицо старайся внизу держать. Если остановят, не шевелись, не разговаривай, рот вообще не открывай. Если трогать начнут, молчи. Не любят они разговорчивых. Всё сделаешь, как сказал, доедем живыми, а нет, то сам виноват будешь.

Янек кивнул, пошёл за своим провожатым. Лёг в повозке, как тот велел. Сверху на Янека сын старухи накинул ещё что-то вонючее.

Всё внутри Янека бурлило и клокотало от этого жутчайшего запаха, но он терпел. Когда двинулись, стало немного легче. Из маленькой щели под накидку попадал свежий воздух, и Янек вот прямо одной ноздрёй жадно вдыхал его.

Ехали долго, начало светать, вдруг резко повозка остановилась.

– До-о-оброго дня-я-я-я, служивые! – громко крикнул старухин сын.

– Добро-о-о… – несколько голосов ответили ему.

– На обратном пути забегу, – Янек опять услышал знакомый голос.

Лошади тронулись с места.

Янеку казалось, что ехали вечно.

– Можешь встать, – услышал он.

Янек быстро сбросил с себя накидку, начал дышать часто, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту.

Впереди виднелись дома.

– Это городок, – сказал старухин сын. – Номер дома какой?

– Один, – ответил Янек.

– Ох, как хорошо, не ехать мне до конца по этой Заречной, будь она неладна. Лошади все ноги переломают. Вот твой дом, приехали.

Сын старухи остановил лошадей. Янек спрыгнул, подошёл к извозчику, произнёс:

– Спасибо, я буду всю жизнь молить Бога о вашем здоровье.

– Да на кой мне твоя молитва сдалась, коль помру, так и хорошо, чтобы не видеть весь этот ужас, – с грустью в голосе пробормотал старухин сын. – Ты ещё не хлебнул в новом времени ничего. Нет тут друзей, знакомых. Никто не поможет. Всегда жди подставы. Будешь начеку, доберёшься до Ростова живым. Ты там в своей тюрьме Никанора Михайлова не встречал?

– Нет, – ответил Янек.

– Ну, тогда прощай, – сказал извозчик.

– Прощайте, – почти шёпотом произнёс Янек и оглянулся.

Он поймал себя на мысли, что разучился разговаривать в полный голос.

Говорил только шёпотом, чтобы никто случайно не услышал лишнего.

Лошади тронулись. Когда повозка скрылась за поворотом, Янек вошёл во двор и постучал в дверь.

Никто не открывал. Янек подошёл к завешенному окну, заметил, как колышется шторка. Вдруг из-за шторки выглянуло маленькое детское личико и быстро скрылось. Длинная тонкая косичка, как хвостик мыши потянулась вслед.

Янек постучал в окошко. Но больше шторки не шевелились. Сел на порог и стал ждать. Вскоре во двор вошла молодая женщина и тотчас, заметив Янека, наставила на него ружьё. Янек отполз назад, упёрся в дверь.

– А ну, пшёл отсюда, – скомандовала женщина. – Повадились, твари. Нет больше у меня ничего. Вчера последнюю курицу украли.

Женщина ткнула в Янека дулом.

– Давай, давай, пошевелись, а то пристрелю.

– Я за сыном пришёл, – прошептал Янек.

– Чего ты там бормочешь? Беги, а то я за себя не ручаюсь, – громко произнесла женщина.

Услышав такой громкий голос, Янек начал вертеть головой, боялся, вдруг кто-то услышит и сдаст его полиции.

– Я за сыном пришёл, – чуть громче повторил Янек.

Женщина изменилась в лице.

– Бог услышал мои молитвы, – крикнула она ещё громче.

Янек опять пугливо осмотрелся. Женщина продолжила:

– Неужели Каринка не обманула, Господи…

Женщина упала на колени, перекрестилась несколько раз. Уткнулась лицом прямо в снег и зарыдала.

– Неужели, неужели… Как же мне теперь легче будет! А то я уже готова в проруби утопиться. Сил моих больше нет. Но ради Каринки держусь, обещала же, – причитала она.

Янек так и сидел, почти вжавшись в дверь.

Женщина встала, подошла ближе. Уставилась на Янека.

– Имя скажи, – произнесла она.

– Шагит Умаров, – еле слышно пробормотал Янек.

– Вставай, – скомандовала она.

Янек встал, женщина посмотрела на него.

– Где ты рвань такую нашёл? Снимай. За домом баня. С утра топила. Иди туда. Одежду я принесу.

– А как бы мне сына увидеть? – спросил Янек.

Женщина расхохоталась.

– Да от тебя так воняет, что он даже глаза открыть не сможет, чтобы посмотреть на тебя, иди в баню. Увидишь ещё, насмотришься.

Сердце Янека бешено колотилось. Ему стало казаться, что он в каком-то сне. Что этот сон закончится, и он окажется в швейном цеху посреди давно осточертевших швейных машин и неприветливых ссыльных.

Банька была хороша.

Янек парился и плакал от счастья.

В баню вошла женщина.

Янек присел на корточки. Выставил перед собой веник.

– Ой, нашёл кого бояться, – смеясь произнесла она. – Давай, похлещу тебя.

Янек помотал головой.

Но женщина не послушалась, засучила рукава, схватила веник и хлестанула им по спине Янека. Тот взвизгнул.

– Ложись на лавку, – скомандовала она. – Потом спасибо скажешь, будешь чувствовать себя, словно заново родился.

Янек послушно лёг.

Ему казалось, что удары веника словно плети впиваются в него. Кожа горела.

Женщина выдохлась.

– Ну всё, – сказала она, – теперь как новенький. Одевайся. Не бойся, отвернусь.

Янек встал, смыл с себя прилипшие листья. Вытерся насухо.

Взял с лавки одежду.

– Это Каринка для тебя сшила, – грустным голосом сказала женщина. – Ох, сколько мне сил стоило сохранить эту одежду. Столько раз порывалась продать её, так бы детям чего-нибудь купила, вовремя ты пришёл.

Янек, слушая подругу Карины, дрожащими руками надевал на себя рубаху и штаны.

– Ну, пойдём знакомиться, – пригласила женщина. – Меня Оксаной зовут.

Янек последовал за ней. Когда вошли в дом, к Оксане тотчас подбежали трое детей. Два мальчика лет пяти и девочка лет семи. Янек узнал её, это она смотрела на него в окно.

Дети не обращали внимания на незнакомца, они дёргали Оксану за фартук, и каждый говорил что-то своё. Перебивали друг друга, Оксана кивала, словно понимала, о чём они говорят.

Янек не понимал. Он тотчас оглох от детского щебета.

Всматривался в детей, но среди них не было маленького мальчика. Тревожно взглянул на Оксану.

Она шикнула на детей, те разбежались.

– Катя, – произнесла она, – брата приведи.

Уже знакомая девочка скрылась где-то за шторкой, а потом появилась. Вынесла на руках малыша.

– Не ходит ещё, – сказала Оксана.

Янек не слышал её, подошёл к девочке, она протянула ему ребёнка.

Янек дрожащими руками взял его на руки, прижал к себе. Когда малыш обхватил его шею своими маленькими ручонками, слёзы брызнули из глаз Янека. Он уткнулся в детскую макушку. Перед глазами словно стояла Карина, улыбалась, манила. Янек вздрогнул.

Оксана стояла поодаль, наблюдала.

– Катя, займись чем-нибудь, мы будем разговаривать с дядей Шагитом.

Но девочка не сдвинулась с места, она уставилась на Янека, на малыша, который прилип к нему.

– Иди, – шикнула на неё Оксана.

Катя скрылась за шторкой.

Янек продолжал прижимать к себе ребёнка. Тот не сопротивлялся. Янек чувствовал, как спокойно бьётся его сердечко. Был удивлён, что такой маленький малыш не испугался его.

«Сынок, сыночек, – мысленно проговаривал Янек, – а ведь ты у меня не один. Златочка, Золо́то моё есть у меня. И ещё кровиночка одна. Зоя, девочка моя любимая, кого же ты подарила мне?»

Слёзы продолжали капать. А малыш вдруг уснул, положив голову на плечо отца. Янек осторожно присел на стул, дрожащими руками гладил сына по спине.

– Пойди, положь его на кровать, – сказала Оксана.

– Нет, – отказался Янек, – я теперь его не отпущу.

– Ну как в воду Каринка глядела, – восклицала Оксана. – Ведьма какая-то, а не Каринка. Земля ей пухом…

– Как зовут мальчика? – спросил Янек.

– Янчик.

Сердце Янека сжалось. «Неужели, – подумал он, – Карина узнала моё имя, Господи? Неужели Зое послала письмо, как обещала?»

Оксана заметила тревогу в глазах Янека и сказала:

– Она тебе письмо написала. Клади ребёнка, читай.

Янек осторожно переложил малыша с плеча на руку. Теперь его голова была в районе сердца Янека.

Так он смог рассмотреть его поближе. Сын сопел, во сне подрагивали маленькие губки, хмурились брови. Он видел в сыне себя. Карина была смуглая, а малыш светленький, с реденькими светлыми волосиками на голове. Такими же, как были когда-то у Янека, с такими же родилась Злата.

Оксана протянула Янеку письмо. Он развернул его одной рукой, перед глазами всё плыло. Буквы сливались в одно большое пятно, рука дрожала. Янек несколько раз зажмуривал глаза. Испугался, что со зрением что-то не так. Ну никак он не мог прочитать, что там написано.

Волновался. Положил письмо на стол, потёр глаза.

– Может поешь сначала? – спросила вдруг Оксана.

Янек покачал головой. Опять взял в руку письмо, начал читать.

«Дорогой, любимый мой, родной… Не буду тебя называть неправильно. Плохо это, жить с чужим именем. Я пишу тебе и не боюсь, что ты не прочитаешь моё письмо. Когда я впервые увидела тебя, мне казалось, что жизнь остановилась. Ты был каким-то ангелом среди всех остальных. Твои руки сводили меня с ума. Когда ты кроил и шил, я наблюдала за тобой, и хотелось, чтобы ты обнимал меня, прижимал к себе. Я сходила с ума рядом с тобой. Сейчас ты держишь на руках нашего сына, остановись, не читай дальше, почувствуй, как я любила тебя…»

Янек отложил письмо. Как заворожённый посмотрел на сына, прижал его к себе и почувствовал, как тепло разливается по телу. Он долго глядел на спящего ребёнка, потом осмотрелся. В комнате никого не было. Из-за шторки был еле слышен шёпот детей. Видимо, Оксана решила оставить его наедине с письмом и воспоминаниями.

«Дорогой мой, ты, наверное, и сам знаешь, что ты не такой, как все. И мне захотелось, чтобы ты был моим. Я долго искала сведения о тебе. Твой сын стал для меня тобой. Как вовремя я узнала твоё настоящее имя.

Я не ведаю, что будет со мной дальше. Умирать, знаешь ли, загадочно. Но я уже сейчас представляю себе, как два моих любимых Янека будут жить на этом свете.

Ты хоть иногда вспоминай обо мне. Твоё «золо́то» всё время греет моё сердце, но чувствую, что эти слова были не для меня. Сначала я хотела найти твою семью, написать им, что ты умер, чтобы не ждали тебя, не надеялись. Потому что делить тебя с кем-то я не хотела. А когда заболела, то поняла, что это наказание за вторжение в твою жизнь. Бог добрый, хороший. Он наказал и простил, подарив мне нашего сына».

Янек перечитывал предложения по нескольку раз.

Сердце ныло, капали слёзы. Сын по-прежнему спал у него на руках.

Когда слёзы уже мешали читать, откладывал письмо. Вытирал их. Смотрел на сына. А тревога в сердце росла. Не понимал, как объяснит Зое всё, что натворил. Как придёт к ней с ребёнком от чужой женщины?

Сердце сжималось от мысли, что Зоя никогда не простит его. Начал даже ругать себя за то, что сбежал. Думал, что нужно было остаться в тюрьме, раз у него такая судьба. Но стоило только взглянуть на сына, то все тревоги куда-то улетали.

Он шептал ему:

– Маленький мой мальчик, я так хочу, чтобы сейчас рядом со мной и тобой была твоя сестрёнка Злата, ещё одна моя кровиночка и Зоя. Я не знаю, как распорядится Бог, но тебя я не брошу никогда. Спи, сынок. Это не я тебя спасаю сейчас, это ты помог мне не сойти с ума, ты и твоя мама. Я ничего о ней не знаю, и когда ты вырастешь, смогу рассказать только то, что она была красивой и любила тебя и меня.

Когда Янек продолжил читать письмо, то вспомнил слова Оксаны: «Ведьма какая-то, а не Каринка».

«Ты совсем ничего не знаешь обо мне. А если дети спросят, что ты им скажешь? Что безумная баба раздевалась перед тобой, ходила голышом, а потом добилась своего? Нужно ли им знать всё это? У них будет другая судьба, отличная от моей».

Янек задумался, Карина писала не об одном ребёнке, а о детях. Тревожность возрастала с каждой прочитанной строчкой.

«У меня есть дочь Катя. Её папа был очень хорошим человеком, но не дожил даже до её рождения. Моя подруга Оксана помогла мне, когда мой муж трагически погиб. И сейчас Оксана как вторая мама для моих детей. Я верю, что она не даст их в обиду.

После рождения Янека освободился Богомолов. Он не давал мне проходу давно. И тебя ненавидел лютой ненавистью. Пришёл ко мне, умолял уехать с ним. Но я отказалась. Не любила я его. Он остался ухаживать за мной. Две недели был со мной рядом.

А потом захотел забрать с собой моего Янека, а Катю оставить. Мне было страшно, что наш сын будет у чужого человека. Богомолов устроил скандал, ломал всё вокруг, кидал. Моя Катя и дети Оксаны испугались. Оксана позвала на помощь, и его задержали. Он опять в тюрьме. Я просила не допустить вашей встречи.

И если ты сейчас читаешь моё письмо, значит, всё хорошо, и он не навредил тебе. Это Богомолов сказал мне твоё настоящее имя. Кто ему поведал, не признался. И я поверила ему. Потому что у тебя на лице написано Янек, а не Шагит. Я прошу тебя очень, не разлучай детей. Катя добрая девочка. Если она тебе не нужна, то и сына оставь у Оксаны».

Янек дышал тяжело, словно бежал долго, запыхался, не мог перевести дух.

Откладывал письмо несколько раз.

«Когда я родила Янека, я решила, что устрою твой побег. Я спланировала всё до мелочей. Сшила тебе одежду. Сделала документы. Ты можешь теперь со спокойным сердцем опять стать Янеком Левандовски.

Не бойся, по этим документам тебя никто не задержит. Оксана тебе всё передаст. У меня есть несколько золотых колец, мне дарил их муж. Забери с собой. Тебе предстоит нелёгкий путь. Я знаю, что ты не любил меня, но любишь нашего сына. И я счастлива. Карина Соколова.

28 декабря 1916 год».

Янек вспомнил из письма Оксаны, что Карины не стало 30 декабря 1916 года.

На обратной стороне письма мелким почерком на всём листе было написано: «Люблю, люблю, люблю…»

 
                                        ***
 

Ночи по-прежнему были бессонными. Зоя укладывала детей спать. Садилась за стол и просто смотрела в одну точку. Когда из комнаты выходил Лоран, смотреть в одну точку становилось не так грустно.

Всё чаще стали вести разные беседы. Лоран рассказывал о своём детстве, о том, как стал следователем. А Зоя – о своём детстве, о переезде из Саратова и революционной ячейке, в которую доводилось ходить с Янеком, о том, как познакомилась с Тайгой.

Казалось, Лоран и Зоя знали друг о друге уже всё.

Новостей от Евдокии Степановны не было. Зоя тревожилась за неё и братьев. Но верила, что Джан в обиду их не даст. О Макаре тоже ничего не было слышно. И Зоя всё ждала вестей. Когда проходил день, она вздыхала и словно вычёркивала этот день из своей памяти. Не жалела, что сегодня ничего не изменилось. Все были здоровы. Но «завтра» внушало надежды.

Лоран как-то произнёс:

– Каково это, когда тебя ждут? Я не знаю. Меня в этой жизни никто не ждал. И если вдруг меня не станет, ни одно сердце в этом мире не заплачет.

– Лоран, когда ты лежал в больнице, тебя ждали дети. Они ждут тебя с работы, – ответила Зоя.

– Дети да, ждали. Но меня никто не любит. Вот ты любишь Янека, а его может и нет уже на этом свете. И что тогда до твоей любви? Кому она радость приносит? Страдаешь только изо дня в день. Вот кому-то этой любви через край досталось, а кому-то даже неведомо, что это такое.

Тая любила Николая, была моей женой, но любила его. А я как вор перехватывал эту любовь. Мне было хорошо, но я был не на своём месте. И сейчас я как осенний лист, куда прибился, там и живу. И получается, что не хватает на всех любви. Кто её раздаёт, когда? Может быть я не попал на раздачу, пока дела расследовал?

Зоя нахмурила брови.

– Даже если нет Янека, моё сердце бьётся только для него. Не говори так, Лоран. Мне больно это слышать.

– И мне больно, Зоя. Мне хорошо рядом с тобой и плохо одновременно. Спасибо, что ты приютила нас. Но неправильно это. Давай обвенчаемся? Я готов принять все твои условия, будем жить, как и жили. Я свободен, ты свободна, жизнь-то течёт. Никто не знает, что будет завтра.

Зоя покачала головой.

– Нет, Лоран, не могу я, прости.

– Ну тогда я вернусь в рабочее общежитие, – сообщил Лоран угрожающим голосом.

Зоя пожала плечами, промолвила тихо:

– Я тебя не выгоняю.

– Я заберу Машу, – продолжил Лоран.

Зоя посмотрела на него пристально.

– Оторвёшь её от груди? Может быть ты её обратно отнесёшь туда, где нашёл? Пусть теперь другие помогают. Не пропадёт, как думаешь? – Зоя говорила резко.

Лоран услышал в её голосе нотки раздражения. Ему хотелось сегодня задеть Зою за живое. Но он понял, что переборщил.

– Мне кажется, что это всё говоришь сейчас не ты, Лоран. Я знаю тебя другим. И если ты так резко изменился, то под одной крышей нам будет сложно, – продолжила Зоя. – А Машу я тебе не отдам, не найдёшь ты сейчас кормилиц для неё.

Зоя понимала, что Лоран никуда не уйдёт, понимала и для чего он говорит всё это. Ей сейчас и самой хотелось уколоть его словами. Сказать, например, что оставит себе Ивана, потому что он её племянник. Но затрагивать эту тему не стала. «Бить вот так по самому больному слишком жестоко», – думала она.

Лоран опустил голову. Было видно, что его лицо пылало.

Долго сидели молча, потом произнёс тихо:

– Зоя, прости, я чувствую, что мне не хватает любви. Когда Тая была жива, моё сердце билось, а сейчас не бьётся, а так, колышется на ветру. Дети помогают ему не остановиться. Раскачивают, дуют на него, а оно их любит, но не расправляется, не стучит. Кажется, что кто-то сжал моё сердце в кулаке и не отпускает. И этот кто-то ты, Зоя. Я бы и просто объятиям был рад.

Лоран подошёл к Зое, встал перед ней на колени, прошептал:

– Просто позволь мне обнимать тебя иногда. Иначе я умру.

– Лоран, успокойся, пожалуйста. Я не могу так.

– Как так? Мои дети обнимают тебя так, как хотят. Чем я хуже? – дрожащим голосом произнёс Лоран.

– Ты не ребёнок. Им нужно моё тепло. А тебе моё тело.

Лоран зажмурил глаза. Но слёзы нашли путь. Капали и капали без остановки.

Зоя встала со стула, подошла к Лорану, тронула его за плечо, он поднял на неё глаза.

– Вставай, – сказала Зоя, – иди спать.

Лоран поднялся и без слов покинул комнату.

Больше он не возвращался к этому разговору. Они по-прежнему сидели вместе ночами, беседовали. Зоя изредка ловила на себе его взгляд. От этого взгляда холодело всё внутри. Ей было страшно, когда он вот так смотрел на неё. И поэтому сразу отводила глаза, чтобы снять и с себя, и с Лорана это напряжение.

 
                                        ***
 

В Саратове Матильда случайно встретила одного из бывших жителей деревни, которому когда-то помогла вылечиться от кожного заболевания. Оказалось, что тот по своим делам отправляется в Ростов. Узнав, что Матильда с дочкой едут туда же, предложил их сопроводить.

Матильда была бесконечно ему благодарна. По прибытии в Ростов знакомый даже проводил её до нужного адреса.

Лея и Илья были очень рады гостям.

Матери Леи не терпелось познакомиться с сестрой Макара. И на следующий день Илья повёл Матильду и её дочку к Зое. Оставил их там, а сам решил навестить Николая.

Для Зои это оказалось большой неожиданностью. Знакомство с женой Макара и его дочкой ненадолго загладило её тревоги. Лоран предпочёл не присутствовать при разговоре. Увидев дочку Макара, еле удержался на ногах. Она была полной копией его сына Ивана, только с косичками.

Сердце Лорана бешено колотилось. Он быстро, чтобы гости не сильно обращали внимания на его сына, отвёл всех детей в другую комнату. С Зоей осталась только Мария. Она была неспокойна. И вот уже второй день спала только у Зои на руках, а когда просыпалась, то начинала кричать.

Зоя то носила её и пела песни, то кормила. Матильда взяла девочку на руки. Покачала немного, погладила по спине и животу. Что-то пошептала, и девочка успокоилась.

Зоя положила её в кроватку.

– Теперь ничего её беспокоить не будет. Всё прошло. Расскажи мне о вашей семье.

– Отца больше нет, а мачеха с моими младшими братьями отправилась в Китай после его смерти. Я ничего не знаю о ней, – поведала Зоя грустно.

Матильда и Зоя рассказывали друг другу о своей жизни. Плакали вместе о том, что о Макаре нет вестей и неизвестна судьба Янека. Зое стало казаться, что она знает Матильду вечно. Ей очень понравилась жена брата. Впервые за долгое время Зоя стала улыбаться.

– Жив твой Янек, – сказала вдруг Матильда, когда поговорили уже обо всём. – Я чувствую, нет его среди мёртвых. И Макар мой жив. Жди Зоя. Только вот поверит ли он тебе, что Машенька не твоя и Лорана дочь, я не знаю. Жди всё равно. Он всё ближе и ближе к тебе.

Зоя со слезами на глазах слушала Матильду.

Глотала слёзы, шептала: «Жив, жив, жив…»

Когда Матильда ушла, Лоран подошёл к Зое и произнёс:

– Только глупый не догадается, что Иван похож на твоего брата. И не пытайтесь у меня его забрать. Я его даже не покажу Макару. Скажи, Зоя, ты не выдала мою тайну?

– Не выдала, – ответила Зоя. – Я же обещала. Но ты и сам понимаешь, что всё и так видно.

– Я уеду, заберу детей и уеду. Мне нечего здесь делать. Ты не хочешь быть моей женой. А я не могу так больше жить.

Зоя грустно посмотрела на Лорана. Промолчала. Лоран на следующий день ушёл на работу, а когда вернулся, никуда не стал собираться. Опять вёл себя так, словно не было вчерашнего разговора.

 
                                        ***
 

Янек прочитал письмо ещё несколько раз. Сын начал просыпаться, зашевелился у него на руках. Открыл глаза, с удивлением посмотрел на Янека, а потом так сильно расплакался, что успокаивать его прибежала Оксана.

У Оксаны он тотчас успокоился, она усадила его за стол, поставила тарелку с кашей, позвала Катю.

Девочка присела рядом с братом и начала кормить его.

Оксана наполнила ещё две тарелки, и к столу подбежали её сыновья.

Дети с аппетитом уплетали кашу, а Оксана присела рядом с Янеком. Взяла его руки в свои и сказала:

– Я не видела такой любви, какая была у Карины к тебе. Мне кажется, что не любовь у неё была, а болезнь.

– Почему она умерла? – спросил Янек тихо.

– После родов болеть стала, инфекция какая-то её погубила. Писала тебе письмо, надеялась до последнего. А потом резко ушла.

У Янека текли слёзы. «Вот если бы отец был жив и рядом, то излечил бы всех», – думал он.

– Ты из-за жалости пришёл за сыном? – спросила Оксана серьёзным голосом.

– Из-за любви. У него же кроме меня никого нет. Как я свою кровиночку оставлю? – Янек вздохнул тяжело. – И Катю заберу. У неё кроме брата никого.